Всё, как ты хочешь, любимая.

В полночь я стою возле двери, которую так и не решаюсь открыть, хотя все мое существо отчаянно требует этого. Наконец приходит Плутарх, в приподнятом настроении. Организованная им свадьба удалась, хотя грандиозного веселья все же не вышло. Он очень кстати замечает, что мы с Питом способны преподнести качественное шоу, вспоминая нашу выходку с ягодами и взорванную мной арену. Следует многозначительная пауза и я понимаю, что он перечислил далеко не весь список, умолчав про недавний инцидент, когда Пит меня чуть не задушил. Очевидно, поэтому он так настаивал на своем присутствии при этом моменте, чтобы восполнить недостаток острых ощущений во время свадьбы. Хеймич дает мне наушник и я захожу в палату, где на высокой кровати с приподнятой спинкой сидит пристегнутый ремнями Пит. Недоверчивый взгляд буравит меня, на лице еще не полностью сошли гематомы, и на руках заметны свежие шрамы. На миг передо мной возникли образы, как он получил эти травмы и сердце мое сжалось от отчаяния. Как же я могла его бросить и собственноручно отдать Сноу. Беседа протекает не лучшим образом, теперь я понимаю что с ним сотворили. Половина слов тает как туман, я сосредоточена лишь на одной мысли: Пита я потеряла, он меня ненавидит. Маленькая надежда закрадывается в душу, когда он вспоминает про хлеб, про ночи в поезде, но когда он говорит, что любил меня в прошедшем времени я понимаю - ничего не вернуть, от любви до ненависти один шаг, а от ненависти до любви путь намного дольше. И причин ненавидеть меня гораздо больше, а Капитолий их увеличил во сто крат. Ну вот еще одна причина всплыла на поверхность и болтается ярким поплавком - Гейл и наши с ним поцелуи. Прямой вопрос Пита любила ли я его, ставит меня в тупик, а его едкое высказывание, о том что я стерва заставляет меня стремительным шагом направиться к двери, чтобы уже никогда не возвращаться. Лишь бы подальше от этих пропитанных злобой и ненавистью глаз, которые еще совсем недавно светились теплом и любовью. Хочу оставить в памяти лишь нежное голубое сияние, а не вымораживающую синюю пропасть. -КИТНИСС!!! - Леденящий душу вопль заставляет меня подпрыгнуть и резко развернуться к источнику этого нечеловеческого звука. Мое имя тяжелыми булыжниками отскакивает от белых стен больничной палаты и болезненным градом сыпется на меня. Тяжело дыша Пит подался вперед, насколько это позволяли ремни, его лицо исказила гримаса ярости, глаза налились кровью и источают яд. - НЕУЖЕЛИ НЕ ВИДИШЬ КАК ТЫ МНЕ НУЖНА?!! - Очередной гортанный крик парализовал мое тело и сковал мои мысли. Его ладони раскрыты, а пальцы в судорожном напряжении растопырены в стороны. Меня как будто током ударило, его руки говорят о желании отчаянно что-то доказать, а не об агрессии, о чем могли бы свидетельствовать сжатые кулаки. Я перевожу взгляд на лицо но ярости в нем нет - страдание, вот что я приняла за ярость. Совершенно не думая ни о чем, я моментально оказываюсь на его кровати, залезая на нее с ногами и садясь верхом на Пита. Мои руки крепко обвивают его плечи и голову, только сейчас я замечаю как они трясутся. Пит с силой вжимается лицом в мою шею издавая громкие пронзительные крики, отдаленно напоминающие рыдания. Я даже не знала что человеческое тело способно извлекать такой звук. Даже на охоте при встрече с дикими собаками, волками и разъяренными медведями, отсиживаясь на дереве или убивая жертв я не слышала ничего подобного. Даже Катон в свою последнюю ночь так не разрывался, когда его терзали острые клыки капитолийских переродков. И тут меня осеняет почему: у Катона не было возможности так хорошо отрепетировать свои предсмертные вопли, а у Пита была. Садисты Сноу за долгие годы практики научились извлекать подобные звуки из своих подопытных, это подобно игре на музыкальном инструменте, тренируешься до тех пор пока не появиться нужная нота в правильной октаве. Зажмурившись я уткнулась носом в его макушку, которая уже стала влажной от моих слез. Выдернув шипящий наушник, я немедленно потянулась к ремням, связывающим руки Пита и так сильно врезавшиеся в его кожу. Мне все равно, что будет дальше, пусть он лучше меня задушит, но я не могу видеть, как он рвется из своих пут, подобно тому, как бился на столе под пытками в Капитолии, издавая такие же вопли. Все это произошло за считанные секунды и уже пытаясь справиться с ремнем, я краем глаза замечаю, как толпа людей вваливается в двери нашей палаты. Поздно. Я лишь слегка ослабила ремень, а Пит уже выдернул руку из него вцепился в меня мертвой хваткой, зажимая в кулак мою одежду. Санитары пытаются растащить нас в разные стороны, разжав наши руки. Но разве возможно расцепить два довольно крупных магнита слившихся воедино. Никого не хочу видеть, разделяя такую боль чувствуешь лишь непреодолимое желание забрать ее всю себе без остатка. Слова Финика снова полоснули меня огненным лезвием: "Лучше бы они умерли, лучше бы мы все там умерли." Их больше и они сильнее двух покалеченных подростков. Как же я их всех ненавижу... Ненавижу! Они оттаскивают меня и закрывают его своими спинами, вновь привязывая. - Пит! Нет! Отпустите его! Не смейте! Нет! - истерика накрыла меня с головой, чувствую лишь инстинкты, и ни капли рассудительности. Вижу как он выглядывает из-за спин санитаров, боясь потерять меня из поля зрения, выкрикивая мое имя сквозь слезы. Сердце мое ноет от боли, а кожа от желания вновь его коснуться. На меня накатила волна отчаяния, такая же, как и в первые дни после Бойни, когда я поняла, что Пита забрали. Я вдруг остро осознала, что если меня не пустят к нему, я снова спрячусь, только так, что меня никто и никогда не найдет и тогда прощай "Сойка". Чувствуя железную хватку на своих локтях, я резко разворачиваюсь. Хеймитч с напряжением на лице пытается меня удержать, но я уже сама вцепилась ему в свитер и начинаю трясти его. - Хеймитч, прошу, пожалуйста, - сбивчиво начала я свои мольбы, - Посмотри на него, пожалуйста, скажи им, скажи! Я не смогу так! - я даже не уверена, что он хотя бы половину моих слов разобрал из-за слез, но нам ведь и не нужны слова, чтобы понять друг друга. Он смотрел на меня пристальным оценивающим взглядом. - Отпусти меня! - продолжала я свои выкрики. Наконец, он отпустил меня и сделал пару шагов в сторону санитаров, которые уже подошли к Питу со шприцем в руках. - Подождите, не надо пока, я буду здесь - твердо сказал Хемитч, взмахнув рукой в останавливающим жесте. Плутарх, который стоял в дверях, жестом дал знак медикам отойти от кровати Пита. Я была ему безмерно благодарна за это. Еще бы! Он конечно пошел мне на уступки, ведь мы же ему дали то, за чем он сюда явился - качественное шоу, которое обещало продолжиться. Будем считать, что мы перед ним не остались в долгу. В любом случае вслух его благодарить я не стану. Я снова забралась на кровать и обняла Пита, который все еще сотрясался в рыданиях, хотя и не таких отчаянных. Снова потянувшись к ремням, я почувствовала, что меня крепко схватили за запястье, я лишь резко вскинула взгляд на Хеймитча. - Ктнисс, не стоит, мальчишка слишком непредсказуем, тебе что, жить надоело - негромко пророкотал ментор. - Он и так слишком много времени провел связанным ТАМ - я старалась не говорить вслух тех вещей, которые могли бы напомнить Питу о тех ужасах, что он пережил. - Ты что забыла, как он тебя душил? - прорычал Хеймитч, вплотную подходя к нам. - Мне все равно, пусть будет так, я не могу на него такого смотреть - раздраженно проговорила я. Пит оторвался от моей груди, посмотрел на меня полными слез глазами. Его лицо было красным и слегка припухшим, отчего его ссадины и незажившие гематомы еще сильнее выделялись на коже. Я не могла оторвать от него взгляд, он смотрел на меня, как будто пытался запомнить, будто я последнее, что он видит. - Его глаза никогда не станут смертельно опасными - еле слышно произнесла я, и смахнув ослабевшую руку Хеймитча со своего запястья, вновь ослабила ремни уже на обеих руках. Пит сразу же обхватил меня кольцом своих горячих объятий, его слегка утихшие слезы с новой силой потекли по его щекам. Он уткнулся лицом мне в шею, поглаживая мои растрепавшиеся волосы. Я кожей ощущала его горячее дыхание и неровные всхлипы, впитывая в себя его слезы. Краем глаза я заметила суету вокруг нас. - Я ей позволил - резко бросил ментор. - Ты что, совсем перестал соображать на трезвую голову? Если с ней что нибудь случиться, я с тебя три шкуры спущу, сам станешь у меня Сойкой и птичкой запоешь в предрассветной тишине, - парировал Плутарх. - Если это единственная возможность вернуть мальчишке сносное существование, то я не против появления на Сойке пары лишних синяков - усмехнулся Хеймитч, а затем добавил вполне серьезно - я останусь здесь, пусть и они далеко не уходят - он кивнул в сторону санитаров. Плутарх оценивающе окинул взглядом всю нашу компанию. - Вколите ему успокоительное. - и вышел из палаты, отчего-то мне показалось, что не далеко. Хеймитч схватил за рукав одного из медиков, того, что пошел к столику с лекарствами. - Только не вырубайте его - он кинул взгляд в нашу сторону, в нем читалось что-то такое, что заставило меня проникнуться к нашему ментору с еще более нежным чувством благодарности.- Пусть они пообщаются. - он кивнул мне с неким подобием улыбки. "Спасибо" Одними губами сказала я, после чего снова уткнулась в светлые волосы моего напарника, вдыхая его запах, который никогда не испариться из моей памяти. Через несколько минут его объятия ослабели, дыхание, сбившиеся после истерики, постепенно приходило в норму. Он слегка отстранился, чтобы вновь взглянуть мне в лицо. Его ладонь, у основания которой виднелись свежие красные потертости от ремней и сизые старые из Капитолия, гладила меня по лицу, очерчивая контуры моих скул, подбородка, губ. Я прикрыла глаза, запоминая и наслаждаясь его прикосновениями. Кажется, я даже улыбалась, мыслей в голове не было, были только мы. - Китнисс, - его спокойный голос вывел меня из блаженного небытия, - почему ты хотела меня убить? - А его такой же спокойный вопрос словно окатил меня ледяной водой. Я распахнула глаза, глядя на Пита. Заплаканные глаза метались по моему лицу в поисках ответа. Я взглянула на Хеймитча, который тоже заметно напрягся и сделал пару шагов в нашу сторону от стены, которую только что сонно подпирал. - Скажи мне, Китнисс, почему? - Пит снова повторил свой вопрос, при этом не переставая нежно меня поглаживать и теребить мои волосы. Я почувствовала ком в желудке, и в легких, и во всем теле. Я была ошарашена от подобного вопроса. Мне рассказывали, что ему набили голову подобными вещами обо мне, но я вовсе не ожидала таких вопросов. Спустя некоторое время, которое провели с ним врачи, и убедили его, что я не переродок, во мне появилась надежда, что где-то в его сознании появится, хоть доля сомнения в моих попытках его убить или причинить боль. - Пит... - неуверенно пробормотала я - нет. Я никогда не хотела... - Почему? За что? - несколько повысив тон начал он - Я недостаточно тебя любил? Или наоборот слишком сильно? Это мешало тебе? Вам с ним? - его губы затряслись, а глаза наполнились слезами, когда он начал говорить про Гейла. Мое сердце сжалось от боли и тоски. Но не только от его боли. Я вдруг остро осознала, что это действительно я с ним все сделала, Капитолий лишь, акцентировал внимание Пита на деталях, которые он раньше не замечал. Я подняла голову и резко втянула в себя воздух. Теперь он наконец увидел меня в истинном свете, без примеси того прекрасного, которое он всегда и во всем умел видеть. Теперь я настоящая перед ним: лживая, эгоистичная, трусливая, жестокая... список можно было продолжать бесконечно. Меня словно пронзили тысяча кинжалов, ведь только он мог идеализировать меня, только в его глазах я была желанной, хорошей... идеальной. Как мне этого теперь не хватает, как же я теперь противна сама себе. Почему все так случилось? Почему этот светлый человек, лучший из всех, так страдает? Ответ один: из-за меня. - Нет, Пит - я ласково провела рукой по его щеке, отчего он с напряжением закрыл глаза и прижался к моей ладони, по мне прошла волна дрожи. Я поняла, как действительно ему это было нужно. Я наклонилась и стала покрывать поцелуями его лоб щеки, губы, все, до чего могла дотянуться. Мне было наплевать на всех, кто за нами наблюдает. Пусть, мне все равно, если это нужно Питу.- Это все неправда.- из-под его опущенных ресниц снова потекли слезы, которые я пыталась высушить губами. - Нет, Китнисс, не обманывай меня, хотя бы сейчас - жалобно простонал он - я все помню, я все видел, все чувствовал... - он запнулся, но потом раскрыл глаза и устремил полный боли и нежности взгляд на меня - Я признался перед всем Панемом в любви к тебе, сделал то, что не мог сделать одиннадцать лет. Я боялся, что ты посмеешься надо мной, оттолкнешь. Но ты сделала мне еще больнее, пустила стрелу мне в ногу и бросила умирать в грязи, изредка заглядывая, чтобы узнать наверняка сдох я или еще нет. - в его голосе не было злости, там была лишь горечь. Хеймитч озадачено хмурился. Я никогда Пита не осуждала, за то что он пытался меня задушить, это ведь был не он, но теперь я его очень хорошо поняла. Что же они натворили, эти монстры, они там все переродки! Мерзкие переродки! - Лучше бы ты добила меня там! - воскликнул он и новый поток слез заструился по его щекам. Я просто смотрела на Пита, не в силах оторваться от него, нежно сжимая его лицо в своих ладонях. А он продолжал, не в силах замолчать - Ты вылечила меня и привезла назад в Двенадцатый, зная, что жить мы будем по соседству. Поэтому все время таскалась с ним на моих глазах. Зачем ты хотела, чтобы я постоянно вас видел вместе? Ведь для этого ты умоляла распорядителей Игр, чтобы они мне позволили выйти с арены живым? О, да, им нужно шоу, а ты им предложила его грандиозный сценарий - он невесело усмехнулся, это нисколько не вязалось с его нежными прикосновениями ко мне. - Ты хоть знала, Китнисс, как мне было больно? Ты знала, что мне было хуже, чем когда я умирал в грязи? - я молчала, а слезы непрерывным потоком лились из моих глаз. - Знала? - более настойчиво повторил он. Я понимала, что все творившееся сейчас с ним настоящее безумие, и я ничем не могла ему помочь, ничем. Я его потеряла, навсегда. Как же мне больно! Глядя на него остро понимала, что у него хоть и остались нетронутые воспоминания обо мне, но те что были изменены теперь всегда будут лежать огромной пропастью между нами. Поэтому я лишь кивнула, соглашаясь. Разубеждать было бесполезно. Его взгляд стал более пронизывающим. После короткой паузы он произнес - Но почему ты так со мной поступила? - Я не хотела, это вышло случайно. - Сквозь слезы выдавила я. Пит понимающе кивнул. По всей видимости его устроил такой ответ, а меня нет. Я знала, что во всем этом виновата я, только я. Не сдержала обещание, не уберегла моего мальчика с хлебом, не спасла, а теперь потеряла навсегда. - Прости меня Пит, прости меня - сквозь всхлипы проговорила я. Он лишь снова крепко обнял и прижался ко мне. - Прости меня, Китнисс, за то что тебя так сильно любил. Прости за то, что люблю - он снова разрыдался - я не хотел быть для тебя обузой, прости... - Нет, Пит, не вини себя, я во всем виновата! Прости! Прости! - мои всхлипы заглушали мои слова. Я пыталась их проговаривать четче, но выходило все не то, поэтому я сдалась и просто разрыдалась в его плечо. - Прости, малыш, прости нас всех - хриплый голос Хеймитча вырвал меня из пучины горя, которое затопило меня с головой. Я взглянула на ментора, по его щеке катилась скупая слеза старого холостяка. Он положил свою ладонь Питу на плечо и слегка похлопал. Пит сразу же отстранился от меня и судорожно схватил Хеймитча за ладонь, тот накрыл его руку своей второй ладонью, слегка кивнув - Прости, малыш. Конечно Хеймитчу было за что просить прощения, у всех нас было. Мы все, весь Тринадцатый был обязан Питу: мы все его бросили, отдали Сноу на опыты, а он всех спас, предупредив о бомбежке. Каким же он был светлым и самоотверженным человеком. Не задумываясь готов был жертвовать собой ради других, будь то я, жители Тринадцатого или же весь Панем. Ведь благодаря Питу, не мне, запустилась цепочка приведшая к революции. Многие жители считали ее избавлением от жесткого диктата. Стали бы организаторы Игр менять правила, если бы Пит не убедил их в своей любви? Стала бы я искать способ сохранить ему жизнь, если бы он не коснулся своим теплым светом и добротой моего сердца, заставляя таять от его прикосновений там в пещере? Пит стал самым первым революционером, а на меня все обратили внимание лишь потому, что я сначала делаю, а только потом думаю о последствиях. Он должен был стать лицом сопротивления, его надо было спасать. Спустя некоторое время, я почувствовала, что Пит совсем обмяк в моих руках. Он был измотан, да и на поверхности была уже глубокая ночь. - Хочешь прилечь? - спросила я. Он лишь кивнул. Хеймитч помог откинуть спинку кровати назад, приведя ее из сидячего положения в лежачее. Я положила подушку Питу под голову, легким движением руки убрала его светлые волосы, нависшие на лоб. - Отдохни, Пит, - Тихо произнесла я, не переставая гладить его по волосам. Он взял мою руку и поднес к своим губам, кожу обожгло его горячее дыхание. - Китнисс, - его голос был тихим, еле слышным, - ты побудешь со мной? - спросил он, глядя мне в глаза. В моей памяти всплыли наши ночи в поезде и как я его просила остаться. Грустная улыбка тронула мои губы. - Всегда - прошептала я. Он поднес мою раскрытую ладонь к губам и закрыл глаза. Немного спустя его дыхание выровнялось. Он уснул. Не расцепляя наши руки я прикорнула рядышком, сон настиг меня незаметно. Где-то под утро меня растолкал потрепанный Хеймитч, как я могла догадаться он уснул здесь же, сидя на полу, прислонившись спиной кровати Пита. Неудобно, но ему не привыкать спать в разнообразных позах после попойки. - Пошли, нам пора. - толкнул он меня в плечо, - нас вызывают в штаб через час, а тебе надо привести себя в порядок. А то в роликах ощипанная Сойка будет выглядеть неубедительно - усмехнулся он. Я лишь одарила его злобным взглядом, но все же послушалась. Легко поцеловав Пита, чтобы не разбудить, вышла из палаты в коридор и поплелась в свой отсек. После душа, который меня взбодрил, и завтрака на скорую руку я решила пройтись до больничного отсека, пусть даже в ущерб совещанию в штабе. Подойдя к палате Пита, меня довольно грубо перехватил Хеймитч. Как оказалась он и не уходил, проводив меня сразу же вернулся. - Постой, Китнисс, не ходи туда. - Почему? - удивилась я, хотя в сердце что-то неприятно екнуло. - Не нужно, по крайней мере сейчас, - он взял меня под руку и повел в противоположную сторону от того, куда так стремилось все мое существо. - Что случилось, Хеймитч - с тревогой сказала я, останавливаясь и вырываясь из его хватки. Он неуверенно бросил быстрый взгляд, на палату, где находился Пит, а мое терпение уже подходило к концу. - Китнисс - начал он, глубоко вздохнув, - когда ты ушла, у Пита снова был сильный приступ - немного помолчав и оценив мою реакцию, он продолжил, - он и сейчас не закончился. - Я схватилась резким движением руки за голову. - Не нужно мне было уходить... - Нет, - отрезал ментор грубовато, - он снова решил, что ты переродок. И то что вчера было, это вовсе не просветление, как все решили, а еще одна грань его охмора. - он помолчал, давая время мне все переварить, - Это его состояние для мозгоправов совсем уникальное, но ему было уже лучше и они надеются... - тут я сорвалась с места, не дослушав его. Я бежала прочь из больничного отделения, кого-то толкая по дороге, не останавливаясь когда меня звали. Даже не запоминая куда бегу, просто хотела скрыться от всего ужаса, но разве от него скроешься, если он внутри меня самой? Не понимаю где я. Шум, трубы вокруг меня, я не узнаю этого места. Забившись в угол, я села на пол прислонившись к стене и обхватив колени руками, стала раскачиваться. Слезы уже не текли, может их лимит наконец закончился? Пусто, так холодно в душе. В голову пришла песенка Висельника, которую я уже однажды пела на камеру. Я стала тихонько ее напевать, только с каждым куплетом осознание строк менялось в моем сознании. Слова остались прежними, но их восприятие... Эта песня была о том, за кого так болела моя душа и разрывалось сердце. Кому я причинила столько боли, но утешить и все исправить так и не смогла. И уже никогда не смогу.

В полночь, в полночь приходи К дубу у реки, Где вздернули парня, убившего троих. Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Эти строки приглашали меня прогуляться по лабиринтам моего сознания, вытягивая из него картинку Дерева Молний на второй Арене. Возле него мы собирались встретиться в полночь, но почему-то попали в альтернативную реальность, где в ее извращенном варианте встретились, как и договаривались, в полночь, когда он меня чуть не задушил. Мы не должны были попасть в эту вселенную, но попали из-за моих ошибок. Я его бросила и мы поплатились за это, точнее он. Его точно вздернули возле этого дуба, Дерева Молний, я на пару с Капитолием. Именно от этого дерева Капитолий и забрал его на виселицу, для всеобщей потехи. В моей памяти всплыли три трибута, которых Пит убил: девочка, которую он добил, когда я впервые его увидела в компании профи на первых играх, Лиса, отравившееся из-за его неопытности морником, и Брут, крупный мужчина из Второго, профи. До сих пор не понимаю, как Пит с ним справился на Бойне. Он что, расплачивался за свои убийства? Но Сноу ведь жив и здравствует. Какая странная вселенная и какие странные вещи в ней творятся! Последняя строка словно успокаивает меня, но в то же время и издевается, спрашивая, так ли ты хотела встретиться? Ты не хотела быть с любящим Питом, ну так приходи в полночь и встреться с тем, кого тебе предлагает странная, альтернативная реальность.

В полночь, в полночь приходи К дубу у реки, Где мертвец своей милой кричал: «Беги!» Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Снова всплывает картинка, на этот раз с первой арены. Под действием яда ос-убийц я стою под большим деревом и Пит кричит: "Беги, Китнис, беги!". По щеке покатилась слеза, потому что Пит уже тогда был мертвец. Потому, что странная вселенная предопределила судьбу моего милого мальчика с хлебом. Механизм был запущен, остальное лишь вопрос времени. Капитолий убил его душу, оставив только его тело. А я была его милой, которой он всегда так стремился спасти жизнь. Как же мне больно! Опять слезы отчаяния. Но следующие строки снова издеваются, успокаивая меня: "Не грусти, после всех "странных" вещей, ты обязательно с ним встретишься в полночь, как и собиралась."

В полночь, в полночь приходи К дубу у реки. Видишь, как свободу получают бедняки? Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

И снова Пит, весь побитый, потрепанный и, кажется, сломленный, предупреждает Тринадцатый о бомбардировке. Удар. Стон. Капельки его бесценной крови на белоснежном полу и упавшей камере. Видишь, Китнисс, как свободу получают бедняки? Он сделал все, чтобы простые жители Тринадцатого не попали под удар, и могли побороться за свою свободу. Он опять пожертвовал собой. Нет, он самый сильный, и смелый, его вовсе не так просто сломить и запугать. И я его потеряла. "Но нет, неважно какие вещи с ним происходят в эти три дня, пока ты отсиживаешься в бункере. Ты ведь снова с ним встретишься в полночь. Он сделает все как ты захочешь, Китнисс."

В полночь, в полночь приходи К дубу у реки И надень на шею ожерелье из пеньки. Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

"Полночь. Хотя и не совсем то время и место, на которое ты так рассчитывала. Но ты же знаешь: странные вещи случаются порой. И это единственное, что я не смог сделать, как ты хотела. Прости. Но я же обещал быть с тобой всегда. Я не смог бы без тебя не то что жить... Я не смог без тебя даже умереть. Поэтому я вернулся, любимая. Ты грустила без меня? Не надо, милая. Мы же встретимся с тобой. Они хотели, чтобы я молил о смерти, но не смотря ни на что, я желал жить. Ты же знаешь, я не мог уйти не попрощавшись. Ты бы этого хотела? Я все сделаю как ты хочешь. Я был тем, кем ты хотела меня видеть: напарником, союзником, любимым, соседом, мужем, твоим мальчиком с хлебом, опорой и защитой во время кошмаров... Я не смог сделать лишь одного: оставить тебя. Я всегда буду любить тебя. Всегда буду ждать. Ну так что? Ты придешь ко мне в полночь? Тогда одень ожерелье из пеньки, хотя постой, позволь мне помочь тебе. Позволь коснуться твоей нежной шеи еще разок, но помни, со мной случились странные вещи, любимая." Я слышу собственный вой, словно он идет из потаённых уголочков моей души, в которых навсегда поселился мой любимый мальчик с хлебом, мой нежный одуванчик. Финик был прав: "Лучше бы они умерли, лучше бы мы все там умерли."