Отблеск света

      Тепло камина мягко согревает комнатку в дальнем конце храма Омеката. Тихо потрескивают дрова, и можно забыть о зимней стуже за окном. Уже поздний вечер - Цубаки слышала, как недавно часы пробили десять. Посетителей уже не принимают, а служители храма потихоньку начинают готовиться ко сну.       Юная жрица Омеката сидит у огня, кутаясь в плед, и внимательно прислушивается к стихающему шуму храма. Чуть позже придет Орин и поможет ей с подготовкой ко сну, но пока что Касугано может спокойно побыть наедине с близким человеком...       Который как раз сейчас входит в комнату и присаживается рядом с ней у огня. Цубаки вздыхает, наклоняясь к нему, кладя голову на плечо, вдыхая мягкий аромат его одеколона. Ее компаньон сжимает чуть холодноватыми пальцами ее ладонь. Сколько она его помнила, у него всегда были холодные руки...       - Замерз, да? - тем не менее, тихо спрашивает Цубаки. - Давай сядем ближе к огню.       Она чувствует, как тот легонько кивает, и они оба подсаживаются ближе к камину. Мягкими, осторожными касаниями он убирает с ее лица длинную челку, и жрица знает - сейчас он чуть взволнованно вглядывается в ее лицо, пытаясь понять, сильно ли устала она за день. А она устала, потому что посетители и адепты культа весь день шумели и суетились в храме.       - Я в порядке, - она отрицательно качает головой, игнорируя усталость.       Они сидят, плотно прижавшись друг к другу, согреваясь в тепле камина. Цубаки успокаивается, слушая мерное, спокойное дыхание, ощущая его легкие прикосновения. В такие моменты она почти счастлива. Она жалеет только об одном...       Она не может ни увидеть его лица, ни услышать его мелодичного, приятного голоса. Потому что два года назад Ару Акисе лишился голоса, а год назад Цубаки Касугано окончательно потеряла зрение.       Прошло уже достаточно времени, а Цубаки все еще помнит страшные дни игры богов. Помнит, как сидела в больничной палате, с ужасом слушая заключение врача, что паренек, спящий на койке, никогда больше не сможет говорить. И как сама она, ослепшая и напуганная, рыдала на руках у Ару, забившись в самый дальний и темный угол храма.       Теперь все, что им остается - сидеть вот так, у огня, в компании друг друга. Они превратились в двух калек, зализывающих друг другу раны. Так они и живут, запертые в храме, отрезанные от всего мира.       Она почти никогда не говорит этого вслух, но она скучает по его уверенному, мелодичному голосу. По его смеху. Даже с перерезанными голосовыми связками, способный общаться лишь записками в своем неизменном черном блокноте, он все еще улыбался. Он перестал улыбаться лишь тогда, когда ослепла Цубаки.       Руки темноволосой жрицы скользят по шарфу, теперь постоянно обмотанному вокруг шеи альбиноса. Даже через два года шрамы от ран все еще не изгладились и, наверное, не исчезнут никогда. Цубаки уже давно не просит его снять шарф. Слишком тяжело для них обоих.       "Юно мертва, она уже не вернется и не навредит ни ему, ни кому-то другому" - в который раз за эти два года мысленно повторяет себе Цубаки, зарывая пальцы в суховатые, растрепанные волосы Ару, и затихает. Они частенько вот так сидят вместе, когда остаются наедине. Молча, но слова, наверное, уже и не нужны - пришлось научиться общаться без слов.       - А ведь когда-то ты обещал показать мне целый мир... - тихо бормочет Цубаки. Без укора. Без обиды. И в ответ чувствует, как руки Ару крепче сжимают ее ладонь.       Время идет, Цубаки продолжает слушать, как тикают настенные часы… Ее рука все еще покоится в прохладных ладонях альбиноса, который осторожно водит пальцем по тыльной стороне ее кисти.       И вдруг…       Легкое одергивание с его стороны. Он тянет ее за рукав, как всегда делает, когда хочет привлечь ее внимание.       - Да? - Цубаки наклоняет голову в его сторону. Но он продолжает водить по ее ладони. Только вот... тверже, чем обычно...       Такое чувство, что его движения… Его прикосновения… Точно складываются в что-то…       - Ару? – осторожно переспрашивает она, протягивая свободную руку и касаясь его лица. Оно нахмурено… сосредоточено, это Цубаки четко ощущает, водя пальцами по его щеке и бровям.       Альбинос слегка качает головой и крепче сжимает ее ладонь. Пальцы его правой руки продолжают что-то выводить на ее коже.       Касугано нахмуривается, пытаясь понять, в чем дело.       И тут…       Конечно… Его движения… Она же и сама прекрасно их знает. Она не раз сама их повторяла, только не пальцем. А пером.       Кандзи.       Снова повисает тишина. Цубаки, прикрыв глаза, ловит каждое движение пальцев альбиноса, изредка просит повторить, если что-то не разобрала. Долго… Но первый раз за это время они наконец-то «говорят» наедине, без посредников.       А потом фраза заканчивается.       Ару отпускает ее руку. Цубаки все еще дотрагивается до его лица, и, прикоснувшись своими пальцами к его губам, понимает, что он улыбается.       А потом повторяет в уме фразу, которую он только что написал на ее ладони.       "Кто сказал, что я не сдерживаю обещаний?"       И когда Акисе после этого тихо встает и направляется на выход, когда его шаги стихают в коридоре… Цубаки Касугано понимает, что и сама она первый раз за это время может улыбаться.       Потому что в темноте ее… их мира наконец-то появился отблеск света.