Сепаративные ублюдки

Наступает поздняя ночь, когда мы поддатые покидаем паб и выходим на улицу, громко смеясь. Без каких-либо подоснов, просто делаем это. Нам не нужны воспрещения, дабы специализироваться на том, над чем мы имеем преобладание. Потому что мы можем? Отнюдь. Постигнув однажды никем не дарованные полномочия, в ночном рандеву, мы вошли во вкус. Только потому, что улица дала нам своё благословение. — Я каждый раз говорю, что у него полно денег, это факт, такой до задницы не отменный, поэтому он с нами не делится. Я на них не претендую, но какого хрена же? Я поворачиваю голову, подслушав жалобы Бельфегора, который шатаясь, бутылкой с пивом указывает на Вайпера. Начинаю разглядывать и его. На самом деле, он, как и мы кому-то, ничем не обязан. Как и нам Вообще не понимаю, что Вайпер забыл у нас; я на все сто процентов уверен, что живет он достаточно припеваючи, как и, возможно, Занзас, но он более скрытный. Бедный-бедный принц. Разговоры и смех растворяются средь моих мыслях и теперь просто звучат фоном, пока я, подняв голову к небу, наблюдаю за течением мутных облаков. Но, что не менее важно, что забыл тут я? — Чего пригорюнилась, лягушка? — ко мне подходит блондин, закидывая тяжелую руку мне на плечо. — Тебя тоже бесит этот пиздюк? — Если он тебя бесит, это не значит, что он бесит всех. Замечаю, как Вайпер поглядывает в нашу сторону и презренно морщит нос. — Придурок, — я дёргаюсь, когда меня тыкают вбок. Бельфегор раздражённо покидает меня. — Эй! Мы все разом оборачиваемся, как только двери бара открываются и на улицу выглядывает бармен. — Бежим, — монотонно произносит Вайпер и мы пускаемся в бег. Потому что не заплатили. Вышли под предлогом подышать, оставив на столе якобы наши вещи. Хотя я и понятия не имею чья сумка там была и чей кошелёк, который мы успешно опустошили. Бесплатная выпивка никогда не бывает лишней, а деньги всегда нужны. Пусть и чужие Причины, по которым я с ними объединился — меня не спросили и просто решили, что я один из. Если и есть в этом городе что-то более преступное, чем мы, то - это не больше вымысла, потому что мы резон, из-за которого не стоит выходить из дома в такое время.

— Что это у тебя там? — Бел улыбается, приставив ножик к горлу прохожему, другой рукой он роется у него в карманах и портфеле, при этом противно смеётся своим смехом, пока мужик, которого он обкрадывает, чуть ли не ссытся. — Жуткое зрелище, — сплёвывает Скуало, наблюдая за процессией. Я почти уверен, как под светом луны заблестела слюна, стекающая по подбродку блондина. Я бы определённо не хотел столкнуться с ним на безлюдной улице. Таким способом мы и выживаем. Наша компания добегает до побережья. Я кое-как настигаю их, так как не силен в беге. — Тряпка, — парирует Бельфегор, ловко вскочив на скамейку. — Зато ты больно прыткий и умный. Руками упираюсь в колени, согнувшись; пытаюсь восстановить дыхание. Слышу шаги, направляющиеся ко мне. — Заткни свою тыкалку, — мой подбородок сжимают тонкие пальцы блондина, а сам он стоит так близко, что я улавливаю запах хмеля и сигарет. Показушно морщусь. — Малявка, — завершает он и отпускает меня, повернувшись ко мне спиной и, возобновляет шаг обратно к скамейке. — Я младше тебя на год. Не стоит возносить свою задницу выше положенного только из-за никакущей разницы в возрасте. Он останавливается и, не оборачиваясь ко мне, показывает средний палец. Занзас со Скуало посмеиваются и обходят скамейку, направляясь к пляжу. Какого хрена этот хрен о себе возомнил? Медленно иду за ними, сверля полосатую кофту. Если кто-то из них привык к такому его поведению, то я буду явным исключением, — кто-то должен поставить его на место. Я усаживаюсь на холодный песок, прямо у водяной кромки и наслаждаюсь слабым шумом волн. Рядом со мной садится Скуало, сзади него Занзас. Бельфегор закатывает джинсы до колен и заходит в воду. Начинает брызгаться ей в нас, гадко улыбаясь. Придурок. Оборачиваюсь: Вайпер с кем-то разговаривает по телефону. Все настолько безмятежно, что даже накатывает тоску. — Что ещё нужно дебилу для счастья? — смотрю, как блондин продолжает плескаться. А вроде и взрослый человек. Теперь брызги летят и в меня. Никак не реагирую, взглядом посылая Бела на хуй. С нами раньше был Луссурия. Каким бы он ни был хорошим человеком, все равно он безумец. Как и все мы. Его поймали на грабеже и увезли в участок. А мы сбежали. Занзас приходил к нему на свидание, чтоб узнать, как обстоят дела; точней, не сдал ли он нас. И он не сдал. Этого достаточно, чтоб сказать мысленное спасибо, и достаточно для того, что Лусс теперь не с нами. В прямом смысле. Мы просто его отсеяли, потому как считает Занзас — слабакам в нашем мире не место. Жестоко, но таковы законы нашего мира среди ночных улиц. И никто не жалел, потому что это вскоре забывается - то, что был когда-то такой человек, которого ты, возможно, считал за друга. Может, они думают и помнят, но умело не показывают этого. Скуало протягивает мне бутылку с пивом. Делаю несколько глотков и возвращаю пиво обратно. Скуало и Занзас втягиваются в разговор, через две минуты к ним присоединяется Вайпер, достав откуда-то косяк. Я утепляюсь, засунув руки в карманы куртки, и пальцами чувствую пистолет. Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с лицом Бельфегора, который, не маловероятно тоже смотрит на меня. Моргаю пару раз, мизинцем скольжу по гладкому покрытию ствола. Взглатываю. Мог бы я убить человека? Бел все так же неотрывно смотрит на меня, словно догадывается о чём я думаю. С чего такой интерес ко мне? Отвернись.

Мы разбиваем витрины магазинов и Скуало разбивает битой пару плазм. Звук сигнализации глушит всю улицу. — Какого хрена, ебаные вы черти? — кричит жирный мужик, высовываясь из окна. Занзас бросает пустую бутылку из-под виски. И та разбивается и мы убегаем, пока не набежали легавые. Мои кеды намокают под напором волн. Это единственные кеды, которые есть у меня. Им пару лет, если не ошибаюсь. Я вновь смотрю на блондина, который наконец отвернулся и теперь смотрел вдаль. Не верю, что за маской этого циничного животного может скрываться хоть что-то благодетельное. Развязываю шнурки на кедах и резко замедляюсь. Как же все херово, до жути отвратно. В душе поселяется комок обречённости; мне не прожить эту жизнь так, как я хотел бы, да я и не могу. Никогда не смогу. Каждый вечер во мне что-то умирает.

Скуало пихает меня вперёд, на улицу. Опять никого нет, потому что все спят. Беспокойный квартал с его мрачными тенями. Ноги дрожат как у дебила, я словно первый раз вышел к доске. — Давай, не тяни резину, малец. Я подхожу к машине и озираюсь по сторонам. В моих руках бита. Сзади издевательски хихикает Бельфегор. Сжимаю предмет сильнее, стискиваю от раздражения зубы и резким ударом разъебениваю окно. Ко мне подбегает Скуало и разбирается дальше за меня. Мы куда-то едем в чужой машине, а я сижу на заднем сидении и смотрю бездумно в окно. Мои руки дьявольски трясутся. Рядом садится Бельфегор, вытягивает ноги и зарывает их в песок. — О чём думаешь? — подозрительно тихо вопрошает он. Странно вообще, что он ко мне подсел. Сегодня по определению странный день. — А какая разница? — поворачиваю к нему голову и замечаю, что он впритык смотрит на меня. — Интересно. Блондин жмёт плечами и устремляет взор туда, куда раньше и смотрел. Стоит ли ему выкладывать то, что у меня на уме? Он последний человек, с которым бы я говорил по душам. — Не ломайся. Я часто слышал эти слова, когда приходилось грабить ночной киоск или избивать того или иного редкого прохожего. Не ломайся. Словно девиз, принадлежащий мне, данный кем-то. Я вздыхаю. Я по ту сторону баррикады, чтоб делиться с этим человеком о чём-то. Но он же просто так не отстанет. — Просто все как-то хуево, — начинаю я, - все, чем я занимаюсь. Это, наверное, не то, чего я хочу. Проходит пара секунд молчания. Меня резко валят на землю и с размаху ударяют по лицу. Я не сразу реагирую из-за шока. — Как ты смеешь говорить такое? На его громкое шипение оборачиваются остальные, но не пытаются нас разнять. Щека яро начинает гореть, кажется, даже осталась садина. В глазах помутнело от тяжести, а меня продолжают бить по лицу, но уже кулаками. — Может ты скажешь так про Занзаса и Скуало? Да ты сдохнуть должен за такие слова. Кое-как пытаюсь отбиться, выставив руку вперёд, так, чтоб локоть упирался вверх и закрывал моё лицо. Другой рукой тянусь к карману и быстро достаю ствол. Дуло пистолета упирается ему в живот с такой силой, на которую я вообще способен в данный момент. Бельфегор моментально замирает, приоткрыв рот и смотрит на меня. Вот теперь, склонясь надо мной так близко, я вижу его глаза. Точней их блеск. В какой-то момент замираю и я, затаив дыхание. Боже. Он слезает с меня. Боязливо и быстро ретируется к компании, что с интересом наблюдала за нами. Да за эти глаза.. умереть можно.

Когда-то я хотел, чтобы про меня сняли заурядную короткометражку. Может, глубоко в душе и сейчас хочу. Не знаю, о чём был бы этот фильм. Вероятно о том, как я смотрю в зеркало и попутно чищу зубы. О том, как я начинаю свой день с просмотра телевизора с чёрно-белым изображением.Может, я бы даже пролил случайно чашку с кофе на белоснежный ковёр. За окном была бы зима, я бы вышел на улицу в футболке и джинсах. Всю эту процессию бы сопровождала трансцендентальная музыка, заставляющая созерцать окружающую среду иным взглядом. Мелькали бы кадры улиц, случайные прохожие, дома и небо. Фильм ни о чём, но с широкой философией. Не постижимость происходящего усугубляет практически все, о чем я думаю. Почему же так трудно? Кровь над губой давно высохла, виски вибрируют от накатившей головной боли. Ещё чуть-чуть и я не поскупился бы на выстрел. — Хватит там валяться, вставай. Я смотрю на черноё небо и плывущие облака. В голове каша. Ни о чём не думаю. Я все так же продолжаю лежать. Я чувствую, как постепенно высыхает кровь под носом. Неприятно. — Думаешь, будешь тут ныть о том, как все у тебя идёт по пизде? И какого хрена он взъелся? Я мог бы вообще ни о чём не рассказывать. Дебил. Рукавами рубашки вытираю кровь под ноздрями. — Бел, отвали от него, — кажется, это голос Вайпера. Голова начинает кружиться. Вновь вспоминаю о том, что мы ничем не обязаны друг другу.

Сепаративные ублюдки, не подчиняющиеся законам современности. Нещадность по отношению к объективности спасает наши отшельные души. Если твои глаза, в которых ютится смерть, несущие в себе полный крах души, имеют особенность убивать того, кто в них заглянет, это не значит, что ты не такой как все. Неспецифичный.

Рука нащупывает на песке ствол. Пару раз выстреливаю в воздух, чтобы отвести дух. Руки дрожат так же, как в день моего первого воровства. — Успокоился? — усмехается Скуало. Киваю и присоединяюсь к ним. Бельфегор стоит за спиной патлатого, его руки сложены на груди. Уверен, что меня убивают взглядом. И чёрт с тобой. — Как дети малые, — хрипит Занзас. Через некоторое время возвращается стабильность. Постепенно начинает светать, озаряя побережье рассветом. Однако город за нашими спинами все ещё черен, погружён во тьму. Словно мрачная берлога. Занзас со Скуало заснули. Вайпер сидит на песке, спиной опираясь на бревно. Не знаю, спит ли он или просто задумался. Бельфегор, который все это время неизвестно чем занимался, подходит к Вайперу и заглядывает под капюшон. У этих двоих какая-то странная особенность — оба не любят, когда видят их глаза. Если Вайпер иногда палится, но сдерживается, то для последнего это целая трагедия. — Спит, — негромко смеётся своим шипящим смехом. Он залезает в мешковатые карманы в плаще спящего. Достаёт пачку денег и перекладывает в свои карманы, также посмеиваясь. — Я мог бы их сжечь, так как деньги не достаются лёгким способом. А он их будто из воздуха берёт. О, да. Особенно в том случае, когда именно эти деньги достаются нам последствием грабежа. — Это знаешь как? Нужно деньги в семью приносить. Пусть это и сволочная манера этого жадюги, но, как ты знаешь, — надо уметь вертеться, есть хочешь выжить. Я совершенно не вникаю в суть его слов, предавшись аденозину. — Завтра уезжаем в Ванкувер. Нам нужна машина. Надо как-то пересечь границу. Я начинаю чувствовать голод. Сгибаюсь и обеими руками обхватываю живот.Начинает холодать. — Слушай, — Бельфегор на корточках садится передо мной, — ты здесь потому, что Занзас никогда не ошибается. Он что-то увидел в тебе. Это что-то двусмысленное, то, что несёт в себе сокровенность, которая не должна совлекать покровы. Я слушал его вполуха, постепенно придавая его словам хоть какое-то значение. Не могу не согласиться, что в какой-то степени я задумался над его словами. Я даже улыбнулся некому превозношению такого откровения. И не смог не возгордиться. Не сказать, что этот предлог облегчил ту действительность, которая переиначивает всю эту неизвестность. Но пусть лучше эти повседневные эпизоды скрашивают хоть малую часть моей сокрушенности. — А что тогда Лус? Занзас в нём ошибся? Я взял близлежащий камень и кинул его в воду, наблюдая за плавными круглыми разводами. Бельфегор на некоторое время замолчал, посмотрев на спящих Занзаса и Скуало. Думаю, блондин и сам не был уверен в том, что знает. Или, может, у него было мало сведений на этот счет. — Значит так надо было. Занзас не дурак, да и Луссурия, думаю, без каких-либо оснований шел за его политику. Ты тут ни забавы ради. Над морем начали сгущаться чайки, противно и звучно крича. Я глянул на Вайпера, который стал что-то бормотать во сне. Не проснулся. — Забей и плыви по течению, жаба. Знаешь, как говорится: крысы будут крысить, а змеи — шипеть. Убийства и грабежи вечны, это есть естественный отбор. Тут никто не боится Бога, хоть и молится. Не будь животным, которое учится ползать. Я зажигаю протянутый Бельфегором косяк и затягиваюсь, вновь устремляя взгляд в небо. Отменная конопля в сигарете. — Гидропон? — Гидропон, — кивает Бельфегор тоже затягивается. — Я не помню, как называлась песня, но в ней пелось о том, как охотник пригласил к себе на рождество еще охотников, потому что ему было одиноко. Они курили косяк, а потом одного из них не стало. — Как будто ни о чём не напоминает? Чувствую себя секундной стрелкой. Время будто спешит. — Один за всех, но в нашей политике никто за одного. У нас такого нет. Но если один умрёт, не рыдать же всем? Как считаешь? Клал я на сентиментальность. Облака с необыкновенной скоростью плывут все дальше и дальше, будто на них кто-то подул. — Однажды это случится с каждым. Такова жизнь. Я чувствую, как начинаю отрубаться. — Твоя и моя. — Ты нахуя его накурил? Я резко открываю глаза и передо мной все такое же небо. Я слышу свист в ушах. Где я? Кажется, разговаривает Скуало и Бельфегор. — У тебя какие-то проблемы? — смеётся Бельфегор, смеётся так, словно сейчас захлебнется. Мне кажется, что от такого смеха я и сам захлебнусь. Ужасно хочется пить. — Я чуть спину не потянул, пока нёс его, — рычит Скуало. — Он проснулся, — оповещает всех Мармон. Почему-то именно сейчас я вспоминаю о том, как Бельфегор рассказывал о какой-то песне, которую не мог вспомнить. Я сажусь и оглядываюсь. Мы едем в машине. Вокруг нас что-то похожее на пустыню. — Мы скоро подъедем к границе. Нам на руку, что вокруг ни души. Бельфегор и Скуало переглядываются. Знанзас за рулём. Мы пересекаемся взглядами в прямоугольном зеркале. Я не понимаю этот взгляд. Чем нам это хорошо? Похоже, мне объяснять не собираются. Рядом со мной сидит Мармон и смотрит в окно. Из магнитолы раздаётся группы Roxette. Занзас делает так громко, что заглушает весь салон. — Sleeping in my car, I will undress you, sleeping in my car, I will caress you! — Бельфегор наполовину вылезает из окна, удерживаясь одной рукой за крышу, другой удерживает сигарету и подпевает. — Дебил, — вертит головой Скуало и начинает рыться в бардачке. Достаёт потрепанные солнечные очки, стряхивает с них пыль и надевает их. Занзас усмехается, но продолжает следить за дорогой. Жмёт на какие-то кнопки на магнитоле и песня сменяется другой. Мармон просит вернуть песню, которая играла секунду назад, поддавшись вперёд. Удовлетворив просьбу Мармона, Занзас переключил обратно и довольный Мармон принял прежнее положение, усевшись к окну и подпевая. — Что за песня? — поворачивается к нам Скуало. — «Siouxsie And The Banshees» «Mirage». — Хм, — отворачивается обратно. Ему идут эти очки, хоть и забавно выглядят на нем. По дороге мы сносим знаки «Стоп» и едем дальше, громко смеясь. Скуало рассказывает об окружающей местности, прерываясь на подумать и вспомнить. Не думаю, что даже Занзас смог бы когда-нибудь поделиться таким знанием. Я словно на экскурсии. Мы проезжаем фермерские домики. Едем вдоль тыквенных грядок и кукурузного поля. Останавливаемся, чтобы Бельфегор смог нарвать несколько початков. Он забрасывает овощи в багажник и громко хлопает крышкой. — Сколько там по деньгам? — спрашивает Занзас, поворачиваясь к Скуало. — Немного. — Да куда вы все просираете? Вопрос так и остался без ответа, так как на горизонте замелькала постовая будка. Все разом напряглись, однако ж на лице Бельфегора возникла улыбка. Через примерно сто метров мы приблизились к будке из которой показался постовой. — Государственная Охрана Соединённых Штатов Америки. К машине подходит мужчина в форме, предъявляя какое-то удостоверение. Занзас смотрит в окно, на служащего. — Добрый день. Какие-то проблемы? Постовой обходит машину и осматривает сидящих в салоне. — Нелегальные мигранты в машине есть? — Нет, что вы, все свои, добропорядочные граждане США, — отвечает Занзас. Бельфегор начинает дико ржать, а Скуало прикусывает нижнюю губу в усмешке. Я даже не сомневаюсь, что так просто мы отсюда не выберемся. Мармон спокойно сидит, даже не шелохнулся. — Предъявите водительские права, а также свидетельство о страховании автомобиля. Занзас смотрит на него непроницательным взглядом, а я испытываю какое-то напряжение. У нас же ни черта из перечисленного нет. — Да, конечно. Занзас наклоняется к бардачку, открывает его и начинает рыться в нём. Постовой переминается с ноги на ноги и ждёт, снимает фуражку и тяжело выдыхает. Шестиконечная звезда, пришитая к форме постового, ярко блестит на солнце, так, что ослепляет глаза. Занзас, воспользовавшись тем, что мужчина отвлёкся, достаёт из хлама пистолет и быстро стреляет в заплывшую третьим подбородком шею. Бельфегор дико орет, выходит из машины и забегает в будку, через несколько минут выходит оттуда с портфелем, направляется к машине. Не сказать, что я в шоке, но этого следовало ожидать. До сих пор чувствую металлический запах крови в носу. Блондин запрыгивает в машину и Занзас заводит мотор. Только сейчас, когда мы пересекаем границу, я принимаю пьяный бред Бельфегора взаправду. — А ведь у мужика семья, — Бельфегор смотрит на семейную фотографию, которую он достал из портфеля. Он выбрасывает фотку в окно и та летит по воздуху. — Зато у нас есть триста долларов, — он выуживает из карманов портфеля деньги и вытягивает руку вперёд. Занзас кивает, а Скуало забирает украденное себе. Когда вокруг вечереет, мы останавливаемся недалеко от города, чтоб передохнуть. Занзас стоит у двери, засунув руки в карманы, смотрит куда-то вперёд. Скуало читает какие-то бумаги и выписки, что лежали в портфеле и пьёт пиво, сидя на капоте. Мы с Бельфегором расположились на багажнике, тоже попиваем пиво. Небо покрывается алым закатом в котором просвечивают золотые солнечные лучи. Поляна с травой впереди словно горит огнём. Мармон уснул в машине. Какой-то он тихий в последнее время. Когда-нибудь в последний час нам не о чём будет сожалеть, будучи на смертном одре. Кто-то победит, кто-то проиграет. Вскоре все станет завтрашнем днём, как бы абсурдно это ни звучало. А мы продолжим делать то, что делаем. Нам не нужны сожаления, чтоб оправдаться.