Всю дорогу до Старого дома Нигаи била крупная дрожь. Этот невероятно долгий и трудный, полный неприятных сюрпризов день обрушился на неё лавиной. Утром волнение из-за чёрных крыльев, затем ссора с Райденом и побег на болота… Слишком много для одного дня.
Девушка сидела на скутере позади Ивы, держась за его куртку и лбом упираясь ему в спину. Если бы это был Райден, она могла бы крепко обнять его, закрыть глаза и, наконец, поверить, что всё хорошо. Пусть бы их окутывала снежная пудра и жужжали колёса… Или это двигатель издаёт такой звук?..
Голова Нигаи соскользнула куда-то вбок, и серокрылая отчётливо поняла, что падает. Тело рефлекторным рывком вернулось в нормальное положение.
— Не спи! — голос фабричного, заглушаемый внешним шумом, долетел до неё как будто из тумана. — Скоро уже доедем.
Снег вспенился, а пейзаж превратился в смазанное пятно. Поля, небо и деревья в дикой пляске проносились мимо. «Только бы не уснуть». Слабеющей рукой девушка нащупала застёжку на куртке.
Ледяной воздух её отрезвил. «Я могу заболеть. И это после усилий, предпринятых на болоте… А, ну и пусть!»
Ива сбавил скорость. На фоне тёмного неба раскинулась громада Старого дома. В нескольких окнах крохотными языками пламени теплился свет.
Едва скутер затормозил возле входа и Нигаи успела сойти на землю, ей навстречу выбежала Курамори. Измождённое лицо последней выражало искреннюю радость. «Курамори дежурила всё это время у двери?»
— Привёз вашу беглянку, — коротко бросил фабричный.
Нигаи стало совестно. «Как я могла оставить её одну с младокрылыми, если знала, что домоправительница вечером уходит домой? Одну в этом огромном, пустом здании… А ведь Курамори рассказывала мне о своей впечатлительности. Любой подозрительный шорох в ночи может её напугать. Но это не мешает ей смотреть, хорошо ли спят малыши…»
— Прости меня, я… не должна была уходить.
— Ничего. Главное, что с тобой всё в порядке. Спасибо и вам. Ива, кажется?
— Угу. Не стоит благодарности, — после этих слов он нажал на газ, и скутер растворился в темноте.
— Надо же, какой быстрый, — задумчиво произнесла Курамори. — А подождал бы немного, я бы пирожков ему вынесла. Домоправительница сегодня целую гору испекла.
— Он бы всё равно их не принял, ещё бы обиделся, — махнула рукой девушка.
После ванны, горячего чая и осторожных, ненавязчивых расспросов со стороны старшекрылой она легла спать.
На следующий день пейзаж резко изменился. Первый снег бесследно исчез, оставив после себя продрогшую землю. Нигаи с удивлением оглядывала неунывающе зелёную траву и листья на отдельных деревьях, которые продолжали держаться даже зимой. «Странный нынче год. Обычно погода в Гли не позволяет себе таких капризов».
Лёгкое пальто, которое девушка носила в переходный месяц дождей, уже не грело. «Хорошо хоть, младокрылым достались тёплые курточки», — думала она, глядя на резвящихся малышей. Дорога уходила вдаль, чтобы в конце концов соединиться с сизыми облаками.
Нигаи и Райден шли рядом, почти касаясь друг друга, но руки их оставались свободными. Девушка в любой момент могла броситься к неосторожным детям, которые подходили слишком близко к краю дороги, где текла река, или затевали очередную кучу-малу.
— Та-ак, стоять! Куда вы опять лезете, решили искупаться? Будете плохо себя вести — заставлю ходить строем! А ну прочь от воды!
— Тяжело тебе с ними, — вздохнул чернокрылый. — Дети — это нечто. Ой, не надо на мне так виснуть, — обратился он к мальчику, который схватил его за локоть. — И почему они всегда ко мне липнут?
— Нравишься ты им, наверное, — пожала плечами Нигаи и чуть замедлила шаг. — Меня кое-что беспокоит в последнее время…
— Ты о нашей последней ссоре? Я тогда, не подумав, сказал.
— Нет, другое. Ты когда-нибудь думал о мире за стенами? Что там может быть?
— Ну… да, — Райден выглядел смущённым.
— Расскажешь?
— Я представлял ужасного дракона, который глотает доверчивых серокрылых, летящих прямо ему в пасть. Точнее, берёт их в плен, у него в брюхе целый город построен, — добавил он, поймав её испуганный взгляд. — Мне уготована роль смелого рыцаря, который должен всех спасти, а ты могла бы быть прекрасной дамой, моей верной спутницей, которую я должен защитить в первую очередь. Но это всего лишь сказка, глупая фантазия.
— Сказка, ты будешь рассказывать сказку? — загалдели младокрылые.
— Я не собирался, но если вы так хотите…
— Хотим!
Девушка отвернулась, чтобы скрыть разочарование. Его история была красивой и пёстрой, но в ней не хватало глубины. Большинство его историй были такими. «И как я раньше не замечала? Вряд ли он сможет дать мне разумный совет. Тогда кто? Курамори? С началом зимы у неё обостряются все болезни, не стоит лишний раз её беспокоить. Переговорщик? Немного боязно к нему идти. Остаётся один вариант, самый сложный…»
Впервые за несколько лет Нигаи решила нарушить негласное табу и наведаться на Фабрику. Выпроводив Райдена, она отправилась в путь.
Кумо в одиночестве шатался по пустырю возле Фабрики. Со дня, когда пропала Нигаи, он всё чаще ловил себя на мысли, что ждёт чего-то. Нет, не благодарности. Какое-то смутное предчувствие подсказывало ему, что Нигаи придёт, несмотря на пропасть, разделяющую их, и отчуждение четырёх лет.
Так что он несильно удивился, услышав у себя за спиной знакомый голос:
— Кумо, привет, я… Давно хотела спросить про твой рассказ о мире за стеной. Это было очень давно, и ты, возможно, уже не помнишь… Мне хотелось бы узнать его конец.
— Рассказ? — Кумо нахмурился, посмотрев на землю перед собой. У него никогда не получалось ясно выражать свои мысли. Или это от того, что сами мысли не были ясными? — Как ни странно, я вспоминал его… Периодически. Я думал, там, за стеной, небо и земля сходятся… ну, как две линии, — он начертил палкой две параллельные линии на пыльной земле, а потом стёр их. — Но сейчас мне кажется, всё совсем не так… стена… — он снова начертил линию, — но птицы приносят к нам из-за стены забытые вещи… так говорят…
— Забытые вещи?
— Не в прямом смысле, конечно. Кусочки воспоминаний… или их запах… — он замолчал, подбирая правильные слова, но ему это не удалось. Возникла неловкая пауза. — Кто-то даже говорил, что птица может помочь, если тебе плохо, — серокрылый нарисовал поверх стены птицу — галочка вышла неважной, но поправлять её он не стал. Чуть ниже нарисовал серокрылого — ручки, ножки, огуречек… два крыла… и соединил птицу и серокрылого линией. Получилось перекрестье.
— Я долго думал об этом… почему мы приходим, ничего не зная о прошлом, и пропадаем, ничего не узнав о будущем? Почему мы не такие, как жители Гли? Почему нам мало этого города? — Кумо посмотрел в сторону стены. – Там за стеной небо и земля сойдутся… и мы сможем узнать ответ. Поймём, почему мы серокрылые. Мне кажется, это главное…
В месте, где две линии пересекались, он нарисовал яйцо. Кокон.
— Значит, птицы и серокрылые связаны… — задумчиво произнесла Нигаи и совершенно неожиданно перевела разговор на другую тему. — Зачем ты искал меня на болотах? Ты ведь больше всех должен… ненавидеть меня. Хотя ненависти в тебе нет. Но я всё равно не понимаю: зачем?
Кумо молчал. Ответ на этот вопрос он обдумывал много раз, но услышать его не в мыслях, не в мечтах, а вот так, внезапно…
— Я хотел… – наконец, сказал он, — я хотел помочь тебе…
— А тебе не приходило в голову, что я не нуждаюсь в твоей помощи? Не надо меня жалеть!
«Лучше бы он меня ненавидел. Отвратительное великодушие. Каждый раз, когда он делает что-то для меня, я ощущаю своё несовершенство. И это хуже всего».
— Подожди, Нигаи. Я тоже хотел кое о чём тебя спросить… Что ты видела там, на болотах?
Она сделала над собой усилие, чтобы остановиться и ответить. В конце концов, Кумо не прогнал её, хотя мог бы…
— Там было поселение. Отдельные разрозненные домики. Люди с печальными и угрюмыми лицами. Не такие приветливые, как в Гли. Они почти не говорят друг с другом, даже стараются не смотреть лишний раз… словно бы каждый живёт один. Не знаю, почему, но мне было очень страшно. Я боялась, что кто-то из них может причинить мне вред, но один человек наоборот… помог мне. Я промокла и замерзала, а он пригласил меня к своему костру… Как думаешь, Кумо, кто они?
— Мне кажется, это не ушедшие за стену серокрылые и жители Гли, которые совершили какое-то преступление.
«Неужели меня тоже… ждёт такое будущее?» — в ужасе подумала девушка и, пока фабричный не заметил её волнения, быстрым шагом двинулась прочь.
Кумо кивнул. Ум его сразу же занялся этой загадкой, и лишь секунд через тридцать он понял, что не попрощался. Но было уже поздно.
«Как я и думал… в Западном лесу и на болоте сила стен велика, как нигде. Из западного леса серокрылые уходят за стену… те, кто сможет. А кто не сможет? Много их? Почему стена пропускает одних и не пропускает других? И этот город… почему его жители почти не говорят о смерти?»
Кумо пытался раза два завести разговор на эту тему, но всякий раз от прямого ответа уходили. Почти не говорили и о мире за стенами… но эта тема хотя бы не была запретной. О ней можно было начать разговор, ему могли рассказать о детских мечтах, о вещах, привозимых плащами из-за стены...
Нигаи отправилась в город. До начала рабочей смены оставалось несколько часов, и она решила скоротать время в библиотеке, куда заявлялась довольно редко: дел и без этого хватало.
«Раньше здесь любила бывать Курамори, — думала девочка, разглядывая стеклянные витрины, где были размещены разные диковинки. К примеру, книга, обращённая в камень. — Но с тех пор как ушёл Сора…»
Вот куда ни ступи — всё упирается в уход и день полёта. Лишь чернокрылые не могут уйти за стену. Переговорщик один раз вскользь обмолвился об этом. «Значит, мы с Райденом останемся в Гли». Раньше её радовало это обстоятельство. Нигаи считала, что ей будет не так одиноко, но теперь… Она поняла, что ошибалась.
У неправедных серокрылых не может быть счастья. Впрочем, как и у праведных, если речь идёт о счастье семейном. Не для того они попадают в Гли. Но у чернокрылых всё сложнее. Каждый из них запутался в своём грехе, как в паутине. «И мы с Райденом не исключение. Наша последняя ссора — прямое тому доказательство. Иногда мы как будто… не видим друг друга. Это грустно».
Девушка затерялась среди бесконечных рядов книжных полок. Чужие слова и мысли вытесняли собственные тревоги. Особенно нравились Нигаи стихи. «Надо попросить Райдена почитать для меня какие-нибудь. Я слышала, у людей так принято — читать своим возлюбленным стихи».
За исключением небольшого стихотворного томика она пока не нашла книг, которые хочется взять домой. Девушка перебрала разные экземпляры: и толстые, и тонкие, в мягких и твёрдых обложках. Чаще всего они были старыми, с шаркающими пожелтевшими страницами, которые источали запах ванили. За некоторыми приходилось тянуться, другие наоборот стояли возле самого пола, так что Нигаи нужно было опускаться на корточки.
Эта книга лежала поверх своих собратьев. «Сказка» значилось на её корешке. Что скрывалось за этим многозначным названием?
Серокрылая сняла её с полки, бережно сдув пыль. На обложке вырисовывались очертания города. Заняв уютное кресло в читательском зале, Нигаи открыла книгу и начала читать…
Жила-была в одном городе девушка, считавшая себя некрасивой. Настолько некрасивой, что даже не выходила на улицу, боясь, что её поднимут на смех. В её доме не было ни зеркал, ни даже ведер с водой — вдруг она увидит в них своё отражение? Её лицо отражалось только в глазах её матери и сестры… но кто заметит малую тень, скользнувшую в чужих очах?
Даже к окну она не подходила, боясь, что её увидят. Во всяком случае, днём. Только по вечерам она рисковала подойти к окну.
И вот одним вечером пошёл дождь. Настоящий ливень, который безжалостно барабанил по стеклу, будто желая его разбить. Девушка подошла к окну, но не слишком близко — она знала, что в нём может отразиться её лицо. Но дождь стучал так сильно, и в сердце была такая тоска, что она подошла… отражение было на месте, но струи дождя размывали картинку, и понять, какое лицо у той, кто стоит у окна, было нельзя.
— О, если бы у меня было такое лицо… — сказала девушка.
А отражение внезапно ожило и ответило ей:
— Хочешь поменяться со мною лицами? — спросило оно.
— Хочу! — ответила девушка.
И сказало ей отражение, что нужно выполнить три задания.
Первым было набрать в ведро мутной воды из болота. Сделала это девушка в тот же день, в полночь, чтобы никто её не видел.
И вот отражение обратилось к ней во второй раз:
— Возьми обручальное кольцо своей сестры и брось его в ведро. Но ничего не говори ей.
Смутила девушку эта просьба: с детства мама говорила ей, что красть нехорошо. Но девушка сказала самой себе: «Что тут такого? Я возьму только на время».
Сестра была обручена, но жених её уехал защищать страну от врагов. Взяла девушка обручальное кольцо, пока сестра спала, и бросила его в ведро.
Обещало отражение прийти к ней завтра ночью.
Но днём жених сестры внезапно вернулся, и искала сестра подаренное кольцо, и не нашла. И горевала сильно.
Чувствовала девушка угрызения совести и хотела вернуть, но не решилась. А потом сказала самой себе: «Так ей и надо. За то, что она красивая». И успокоилась.
На этом моменте Нигаи не выдержала и захлопнула сказку. Узнать, что зеркало загадало в третий раз, было выше её сил. «Эта история… она как-то связана со мной. С моей жизнью до того, как я попала в Гли». Текст сказки был переполнен иносказаниями. Разве может человек безвылазно сидеть дома, избегать зеркал? Наверняка это какой-то образ. Но вот как его разгадать…
Нигаи открыла сразу последнюю страницу.
Горько заплакала девушка, но посчитала, что нет ей прощения. Выбежала она из дома и бросилась в тёмно-синее море, а по небу плыли грозовые тучи. Думала девушка: «Переплыву я пролив, совершу подвиг – и простит меня сестра». Но разыгралась буря, накрыли волны девушку, как щепку, и она утонула.
Серокрылая отложила книгу в сторону. «Какой бесславный конец», — мелькнуло у неё в голове. В библиотеке неожиданно похолодало. Нигаи поёжилась, складывая в замок заледеневшие пальцы. «В моём сне тоже было много воды. И что-то ещё, чего я не помню… Серое существо? А что, если на его месте был кто-то другой? К примеру… сестра».
Сколько неясных чувств и понятий соединились в одном слове. Многие из них были как будто потеряны, оставив после себя лишь неясный привкус. Страх, неприятное чувство в животе, странный миг, когда ты вроде бы и вспоминаешь что-то важное, очень важное, а потом сразу же забываешь, не успев понять, что это было. Прошлое… его можно было сравнить с ящиком, от которого потерялся ключ. Ты держишь этот ящик в руках, но его содержимое для тебя недоступно. В нём твоё имя, воспоминания… вся прошлая жизнь. Только у этой жизни был какой-то злой привкус. Словно бы она… виновата?
В Гли сестрой ей стала Курамори. Они были почти ровесницами, но Нигаи ощущала себя младшей. Эта девушка принадлежала к числу тех, кого называют доброхотами. Она вечно пеклась о других, кому-то помогала… даже во вред себе.
И каким же неприятным было удивление серокрылой, когда в жизни Курамори появился Сора. Нигаи казалось, что она должна быть выше подобных чувств, но девушка охотно принимала его покровительственную, с оттенком романтики дружбу. А потом и сама Нигаи начала встречаться с Райденом.
Теперь, когда она вспоминала то время, ей казалось, что она уже попадала в такую ситуацию. Но было ли это на самом деле?..
***
Нигаи настолько боялась воды, что даже ванну принимала крайне редко. На Фабрике в отличие от Старого дома это никого не удивляло, потому что организовать там такие удобства было весьма проблематично. Для начала надо было вымыть ванну, которая от долгого неиспользования покрывалась слоем пыли и серого налёта, затем принести несколько вёдер воды, чтобы её наполнить, нагреть эту воду…
В Старом доме всё было куда проще, требовалось только открыть кран. Младокрылые очень любили купаться и набивались в ванну всем скопом. Шум при этом стоял неимоверный. Часть воды оказывалась на полу и одежде бедных воспитательниц, коими являлись Нигаи и Курамори.
Обычно за детьми следил кто-то один, но вытирали и помогали одеваться младокрылым они вместе. Особо тщательное внимание уделялось мокрым крыльям. В заключение процедуры малышей надо было довести до спальни и проследить, чтобы все оказались в кроватях. Малейший сквозняк был чреват простудной эпидемией.
Однажды ванну решила принять и Нигаи. Она подумала, что так будет легче побороть свой страх, ведь эта вода — не река и не болото, от неё не сбежишь. «В маленькой комнате мне некуда будет деваться. Придётся сидеть. И думать».
В ванной было тепло, а снаружи зима окончательно вытеснила лето. Выпал снег. Теперь он не таял, едва прикасаясь к земле, а лежал плотным белым покрывалом. Приближался праздник Нового года. Со дня на день на площади города расставят палатки, где будут продавать орешки-пожелания. Это произойдёт традиционно за неделю до праздника, чтобы все успели подготовиться.
Девушка знала, что, скорее всего, не попадёт на праздник. Её день полёта наступит раньше. Или не наступит… Как уж повезёт.
«Райден в чём-то прав, — размышляла серокрылая, обняв руками колени. — Дракон за пределами Гли действительно существует. Это наше прошлое. До поры до времени стены защищают нас от него, но однажды приходиться столкнуться с ними лицом к лицу. И тогда… кто-то бывает проглочен».
Недавно она ушла из аптеки. Уже не было смысла работать. Долг городу был давно выплачен, оставшихся в тетради листов должно было хватить на последние дни.
Прощание с Лаборантом далось неожиданно тяжело. Он был молчаливой скалой, которая защищала её все эти годы. В его тени Нигаи чувствовала себя в безопасности, могла спокойно работать, но теперь даже он не мог спасти её. «На своей войне я всегда один», — кружились в её голове строчки из неведомого стиха.
Служитель храма как обычно возился со своими колбами, а Нигаи стояла напротив него и не знала, что сказать, да и можно ли вообще говорить. Она жалела, что сейчас не лето, и сложно добыть цветы. Тогда бы она выразила всё одним букетом.
Вдруг Лаборант подошёл к ней и сделал то, чего девушка никак не ожидала — молча обнял её. Всего одной рукой, на которой в кои-то веки не было перчатки.
За тёмным балахоном билось живое сердце. От Лаборанта пахло чем-то химическим, сухими лечебными травами и свежестью зимнего леса. Он был настоящим, не куклой. И рука его, лежащая на перьях, была тёплой.
Нигаи застыла, боясь пошевелиться и обнять в ответ. Что-то подсказывало ей: нельзя.
Отстранившись, Лаборант вновь вернулся к работе.
— Спасибо, — только и смогла выдавить серокрылая перед уходом. Ком в горле мешал произнести что-то ещё.
Глубоко вдохнув и закрыв глаза, Нигаи погрузилась под воду. Звуки, которых и так практически не было, растворились. Лишь вода билась о бортик ванной: бульк, бульк.
Девушка собиралась вынырнуть, но какая-то сила удерживала её. Пространство вокруг сделалось густым и вязким. Серокрылая в ужасе распахнула глаза. Она барахталась в бесконечной черноте, всё дальше удаляясь от верхнего круга света. Внезапно его загородила какая-то тень, женский силуэт с тёмными, развевающимися, как водоросли, волосами.
«Сестра!» — мелькнуло в угасающем сознании. В этот раз одно слово собрало всю морскую горечь-соль, появились чувства. Страх, сомнение и вина. Обречённость. «Она никогда меня не простит».
— Нигаи, с тобой всё в порядке? — раздался встревоженный голос Курамори вслед за стуком в дверь.
Девушка тяжело дышала. Странно, она даже не захлебнулась, а руки и ноги тряслись.
— Со мной всё хорошо, не волнуйся. Уже собираюсь выходить.
Она кое-как выбралась из ванны и убрала затычку, сдерживающую ненавистную воду, затем взяла полотенце. Её взгляд упал на запотевшее зеркало. Чуть помедлив, серокрылая провела ладонью по верху стекла. Она не любила смотреть на себя в такие моменты. Обнажённое тело всегда пугало её и вызывало отвращение. За исключением разве что малышей. Наверное, если бы это было возможно, она бы никогда не раздевалась.
В зеркале, отразившем лицо Нигаи, на секунду исчез её нимб. «Говорят, во второй раз он исчезает в последний день. К счастью, это случилось впервые».
Сестра… сейчас, когда страх притупился, девушка попыталась начать думать о ней, но ничего не получилось. Минуту назад ей показалось, что барьер, разделявший её прошлое и её настоящее, сломан, но это не оказалось не так. Смутные ощущения, лишённые всяких образов, как бывает, когда пробуждаешься ото сна. Ощущение страха, вины… и совершенно непонятно, за что.
***
Дни потянулись за днями. Приправой им служила зимняя печаль. Нигаи прощалась со всем, что было ей дорого, в первый и последний раз за четыре года совершила официальный визит на фабрику. Её приняли теплее, чем она ожидала. Удалось наконец-то нормально поговорить с Кумо, без злости и раздражения. Это было трудно, но серокрылая подумала, что если они вскоре больше никогда не увидятся, то следует отпустить всё плохое.
После этого разговора внутренний груз уменьшился, но её сердце сжималось при мысли, что придётся расстаться с Райденом. Второй болью была Курамори, которую всё чаще подводило здоровье. Нигаи не хотела оставлять её одну.
Но эта проблема неожиданно разрешилась. Однажды старшекрылая ворвалась в игровую комнату с радостной вестью:
— Нигаи, у тебя появится сестрёнка!
— Сестрёнка? — удивлённо переспросила девушка.
На секунду у неё мелькнула дурацкая мысль, что у Курамори будет ребёнок, но потом она вспомнила, что Сора ушёл и им вообще-то не положено… В лазурных глазах Райдена, который сидел за рисовальным столом в окружении младокрылых, она прочла отражение своей мысли и смутилась.
— Я нашла кокон! Правда, он уже большой… Пойдёмте покажу.
Нигаи давно не видела её такой оживлённой. На обычно бледных щеках девушки переливался здоровый румянец, и бегала она быстро. В неё как будто заново вдохнули жизнь, выпитую холодом.
— И нам! Можно и нам посмотреть?! — заголосили младокрылые, как попало бросая карандаши.
— Конечно, можно. Только, пожалуйста, будьте аккуратны.
— А я ведь никогда раньше не видел кокона, — сказал чернокрылый, поднимаясь с низкого стула.
Вслед за Курамори они миновали сплетение простуженных коридоров и вошли в затхлую, полупустую комнату. Нигаи нахмурилась: ей был неприятен слой пыли на полу. Как ни боролась она за чистоту, следить за огромным зданием было ей не по силам, и оно жило своей непонятной жизнью. Старый дом не разрушался, но скорее пребывал во сне.
Некоторые дети сразу расчихались, и девушка поспешила приоткрыть окно. Возле правой стены возвышался зелёный шар с набухшими, кое-где начинающими сереть прожилками.
— Какой огромный!
— Он не проломит потолок?
— Ты его не заморозишь? — спросил чернокрылый, покосившись на источник сквозняка.
— Твой кокон зимой в сарае стоял – и ничего.
— Ну, раз так…
— Подумать только, ещё четыре года назад ты был таким же, — сказала Нигаи, поглаживая тугую зелёную поверхность и не пытаясь бороться с нежностью в голосе. — Я приходила, с тобой разговаривала… Ты не помнишь?
— К сожалению, нет. Первое, что я помню — это как я проснулся и Ока вошёл ко мне в комнату. Но когда мы встретились, твой голос… показался мне знакомым.
— А я-то думаю, зачем ты обниматься тогда полез… — усмехнулась девушка.
— Не было такого!
— В первые дни ты был таким букой.
— Значит, будущие серокрылые могут слышать нас, — Курамори сияла. — Теперь буду приходить сюда каждый день.
«Ведём себя не лучше младокрылых. Что на меня нашло?» — потупилась Нигаи и с серьёзным видом произнесла:
— Пепельный свет — показатель зрелости. Когда кокон становится пепельным — это значит, что серокрылому пришло время вылупляться.
Райден ухом прислонился к стенке растения.
— Что-то слышно? — спросила старшая серокрылая, подавшись вперёд.
— Не могу понять… Наверное, волосы мешают. Нигаи, когда ты меня подстрижёшь? — он раздражённо их отодвинул. — О, вот так-то лучше. Внутри что, вода? Я слышу какое-то бульканье.
Девушка утвердительно кивнула, проигнорировав его первый вопрос.
— Как же ты в своё время провела там несколько месяцев?
Она хмыкнула и отвернулась, давая понять, что шутка не удалась. Страницами книги замелькали воспоминания.
После тяжёлого сна открыть глаза в замкнутом, хоть и светлом водном пространстве было для неё кошмаром. Не разобравшись, что к чему, она принялась биться о преграду, которая оказалась стенкой кокона, раздирать её ногтями… Ей даже не пришло в голову, что она может дышать под этой водой, раз до сих пор не захлебнулась.
Затем её выкинуло куда-то, смыло волной. Нигаи почувствовала боль от падения, вдохнула воздух и с непривычки закашлялась. Паника вновь забилась в её груди, и серокрылая в отчаянии схватилась за что-то. За кого-то. Им оказался крупный парень с соломенными волосами. Ткань его одежды была грубой на ощупь и пахла неприятно: то ли мазутом, то ли керосином. На фоне общего впечатления мелкие недокрылья и нимб смотрелись крайне нелепо.
Он говорил ей что-то успокаивающее, затем взял на руки и понёс…
— Нигаи, ты чего? Обиделась?
Прикосновение Райдена вывело её из раздумий. Вокруг по-прежнему галдели младокрылые, столпившись возле кокона, а Курамори что-то ласково им объясняла, поправляя очки.
— А? Нет, всё хорошо. Просто воспоминания нахлынули.
Чернокрылый потянул её к двери.
— Выйдем ненадолго на улицу, пока внимание мелкопёрых отвлечено.
— Но Курамори…
— Уверен, она справится. Мы ведь скоро вернёмся.
Заснеженная улица погрузилась в спячку. По небу лениво ползли облака, молчал ветер. Девушка оглядывала Старый дом. Зимой он казался ещё более грустным. Бликами света плакали окна, вытянувшись в беззвучном крике. Как будто… тоже прощались с ней.
Райден стискивал её руку, и Нигаи покорно следовала за ним. Лишь за пределами гнезда он сбавил шаг. Дорогу обрамляли деревья и лента воды, которая в этот раз притихла подобно усмирённой кобре. Серокрылая слышала её сдавленное шипение: река в Гли не замерзала, не сковал её лёд.
— Правда, что кокон в самом начале размером с мизинец?
— Да. Ока именно таким твой кокон нашёл. Мне тоже не верилось, что из крохотного ростка может появиться человек, но видишь, как получилось.
— В моих снах у меня иногда были родители. И даже грустно бывает, что здесь, в настоящем их нет. Вы с Сорой и Окой всегда помогали мне, но…
— Чего-то не хватает. Понимаю. Кажется, в прошлой жизни я хотела попасть в мир, где не будет… где дети не будут появляться от родителей. И вот я очутилась здесь, но в одном я ошиблась: я думала, в этом мире не будет любви, но она сама нашла меня.
— Жалеешь, что так вышло?
Нигаи ненадолго замолчала.
— Нет, не жалею. Да и поздно уже об этом думать. Спасибо, что был со мной.
— Я и сейчас рядом, — он снова не понял… Или только сделал вид, что не понимает? — Скажи, а тебе никогда не хотелось… иметь детей?
— Ну, может быть, — ответила она, избегая смотреть на собеседника. — Но в Гли мы не для этого приходим. Однажды мне снилось, будто у нас с тобой были дети. Но мы были старше, и, знаешь… это не сделало нас счастливыми здесь, в Гли. Аи, наша дочь, плакала… И крылья у неё тоже были чёрные. Я тогда подумала, что наш грех и чувство неопределённости передались ей, хотя она была ни в чём не виновата…
— А с чего ты взяла, что чёрные крылья — признак греха? Я, например, никогда не считал себя хуже других! — резко сказал Райден, выпустив её руку. — Я не холоден и не горяч, я тёплый как осень… и никому не сделал особого зла. А крылья… это просто цвет. Нет, даже больше, чем цвет. Не всем же быть серыми. Подумай, как было бы скучно, если бы всюду был только серый цвет, только серые крылья. Должен же хоть кто-то быть особенным. Мы с тобой особенные, Нигаи!
Она смотрела в ставшее чужим надменное лицо, ледяные глаза. Я, я, я… даже когда он говорил «мы», то подразумевалось «я». Его крылья… с них слезала краска, или же новые пятна появлялись поверх старых, но Райдену это не причиняло боли. Наоборот было поводом глядеть на других свысока. Чернокрылый был красив и самоуверен как проклятое божество, и от этого ещё более страшным представлялось его неведение.
— Так ты ничего не понимаешь… — в ужасе прошептала девушка. — С самого начала не понимал, а мы тебе ничего не объяснили, и Переговорщик молчал… Почему?
В следующий миг она поняла, что стоит на снегу, который врезается в её колени, а у Райдена никаких чёрных пятен нет и в помине: его крылья надёжно скрывают накрыльники. «Он ведь ещё перед выходом их надел».
— Нигаи, тебе плохо? — спросил он, помогая ей подняться и стряхнуть налипший снег. — Давай я отведу тебя домой.
— Я тебя и таким любить буду, — в забытьи пробормотала девушка, роняя горячие слёзы. — Я спасу тебя, Райден.
— Похоже, у тебя жар, — сказал чернокрылый, поцеловав его в лоб. — Придётся нести тебя домой. До самой комнаты не обещаю, но, может, хотя бы чуть-чуть… — с этими словами он оторвал её от земли. — Может, и стихи почитать, как ты просила? Я тут выучил кое-что…
— Не надо, ничего не надо. Хватит глупостей. Опусти меня на землю, пожалуйста. Я сама дойду.
От вспыхнувшего порыва осталась лишь горстка золы. «Как я могу помочь ему, если он сам не хочет меняться?»
