его свобода

       Недавно купленные мной маленькие часы с маятником мерно тикали, каплями опуская в тишину равный отсчёт. Перед глазами темнота уже не казалось столь глубокой – в таком положении сидел я уже с полчаса. Все спали в своих комнатах, один я, вообразив себя ночной тенью, слинял на кухню: место, где, на мой взгляд, было безопаснее: при случае я мог успеть сделать лицо попроще и спрятать эту коробку размером со стандартную книгу в любую кухонную полку. Под полотенце. Или между коробочек со специями. Куда угодно.        В руке листок с одной единственной фразой – «Свяжи меня».        Глупо и в то же время так продумано… Не ожидал такого именно от этого человека. Поразительно, как глубоко он вгляделся. Даже передав эту коробку вместе с подарками фанатов без подписи знал, что я пойму, от кого это.        В коробке лежал чёрный кожаный ошейник с длинной толстой серебряной цепью. Цепь предательски позвякивала, стоило случайно задеть коробку, которую я прятал зачастую среди своих книг на полке. Уже две недели как она смущала меня своим тихим присутствием. Всё это время незримо изменилось нечто в воздухе, и я, каждый раз вслушиваясь в тиканье часов с маятником, которые по непонятным причинам таскал из комнаты в комнату за собой, пытался решиться. Это – вовсе не проблема: всего лишь некий вопросительный знак, дымкой застилающий мне глаза. Мной должно было быть принято какое-то решение, но я не видел его. Пытаясь найти подсказку в пронзительном взгляде, изредка опалявшем меня, я только больше терялся.        Он не поможет мне. Хоши.        Будто зная, к кому обращаться, он передал эту коробку именно мне. Потому что именно я стал тем человеком, который нашёл эту идею – заковать кого-либо в цепи – заманчивой. Разве что одно «но» жало на логику сего действа – я не представлял, как мне подступиться, даже если очень захочется. Всё не так просто: подошёл и сказал «Я готов сделать то, о чём ты меня просишь». Кроме того, мы оба не могли найти конкретной причины для того, чтоб заниматься этим непотребством, как наверняка это выглядело бы со стороны.        Надену я на него ошейник. Что потом?        Меня не интересовали парни. Тем более, меня не интересовал Хоши. Мы не так уж далеки, но и не близки. Я даже не помню, когда почуял, как в воздухе запахло жареным.        Почему же я так хотел выполнить его просьбу?..        Хоши одаривал всех окружающих привычным залихватским взглядом раскосых глаз, поэтому никто не замечал. Он ничем не выдавал своего желания. Это не то, чем можно похвастаться – необходимость хотя бы видимости подчинения. Это трудно объяснить другим, но я понимал, что подчинение, каким видел его Хоши, совсем не такое, о каком в первую очередь кто-либо подумает. Он попросту хотел хотя бы на какое-то время снять себя всю ответственность. У куклы нет ответственности, и он хотел стать ей, а «хозяин», кто бы он ни был, направлял бы его или же позволил остаться сидеть неподвижно, где-то вне времени и давящих обстоятельств. Это некая свобода под личиной безвольности. Я – тот, кто в состоянии понять эти вещи, несмотря на колоссальную разницу между мной и Хоши. Разные характеры, разные взгляды на жизнь, но ничто не мешало одному лишь кожаному ошейнику с цепью поставить нас на одну сцену этой трагической части спектакля.        В конце концов, необходимо было что-либо решать. Молчать со спрятанной секретной коробкой – не то, что походило на выход и правильное решение.        Если вспоминать о первых порах, то это непросто. Записка от меня, подкинутая, что смешно и нелепо, в трусы Хоши, но только там он мог не проворонить её. В записке значилось время – четыре часа утра. И оно так и осталось неизменным. Когда все точно легли спать и пока не проснулись. Время от времени это происходило, и эта привычка, наверное, одна из самых странных человеческих привязанностей. То, как кожаная полоска ложиться на светлую кожу, звон застёжки и скользнувшей в моей руке цепи. Хоши всегда в этот момент смотрел прямо на меня, по возможности – мне в глаза, и это было куда интимнее, чем первая ночь влюблённых после свадьбы. Мы не были близки, но в этот момент – были. Без слов и лишних взглядов. Только то, что должно быть. Только самые необходимые действия.        - Руки, - произносил Хоши не своим сипловатым голосом. Не возбуждённым. Скорее, голосом уставшего победителя, наконец-то достигшего своей цели. Лишь одно слово, а я уже всё понимал и наматывал цепь вокруг его запястий. Он довольно вздыхал. Я ощущал, как мои пальцы немеют от непонятного холода.        И вот оно, утро. На часах начало пятого. На тех самых, с маятником. Мы с Хоши на кухне, уже оправдано заледеневшей – форточка открыта; я курю в эту форточку, потому что завёл дурную привычку курить при наших с Хоши посиделках. Он изредка обжигает меня уже невыносимо раскалённым взглядом, градус которого с каждым днём ощутимо повышается, а потом скользит им с серого утреннего неба к пустынной проезжей части. Ему не скучно, не скучно и мне. Хоши медленно-медленно дышит – наслаждается своей выдуманной свободой.        И я рядом с сигаретой в руках.        Даже не касаясь его плечом.