Холодные камни Арнора (5.3) //В гостях у Тома Бомбадила//

– Нет, – сказал Хэлгон, – мы не к мосту. Перед рассветом мы пересечем Тракт и пойдем на юг. – Куда?! – не понял следопыт. – Там нет дороги, там Вековечный Лес! – Именно. – Эльф. Ты сошел с ума? Ты хочешь вести нас туда? – дунадан был так изумлен, что именно спрашивал. Искренне надеясь услышать «нет». Аранарт холодным взглядом смотрел в темноту. Заполучить его в союзники не было ни единого шанса. Нолдор проговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы разобрать его слова: – Я дал князю слово, что наследник останется жив. Тишина. Так тихо, что слышна вода Барандуина. – Я учился у Владыки Оромэ и ходил в Нан-Дунгорфебе. Со мной в Вековечном Лесу безопасно. – Да я скорее в брыльский трактир пойду прятаться, чем туда сунусь! – Голвег шептал, но по тону это был гневный крик. – Иди в трактир, – равнодушно ответил нолдор. В другой час это стало бы шуткой или насмешкой, но сейчас Хэлгон был столь же бесстрастен, как оцепеневший Аранарт. Голвег резко выдохнул. Больше возразить нечем. В глухой предрассветный час подобрались к Тракту. Спрятались за кустами. Тихо. Голвег искоса посматривал на принца. Безучастный ко всему на привалах, в походе он был настороженным хищником. Утраты заглушили его чувства – но не чутьё. Хэлгон чуть кивнул – и все трое быстро и беззвучно перебежали дорогу. Снова кусты. И темная стена Леса вдалеке. И сумасшедший эльф впереди. Все эти нолдоры, если верить преданиям, один ненормальнее другого… Они перешли полосу подтопленной земли, обогнули кипы кустарниковой ивы, похожие на густо заросшие пригорки. Теперь их с дороги не увидели бы, будь сейчас ясный день. Хэлгон остановился. – Слушайте меня. Голвег не подозревал, что этот неприметный эльф способен приказывать. – В Лесу делайте то, что я скажу. Сразу. Не переспрашивать и не спорить. Он требовательно взглянул на них. Аранарт наклонил голову, Голвег пробурчал «ладно». – Идти за мной след в след. – Да понятно уже, – выдохнул следопыт. Нолдор нахмурился и веско добавил: – Даже если я буду вести через бурелом, а рядом путь, который кажется удобным. – Веди, не пугай. Хэлгон пошел вперед, Голвег, идя замыкающим, ругался под нос: мало, дескать, на нашу голову Ангмара, орков и назгула, так понадобилось прогуляться к голодным пням в пасть… То, что кончились просто деревья и начался Лес, они поняли сразу. Бук. Нянюшки пугают малышей злой букой, которая придет и съест. А это была бука мужского рода. Обхвата в полтора, не меньше, с пастью-дуплом под корнями, он на высоте примерно в рост человека начинал ветвиться. Словно глазастые чудища тянули шеи и головы во все стороны, у кого из плеч росли лапы-ветви, к кого с голов – рога-ветви… летом этот монстр был прикрыт листвой, а сейчас обнажен в своей хищной свирепости. Хэлгон застыл, что-то явно говоря, хоть не слышно ни слова. Потом медленно поклонился. Дунаданы на всякий случай последовали его примеру. Нолдор кивнул: за мной. Начался подъем, долгий и некрутой. Холм был изрезан лощинами и оврагами, словно на земле стояла огромная лапа птицы, далеко выдаваясь когтями. На один из таких когтей и поднимались арнорцы. Стало поспокойнее. Деревья замшелые, даром что опушка, но – то ли Лес пропустил их, то ли тот Бук не терпел соперников – ощущение, что вторглись нежданными в чужой дом, исчезло. Надолго ли? На гребне косогора, по которому они шли, стояли два прямых дерева. Словно ворота. Голвег, едва взглянув на них, уверился, что надо идти в эти лесные врата. С поклоном, как положено входить в… К недоумению следопыта, эльф свернул на мокрый и крутой склон косогора. Идти по нему было сложно, влажная прошлогодняя листва скользила под ногами, норовя утянуть тебя вниз, в лощину, и казалось несусветной глупостью уйти с ровной и сухой тропы. По счастью, под самыми вратами оказались негустые заросли ежевики. Это упростило путь: хотя бы под ногой что-то прочное. И почему в эти врата нельзя входить? И куда они ведут? – хотелось спросить у эльфа, но тот шел, что-то едва слышно напевая. Не спросишь. Ежевичник кончился, но склон стал суше и положе: косогор вливался в холм. Еще один бук. Точнее, парочка. Семейная: бук и бука. Срослись между собой: не меньше локтя между их стволами заросло корой, над землей этакое узорное отверстие в шершавой перемычке. Ветвей-монстров нет… оно и понятно: эта парочка в любви живет, ей пугать кого-то незачем. Тоже замшелые, муж особенно. Почему-то Голвег был твердо уверен, что знает, кто тут муж, а кто жена. Эльф, не удостоив супружескую чету вниманием, шел дальше. Аранарт, судя по его равнодушной спине и шее, не замечал ничего вовсе. Долго продирались сквозь орешник (летом, в листьях, он куда добрее, а тут так и норовит веткой в глаз!), потом под ногами оказалась тропинка. Плотная. Сухая. Утоптанная. – Откуда… …но эльф гневно обернулся, и Голвег поперхнулся незаданным вопросом. Деревья вокруг них стояли высоченные. Прямые, стройные, царственные. Ели кутались в свои черно-лиловые меха, сосны гордились пушистыми оплечьями, буки красовались ажуром ветвей. Поваленные стволы по обе стороны тропинки были отданы во власть лишайника, но до живых красавцев эта зеленая паутина почти не дотягивалась: слишком высоко были даже нижние ветви, слишком прямы были стволы. «Может, тут нас и не съедят». Ощущение, что за ними наблюдают, не ослабло и, пожалуй, даже усилилось. Но эти взгляды были не враждебны, не хищны; так сам Голвег стал бы смотреть, ввались к нему в схрон тройка беженцев: дескать, у меня тут всё продумано и в порядке, а вот способны ли вы этот порядок понять и не нарушить? Тропа продолжала подниматься; впрочем, едва заметно. Стало совсем светло. Поваленное дерево поперек тропы. Ну вот. А как хорошо всё получалось. Это дерево лежало здесь давно: вокруг него наросли кусты. Оно совсем не поднималось над землей – перешагнуть бы проще простого – и, верно потому, что место было открытым, оставалось чисто от лишайника. И всё же путь был перекрыт, сомнений нет. Эльф встал у дерева, словно оно было дверью. Безмолвно показал дунаданам жестом: перешагнуть и направо. Те повиновались, переступили (ничего не произошло, даже обидно) и теперь стояли по ту сторону, молча спрашивая, что им делать дальше. Хэлгон перешел через этот странный порог, выдохнул и сказал: – Идем. Встанем пока здесь, дальше посмотрим. Не больше десятка шагов направо – и все трое поняли: вот оно, место стоянки, отведенное Лесом для них. – Так не бывает, – сказал Голвег. – Это Лес, – пожал плечами нолдор. – Привыкай. Между полусухой елью и соседней березой лежала вершина сухого вяза. Разумеется, ни одного вяза в округе не росло. Но если бы и росло… падая, эта вершина должна была бы начисто нести безжизненное кружево еловых веточек – а оно было целым. Притащить ее кто-то тоже не мог: размах кроны был шире прохода от ели до березы. – Видишь, нам приготовили дрова, – буднично сказал Хэлгон. – Поблагодари. – Спасибо, – сказал Голвег в пространство и поклонился, сам не зная кому. Аранарт поклонился тоже, снял с плеча Нарсил, прислонил к пню напротив. Хэлгон кивнул: правильно, на этот пень никто из нас не сядет, а вот положить на него регалии – это дело. – Теперь слушайте меня внимательно, – сурово проговорил нолдор. – Забудьте про топор. Берите только то, что можете взять руками. – Что же нам, веточками греться?! – не понял следопыт. – Почему веточками? Принесёте поваленное дерево, положите серединой в костер, вот и два бревна. На всю ночь хватит. – Хм… – Нет. Ни-ка-ких топоров. – Ладно, ладно, не спорю я. Непонятно откуда взявшаяся вершина вяза лучше лучшего убеждала, что с эльфом действительно не стоит спорить. – Эту красоту ломать можно? – Голвег кивнул на вяз. – Можно. Это же нам. Аранарт молча занялся костром, старый воин последовал его примеру. День прошел в незамысловатых хлопотах, дунаданы принесли сухую березу (не меньше года лежит, легкая стала) – ее должно было хватить и на ночь, и назавтра; Хэлгон, забрав у всех фляги, пошел за водой, строго велев не отходить от костра дальше, чем видно огонь. Можно было отдохнуть. Уже много месяцев им не доводилось чувствовать себя так спокойно, как в этом лесу, заслуженно считавшимся смертельно опасным. Точно знаешь: ни один враг сюда не войдет. А войдет – так те врата лесные так приветливо распахнуты… и ведут уж точно не на эту горку. Аранарт сидел неподвижно и смотрел в огонь. Умело положенный костер горел неярко и ровно: можно оставить его под дождем – и ничего, не погаснет. Тепло. И тихо. Лесной сапой подползла усталость, свернулась колечком – пока рядышком, но скоро обовьет и повалит. Ну да эта змея не опасна… особенно если приготовиться. Шалаш здесь не сделать, раз топор нельзя, нарубить еловых лап – нечего и думать, но если сесть спиной к этому, соседнему и вон тому дереву, то и отлично выспишься, и за костром следить не надо – береза, что они принесли, всю ночь греть будет. И, чтобы совсем уютно было, сесть на… … с треском и искрами от ствола вяза отломились, пережженные, несколько ветвей, Голвег бросил их в огонь и посмотрел на оставшуюся часть дерева. На три части поделить – как раз им по теплому, сухому сиденью. Разведчик выкатил ствол из костра (ни движения, ни взгляда Аранарта в его сторону) и, решив, что запрет касается заготовки дров, а не того, что уже стало дровами, достал топор и, примерившись, ударил, отделяя первое сиденье. Ничего не произошло. Голвег стал рубить спокойно и привычно. Удара после четвертого в глубине Леса раздался крик. Пронзительный. Так кричат от боли. Еще один. Еще – долгий. Снова короткий. Тишина. Принц резко поднял голову, напрягся, словно зверь перед прыжком. Отразить угрозу… только где она, угроза?! Лес и лес. Голвег застыл с топором в руке. Он впервые в жизни узнал, каково это, – оцепенеть от страха. Но было тихо. Ничего не происходило. Ни глаза, ни чутьё не говорили об опасности. Лес молчал. Укоризненно, но молчал. Арнорец распрямился. Сглотнул. Убрал топор подальше. Снова сглотнул. – Это… птица была, – сказал он не то Аранарту, не то самому себе. – Так кричит… вот я забыл, кто именно. Аранарт кивнул, встал, положил злосчастное бревно разрубом в огонь. Пережигать, конечно, дольше, но до ночи еще есть время. До следующего утра не было никаких приключений. Хэлгону, пришедшему с водой, ничего не сказали, а нолдор ни о чем не спросил. Когда стемнело, он велел людям спать, а сам сидел в темноте (от костра шел жар, пламя было едва видно), смотрел в серо-синее небо, рассеченное вершинами елей, и память его блуждала теми лесами и горами, где ныне вместо зайцев и белок – юркие стаи рыб, вместо деревьев колышутся водоросли, а вместо цветов – морские звезды. На смену прежним поражениям приходят новые, ты не в силах ни изменить, ни отсрочить это. От тебя зависит лишь одно: каким ты встретишь этот разгром – в гневе и ярости? в твердости и ясности? Повеяло утренним ветерком. Рассвело. Зашевелились, просыпаясь, дунаданы. Переложить костер пожарче? Или наоборот? Нолдор вслушался. Синь-зинь-зинзивер, лес умыт весною. Прочь, тишь, он звенит песенкой лесною. Хэлгон вскочил: – Просыпайтесь! – Что, к нам гости? – поднял голову Голвег. – Лучше! К нам хозяин. Луч хмарь разогнал, солнышко смеется, Скоро в зелени листвы лес нам улыбнется Песня была еще очень далеко, люди едва могли расслышать ее, и уж точно им не разобрать слов. Только это неважно. Какая-то пичуга радостно защебетала над ними. Серость зимняя уйдет, с ней тоска из сердца. И всему, что здесь живет, час пришел согреться. Голвег удивленно смотрел туда, откуда несся этот веселый голос. После всего, что им пришлось пережить, было странно, что кто-то распевает такие песенки, когда на севере идет беспощадная война. Идет? Или уже всё кончено? Но быть мрачным не получалось. Эта задорная песенка была словно свежий воздух, что врывается в дом, если распахнуть окно весною… как ни запирай, а прежней безысходной затхлости уже не будет. Даже Аранарт глядел не равнодушным, а любопытным взглядом. Сквозь ажурный февральский лес они увидели, как к ним идет лето: в оглушительной зелени и искрящейся радости. – Что это? – спросил Голвег. – Хозяин, – отвечал эльф так, будто это объясняло всё. – Я передал ему весть о нас, но не ждал, что он придет встретить нас сам и сразу. Теперь было видно, что зелень – это оглушительно салатовая рубаха веселого бородача, который быстро шел к ним. – Ну вот и я, – возгласил он, выходя на их полянку. – Хорошо вам было спать? Место тут сухое. Морок всякий этот холм обойдет дугою. Ну а мой дом – вдалеке, на холме повыше. Будет стол вам и ночлег под моею крышей. – Хозяин, – Хэлгон склонился, явно намереваясь опуститься на одно колено. – Эй, эльф, не глупи! Брось свои ужимки. Не к лицу они тебе на лесной тропинке! – рассмеялся бородач. Смех его был заливистым и совершенно необидным. – Без поклонов обойтись мы в лесу сумеем. Мне представь моих гостей ну-ка поживее! – Это принц Аранарт, сын князя Арведуи. И Голвег, командир следопытов. Оба дунадана сдержано поклонились. – Аранарт?! – снова засмеялся бородач. – Вот так имечко! Ну, на вырост, на вырост. Аранарт, ишь ты! Голвег щурился, глядя на странного собеседника. Следопыт принял бы его за жителя Брыля… встреться они не посреди этого леса… и не попытайся нолдор преклонить колено перед ним. Перед князем Артедайна эльф, сколь известно Голвегу, и не думал склоняться. И кто же это? Тот услышал безмолвный вопрос и поспешил представиться: – Что ж, я – Том, а лес – мой дом. Жить в лесу мне мило. Он бодро махнул им рукой: – Ну, пойдемте к Тому в дом, к Тому Бомбадилу! Лесной хозяин шел широким шагом, напевая и пританцовывая, но при том так быстро, что принц, привыкший к скачке, но никак не к долгой ходьбе, начал бы отставать. Хэлгон понял это и пошел замыкающим. Идти рядом с Бомбадилом Аранарту оказалось куда легче. Том тараторил без устали. Про лес, что пока прозрачен, но скоро в молодых почках будет он ну совсем не мрачен, про речку Ивлинку, что бежит с Мертвых Холмов и чьи воды полны снов былых, тяжелых снов, про прибрежные ивы, что ветвями ловят ветер и в дремотном колдовстве простирают сети, про народ хоббитов, что живет по ту сторону Леса, роет норы под жилье, добрый и смешливый, любит досыта поесть и трудолюбивый. Заразительное жизнелюбие Тома передавалось и арнорцам. Голвег и Хэлгон сперва пытались сдерживать улыбки, но это оказалось им не по силам и теперь они улыбались вовсю, слушая, как балаболит Хозяин; Аранарт, судя по напряженной спине и шее, оставался в прежнем оцепенении духа, но шел неутомимо, на неизменные полшага сзади Тома, который то и дело оборачивался, размахивал руками и громогласно сообщал, что вот здесь – летом папоротник густой, Тому по колено, всё покроет, как морской вал водою пенной, а там белка скачет по сосне, рыжая болтушка, и за хлебец иль орех даст погладить ушки. Взаправду ли тут белки такие доверчивые – выяснять не стали. Путь предстоял долгий, надо было пройти почти весь Лес поперек. Небольшой привал у родника – и дальше. – Нынче ж дома отдохнем, – решительно сказал Бомбадил, поднимая их, – сядем у камина. Ждут вас масло, хлеб и мед. На ночь ждут перины. Словам о перине Голвег поверил не больше чем в ручную белку, но так ли важно, на чем спать? Пусть хоть охапка соломы, лишь бы в тепле и под крышей. Сложностей со здешними кострами ему хватило на всю жизнь. День сполз в сумерки, а они всё шли с одного холма на другой, и чем восточнее, тем глубже был каждый спуск и круче каждый подъем. Одно радовало: ни разу не пришлось продираться через лес, кусты разбегались с их дороги, поваленные деревья уползали в стороны. И если в свете дня такие слова были бы шуткой, то в сером влажном сумраке это подозрительно походило на правду. А потом лес кончился. Под ногами был луг. Пожухлая трава оказалась невысокой и мягкой, десяток-другой шагов в обход топких мест – и снова тропинка, утоптанная, уверенная. Можно идти, не глядя под ноги. Том и его гости поднимались на высокий холм, увенчанный скальником. Хмурая февральская ночь не давала разглядеть окрестности, но и она не могла скрыть гордый силуэт утеса. Это место было иным – оно в Лесу и всё же не часть его. Хэлгон, да и дунаданы ощущали это, но даже эльф не взялся бы объяснить, в чем отличие. – Нам до отдыха чуток тут пройти осталось, – подбодрил их Хозяин. – Обогнуть всего лишь холм, вот какая малость! К югу дом мой от скалы, солнышку навстречу. И тепло в нем, и светло – в утро, день и вечер. Путники по-прежнему не видели ничего, кроме массива холма и черного скальника, и Том заговорил громче и нараспев: Дождь косой и мокрый снег, непогода, холод Вихри горестей и бед с севера приходят. Только как ни злись, ни вой злобный ветер зимний Будет тихо и тепло дома у камина. И в ответ на это один за другим зажглись окна и стало видно сам дом – невысокий, словно хоббичья нора, которая обзавелась стенами и крышей. Потом распахнулась дверь, и ответил другой голос: Запутались в узел людские дороги, Но холод уйдет там, где свет на пороге, Где чайника песня, где пища простая И та, что с дороги тебя ожидает. И это было чудом. Чудом куда более удивительным, чем осознание, в чей же дом ты идешь. Всего в двух днях пути ветер войны сносил судьбы людей и государств как сухие листья, а этот дом, защищенный от северных бурь могучим утесом, жил самой чудесной на свете жизнью. Мирной жизнью. И хозяйка стояла на пороге в полосе света. Мама, мама, почему у судьбы не нашлось для тебя хотя бы крестьянского дома, где ты могла бы ждать тех, кто вернется? Каково тебе там, на севере, – в ярости ледяных ветров и волчьего воя? Ты сильная и отважная, мама, – и всё же за что тебе это? – Ну вот мы и дома! – радостно возгласил Том. – Златеника, госпожа моя, посмотри, какие принцы водятся нынче в нашем лесу! Умыть, накормить и будет не хуже прочих. – В нашем доме вас ждет отдых, – улыбнулась Златеника гостям. – Проходите, и оставьте свои тревоги за порогом. Изнутри дом тоже больше походил на хоббичью нору, чем на человеческое жилье. Низкие потолки (дунаданы норовили пригнуться, хотя над их макушками оставалось еще на ладонь высоты), мебель по росту скорее полуросликов, чем Верзил, но больше того – ощущение уюта, по-детски беззащитного и доверчивого. Это правда? Это не сон? Или Лес не простил тех ударов топора, и они спят слишком крепко… чтобы уже не проснуться. Лес найдет, от чего. – Низковато вам будет, – голос Тома убедил их, что окружающее явь. Хозяин гулко хлопнул ладонью по столу, за который сажать только хоббитов. – Но если сядете на пол, то ничего. В северной пристройке их ждала горячая вода – смыть дорожную грязь – и чистые рубашки, явно с хозяйского плеча. Как будто нет войны. Отец на севере, и хорошо, если жив… Жив. Он жив. Иначе быть не может …хорошо, если спрятались так, что костер развести, и есть из чего развести этот костер, а ты моешься горячей водой и одеваешься в чистое. Это. Его. Приказ. И поблагодарить Хозяина. Молча, кивком. Размяк в тепле, одно неосторожное слово – и разревешься, как маленький. Когда они пришли в залу, на полу у стола лежало три подушки, туго набитые травой, так что сесть было вполне удобно. На столе – обещанные масло, хлеб и мед, а еще сыр и сливки. Свечи. Огонь в камине… интересно, если дрова в Вековечном Лесу рубить нельзя, то как их в камин засовывать? во дворе пережигать на части? или на этом холме рубить можно? Хозяин и его госпожа сидят по торцам стола. Зажиточный дом в Брыле, да и только… …а что будет с Брылем? Моргул воюет против дунаданов, ему этот городок неважен. Ему – нет, а рудаурским шайкам? Там ров, стена… защита не ахти, но если против тебя не войско… поможет? нет? была б дружина по ту сторону стены – вот что помогло бы. Форност не уберегли наяву – так хоть в мечтах Брыль спасать, н-да. Голвег проговорил какую-то похвалу угощению, Аранарт учтиво кивнул, присоединяясь к благодарности, Хозяин ответил очередной добродушной прибауткой. Думать о чем угодно, лишь бы не о том, что оставили по ту сторону Леса. Погодите… масло, хлеб! Что, госпожа Златеника, пока их не было, сняла свои шелка и уборы и тесто месила? масло взбивала?! А сливки? Где у нее тут хлев (с резными балками, разумеется, и разукрашенной дверью!)? И подойник у госпожи Златеники небось серебряный, с узором из листьев! Голвег сам рассмеялся этим мыслям. Аранарт не заметил, Хэлгон удивленно приподнял бровь, хозяева кивнули: дескать, так и надо. В серебряный подойник госпожи почему-то не верилось. Да и хлева он тоже не заметил. А мебель здесь вся для хоббитов. Вот и ответ. Он намазал себе еще кусок хлеба. Золотое правило следопыта: кормят? – ешь, сколько есть. Не знаешь, когда в следующий раз поесть удастся. Но сливки! Хлеб, сыр… всё это можно запасти заранее. Хоббиты ли ходят в гости к Хозяину, он ли к ним – это их дела. Но сливки простоят день, от силы два! То ли хоббиты были здесь сегодня, то ли… вчера с утра узнал о гостях, сбегал одолжиться, а сегодня утром уже встречал на другом конце Леса? Ты вел нас быстро, Хозяин, а только без нас ты вдесятеро быстрее можешь, так? Интересные вещи узнаёшь от сливок на столе. Болтливые тут сливки. Впрочем, вещи часто говорят куда больше людей. Или не-людей. Совсем «не». Гости ушли спать (каждому досталось аж по две перины, но не одна поверх другой для мягкости, а две вдоль – для длины; постель тоже была по росту хоббитов), Хозяин и Златеника остались вдвоем у догорающего камина. – Переждут зиму у нас, – говорил Старейший. – Повеет теплом, уймутся злые ветра, земля проснется, задышит. Вот тогда пусть идут. Земля их следы скроет. А прежде этого… опасно. Может и всей хитрости эльфа не хватить. Полено рассыпалось роем оранжевых искр. – Он словно исток реки, – молвила Златеника, – который запрудило дерево. И вода не бежит, а разливается стоячей заводью. Не снести запруду – так ведь и болотом стать может. – Дерево, значит? – тихо засмеялся Том. – Снести запруду, говоришь? Это нехитро… Он проснулся до рассвета. Походная привычка. Голвег и Хэлгон спали. Странно, он никогда не видел эльфа спящим, – а ведь в самом деле, не может же он совсем без сна, хоть и бессмертный. Ну вот и спит. Не сторожит порученную ему живую реликвию. Никуда эта реликвия не сбежит. Вокруг Вековечный Лес – куда бежать? А даже если бы и нет… приказ отца держит намертво. Ради чего – потом узнаем. А сейчас – выжить. Просто и понятно. Звезда Элендила, скипетр Аннуминаса, Нарсил… и он сам. Четыре реликвии, которые они спасают. Он – такая же вещь. Очень важная и ценная. Это тоже просто и понятно. Его товарищи будут биться с врагом и погибать, или они будут скрываться по схронам в ожидании новой битвы… они – люди. У них есть право на свою жизнь. А он – вещь. Аранарт накинул плащ и вышел. И полусотни лиг к югу нет, а насколько здесь теплее. Или дело не в расстояниях, а в Моргуле? Светает. На востоке – Тирн-Гортад, стены и башни триста лет как ветшают. Побежденных не осталось, а победителям они не нужны. Неужели Форност ждет та же судьба? Да не может быть! Кирдан поможет, эльфы дадут войско и Моргул будет разбит, как уже было при Арвелеге! …н-да, а через полвека после той победы рухнула Амон-Сул. И был потерян весь Ветреный Кряж. Но Кирдан и тогда помог удержать Форност. Удержать. Сейчас город сдан и войско рассеянно. Чем сейчас поможет Владыка Гаваней? – Не спится? Аранарт поклонился Хозяину. – Кто приносит в мой дом свои тревоги, тому ночь будет беспокойной. Зато рано встать – мысли проветрить. Том качнул головой, зовя принца идти следом. Они спустились ниже по холму, и Аранарт увидел древний вяз. Растущий на приволье, он раскинул ветви на десятки локтей, а ствол был обхвата в полтора, вряд ли меньше. Сколько веков красавцу? Два? Три? Подошли ближе. Да и посветлее стало. Сын Арведуи понял, что это дерево – мертво. Сошла кора там и тут. Обломаны ветви. Аранарт вопросительно посмотрел на Тома. – Много лет назад, – отвечал Хозяин, – на нем в последний раз распускались почки. Зимой, когда лес гол, этот вяз сочтешь живым. У человека это называется трупом. А как это зовется у дерева? Хозяин говорил медленно, в рассветном сумраке он никак не походил на того балагура, каким предстал им… всего лишь вчера утром? – Когда он был еще веточкой над лугом, было живо то княжество, чьи земли к востоку. Но мор губил людей, и держава, что выдержала страшные войны, сгинула. А мой вяз рос, и не боялся бед и битв, грозящих людям. Бомбадил провел рукой по коре, еще державшейся на остове. – Не холод и не зной сгубили его. Не ураган и не лесной пожар. Лишь одно: время. Его срок вышел. Старейший обернулся к своему безмолвному собеседнику. – Простые люди завидуют долготе жизни вас, потомков приплывших из-за Моря. Ваш век – короток в сравнении с веком таких деревьев. Деревья завидуют королевствам – вот уж кто живет долго! А королевства – землям и морям, ибо рушатся одни и стоят другие. Эльфы же лучше лучшего знают, как невечны и земли. Рожденное обречено умереть, и это неизбежно. Но изменить можно другое: то, что будет после смерти. Аранарт нахмурился: такого поворота он не ждал. – Я любил мой вяз, мне памятна его тень летом и шум его листвы, а зимой он почти неотличим от живого. Оставить его так? Пока гниль не источит его ствол изнутри, и однажды сильный ветер не свалит его, оставив догнивать уже на земле? Или же – отдать прошлое памяти, и не подменять живое умершим? Срубить этот ствол, расколоть на дрова – и долгие месяцы греться ими? Живым он давал мне прохладу, мертвым он даст мне тепло? Дунадан внимательно слушал, ощущая, что речь идет о большем, чем судьба засохшего дерева. – Скажи мне, принц людей, – спросил Хозяин, – какая судьба ждет мой вяз? Что ты для него выберешь? Гнить? Или гореть и греть? Только тут Аранарт заметил, что у Бомбадила с собой большой топор. Так что можно было не отвечать. Вернее, отвечать – но не словом. Сквозь сон Голвег слышал дальние удары топора. Первая мысль была: какой безумец рубит дрова в Вековечном Лесу?! Вторая мысль: раз кто-то рубит, значит, и Лес, и Хозяин приснились? Мягкая постель и теплое, уютное одеяло подтверждали это. Но ни укрепиться в этой мудрой мысли, ни уснуть глубже следопыту не дали. – Трень-брень, вот уж день, солнышко в зените, – радостно сообщил Бомбадил, распахивая дверь их комнаты, – звук-стук, срублен сук, ну а вы всё спите! Пришлось подниматься. Обоим: Хэлгон спал так же крепко. Похоже, легендарная бдительность следопытов в этом доме сменялась не менее эпичным отдыхом (о котором, хотелось верить, ни один из сказителей никогда не узнает). С трудом вернув себя в явь, Голвег смог связать отсутствие Аранарта и непрекращающиеся удары топора. Ну и правильно, парню сейчас размяться – самое то. И надо же чем-то отблагодарить хозяина, вот и наколет дров. – Вам чуток позевать, – милостиво позволил им Том, – вам – неспешность ваша. Ну а мне – удирать! Он выскочил за дверь, захлопнул ее, но тут же распахнул снова и возгласил: – Подгорит ведь каша! И тут арнорцы заметили, что по дому плывет едва слышный, но вкусный, как только в сказке и бывает, запах густой, наваристой каши, с такими травами-приправами, что и матерый разведчик определит лишь половину. Они не были голодны спросонья, но от такого аромата почувствовали себя хоббитами, готовыми съесть что дают и когда дают. Умывшись и приведя себя в порядок, они вышли в залу. И оказалось, что поторопились, – Бомбадил где-то в глубине дома напевал, хозяйничая, стол накрыт не был, а Златеника, сидя у окна, расшивала узорное полотнище так неспешно, что было ясно: еду подадут не скоро. Госпожа приветливо кивнула им и сказала: – Ваш друг трудится с рассвета. Зовите его, ему пора отдохнуть. Голвег пробормотал благодарность; разведчики вышли. Оставаться в доме, по которому гуляют такие ароматы, – мучение, которому незачем подвергать себя. Они пошли на звук топора. Аранарта они увидели издалека. Вяз был повален, принц обрубал ветви. – Да-а, – уважительно сказал командир следопытов. – Тем, кто не в силах одолеть свое горе, знахари обычно дают трав попить. Кипрей там, ромашка, мята и прочий дягиль… а тут, значит, лекарственное растение покрепче надо. – Не такое уж оно и крепкое, – подхватил игру Хэлгон, – раз уже на земле. – Но, – со всей серьезностью возразил Голвег, – всё же покрепче ромашки. – Согласен, – в тон ответил эльф. Они пошли вниз. Аранарт, занятый рубкой, не замечал фигур на холме. – Значит, пока он не закончит с этим, гм, лекарственным, мы отсюда никуда, – уточнил Голвег. – Дольше. – Почему? Можешь не рассказывать мне, что Моргул стережет мост, я сам это соображаю. Но есть же другие способы перебраться через Барандуин. Тем более, мы сейчас южнее. Кто станет искать арнорцев здесь! – Ты не понимаешь, – отвечал нолдор. Он остановился, вынуждая и дунадана встать. – Голвег, я видел Короля-Чародея. До него было дальше, чем сейчас до Аранарта, но он почувствовал меня. Я уцелел… чудом. – Тогда ты оч-чень плохой спутник ему, – процедил следопыт. – И ты снова не понимаешь. Что, если Моргул способен почувствовать не только эльфа? А и потомка Элроса тоже? А мы несем еще и регалии. В них есть своя жизнь, своя сила. Поверь мне, я всё-таки из нолдор. – А он способен? – вскинулся Голвег. Хэлгон мрачно взглянул на него: – Чтобы это узнать, надо с ним встретиться. – Ш-шуточки у тебя! – со злостью ответил дунадан. Выдохнул. Спросил: – И сколько мы тут сидеть будем? – Пока Король-Чародей не ослабнет. Пока мы не почувствуем весну. Голвег снова резко выдохнул, высказав тем самым всё, что он думает об эльфах, назгулах и отсутствии второго лекарственного вяза. Они снова пошли вниз. А то за такими разговорами каша успеет не только сготовиться, но и остыть. – Бодрись-барбарис, – приветствовал их Том, когда они втроем вошли в залу, – можже-можже-можжевельник, дух – ух, смак – ах, день без каши – скверный! Каша действительно благоухала и барбарисом, и можжевельником, и розмарином, и… это некогда было разнюхивать, это надо было съесть и немедленно, ибо дух хоббитов царил в этом доме и всяк вошедший неизбежно и неотвратимо уподоблялся добрейшему из народов Арды. Даже у Аранарта посветлел взгляд, что уж говорить о его спутниках. Том, который сегодня разошелся кухарничать, вместо вчерашней родниковой воды налил им горячий настой каких-то трав. «Что это?» – опрометчиво спросил Голвег, пригубив. Ответ обрушился на него незамедлительно: – Цвет ромашки полевой, бодрая мелисса, мед, рябина, а еще – звездочки аниса... – Довольно, довольно, – то ли в шутку, то ли всерьез заслонился от него рукой дунадан, – я же не просил перечислять всё! – А это всё, – широко улыбнулся хозяин. – Оно придаст вам сил, – добавила Златеника. Отдохнувший Аранарт отправился к своему лекарственному растению (Голвег так называл этот вяз, кажется, уже всерьез), разведчики стали искать занятие себе. Искусство сидеть без дела было им недоступно. – А скажи мне вот что, – обратился дунадан к эльфу. – Постели для хоббитов. Мебель для хоббитов. – И? – А как хоббиты к нему добираются? Через Вековечный Лес, такой ужасный? Хозяин что, всех на опушке встречает? Хэлгон неопределенно качнул головой. Несмотря на всю туманность его ответа, Голвег сказал: – Вот и я думаю, что нет. А это значит, что не только ваш брат эльф может пройти по этому Лесу. – Пожалуй. – Научи. – Следопыт пристально посмотрел ему в глаза. – Научи, прошу тебя. Ты же сам понимаешь: война. Кто знает, что будет с нами. А окажись я на опушке с отрядом наших и ангмарцами на хвосте?! Эльф снова ответил неопределенным жестом, сказав: – Можем попробовать. – Полагаешь, я слишком стар, чтобы учиться? – прямо спросил дунадан. – Ты не стар, – вздохнул Хэлгон. – Ты горд. Голвег недоуменно посмотрел на него. – Тебе есть чем гордиться, я согласен. За плечами у тебя десятки побед, больших и малых, впереди – доблесть, которая войдет в песни, если будет кому их петь, ты уверен в себе и привык быть хозяином там, куда пришел. А Лес такого не простит. – Хм… – Ну-ка пойдем, – решительно сказал Хэлгон, загоревшись этой идеей. Края дорожки, ведущей к дому Бомбадила, были выложены белыми камнями. – Пройдись по ним, – сказал эльф. – Пройдись с закрытыми глазами. – Это просто, – отвечал дунадан. Он встал на первый камень, закрыл глаза и прошел десяток шагов – чуть неуверенно и не быстро, но вполне неплохо. – Да, – качнул головой Хэлгон, – а теперь пройдись не думая о том, как хорошо у тебя это получается. Просто идти. Просто чувствуй камни. Ни твоего умения. Ни моего осуждения или похвалы. – Только я и камни? – Нет. Только камни. – Хм. Ну и задачи у тебя, Хэлгон. – Ты сам этого захотел. А времени у нас много… Кстати, о времени тоже не думай. – Словно два малыша, – посмеивался Том, глядя на своих гостей. – Один посмышленее, ходить учится. Другой не заговорит никак. И эльф при них нянькой, хорошая из него нянька. – Лишь бы не поторопились, – отвечала его супруга. Но нет, и хозяева, и оба разведчика хорошо понимали, что происходит с Аранартом. Ему не задавали вопросов, не вынуждали отвечать словами. Он оживал очень медленно, но всё-таки уже смотрел на собеседников, отвечал «да» или «нет» взглядом или кивком. От прежнего жизнерадостного сына Арведуи не осталось ничего, но и тенью он быть перестал. Придет время – сам заговорит. «Лекарственного растения» уже меньше половины ствола, а огромные ветви – сами как иные деревья – не просто все изрублены, но частью и сгорели в очагах Хозяина. Как-то вечером, когда за окнами шел холодный дождь, ужин был съеден и залу освещал лишь багрянец камина и пара свечей, никому не хотелось расходиться. Принц переводил взгляд с одного лица на другое, словно пытаясь спросить… и не зная, какой вопрос задать. Выручил Хозяин. Взглянул на нолдора: – Расскажи. Как он? И Хэлгон понял, о ком его спрашивают. Посмотрел в лицо Старейшему – спокойное, лучистое… хоть и неярок свет в зале. Вспомнил другое лицо… тогда Ариэн вела ладью над ними, было светло, светлее, чем в Срединных Землях в полдень… но его лицо было как камень в зимних горах. Снова прозвучало в памяти «Уходи». – Я не знаю, что тебе отвечать, – сказал нолдор. – Больше двух тысяч весен назад до меня долетал дух его лесов, – проговорил Хозяин. – А до него ветер доносил шум листвы моих. Дунаданы, если сначала и сомневались, о ком говорят эти двое, теперь поняли и жадно слушали их речь. – Некогда мы странствовали вместе, – Старейший словно забыл о гостях, уйдя в воспоминания, – он верхом, а я пешком. Он разил, а я бродил. Он радовался победам, я – простору. Он нашел, я просто шел. Но мы дружили. И дороги наши расходились лишь затем, чтобы пересечься снова. Он избрал Свет. Я избрал Землю. Но разлука печалит. Первый раз за все дни, проведенные в этом доме, так похожим на крестьянский, двое людей ощутили, что рядом – трое бессмертных. Ощутили пропасть Вечности, что разделяет их. – Ты видел его позже? – спросил Хозяин. – Когда Пути разделились? – Да, – отвечал эльдар. – Да, я говорил с Владыкой. Но… я ведь предал его. Как и другие. Моя вина не больше прочих, но и не меньше. И он не хотел меня видеть. Как никого из нас. – «Предательство». «Вина». «Владыка». Вы сочините себе столько преград, что сами не сможете выбраться из них. А зайдя в тупик, будете упиваться своими утратами, как земля осенним ливнем. Так он до сих пор играет в ваши игры? – Думаю, нет, – отвечал Хэлгон. – Аман зарастил многие из прежних ран. Но я напомнил Владыке о прошлом. – А не о будущем ли? – сверкнули глаза Бомбадила. – Ты здесь. Вряд ли в этом нет его воли. На следующий день Аранарт принес к дровяному сараю очередную вязанку поленьев. Том вышел из хозяйственной пристройки, где шумно возился с чем-то. Принц, укладывавший дрова в поленницу, обернулся к нему. Хозяйский топор стоял у стены. Аранарт протянул его Бомбадилу и сказал: – Всё. Ну вот и заговорил, – чуть улыбнулся Том, но вслух он сказал другое: – Где же всё? А пень? Или корчевать кому-то лень? Он унес топор и вернулся с лопатой и длинным заостренным щупом. Подождал, пока принц закончит с поленницей – аккуратно, чтобы ровная была, не «плыла», не рассыпалась. – Пойдем. Поучу тебя корни искать. Они спустились к пню. Это место было теперь поистине полем побоища: ошметья коры и древесины, мелкие ветки; земля истоптана так, словно здесь пробежалось стадо и не одно. И пень с хищным обломком посреди этого. – Ты изрубил вяз, но если оставить пень – считай, ты не сделал ничего. Разве что дров мне наколол, да. Аранарт сам понимал, о чем говорит Хозяин. Этот луг выглядел куда лучше с мертвым деревом, чем с обрубком. Там смерть была неявной, а если явной – так нестрашной. Сейчас она предстала во всем уродстве. – Мы выкорчуем пень. Одному тебе не справиться, мы все поможем. Пень расколешь, корни сожжем прямо тут: то, что было так глубоко в земле, уже сделало свое дело, дровами оно не станет. Весенние дожди размоют яму, весенний ветер нанесет семян. Летом немногое напомнит о срубленном вязе. А после… место здесь хорошее, долго пустым не будет. Тут или рядом поднимется новый вяз. Или дуб. Или кто еще. Сами решат. Лет через сто – приходи, узнаешь, для кого чистил место. Аранарт зажмурился. Через сто лет! Сейчас, когда мысли только о войне, о том, как разбить Короля-Чародея, вернуть родной Форност… – Ты для того и рубишь, – неспешно продолжал Хозяин, – чтобы узнать, что здесь вырастет через сто лет. Показав Аранарту, как окапывать пень и искать корни, Том отправился к разведчикам. Их занятия были перенесены уже в Лес, хотя пока совсем неподалеку от холма. – Свистит-свиристит, лес тревожа песней, – они услышали его раньше, чем увидели, – к вам спешит Бомбадил с радостною вестью! Даже с двумя вестями, – возгласил он, подходя. Арнорцы вопросительно смотрели на него. – Ваш заговорил! Голвег чуть не ответил встречным «И что он сказал?», но вовремя прикусил язык. Понятно, когда так спрашивают о ребенке, но – о взрослом воине?! – А завтра, если он сегодня хорошенько окопает пень, мы идем корчевать. Все вместе. – Как скажешь, – кивнул следопыт. Пень был окопан на славу, будто Аранарт всю жизнь только и занимался тем, что расчищал лес. У Бомбадила нашлась и пешня – перерубить корни – и крепкие слеги, чтобы выворотить. Навалились вчетвером (Том, самый широкоплечий из них, был посильнее дунаданов, но ненамного), пень, вспарывая землю, как кабан рвет жертву клыками, начал крениться, еще, еще… и рухнул на бок. Аранарт спустился в яму рассечь главный длинный корень. Пень последний раз дернулся и просел, осыпая влажную землю. Дело было сделано. Не совсем: его еще надо дорубить, сжечь бесполезные охвостья, но главное пройдено. – Дальше я сам, – выдохнул принц. – Спасибо. Голвег толкнул Хэлгона локтем в бок: смотри, он и впрямь разговаривает. Помогло лекарственное растение. Голвег и Хэлгон с темноты до темноты были заняты в Лесу, Хозяин, судя по всему, отнюдь не считал, что его гостям надо уходить, и теперь Аранарт, оставшийся без вяза, упражнялся с оружием. Прежнее отчаянье словно сгорело вместе с охвостьями пня, уступив место спокойному чувству «они знают, что делают». И отец знает, потому и отправил его на юг. И Хэлгон знает, потому и не торопится. И Голвег знает, потому и не спорит с Хэлгоном. И уж конечно знает Хозяин. Даже, кажется, его госпожа знает. Не знает только он. Эта мысль не удручала, не свербила. Это было просто правдой. Такой же правдой, как серое небо и голые деревья вокруг. Досадовать на правду? То есть он тоже знал, что делать. Доверять тем, кто знает. И пока – гонять себя с мечом так, чтобы к вечеру почти падать от усталости, а ночью не видеть никаких снов. Но, несмотря на всё это, однажды сон ему всё-таки приснился… Эти трое сидели сбоку от очага, облюбовав себе самый темный и самый теплый угол. И было в них что-то… странное. Не пойми что. Один сидел, не снимая плаща, и капюшон бросал тень на его и так не видное лицо. Тот самый трактир в Брыле, о судьбе которого так тревожится Голвег: разнесет его Рудаур? нет? Во сне тоже шла война, и Ангмарец был близко, но в трактире мирно сидели люди и хоббиты, словно все тихо и никакой опасности нет. Дрого Мышекорь. Почтенный хоббит, торговец табаком из Южной Чети. Сквозь пелену сна, текучесть обликов и поступков (в этом сне отец курил, хотя в жизни он никогда… отец?!), сквозь зыбкие облики своих и самого себя (усталость от бешеной скачки, только и помнишь, как повалился спать), сквозь всё это Дрого Мышекорь проступал так ясно, будто ты говорил с ним наяву вчера. Одежда у него была странной: кафтан непривычного покроя, а под ним еще один, совсем короткий, едва живот прикрыть, но зато из пестрой дорогой ткани. – Прощения прошу, благородные господа. Не сочтите за обиду, позвольте табачком вас угостить. При приближении хоббита те двое, что были без капюшонов, встали. И вряд ли от почтения. Под плащами блеснули рукояти мечей. Голвег? Только зовут его почему-то на нолдорский лад: Нголмегом. Так его даже Хэлгон не называет. И шрам через его лицо. Старый шрам… Мышекорь тихо охнул. – Успокойтесь, друзья мои, – тихо проговорил человек в капюшоне, и его голос был доброжелательным и ласковым. – Добрый хоббит всего лишь хочет угостить нас табаком. И, возможно, рассчитывает, что мы табак у него купим. Так, друг мой? – обратился он к Мышекорю. Отец. Этот сон был правдивее яви. Неважно, что сейчас отец гнал на север и уж ему было точно не до ночных разговоров по трактирам, но – он смотрит, он говорит, и неважно, с кем и о чем. Пусть говорит с хоббитами. Пусть говорит о табаке. Снова слышать его голос. – Присядьте, прошу вас. Или, если хотите, позовите сюда ваших спутников. Они, как я вижу, любители полуночных разговоров. Мы – тоже. Мышекорь обернулся, посмотрел на своих мальчишек: они жадно впились глазами в таинственных людей. Он пошел позвать ребят. Их звали Перри и Улти. Перри был Мышекорем, а Улти – Хренкелем. Забавные у хоббитов имена. Пока хоббита не было, один из двух, шрамолицый, едва слышно спросил человека в капюшоне: – Зачем вам это нужно? – Я люблю этот народ, – так же тихо отвечал тот. – Он добр нравом и стоек духом. Разреши, прошу, мне поговорить с ними часок-другой. …а ведь собирались говорить о табаке. – Анардил, – обернулся человек в капюшоне к русоволосому, – Пелендур был по-своему прав. Он ведь был не один. Он говорил от имени многих. – Но вы не должны были подчиняться им! – хоббиты вдруг поняли, что Анардил едва ли ни доросток по их счету. Просто война поторопилась превратить юношу в мужа. – Анардил, прав я был или нет, – мягко ответил тот, – это уже неважно. Уже поздно думать об этом. Ни по имени, ни обликом Анардил не был похож ни на кого. Но во сне незнакомец рядом с отцом выглядел правильно. И разговор с хоббитами о Пелендуре – тоже. – Кто вы, сударь? – участливо спросил Дрого Мышекорь. – Ну… – не сразу ответил тот, – называй меня Бродягой. Никакого другого имени мне уже не осталось. Что-то пронзительно-щемящее было в этом тихом усталом голосе, в этом отказе от имени. Дрого почувствовал, что к его глазам подступили слезы. – Вот мы с вами, сударь Бродяга… – он запнулся на таком странном сочетании слов и перебил сам себя, извиняясь: – Непривычно звучит, ну да вы сами сказали вас так называть… Так вот, мы с вами вроде за одним столом сидим, одно пиво пьем, а, как посмотреть, так и не здесь вы. А где-то совсем в другом мире, где и солнце с луной другие. Ежели вы понимаете, про что я толкую. Сердце должно было сжаться от его слов, но вместо боли и тоски пришло твердое и ясное спокойствие. Неизбежность страшна, но она лучше неизвестности. Отец прямо смотрит в лицо судьбе. С ним не страшно. Даже самое жуткое – не страшно. Перри не выдержал. Того, что он услышал, было более чем достаточно… – Неужели теперь все наши земли будут под властью Ангмара? Неожиданно ответил шрамолицый. Его глаза пылали гневом, а голос, охрипший от боевых команд, сейчас внушал трепет больший, чем если бы этот воин кричал. Но он говорил тихо: – Никогда Ангмару не утвердиться в Арноре! Да, наше войско разбито, да, мы сейчас бежим, но Ангмару не воспользоваться плодами своей победы! Эта земля, Земля Королей, сама станет для Чародея тем кошмаром, каким был для нас он! – И волки будут выть на развалинах Аннуминаса и Форноста, – сказал человек в капюшоне, глядя в огонь. – Я предпочту волков ангмарцам, – тяжело проговорил шрамолицый. – Я тоже, – в тон отвечал человек в капюшоне. Никогда. Ангмару. Не. Утвердиться. Вот она – правда. Такая простая, что ее можно в руки взять. Такая простая, что и не заметил ее наяву. …сон вил свои причудливые петли, Голвег (то есть Нголмег, хотя какая разница) пытался напиться допьяна, но пил при этом только пиво, а отец рассказывал, что командир следопытов командовал большим отрядом и ударил врагу во фланг, потом отец говорил хоббитам о Нуменоре и Гондоре, говорил об Арноре так, что сердце сжимало сладким восторгом… Анардил безуспешно пытался торговаться с хоббитом, причем дунадан поднимал цену, а хоббит сбивал ее; Перри тем временем обещал снарядить в арнорское войско отряд хоббитских лучников – на то и сон, чтобы творилось невероятное. А потом сказка обернулась жизнью. Отца и во сне ждала скачка на север. Были светлые слова, сказанные им на прощание трактирщику, это было как свежего воздуха после затхлого дома глотнуть, да… Но – он – не – вернется. Он смотрит грустно и ясно. Он знает свой путь. Все они всегда знали его путь. Делали вид, что не понимают судьбы того, кого зовут Последним Князем. Обманывали самих себя. Но – хватит обманывать. Эта встреча – последняя. После последней. Подарок судьбы. Аранарт уже не спал, но лежал с закрытыми глазами, удерживая ощущение… иной яви. Он был спокоен. Он слишком долго рубил мертвый вяз, и принятие неотвратимого натерло такие же мозоли на его душе, как топорище – на руках, непривычных раньше к крестьянской работе. Покидая Форност, он считал, что Артедайн погиб, но верил, что отец уцелеет. Сейчас он знал, что Арнор выстоит. И погибнет отец. И мама, наверное, тоже. Она ведь не оставит его. И всё же – эта земля не пустит Короля-Чародея. Принц, которого звали Владыкой Земли, просто знал это. Так же, как знала земля и знал Лес, что в воздухе повеяло долгожданной весною.