Шрамы

      Рафаэль сегодня был словно сам не свой. Он ни разу не возразил учителю на тренировке, ни разу не обозвал Лео матерным словом, отлично рифмующимся со словом «лидер». Да что и говорить: даже Майки сегодня не получил от вспыльчивого братишки ни единого тумака! А если задуматься поглубже и вспомнить все сегодняшнее утро целиком, то можно было прийти к выводу, что Раф за первую половину дня не сказал никому ни единого слова. Да и выглядел очень подавленным…       Естественно, что этот факт не прошел мимо не только черепашьего лидера, но и других членов зеленой команды. На небольшом консилиуме, который был наскоро устроен, когда краснобанданный отправился на дневной отдых, Донателло выдвинул догадку о том, что Раф чем-то болен и теперь лишь из-за своего непомерного упрямства не желает поделиться своей слабостью с окружающими. Конечно, это был один из самых очевидных выводов, но Лео отметил, что на сегодняшней тренировке Раф отнюдь не выглядел слабым – его удары, впрочем, как и всегда, были точны и сильны. Разве что… бил он несколько сильнее, чем на обычной тренировке. Но сказать, что у Рафа плохое настроение означало ничего не сказать.       Как бы то ни было, но начинать лечить Рафаэля (даже тайком) от неизвестной хвори – затея была довольно паршивая. В любом случае нужно было узнать, что творится с их братом – душевная эта боль или физическая.       Все сошлись на том, что будет лучшим, если Леонардо сейчас поднимется в комнату к Рафу и поговорит с ним с глазу на глаз. Конечно, была высока вероятность, что сорвиголова просто-напросто пошлет лидера куда подальше и закроет за ним дверь, но, с другой стороны, оставлять проблему без решения было нельзя, поэтому Лео, напоследок лишь тяжко вздохнув, отправился по направлению комнаты своего безбашенного, но все же любимого младшего братишки.       Еще никогда постучать в дверь и войти в нее не казалось для Леонардо таким тяжким испытанием. Было чувство, что войти в кабинет Шреддера сейчас было бы более легким дельцем. Но… была не была.       Короткий стук в дверь, и, не дожидаясь ответа (потому что Рафаэль никогда не откликался на этот стук, видимо, наивно полагая, что если он не отзовется, то нежданный посетитель решит отменить свой визит), Леонардо повернул ручку двери и вошел внутрь помещения.       В комнате было довольно-таки темно, светильник был отодвинут в самый угол и был прикрыт какой-то одеждой. Несмотря на полутьму, Лео четко увидел стоящего перед зеркалом вполоборота Рафаэля, который с каким-то безучастным интересом разглядывал в нем собственный панцирь.       Раф никак не отреагировал на появление брата, лишь бросил короткий взгляд в зеркало.       Это недоброе молчание немного поставило лидера в тупик – он был готов услышать все что угодно от краснобанданного, но… только не тишину. Данной роскошью Рафаэль не часто баловал окружающих. И это не на шутку испугало Леонардо, но уже через полминуты он пришел в себя и подобрал первые слова.       - Раф, с тобой все в порядке? Ты сегодня был сам не свой на тренировке. Учитель и мы переживаем за тебя.       Вновь молчание повисло тягучей пеленой в комнате, но на этот раз ненадолго. Рафаэль отвернулся от зеркала к старшему брату и посмотрел тому в глаза. Этот взгляд не принадлежал ему. Хотя нет… Точнее он был его, но теперь казалось, что в его глазах читался опыт и пессимистичная мудрость нескольких десятилетий. На мгновение моргнув глазами, Лео отогнал пугающее видение и вновь увидел перед собой все того же непокорного подростка-брата.       - В порядке ли я? Думаю, это не тот вопрос, на который нужно отвечать. А в порядке ли мы, Лео?       Лидер в непонимании уставился на брата. Догадки о его болезни отпрянули сами собой. Леонардо сделал несколько шагов по направлению к брату, чтобы получше его рассмотреть.       - Я тебя не понимаю, Раф… Что ты хочешь сказать? И кого ты подразумеваешь под «мы»?       Рафаэль ухмыльнулся. Невольно про себя Леонардо сразу с облегчением отметил, что перед ним все же стоял его брат.       - Конечно, ты не понимаешь. Ты понимаешь все вокруг, забывая смотреть на то, что находится внутри, на то, что оберегаешь.       - Раф, я…       Но Рафаэль не дал Лео договорить. Он резко повернулся к зеркалу и взглядом словно приказал Лео посмотреть туда на его отражение.       - Что ты видишь в зеркале?       Лео не нравилось, куда клонит Рафаэль, но все же ответил.       - Я вижу своего брата, которому сейчас нужна моя помощь.       - Брата… - Глаза Рафаэля блеснули. – А я вижу шрамы на его коже и тот злосчастный скол на панцире. Ты ведь помнишь где и с кем я его получил?       - Конечно, помню. В той битве мы все что-то потеряли, но приобрели намного больше.       Краснобанданный нервно хохотнул.       - Конечно, конечно. – С пренебрежением закивал головой Раф. – Приобрели мы многое. Например, еще с десяток шрамов на своей плоти, которые не сойдут до конца нашей жизни и будут лишь напоминать каждой своей извилистой линией то событие, когда была получена рана. А ранение не получают по счастливому поводу. Так ведь, лидер?       Глаза Лео блеснули, принимая этот вызов и укол от брата.       - Это был наш долг, Рафаэль. Мы должны были остановить то безумие, которое…       - Какое из безумий ты сейчас имеешь ввиду? Сколько прошло времени с тех пор, как мы впервые выбрались на поверхность и до наших дней? Прошло всего несколько лет, а на нашей коже нет ни единого места где бы не было шрама или где не был синяк. Ты никогда не задумывался об этом, а?       Лео задумывался об этом каждую ночь. Он ложился в кровать с этой мыслью и засыпал с нею, порой нервно ворочаясь под одеялом до самого рассвета. Но ответа так и не нашел. Да и был ли он – этот ответ?..       - Знаешь, говорят, что шрамы красят…       - «Красят»? – Глаза Рафаэля недобро вспыхнули. – Они не красят – они калечат как тело, так и сознание. Каждый шрам – это напоминание, все наше тело – летопись нашей жизни. И если присмотреться, - тут сорвиголова протянул к брату обе руки, кожа которых была сплошь исполосована шрамами от боев, - то получается, что наша жизнь – это постоянная борьба и мясорубка без конца и края.       Леонардо как-то по-отечески улыбнулся и мягко подошел к брату, взяв его за одну из протянутых рук.       - Ты меня немного не понял. Говоря, что шрамы нас красят, я имел ввиду то, что каждая из этих полосок – напоминание того добра, что мы сделали этому миру. За каждым из этих шрамов скрываются тысячи спасенных жизней и несколько миров. Ты воспринимаешь свое изрисованное шрамами тело, как уродство, а я – как прекрасную картину, без которой в музее под названием «мир» было бы очень плохо.       Повисла пауза. Никто не знал, сколько прошло времени – казалось, оно остановилось вовсе.       Рафаэль пристальнее посмотрел в глаза брату. Его зрачки сузились, было видно, что он понимает то, что пытается донести до него брат, но в силу своего характера не мог сказать «спасибо…». Но Лео, как и всегда, все прекрасно понимал.       - Порой ты видишь в вещах лишь плохое, забывая об обратной стороне. Если смотреть на перевернутую картину, то лишь немногие найдут в ней истинную красоту. Вообще… в мире очень много… перевернутых картин. Порой они ходят по миру, не понятые, не признанные никем, которых лишь все осуждают и пытаются только научить чему-то хорошему.       Кажется, Раф понял о ком сейчас говорил его брат. Ему требовалось время, чтобы восстановить в своей голове порядок от того хаоса, в который он сам себя загнал. Он задал лишь еще один вопрос, который ребром стоял на смысле его существования.       - Так значит мы – не только живой щит, который прикрывает этот мир? И эти раны – не только сколы на той защитной стене, которая закрывает живое от гибели?       Леонардо вновь улыбнулся.       - Конечно, мы – не только доспехи или… как ты сказал, щит. Я вижу, ты начал понимать меня, а говорил, что этого никогда не будет. Там внизу нас ждут братья, которые переживают за тебя. Ты как, готов сейчас спуститься?       Сорвиголова вновь повернул голову в сторону зеркала и сфокусировал свой взгляд на все том же сколе на панцире.       - Да… Пожалуй, я сейчас спущусь. Только… Дай мне минутку, хорошо?       - Хорошо. Выходи, как будешь готов.       Леонардо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Рафаэль тем временем еще раз осмотрел свои руки, испещренные незатейливым жизненным узором.       Многие люди пытаются украсить свое тело татуировками, думая, что из-за них они станут лучше и привлекательнее. Наивные. Эти узоры так и останутся лишь краской на поверхности кожи. Лишь те узоры, которыми разрисовывает нас сама жизнь, способны изменить нас. В лучшую или худшую сторону – зависит от того, как мы смотрим на все ту же самую перевернутую картину нашего мира.