Дева Мария

Учитель растворился осенним промозглым утром вместе с холодными морскими ветрами, последними тёплыми лучами солнца и опадающими рыжими листьями. Он оставил после себя лишь пистолет с до омерзения зелёным крестом и мёртвую бабу с чудовищно прекрасным голосом. Хотя по его словам, голос Марии, которым её одарил сам бог, был ангельским. А Кросс фыркал и думал, что именно из-за этого дара Учитель и убил бедную праведную Марию. Труп женщины был до отвращения красив и привлекателен, изящен и элегантен. Она была больше похожа на готическую фею, оперную певицу или падшую языческую богиню. Но не на холодный труп, плоть которого под пышной юбкой пожирали червяки, опарыши и личинки. Иногда Кросс думал, что Мария была жертвой тому самому богу, которому поклонялся Учитель. Вечной жертвой и вечной карой. За самоуверенность, нахальство и эгоизм. За продажность и верность. За всё. Мариан не любил думать об Учителе после его внезапного ухода. Он вообще, казалось, его ненавидел: за странные уроки, за постоянные подколки, за расхлябанное поведение. За жалость к врагам и безразличие к людям. И за Марию, которую почему-то было жаль до щемящей тоски. И за то, что якшался с Ноями, особенно с этими странными близнецами, глаза одного из которых были подобны бездне, а второго — жертвенному ягнёнку, осознающему свою участь. Иногда по ночам Кросс слышал шорохи за стеной и много месяцев со смущением думал, что Учитель его был, оказывается, охоч до дохлых девок. Но однажды, когда он уже был полон решимости ворваться к ним и отругать за такое неподобающее для церковных слуг поведение, Мариан поражённо замер около двери, улавливая судорожное бормотание сгорбленной фигуры Учителя, который длинными бледным пальцами хватался за чёрное платье мёртвой женщины. Спаси меня, Мария... Этот рыжий ублюдок, с весёлым видом расстреливающий из пистолета направо и налево, скулил как побитый и брошенный пёс. Убей меня, Мария... Этот бессовестный засранец, поцелуем провожающий акума в последний, только ему видимый путь, просил и умолял на коленях, словно самый последний нищий. Словно лишившийся всего в одно мгновение. Прошу, Мария... Учитель рыдал, отчаянно хватался костлявыми пальцами за складки платья, а мёртвая женщина гладила его по голове и растягивала алые губы в ломанном оскале, трещиной разбивающем её кукольное лицо. Кросс тогда ещё несколько недель дулся и хмурился под удивлённые взгляды Учителя, но молчал и подозрительно посматривал на Марию, изящно обнимающую его тонкую шею. А потом Учитель исчез. Внезапно, неожиданно и совершенно тихо. Правда, оставил после себя лишь записку со странным смыслом. Попробуй сохранить её до меня. А когда появился вновь, у Кросса даже язык не поворачивался называть этого рыжего, обозлённого на весь мир мальчишку Учителем. Но и другого имени он не знал: рыжий ублюдок никогда не говорил его. Он вообще про себя никогда не говорил. Предпочитал направлять дуло пистолета Кроссу в лоб и с гаденькой ухмылочкой говорил, что пока ещё рано знать ему такие вещи. И сейчас Мариан понимал, что Учитель его был той ещё сволочью, засранцем и чёртовым гением. Мальчишку звали Алленом, ему было восемь лет, и он ненавидел всех, кроме сошедшего с ума Маны, за которым Кросса просил присмотреть Неа — тот самый придурковатый Ной, который, кажется, любил Учителя. Знал ли он его имя?.. Знал ли он его вообще? Кросс пытался не думать об этом. Потому что Аллен, мальчишка с поразительно-серыми глазами, теперь полностью принадлежал ему. Это Мариан наблюдал, как он рос, как он злился и радовался, как вспоминал прежние привычки и движения. И Кросс ощущал себя ещё более странно, когда Мария любовно и ласково обнимала по ночам рыдающего Аллена, напевая колыбельные. А сейчас он вздыхает, кажется, с облегчением. Позади него — бушующее море, волнами врезающееся в скалы, а впереди — мёртвая дьяволица с божьим даром. И Мариан усмехается ей в лицо, кидая пистолет прямо в её изящные ладони. Потому что он смог сохранить для Учителя его личное искупление и наказание. — Спаси меня, Дева Мария. И мёртвая женщина, чьё бледное лицо вечно пожирают тысячи личинок, понимающе растягивает кровавые губы в оскале.