just call when you're around

И то, чего он желал, было тем, что ему доставалось. И то, что ему доставалось, было тем, чего он желал. Между тем, все было в руках идиотов. Корни его простирались по всему подземному городу, оплетали фундаменты домов и не было тайны, которой он бы не услышал. Корнями он уходил к ядру Земли, маленький бог подземного мира, а какой-нибудь пустоголовой гадине был, если повезет, по колено. Флауви, конечно, получал выгоду от своей «безобидной» оболочки, он вообще научился извлекать из всего выгоду. Из своего полого, ничего не чувствующего, тела. Из тех возможностей, которые открылись ему после перерождения. Для начала, он избавился от сожалений: соленые слезы короля перестали питать его, теперь только жгли. А мать… нет-нет, эта дряблая бесхребетная монашка, заточившая себя со своими бессмысленными трагедиями, просто была одной из фигурок в его захватывающей игре. Флауви думает о доме. Трясет венчанной золотыми лепестками головой и отменяет то, что это вспоминал. Флауви действительно получал небывалое наслаждение в самом начале. Он заводил друзей в своем кукольном мирке, он был для них целым миром. Эхо-цветы повторяли слова благодарностей для него снова и снова. Снова-снова-снова. Он делал это снова и снова, пока не понял, что его «друзья» двигают губами одни и те же слова уже в тысячный раз. Поэтому он отмотал к началу и убил их всех. Как в детстве мы любим вершить трагедии для надоевших нам кукол, откручивая им головы, ломая каркас. Он заставлял их умирать от осознания собственной никчемности. Он заставлял их убивать друг друга. Тыкаться в стенки барьера слепыми беспомощными зверенышами. Они рыдали, все рыдали и истекали кровью на глазах, и земля красилась алым, и реки помутнели, пока Флауви вспоминал, как улыбаться. А люди… люди были другими. Потому, что приходили из того же мира, что и она. Девочка, существование которой он не отменил бы никогда. Она съедала всегда весь шоколад самой первой. Флауви вспоминает, каков шоколад на вкус. Ему хочется это тоже отменить. Людей было интересней донимать. Вскрывать их податливую слабую оболочку, кружить и обвивать корнями неистово бьющееся сердце. Они еще сильней хотели жить, чем он. Им было зачем. Тогда он отнимал у них эти причины. Наблюдал за их смертями в одиночестве, выпивая их слезы отчаяния крупными глотками. Давал королю, не особо и задумываясь, то, что тому было нужно. Что теперь от этих людей, которые и не пожили-то толком – только раскиданные по равнинам безделушки и истлевшие игрушки. Пусть король тешит себя надеждами, что убийством детей и заточением их душ сможет спасти не-свой картонный мирок. Корона у него тоже была картонной. Чара как-то смеялась над этим, она чудесно, до одышки, смеялась. Чара была первой. Лучшей из них. Ее существование, сожаление и память о ней Флауви отчего-то не хочет отменять. Это дождь? Или опять эта затворница решила полить чудные лютики-цветочки, которые так любил ее сын? Флауви ждет в этом месте новой души. И последней. Часть него все еще слабо зовет ту, первую, и тихий зов маленького божества отталкивается от каменных стен, он рвется вверх, в тот мир, откуда пришел его друг. Откуда выгнали его друга, скинули прокаженным грузом, мусором. Которого он привел домой и сделал центром своего существования. Отменил все прошлое. Или, хотя бы, постарался. Флауви зовет кого-то из того мира, чтобы доиграл с ним последнюю партию. Корни тянутся к Руинам со всех концов подземного мира, мерными толчками пронося энергию. Этот игрушечный мирок, полигон для их с Чарой детских игр и фантазий, ждет своего заключительного акта. Флауви зовет. Он не хочет забывать, ему осточертело отменять, чтобы начинать снова и снова. Его игра, как и он, всесильный бог в своем аквариуме, потеряли смысл. Флауви осточертел этот дождь, который льется прямо из его глаз. Он злится, взращивает в себе эту злость терпеливо, чтобы заставить себя хотя бы что-то чувствовать. Когда Чара вернется, все станет по-другому. Они исполнят свой план, и выберутся, и… Флауви зовет, зовет, и он уже почти отменяет свой зов навсегда, когда понимает, что не может отменять и возвращаться к определенной точке "до". Что теперь кто-то сел за пульт управления. Когда ребенок, непохожий на Чару, улыбается ему, как улыбаются маленькие дети любящему их миру, Флауви недоверчиво пытается отменить эту улыбку. Потому что он еще не успел ничего сделать, чтобы ему так улыбались. Отменить этого ребенка, который пришел на его зов не к нему. Осознание того, что теперь их двое, что этот раунд пройдет по чужим, не Флауви, правилам… Потому что этот тупица не понимает, что значит «убей». Он улыбается нацеленным на него остриям. Поразительное слабоумие. Осознание собственной, теперь, роли наблюдателя, наполняет Флауви чувством, что так оно и должно быть. Чувством определенности.