tastes like circuits and failure, but you'll be forgiven

Это похоже на сон, от которого невозможно проснуться. Что-то, что пронизало Риза до самого мозга костей, на самом деле не существуя. Впрочем, это все равно важно: сны — тоже реальность. Риз никому не признается. Скрывает, что Красавчик Джек или нечто вроде него держится рядом, проникает в него, таится в нем. Риз представляет свои внутренности как тягучий вязкий суп, и Джек — один из ингредиентов в кипящем котле. Красавчик Джек обещает сделать его лучше, чем сейчас. Более грозным, внушающим почтение. Риз не говорит Джеку, что, пожалуй, немного побаивается. Вместо этого он просит Сашу не шуметь: ему никак не удается сосредоточиться. Ему просто нужно чуть больше времени, чтобы справиться со взломом — но Риз уверен, что сможет это сделать. (Он не уверен. Зато уверен в Красавчике Джеке и его инстинктах выживания — так что, даже если Риз налажает, Джек подхватит его. У него нет другого выбора; ему приходится обеспечивать сохранность Риза). Закончив разбирать файлы, они возвращаются в фургон. Ризу, наверное, даже нравится ветер и то, как он взъерошивает волосы; но Ризу не нравится Пандора. Временами он отвечает улыбкой на улыбку Вона, ведь для них это большое приключение. Но Риз не был рожден для такой жизни — для грязи, и палящей жары, и вспышек звездного света. Ему должно было оставаться там, наверху, в корпорации. Он говорит остальным, что хочет проветриться. Фиона отвечает, что ему стоило бы постараться не сдохнуть, а лучший способ сделать это — остаться в чертовом фургоне. Риз не слушает ее; ему нужно вдохнуть полной грудью. Все происходит так быстро, так стремительно. Ботинки, в которых он впервые ступил на Пандору, давно остались в прошлом. Теперь он таскает дешевую дрянную обувку, снятую с мертвяка. Но те ботинки… они… ну, пожалуй, были самым дорогим, что он когда-либо покупал. Теперь он по ним даже скучает. Невыносимо скучает. Фиона права, хоть ему и больно это признавать. Отойди он слишком далеко — и что-нибудь его непременно сцапает. Стая скагов, рейдеры, или даже тупой ветерок, к которому его почему-то так тянет. Но что-нибудь сцапает — обязательно. Так что вместо того, чтобы блуждать по округе, он забирается на крышу фургона. Согнув длинные ноги и обхватив колени, окидывает взглядом пейзажи Пандоры. В этом моменте нет ничего, что стоило бы запомнить. — Эй, детка. Риззи, — Джек возникает из ниоткуда. Просто чтобы подразнить, наверное, потому что Ризу не нужна никакая помощь. И его физической безопасности тоже ничто не угрожает. Или? Черт. Риз невольно оглядывается. — Что тебе нужно? — Риз хочет откинуться назад, лечь на крышу фургона, но только ударяется со всей дури головой. Он пытается сдержать слезы, потому что не хочет выглядеть уязвимым и слабым; но ему правда больно. — Просто решил наведаться к своей мясной оболочке. Хм, погоди-ка. Я не совсем то хотел сказать. Я имел в виду что-то вроде папки на кольцах — знаешь такие штуки? Только ты сделан из плоти. Но я все равно внутри тебя. Надо бы поразмыслить над термином, — Джек задумчиво потирает пальцами подбородок. Рис отзывается со стоном: — Не думаю, что сравнение с папкой на кольцах мне льстит. — Папка, полная органов! И меня. Не забывай обо мне. Ты полон меня, — Джек выглядит чертовски довольным собой. Рис прикидывает, что быть папкой, полной органов, немногим лучше, чем мясной оболочкой. Нет, и то, и другое как-то мерзко. И двусмысленно. Особенно с Джеком, который заполняет его. — У кого-то пошлые мыслишки, — ухмыляется Джек. Риз мог бы просто зарыться с головой в песок. Но не хочет, потому что он уже определился — он не останется здесь, на этой умирающей планете. — Так вот в чем причина, да? Вот почему ты не рассказал своему приятелю или милым дамочкам обо мне. Не хочешь делиться моим вниманием? Немудрено. Голограмма Красавчика Джека рябит и пропадает. Но сам он никуда не исчезает. Когда он рядом, Риз всегда чувствует напряжение, во рту будто появляется сильный привкус металла, как от крови и кислых конфет. Риз невольно задумывается о том, каким на вкус был настоящий Джек, какими были его губы. Бессмысленно гнать эти мысли прочь: рано или поздно Джек все равно бы отыскал их. — Не мечтай о нем, обо мне — ведь вот он я, детка. Голос Джека похож на водопад, отражается эхом у него в ушах, без начала и конца, проистекая непрерывно. — К твоему сведению, я был — нет, я все еще хорош. Очень хорош. Я прожевал бы тебя целиком и выплюнул. Ты бы влюбился в это — во вкус меди на языке, потому что я укусил бы тебя, детка, и тааак сладко. А теперь дай-ка мне контроль над собой. Риз поворачивает голову набок, касается носом металлической крыши фургона. Дать согласие — значит, стать уязвимым. Ему правда нужно прекратить доверять тому, кому не следует. Но он хочет власти, хочет, чтобы его боялись; хочет, чтобы та прекрасная фальшивая звезда в небесах принадлежала ему. А Джек может привести его туда. — Хороший мальчик, хороший. Послушай-ка, детка, вот что. Расскажи мне — ты думаешь о том, как мой член касается твоих губ, или только о поцелуях? Риз привычно открывает рот, но не издает ни звука. — Ты уже знаешь, придурок. — И все-таки скажи мне. Ты же знаешь, мне нравится это слышать. — Да. Я думаю о — о твоем члене. — О том, как взял бы у меня в рот? — Да, — у Риза встает, постепенно и неотвратимо. Он не пытается бороться с этим — лишь чуть откладывает неизбежное. Такова его тактика. Часть некой большей стратегии. — Он… был здоровенным, знаешь? Достаточно большим, чтобы растянуть твой ротик. Впрочем, ты же милашка, так что зуб даю — у тебя за щекой немало крепких членов побывало. Впрочем, с моим все равно ни один бы не сравнился. Риз едва заметно приоткрывает губы. — Может, и повезло, что тебе ни разу не перепало. После меня ты ни о ком и думать бы не захотел. И все же охуенная вышла бы картинка — ты на коленях передо мной, широко открываешь рот, заглатываешь мой ствол. О да, мать его, да. — Джек, — Риз не собирался произносить это. Но в брюках уже так тесно, и на шее выступил горячий пот, от которого волосы влажно слипаются. Ему хочется вытереть загривок, но он не смеет и пальцем шевельнуть. — И как, Риззи, не думал, что еще мог бы сделать с моим членом? Мечтал только облизать его, как леденец? Пройтись по нему язычком, м? — Ты уже знаешь. Голос Джека звучит нескрываемо хищно, напоминая Ризу о том, в какой непростой ситуации он оказался. Какую опасность приютил между синапсов, убаюкал в своих нейтронных связях. Но Джек и это считывает — так же, как видит насквозь все остальное. — Я не причиню тебе вреда, детка. Не могу, даже если и хотел бы. Даже если бы ты этого хотел. — Да. — Что «да»? — Я думаю о твоем члене в… других местах. Джек издает протяжный стон. Рис не совсем понимает, как и почему это возможно — его Красавчик Джек неподвластен гормонам или неуместной эрекции, как он сам. Его Джек — просто искусственный интеллект с хорошо подвешенным языком, с вкрадчивым голосом, с затаенными повадками убийцы. Он причинил бы Ризу боль, если бы мог. Если бы хотел. Если бы они оба хотели этого. — Кстати о том, что тебе бы потом никого другого не захотелось. Чтоб меня. Нет, чтоб тебя! Ха! Я бы так растянул тебя, так заполнил внутри. Знаешь, я тут думал о твоих ногах — много думал. Нравится, когда ты вытягиваешь их, и когда сгибаешь — тоже. Но больше всего нравится представлять, как ты охватываешь ими меня за талию — по меньшей мере, на этой неделе. Рука Риза приходит в движение — сперва лениво и рассеянно чертит узоры по его рубашке, затем спускается ниже, к паху, касается через брюки. Он старается абстрагироваться от нее, перестать воспринимать как часть своего тела. Но это ведь странно, правда же? В первое время после операции ему приходилось привыкать — развивать глазомер, определяя расстояние до предметов и все такое прочее; в руке не было ни нервов, ни вен, чтобы помочь ему. Теперь ему приходится словно бы отмотать все обратно, сбросить настройки, чтобы Джек мог действовать через него. — Скажи-ка, малыш, ты ведь узкий? — Да, — шепот Риза кажется ему самому оглушительно громким; не стоило, пожалуй, произносить это вслух. Джек расстегивает его ширинку, достает член Риза. Довольно красивый — по меньшей мере, Риз всегда так считал. За свою жизнь он едва ли слышал жалобы — гораздо чаще ему доставались комплименты; и еще его член выглядит так славно, когда охвачен пальцами его робо-руки — такая мягкая и розовая кожа на контрасте с металлом. Джек продолжает трепаться и все не затыкается, пока размеренно поддрачивает Ризу. — Да, выглядишь ты именно так. После хорошей скачки наутро всегда как новенький — еще бы, с твоей-то тощей задницей. Ты бы просто отлично смотрелся, объезжая мой член. Да и я бы смотрелся неплохо у тебя между бедер. Когда Риз дрочит, обычно он делает это живой рукой. Потому что она мягкая, и теплая, и он может пачкать ее смазкой без необходимости тщательно ее оттирать после того, как закончит. Но то, как пощелкивают механические суставы, которыми управляет Джек, сводит его с ума. Заставляет поджиматься пальцы ног в дерьмовых ботинках, и по загривку течет пот, и Риз жмурится так сильно, что на обратной стороне век жарко вспыхивают звезды. — Мы будем отличной командой, детка. Только мы с тобой. И может быть — может быть — когда мы… когда я получу обратно свою компанию, я устрою сюрприз для тебя. Для нас. Риз кончает на последнем слоге — на этом «нас». Оно так по-блядски сладко тает во рту, пока сперма стекает сквозь пальцы прямо в брюки. Ему приходится сдавливать стоны, но Джек говорит, что хочет их услышать. И, когда придет день, и он снова обретет плоть и одолжит скелет, и перестанет быть горсткой нулей и единиц, он обязательно выяснит, как стоны Риза будут вибрировать на его барабанных перепонках. Джек управляет пальцами Риза, проскальзывает ими в его рот. Подхватывая их на язык, Риз слизывает свою клейкую горьковатую сперму. И металлический привкус возвращается. Как там это называется? Симулякр? Некая псевдо-вещь, более настоящая, чем-то, что она призвана отображать. Полноправная истина, а не бледное подобие. Кто-то старый, давно уже мертвый, сказал это. И все так и есть. Жизнь, сотканная из экранов, механизмов, полимеров и желания. Переплетение его и Джека. — Вот увидишь, детка, я переверну твой мир с ног на голову. И с этими словами Джек исчезает. Риз больше не может снова установить с ним связь. Он стонет в голос, отталкиваясь ладонями от крыши фургона. Устраивает опавший член в брюках и вздыхает, снова увидев белесое пятно. Прекрасно. Лучше некуда. Саша не акцентирует на этом внимание, даже если замечает. Ну разумеется, черт, она не может не заметить. Это очевидно. Но вместо того, чтобы задать вопрос, она закатывает глаза и отворачивается. Проходит еще минут десять до того, как она произносит что-то, поднимая взгляд от горы счетов, которые проглядывает снова и снова, словно ждет, что они умножатся прямо у нее в руках. — Уверен, что ни о чем не хочешь мне рассказать? — спрашивает она в сотый раз. Он чувствует трепет в горле. И вспышку напускной храбрости. — У меня есть план. Но у него нет плана. Нет вообще ничего, кроме привкуса старых монет во рту.