Когда из яви сочатся сны, Когда меняется фаза луны, Я выхожу из тени стены, Веселый и злой.
Полночь, чем не время для сказок? Томных разговоров, от которых сердце бьется как воробей, зажатый в латной перчатке. Ночь – самое время, чтобы открыть истинные чувства, сорвать маски вместе с кожей, выворачивая наизнанку всю сущность бытия, вскрывая гниющий нарыв лжи. Не важно, где и когда, но я всегда знаю, куда отправится твоя пьяная тушка, что желает найти приключения. Этот квартал знаком каждому и вот уже несколько месяцев служит мне единственным домом и пристанищем. Наверное, любовь к комфорту оказалась унаследована именно от тебя, иначе с чего простой крестьянской девке одеваться лишь в шелк? Я вижу, с какой периодичностью ты меняешь любовниц, стараясь забыть меня. Я знаю, я чувствую это, как и сейчас, когда ноздри щекочет запах надушенного женского тела, а щеки чувствуют дуновение от каждого фальшивого взмаха веером. Помнишь, ты говорил, что мне не идут эти куртуазные штучки? Ты был прав.Когда зеленым глаза горят И зеркала источают яд, Я десять улиц составлю в ряд Идя за тобой.
Сложно признаться, но мне здесь скучно. Вынужденная ждать твоего возвращения каждый день, я пытаюсь вышить портрет, но каждый раз ломаю иглы, вгоняя их под ногти, заливая белую рубаху своей кровью. А тебе не понять, от чего мне так плохо, ведь какое дело блистательному герцогу, который утром открывает сезон охоты до чувств деревенской дурочки, блуждающей по замку, чьи черные башни тянутся к голубому небу. Бескрайняя ткань, кажется, что стоит коснуться и обретешь крылья. Ах да, благодаря тебе мне они уже не нужны. Но все меняется, когда день сменяется ночью, а я могу безнаказанно покинуть свое пристанище, чтобы быть рядом. Невозможно просто так забыть твой голос и цвет печальных глаз. Невероятно прекратить чувствовать твой запах. Вот и в очередной раз на мостовой я вижу осколки зеркала, смешанные со стеклом. Ты же ненавидишь эти блестящие штуки, считая их творением дьявола. А быть может, просто не можешь смотреть на свое лицо, изуродованное потусторонним светом глаз и обезображенное оскалом. Эту картину ты видишь с самого детства. Я привыкла, уже даже не боюсь покрывать твои искусанные губы поцелуями, рискуя попробовать свою собственную кровь. Кстати, а ты знаешь какова на вкус моя?Твоя душа в моих руках Замрет как мышь в кошачьих лапах, Среди тумана не узнает меня. И ты на годы и века Забудешь вкус и цвет и запах, Того что есть в переплетениях дня.
Сколько уже времени длится это чувство? Год? Два? Пять? Десять лет? Ты уже забыл, это было просто – пара ночей в иностранном квартале в компании на все готовых девиц и ты уже забыл, как обворожительно моё тело в отблесках свечей. Можешь назвать меня шлюхой, куртизанкой, метрессой, любящей женой, но суть уже не отразишь. Да и есть ли смысл тратить время на ничего не значащие слова, когда ты словно невзначай касаешься моего бедра, едва прикрытого задравшейся юбкой платья? Просто не узнаешь свою бывшую любовь в этом пышном шелке. А потом уходишь, выбрав другую. Я знаю тебя слишком хорошо, Гилберт. И я буду приходить к тебе каждый вечер? А вот будешь ли ты ждать меня?Ты спишь и видишь меня во сне Я для тебя лишь тень на стене. Как неразумно тебе и мне не верить в силу дорог.
Каждый раз, подходя к перекрестку, ты трижды плюёшь через левое плечо, остерегаешься черных кошек, а любая женщина, посмевшая оказаться перед тобой с пустым ведром, может рассчитывать на сто ударов палкой. Ты перестал солить пищу, опасаясь ссор. И все, чтобы я не приходила к тебе, выкрикивая самое прекрасное на свете имя под окнами, умоляя тебя выглянуть. Твоя охрана не подпускает ни одну женщину к твоему замку – даже служанки вынуждены уходить с наступлением сумерек. Ведь ночь – моё время. Но я буду осторожной, ведь все равно приду к тебе, как и всегда. Каждую ночь, только для тебя.Когда я умер, ты был так рад. Ты думал, я не вернусь назад. Но я пробрался однажды В щель между строк Я взломал этот мир Как ржавый замок Я никогда не любил ворожить, Но иначе не мог.
Задаешься вопросом, почему я говорю в мужском роде? Увы, там, откуда я вернулась, как-то не принято задаваться вопросами различия пола – я с удовольствием оставлю это твоим ученикам, этим безмозглым юнцам, которые день-деньской твердят о превосходстве мужчин, а сами под вечер рады залезть под первую попавшуюся юбку. Я знаю это. Я поощряю. Я раньше не умела, но пришлось научиться, чтобы соответствовать новому статусу. А шелк не согревает кровь, что стынет, когда до меня доносится твой чудеснейший запах. Просто иду по следу.Когда я в камень скатаю шерсть, Тогда в крови загустеет месть И ты получишь дурную весть От ветра и птиц Но ты хозяин воды и травы, Ты не коснешься моей головы, А я взлечу в оперении совы, не видя границ.
Ты напуган. Как печально, ведь когда-то я любила тебя именно за храбрость, которую не пощадили годы разлуки. Черт подери тебя, Гилберт, но беззащитным ты нравишься мне гораздо больше. Думаешь, мне нужны твои милосердие и жалость? Ну же, заставь меня страдать, заставь почувствовать живой. Ведь только чужие слезы делают меня сильней, шаг за шагом приближая к выходу из этого ужасного мира. Я слежу за тобой. В каждом дуновение ветра, растрепывающего твой плащ, есть частичка меня. А в каждой капле воска, обжигающей кожу, есть мой поцелуй. Я есть твой охотничий нож, сорвавшийся и разрезавший руку. Я стрела, пробившая твою кольчугу. Я секира, что оставила шрам на твоем виске. Я есть в каждом язычнике, вызвавшем тебя на бой. Я есть в каждой куртизанке, которая утешит тебя в эту ночь, но не скроет от моего взгляда. Я слишком хорошо знаю тебя, Гилберт. Я это ты.Тебя оставив вспоминать, Как ты меня сжигал и вешал, Дитя Анема умирало смеясь. А я вернусь к тебе сказать, Ты предо мной изрядно грешен, Так искупи хотя бы малую часть.
Помнишь? Ты же помнишь, как собственноручно сдал меня собратьям по оружию, заботясь лишь о своей собственной безопасности. Святая Инквизиция. От этих слов кровь закипает в венах, а рот наполняется слюной, которую требуется сплюнуть под ноги. Ты же никогда не забудешь мое обнаженное тело, покрытое шрамами и ожогами, верно? Я буду рада. Я буду счастлива вновь примерить тиски, как и твоя невеста, что будет рада, примерить свадебные башмачки, которые я прислала ей в подарок. Ведь красный, это цвет радости и моих невыплаканных слез. Впрочем, я ведь тоже стала твоей женой? Старый грешник… Мы оказались связаны не в ту первую ночь. Не тогда, когда ты назвал меня своей невестой. Наши души стали едины в тот день, когда ты вместо кольца забрал мой левый глаз, пронзив его раскаленным прутом, а лучшим ожерельем стала веревка, которая на следующий день опутала шею. Но я не виню тебя, сложно злиться на того, кого любишь. А ты всегда любил изумруды.Ты спишь и видишь меня во сне Я для тебя лишь тень на стене. Я прячусь в воздухе и луне, Лечу как тонкий листок.
Ха-ха, мне смешно видеть, как твоё очередное увлечение брезгливо морщит губы, едва заслышав мое имя, которые ты так отчетливо произносишь по ночам. Елизавета. Лизхен. Лиззи. Твоя. Только твоя. И так приятно знать, что вскоре и она познает мою участь гореть заживо. Я первая, но не единственная. И я не сгорю. Но ведь ты хочешь этого? Ты наркотик, ввергающий меня в безумие. Спроси, ну же спроси, узнай, как приятно раздирать свою плоть до мяса и костей, расплескивая собственную кровь, разрисовывая ей эти жалкие серые стены, на каждой из которой твое имя. Должно быть, во мне попал художник, жаль, но это уже не узнать.И мне нисколько меня не жаль, В моей крови закипает сталь В моей душе скалят зубы страсть и порок. Огонь танцует стаей пестрых сорок. Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог.
Да Гилберт, твоими стараниями я мертва. Меня нет. Лишь только звук твоего сердца и запах крови заставляет меня скитаться по этой земле, наблюдая за тобой. Я уже не уверена в том, что являюсь призраком – мои останки давно унесла река, я не знаю, где то место, которое могу назвать своим пристанищем. Я не хотела, но ты заставил. Зависима! Слышишь?! Твое лицо преследует меня. Днем, ночью, даже когда я не чувствую твоего запаха, разум покидает меня, заставляя делать все возможное, чтобы приблизится к тебе. Кровью всех женщин, которых ты удостоил ночи, я вывожу имена на серых стенах этих домов, пока ты отсиживаешься в замке, защищенный армией слуг. Да и они мне не помеха. Границ больше нет – Бог отвернулся от тебя.Когда останемся мы вдвоем, Меня не уверит спасение твое, Но на два голоса мы пропоем отходную тебе.
Почему ты так уверен, что толстые стены замка и титул герцога удержат меня от возвращения? Гилберт Байльдшмидт, ответь мне, почему ты недооцениваешь меня? Любимый? Любимый, почему ты считаешь, что твои льстивые речи, смешанные с молитвами удержат меня? Почему ты чертишь меловой круг, словно надеясь удержать меня за пределами твоей постели? А ведь он такой же белый, как и обрывки рубахи, что дороже мне всех свадебных платьев? Ведь ты помнишь, как сам сорвал её с меня, покрывая поцелуями плечи, а тело синяками и ранами, из которых текла кровь, оставившая безобразные пятна.Узнай меня по сиянию глаз, Ведь ты меня убивал не раз. Но только время Подводит нас к моей ворожбе.
Почему ты не помнишь меня? Гилберт, загляни в мои глаза, заметь их изумрудный блеск и подумай о деревенской простушке Лиззи, которую однажды удостоил своем вниманием? Умоляю, вспомни о том, как любил меня, как предал. Я не хотела, но вынуждена закрыть наш счет, ведь ты сам сделал меня ведьмой. Тебя всегда пугали мои зеленые глаза.Опавших листьев карнавал, Улыбка шпаги, так небрежно, Дитя Анема не прощает обид. Ты в западню мою попал, твоя расплата неизбежна, Ты знаешь это, значит будешь убит.
Мне не страшно, когда ты вытягиваешь из ножен свой меч, используя его как крест, призванный прогнать злого духа. Но я не призрак. Уже нет. Среди нас единственное порождение ада это ты, чудовище, забравшее мою душу в преисподнюю. Но увы, вторая попытка изгнать демона не удастся – во мне больше нет святой крупицы, так же как и сил, чтобы противиться твоему зову. Гилберт, ведь ты сам когда-то научил меня пользоваться мечом, поэтому я с легкостью парирую все твои удары, отвечая таким знакомыми движениями. Удивлен? Испуган? Узнал? Да, это я, твоя совесть, принявшая облик невинной жертвы, которую принес ты. Я неизменна и вечна. Я твоя первая капля, что перевесила чашу весов. А это значит, что близка твоя смерть. Нужно оплатить счет.Я никогда не хотел убивать, но иначе не мог.
-Г..Гил…Гилберт... Я люблю тебя, - с омертвевших губ сорвалось тихое признание, холодным ветром коснувшееся его уха. В спальне герцога были двое - бывший инквизитор, чьи волосы за долгие годы несколько подернулись сединой, и прекрасная мертвая женщина, ставшая его первой ведьмой. Невинная жертва страсти, готовая пойти ради любви на всё. Даже в петлю, но не сгореть на костре. Однако ведьмами становятся лишь от горя и страданий, не в силах найти счастье и внутренний свет. А её покоем был он, человек, любовь к которому сердце хранило всю жизнь, и даже после неё. Гилберт Байльшмидт стал тем светом в окошке, который не смогла потушить даже река, унесшая тело казненной ведьмы, вынуждая ждать своего любимого у врат смерти. Вечно. Ведь любовь есть спасение.