Всё, что натворил, исправить

…Его Величество Фердинанд Второй, Её Величество Катарина и Его Высокопреосвященство Сильвестр в окружении придворных восседали на крытой галерее… Ричард потряс головой, пошатнувшись и едва не упав. Катарина? Катари… Голова опять закружилась, герольд вещал что-то торжественное, но Ричард не слышал его. Перед внутренним взором стоял Лабиринт. «Тот, кто чужие жизни жить пытался и в верности войскам обоим клялся, тот должен всё, что натворил, исправить, один лишь путь для жизни выбирая». Странное мелькание теней вокруг, оно кружит, тянет, разрывает, но милосердная тьма их отгоняет. — …Ричард, тебе плохо? — тихо, краем губ, спросил Иоганн. Он смог лишь покачать головой. Его мутило. К тому же ныла рука… Рука?! Ричард обнаружил, что перчатка немилосердно давит, ну ещё бы, злополучная крыса! И лишь в этот момент осознал, что произошедшее ему не приснилось. «Один лишь путь для жизни выбирая» — обреченно подумал он, глядя на скучающего на галерее Алву. Сейчас не верилось, что этот человек способен взять в оруженосцы его. Хотя в то, что второй раз переживаешь одни и те же события, не верилось еще больше. Поэтому Ричард не удивился, когда с галереи прозвучал ленивый голос: — Я, герцог Алва, Первый Маршал Талига, принимаю вашу службу. Намного труднее было сдерживать идиотскую улыбку — ситуация казалась Ричарду совершенно невозможной. Он поднялся по устланным коврами ступеням, произнес клятву, спотыкаясь на каждом втором слове. «В верности войскам обоим клялся». Дурацкий стишок, но засел накрепко! Алва протянул для поцелуя ухоженную руку. Ту самую руку, которая держала шпагу, убившую Эгмонта Окделла. Ту самую руку, которая трепала по волосам после удачного выстрела. Ту самую руку, которая держала бокал с отравленным вином. Ричард зажмурился. Воображение с готовностью подбросило еще парочку картин с участием той самой руки. Неловко клюнув едва уловимо пахнущую благовониями кожу, он занял место за креслом Алвы. Клятва… Та самая клятва, нарушив которую в день отравления собственного эра, он утратил и частицу себя. Нет, холодная кровь, медленно сводившая с ума, ничуть его не оправдывает. Она лишь наводила увеличительное стекло на чудовищ в его же сердце. Но насколько же проще без этой текущей по жилам смерти, насколько легче дышится. Штанцлер явно пытался поймать его взгляд, но Ричард предпочел оставить выстраивание линии поведения с этим человеком на потом. Позже, когда в голове перестанет звенеть столкновение двух реальностей. …Тени, вокруг тени, они подбираются, голодные, кровожадные, жаждущие растерзать. Он не понимает ничего, пытается убежать, но движения замедленные, словно под водой. «Ты убил меня» — Катарина протягивает окровавленные ладони, улыбается, между жемчужными зубками подергивается раздвоенный язык. «Ты предал меня» — Альдо бледен до синевы. Ричард спотыкается, падает — медленно, будто сквозь желе. «Кто клялся кровью, кровь свою потратил, нарушил он по воле труса клятву, и в кровь живую вплелся смерти запах, так да очистится же кровь от страха!» Кажется, что слышишь это всем телом, не ушами. Голос, величественный и грозный, наполняет все вокруг. Тени вздрагивают, начинают таять. В ушах звенит, из носа идет кровь — какая кровь, разве он не умер? Ричард пытается кричать — но не может, не может даже вдохнуть. Вокруг тьма, но она кажется менее враждебной, чем тени… Вечером Ричард с уже перевязанной рукой (— Что у вас с рукой? Снимите перчатку!) сидел на кровати в своей новой-старой комнате. Голова по-прежнему кружилась, но теперь хотя бы от боли, а не от каких-нибудь очередных мистических причин. Тянуло найти Алву и объясниться. Но что ему сказать? Впрочем, Алва рассмеется в лицо, что бы ему ни сказали. В любом случае, объясняться рано. Алва — этот Алва — еще ничего не знает о Ричарде. Да и Ричард еще не сделал ничего такого, о чем Алва должен знать. Ох. И должен ни в коем случае не сделать. Он получил второй шанс и обязан все изменить. …Тьма тянется к Ричарду, и перед ним выступает величественная фигура с мечом. Клинок вонзается в сердце, но боли нет, лишь неожиданное облегчение, и все вокруг становится необычайно четким — будто с глаз сорвана пелена. «Кто присягал и клятву преступил, отмечен пустотой тотчас же был. Чтобы прозреть, ты испытаешь боль и заново свою исполнишь роль». Меч с трудом покидает рану, и тогда появляется кровь, тогда появляется боль. Но эта боль приносит облегчение — это кровь, вытекая, уносит с собой туман и тошноту… Четыре дня нового оруженосца Монсеньора никто не трогал. На пятый день Ричард оделся и спустился к конюшне, не дожидаясь, пока Алва пришлет за ним пажа. Тень удивления на лице Алвы того стоила: — Юноша, это надорская методика? Постись, и откроются тебе мысли ближнего твоего? Ну что ж, вам бы следовало посидеть дома еще пару дней, но по этикету на день рождения королевы я должен явиться в сопровождении оруженосца. — Слушаю Монсеньора, — пробормотал Ричард, забираясь на Баловника. Украдкой погладил шею коня. Реальность снова поплыла, и правую руку пришлось сжать в кулак: боль несколько отрезвила мысли. Дорогой он озирался по сторонам. Нельзя не признать, Оллария выигрывала в сравнении с Раканой. Никакого тягостного ощущения за спиной. В будуар королевы за Алвой он не последовал — и так знал, что там увидит, и никакого удовольствия от этого не испытывал. Вместо этого остался в приемной среди разряженных фрейлин. Те сбились в стайку и явно шептались о нем. Ричард поежился, вспомнив, как фрейлины точно так же шептались после позорной драки с Айрис. Нет, этого допустить нельзя. Никак. Выйдя из-за белого, расшитого алым, занавеса, Алва окинул оруженосца взглядом, в котором теплилось одобрение, но промолчал. После официальной части торжества Ричард бросил взгляд на слегка удивленного Штанцлера и поехал домой. Он и так знал, что скажет ему «эр Август». Через несколько дней Ричард не выдержал. Собрался с духом, вытолкал себя из комнаты, где отсиживался, думая, что делать, и прошел к кабинету Алвы. Из-за двери слышались гитарные переборы. — Я приношу венки К подножию горы, Шаги твои легки Были до поры… Воспрянувшая было решимость вновь затаилась. Ричард выдохнул и постучал. Музыка оборвалась на середине такта. — Войдите. Изо всех сил стараясь не спотыкаться, Ричард открыл дверь и переступил порог. Алва уже отложил гитару и, скрестив руки на груди, насмешливо смотрел на визитера. — Монсеньор, я… — Налейте мне из той бутылки. Ну и себе тоже, и садитесь. Вы опять заболели? — Да! То есть, нет. То есть… Монсеньор, я хочу, чтобы вы учили меня фехтованию, ведь я ваш оруженосец, а я живу здесь и ничего не делаю. После этой фразы перенести взгляд Алвы было уже как-то проще. — Ричард, вы меня приятно удивляете. Признаться, я рассчитывал, что новое, гм, приобретение будет вызывать больше хлопот. Фамильная честь и все такое. Неужели вы не унаследовали надорский гонор? Ричард сглотнул, едва сдержавшись. «Он хочет тебя оскорбить» «А ты хотел его убить» «В верности войскам обоим клялся». Насколько же легче слушать его колкости после того, как прошел Лабиринт и понимаешь, что это — не самое страшное. — Я предпочитаю, — хрипло начал он, сам не узнавая своего голоса, откашлялся и продолжил, — я предпочитаю быть последовательным. Я произнес клятву. Честь герцога Алвы — моя честь, — он запнулся и покраснел, — на эти три года. Тот усмехнулся, покачал головой. — Хорошо, юноша, будут вам тренировки. — …Ричард, неужели в Надоре перестали скупиться на приличных учителей фехтования? Вы начали продавать моль в оптовых объемах? — Алва опустил шпагу и вытер лоб. Ричард счел этот жест признанием своих фехтовальных успехов и даже не стал реагировать на колкость. Он уже привык к абсурдности ситуации — Алва проверяет то, как оруженосец выучит его уроки в будущем… или в прошлом? Они профехтовали все утро. Алва, конечно же, делал замечания, но их было мало. Так что Ричард, сам от себя не ожидая, счастливо улыбнулся, вбрасывая шпагу в ножны: — Спасибо. — Мир перевернулся. Окделл искренне благодарит Алву, — хмыкнул тот и походя взъерошил волосы Ричарда левой рукой. В глазах защипало, как тогда, у пушки, и Ричард окончательно осознал, что мир перевернулся. Сейчас казалось странным, что вообще происходило все то, что происходило. Ричард сидел в библиотеке своего эра над очередным увесистым фолиантом — в конце концов, в прошлой реальности Алва сам предложил ему пользоваться книгами, после этого было не страшно спросить разрешения и в этой. Алва был верен себе — иронично уставился на своего оруженосца, но позволил. Теперь он упрямо продирался через термины научного труда, своей заумностью напоминающего стиль речи Придда. После сотни страниц дело пошло легче, нежные лучики солнца, проникающие сквозь тяжелые шторы, перестали отвлекать. Пожалуй, кроме Алвы только у Приддов еще мог бы найтись настолько подробный трактат по древнегальтарскому праву. Ричард и сам себе не смог бы ответить, что заставляет его забивать голову припорошенной пылью юриспруденцией. Не смог бы? Или скорее не хотел бы? Он нахмурился, прикрыл глаза. Память услужливо выдала зал суда, Алву в цепях, мэтра Инголса… «Виновен». — Я не хотел, — безнадежно пробормотал Ричард воображаемому Алве. Тот, разумеется, не ответил. Ричард сам не знал, хочет он получить ответ или нет. «Один лишь путь для жизни выбирая». Какой? Как не ошибиться и на этот раз, если не знаешь, в чем именно ошибся в прошлый? И зависят ли от него и вправду чужие судьбы? Ведь они не зависели и в прошлом будущем. Алва не умер от яда, не был казнен, не сбежал с Приддом… А еще не выжили Айрис и Альдо. Ричард собрался с духом, поставил том на место и, украдкой поправив волосы, пошел к кабинету Алвы. Там было тихо, но это еще ничего не значило. Ричард с тоской покосился на дверь, дважды занес руку, не решаясь постучать, вздохнул, одернул камзол, и тут дверь распахнулась. — Вы решили стоять тут в карауле? Это вы вычитали новую обязанность оруженосца в очередном заплесневелом кодексе? Похвально, но не стоит, — объявил Алва, возвращаясь в свое кресло. — Заходите. Ричард неловко кивнул, закрывая за собой дверь. Прошел к столу, остановился. — Ну же. Я слушаю. — насмешливый взгляд из-под длинных ресниц. — Монсеньор, я хочу просить вас кое о чем. — Ричард облизнул губы. — У меня есть сестра… Точнее, три. — Поздравляю. — Алва одобрительно кивнул. — Старшая из них, Айрис… — Ричард запнулся, нахмурился, напоминая себе, что речь идет о жизни сестры, и поэтому можно потерпеть грядущие колкости. — Она болеет. Алва приподнял бровь: — Вы хотите поехать навестить хворую родственницу? — Нет! Я… она не настолько болеет! Ей вреден надорский климат. Но при этом она образованная девушка. И красивая, — зачем-то добавил Ричард, — если бы она смогла стать фрейлиной королевы… — Браво, — присвистнул Алва, — великолепнейшая просьба. Пристроить ко двору девицу Окделл. — Вам ничего не стоило сделать своим оруженосцем Окделла, так какая разница? — неожиданно для самого себя выпалил Ричард. — Я… я объясню. Наша мать… Она… в общем, Айрис с детства помолвлена с Альдо Раканом. Матушка никогда не позволит разорвать помолвку, если Айрис останется в Надоре. А он не лю… не будет любить ее. И она будет его ненавидеть. Вот, — он опустил голову, остатков его пыла хватило лишь на то, чтобы пробормотать: — Мне больше не к кому обратиться. — Вот как? — Алва встал, подошел к нему и указательным пальцем приподнял его подбородок. — Как интересно. Вы, юноша, как я вижу, прямо-таки насаждаете вокруг себя мотивы из Дидериха. Ну что ж. Посмотрим, что с этим можно сделать. Только вы будете должны мне разговор. — Слушаю Монсеньора! — промямлил Ричард, едва находя в себе силы, чтобы отстраниться. Он слишком хорошо знал Алву, чтобы строить версии по поводу темы предстоящего разговора — все равно его воображение никогда не угналось бы за воображением Ворона. Этой встречи Ричард ждал с некоторым трепетом, сам не знал, хочет ли он, чтобы она произошла. Среди теней, что ослепляли и кружили ему голову в Лабиринте, была и Катари… Либо его представление о ней. Ричард бессильно уткнулся в теплую шею уютно фыркнувшего Баловника. Он никогда не видел людей за их поступками, он разговаривал с придуманными образами… Пожалуй, один только конь был тем, кем казался. — Дор Ричард, вам нехорошо? — участливо окликнул его Пако. — Н-нет. Все в порядке, — он сделал над собой усилие, улыбнулся, — мой конь, конечно, не такой красавец, как Моро, — а он сам не такой красавец, как Алва, — но мы с ним тоже дружим. Пако понимающе кивнул, деликатно покинул конюшню, оставив «молодого дора» наедине с Баловником. — Это все странно, правда? — шепнул Ричард в жесткую гриву. Он никогда не думал, что способен… что вообще способен. В его не такой уж длинной жизни было слишком много святого Алана и почти святого отца. «Я герцог, я глава рода, я должен, я могу…» — похоже, он успешно заморочил голову самому себе, не давая прислушаться к червячку по имени «да кто я такой в сравнении с Аланом и Эгмонтом». Матушка — что бы он ни говорил о ней — всегда хотела видеть его достойным. Неважно, достойным чего. Просто достойным. И Ричард, сминая на своем пути все барьеры, рвался к этому мифическому достоинству. «Разве это была твоя жизнь?» — строго вопросила величественная фигура, отмахиваясь от теней, словно от мошек. И он кричал, зажав уши, зажмурившись, но все равно видя и слыша Лита. Зачем Лит оставил ему память о произошедшем там? Как можно жить по-прежнему, когда тебя словно вывернули наизнанку, вытряхнули все твои мысли, вплоть до самых потаенных, заставили их слушать целую вечность — в Лабиринте нет времени, есть только Сейчас. Хотя как раз жить по-прежнему и нельзя. «Должен все, что натворил, исправить». — Нам с тобой пора, кансилльер уже ждет, — Ричард встряхнулся, забрался в седло и выехал из конюшни. В этом настоящем аудиенция была так же назначена в аббатстве Святой Октавии. Ричард неосознанно потер глаза жестом своего эра. Он знал, что увидит, и боялся этого, не зная, как наложится нынешняя Катарина на букет прежних чувств. Прекрасная Катарина сидела среди цветущих акаций, вуаль, хоть и темная, была тонкой и позволяла разглядеть изгиб шеи, нежный завиток за ушком, само ушко, сережку в нем… Ричард прикрыл глаза. Беременная женщина с томиком Веннена. «Все, что натворил, исправить». Видение отхлынуло, вокруг царил безмятежный солнечный день. Ричард покашлял, пошуршал кустами. Королева вздрогнула, легкая вуаль спорхнула на скамью, а затем на землю. Тут вздрогнул уже Ричард, вуаль, упавшая прямо перед носом Моро, захрипевший, в хлопьях пены, конь, золотоволосый всадник… выстрел Эпинэ… — Герцог Окделл! — голосок вовремя вытащил его в реальность. — Ваше Величество, вы желали меня видеть? — Да-да, садитесь, прошу вас, — Катарина подвинулась, неопределенно взмахнула ухоженной ручкой. Ничего не оставалось, кроме как повиноваться. — Благодарю вас, Ваше Величество. Он и так знает, что она расскажет. «Зачем, зачем?!» — беспомощно спрашивал он Лита в Лабиринте. Спрашивал не только о рассказах Катари, но и о Штанцлере, Алве, Альдо… Ведь не могли же они преследовать цель исключительно заморочить ему голову! Ответ был неизменным: «ты должен разобраться сам». Ну что ж, по крайней мере, предполагается, что он способен разобраться. Катарина щебетала о Джастине Придде, а Ричард поймал себя на том, что пытается представить злополучную картину. К щекам прилила кровь. — О, — королева осеклась, — если хотите, поговорим о чем-нибудь другом… Дикон… можно, я буду так вас называть?.. А вы зовите меня Катари… да, Катари… разумеется, когда мы одни… — Ваше Величество, — твердо ответил Ричард, встряхнувшись, — я — всего лишь сын мятежника. Вы и так подвергаете себя опасности, встречаясь со мной. Ему самому было странно, что на сей раз чары королевы на него не действовали. — Реджинальд, давай, мы все-таки не пойдем в «Весенний цветок»? Тот посмотрел удивленно: — Почему? Там хорошая кухня, и недорого. Ричард вздохнул. Судьбе перестали нравиться его попытки свернуть с прежнего пути. Вот и Наль, даром, что покладистый, уперся. — У меня дурное предчувствие. — Ладно, — нехотя уступил Наль, — идем в «Бойкого барашка». Ричард кивнул, направился за кузеном. Он совершенно не желал затевать ссору с Колиньяром. По прошествии времени эта дуэль казалась ему просто трагифарсом — вызвать вызвал, а тут приехал добрый Алва (уже от одного этого словосочетания пахнет комедией дурного пошиба) и спас дурака оруженосца, попутно прикончив главного обидчика. Несерьезно, почтенные эры. Вот застать Колиньяра одного и победить на дуэли самостоятельно — куда ни шло. А так — ну ни дать ни взять загребание жара чужими руками в Штанцлеровском духе. За этими размышлениями Ричард не заметил, как они добрались до таверны. Скрипнула тяжелая дверь, выпуская на улицу облако аппетитнейших ароматов. Кузены заняли стол поближе к двери, ведущей в кухню, Наль сделал заказ, Ричард рассеянно попросил себе то же самое. Есть он не слишком хотел, его больше занимало, относилась ли все-таки, по мнению Лита, «дуэль» с Колиньяром к категории «должен все, что натворил, исправить». Мда, так недолго стать пресловутым морским огурцом, который не ошибается просто потому, что ничего не делает. Словно в ответ на мысли Ричарда, дверь скрипнула, впуская легкую на помине компанию. Ричард криво улыбнулся. Нет, это решительно судьба. Главное — вести себя достойно и не нарываться первым. Хотя очень трудно будет держать себя в руках, заранее зная, что услышишь… Ричард напрягся, куснул губу. — Кого я вижу, это же Окделл! — насмешливо протянули за спиной. — Неужели Алва выпустил его-таки? — Ну, надо же Алве когда-нибудь уделять время и службе короне! Наль тоже заметно напрягшийся, шепнул: — Хочешь, уйдем? — Нет, — коротко бросил Ричард, — не переживай. Вот наш заказ несут. Эстебан перехватил брошенный на трактирщика взгляд: — Приветствую вас, сударь! Ну что, уже позируете для новой картины? Или вашему, кхм, господину, запретила это королева? «Нет, видимо, это исправлять не стоит», — с каким-то затаенным бешенством подумал Ричард. В глазах поплыло, и, как и в прошлой жизни, он словно увидел себя со стороны. В два шага оказался рядом с Колиньяром и смачно ударил его в нос, прошипев «честь герцога Алвы — моя честь». На сей раз Ричард не стал писать никакого завещания. Даже не потому, что надеялся на приезд Алвы — просто понимал, что умного не напишет, а оставлять исписанные глупостями черновики — зачем? Кроме того, он рассчитывал справиться с Эстебаном сотоварищи и самостоятельно. В той, прошлой жизни Колиньяр фехтовал намного лучше. Теперь же обогатившийся самым разнообразным опытом, включая уроки Алвы, Ричард понимал, что сумеет если не превзойти Эстебана, то ответить ему на равных. А если все семеро вздумают нападать разом, то и несогласованность действий врага он сумеет обратить себе на пользу… Врага? Ричард куснул губу, потеребил перчатку. С каких пор Колиньяр и его бездельники-друзья стали зваться таким пафосным словом? Враг — это, например, Дриксен. А Колиньяр — шавка, которая не может укусить Первого Маршала, вот и потявкивает на его оруженосца. «Прекрати», — оборвал себя Ричард. — «Он завтра умрёт». Дом он покинул тихонько, еще затемно, чтобы прийти первым. Серое унылое небо давило на плечи, словно готовилось оплакать тех, кого с дуэли вынесут. Ричард встряхнулся, зашагал быстрее, зябко ёжась. К Нохе он подошел почти одновременно с компанией противников, вызывающе посмотрел в глаза Колиньяру, перехватывая инициативу: — Доброе утро, господа. Ну что, я вижу, все в сборе? Может, желаете принести извинения, пока, кроме одного любопытного носа, не пострадали другие части тела? Эстебан немедленно вскипел: — Мы ещё посмотрим, чьи и какие части тела пострадают, особенно ненужные тому, кто ложится под другого мужчину! Не дожидаясь реплик прочих, Ричард атаковал. Эстебан ожидал выпада в грудь, но в последний момент Ричард повел шпагу выше. На щеке противника заалела царапина. К чести последнего, следовало заметить, что Колиньяр не был обескуражен, а лишь заявил, что хлестать по щекам — прерогатива дам. Ричард не отреагировал — его атаковали сразу трое, и требовалось не терять сосредоточенности, чтобы разоружить хотя бы одного из них. Ему это удалось, шпага Северина, звякнув, упала наземь, и в этот же момент появился Алва. — Браво, юноша, мои уроки не прошли даром, — проронил он, спешиваясь. — Монсеньор, — Ричард невозмутимо поклонился, пряча улыбку — он был польщен, что Алва оценил его фехтовальные успехи. По лицу Эстебана было заметно, что подход тяжелой артиллерии его не радует. — Ваши друзья на радостях онемели? Или это грабители? А где, в таком случае, маски? — Это была дуэль, Монсеньор, — чинно отрапортовал Ричард. — Роскошно. Вы все больше меня удивляете. Почему семеро? Почему не целый кавалерийский полк? Ричард, чем вы умудрились оскорбить этих господ, что они так жаждут вас убить? Длинноволосый юноша из свиты Колиньяра засопел, явно желая что-то сказать, но не решаясь. Северин оказался смелее: — Это он нас вызвал! — Боюсь представить причину. — Я с готовностью назову вам эту причину, монсеньор, — заставил себя выдавить Ричард, — но не здесь, ибо здесь это неуместно. — Судя по тому, что вы заговорили, как епископ, вы уверены, что сможете отправить к праотцам всех семерых. Напомните мне, чтобы я поговорил с вами о самонадеянности. А где же ваш секундант? Право же, Ричард, ваш богоугодный надорский аскетизм неуместен в таком вопросе… Ладно, — Алва изящно-небрежным движением сбросил плащ, обнажил шпагу, — согласно дуэльному кодексу, любой дворянин, став свидетелем неравного боя, обязан поддержать слабейшего. — Монсеньор, благодарю вас, но я бы справился и сам. — Молчать. В позицию, господа. Всё закончилось очень быстро — исход дуэли, в которой участвует Первый Маршал, предрешен ещё до её начала. Алва вскочил на Моро, протянул оруженосцу руку: — Садитесь. Ричард послушался, взобрался на коня позади Алвы, стараясь не думать, как это выглядит со стороны. Как он узнал? Почему примчался на помощь? Спрашивать не хотелось — с Алвы станется высказаться в духе «не люблю, когда портят моё имущество». — Благодарю за помощь, Монсеньор, — чопорно объявил Ричард вместо этого. — Не могу не разделять ваших чувств — мне и самому хотелось прикончить этого щенка, но в следующий раз разделывайтесь с врагами в розницу. — Монсеньор! Они… они сказали такое, что вы бы тоже решили оптом… — Ричард поёжился. Алва хмыкнул: — Они сказали, что вы мой любовник. — Они задели вашу честь! — Для Окделла вы потрясающе логично последовательны. Вы должны мне уже два разговора, юноша… Если, конечно, следующей моей услугой вам не будет пропихивание в кардиналы вашего надорского священника. Хм, признаться, я считал, что Люди Чести отрицают наличие у меня этой самой чести. — Я поклялся, — твёрдо напомнил Ричард. Алва не ответил, лишь пришпорил коня. По его спине было сложно понять, о чём он думает. Хотя какая разница… Разница есть, внезапно понял Ричард. Кардинал сидел в кресле с неизменной чашечкой шадди. Увидев Алву, он поприветствовал того кивком, закрыл чёрную сафьяновую папку и тяжело откинулся на спинку кресла. — Всё развлекаетесь? — Как я мог подумать, что вы не в курсе, — усмехнулся Алва, скрестив руки на груди. — Ваша новая игрушка настолько забавляет вас, что вы даже вступаетесь за него на дуэли? Алва пожал плечами и ответил в тон: — Вас настолько огорчает смерть молодого Колиньяра? Вы хотели видеть меня для этого? Будете отечески рассуждать о ценности человеческой жизни, как подобает пастырю? Вот как с ним можно разговаривать? — Садитесь, герцог. Я хотел поговорить с вами о грядущем Совете Меча. Из Варасты пришли дурные вести. Войны не избежать. — Ваше Высокопреосвященство, откуда в вашем голосе такой надлом, достойный, по меньшей мере, Штанцлера? — Судя по тому, что в вашем голосе оного нет, вы уже знаете, что будете делать, — проворчал Сильвестр. — Разумеется, нет. Но если потребуется, я что-нибудь придумаю, не сомневайтесь. — Вы собираетесь брать с собой вашего оруженосца? — Почему бы и нет? — Мои люди сообщают, что Мирабелла вознамерилась непременно вызвать сына домой. — Пусть решает сам, — равнодушно сообщил Алва, — захочет ехать — препятствовать не стану. Но что-то мне подсказывает, что он предпочтёт войну. Сильвестр усмехнулся: — Этому замку кто угодно предпочтёт войну. Я слышал, вы хлопочете о выписке патента фрейлины для старшей из девиц Окделл? С каких пор вы начали заботиться о девицах? — Меня весьма трогательно просил об этом упомянутый вами оруженосец. Он привёл убедительные аргументы. И, в конце концов, это забавно… Не смотрите на меня так, я не исполнился благодати. Просто этот экземпляр приятно меня удивляет. Признаться, я не ожидал, что Окделл, да ещё и такой, хм, юный, будет так сдержан. То есть, когда этот забавный молодой человек думает, что его не видят, то немедленно углубляется в какие-то раздумья, но, по крайней мере, держит свои метания при себе. Неплохо фехтует и изъявляет желание учиться, просил разрешения пользоваться моей библиотекой. В общем, не так уж мне не повезло. — В ваших устах это практически похвала, — протянул Сильвестр, теребя наперсный знак, — удивить вас ещё раз? Алва хмыкнул, покачал головой: — Боюсь представить, чем. — Её трепетное Величество дала вашему оруженосцу аудиенцию, в результате которой он не был очарован. — Силён, — оценил Алва, — ну что ж, я так понимаю, увидимся на Совете Меча? В таком случае разрешите откланяться. Как давать советы своему эру? Как объяснить ему, откуда знаешь, какие события в будущем к чему приведут? Ричард мерил шагами свою комнату, пытаясь убедить себя, что Алва выиграл множество войн без помощи сопливых оруженосцев, и лезть в стратегические замыслы Первого Маршала совершенно не стоит. Но всё равно хочется быть полезным. Он сел на край кровати, потёр лоб. Ну вот, ты это себе сказал. «Хочется быть полезным». Алве? Не ты ли два года назад верил, что посвятишь себя делу Раканов? Ну и что, что это была другая жизнь? Что изменилось? Разве что направление, в котором смотришь… Алва может быть хоть четырежды мерзавцем, но он — лучший полководец Золотых Земель и действует во славу Талига. И он-то уж точно «один лишь путь для жизни выбирает». Ричард встряхнулся. Ну вот, он спорит сам с собой, пытаясь оправдать перед собой же Алву. «Какая тебе разница в ближайшие два с половиной года, мерзавец ли он? Ты поклялся, точка» Решено. Надо идти. В конце концов, он и так задолжал герцогу два разговора. Правда, не получится ли опять, что разговор поведет Ричард? За дверью кабинета надрывно звенели струны, голос вплетался в мелодию, еще более завораживая, перехватывая дыхание слушателя. Ричард остановился около приоткрытой двери, оперся о косяк, опустив голову. Алва поёт для себя. Ему не перед кем притворяться… да и он-то уж наверняка никогда не притворяется. Тот, в ком не осталось ничего человеческого, не может так петь, вдруг подумал Ричард. — Заходи, — мелодия вдруг оборвалась — хозяин прикрыл струны ладонью, — налей мне, и себе тоже, и садись. Ричард послушно кивнул, прошел к стоящей на полу ещё полной бутылке, налил в два кубка, тихо сел. Алва отпил из своего кубка и, казалось, забыл о присутствии оруженосца. Ричард тихо слушал звуки почти незнакомого языка, песни, в которых так и слышался треск костра, шум волн, предсмертные хрипы толчками выливающейся из раны крови… Это было похоже на волшебство. Но волшебство очень человеческое, а не пугающее величие Стихий… «Я восхищаюсь Алвой», — обреченно подумал он. Сердце сжалось, но тут же отпустило — ну что ж, по крайней мере, он решился признаться в этом самому себе. — Пей, — велел тот, поймав его взгляд и отложив гитару. Ричард послушно пригубил вино. — Напомни мне, чтобы я научил тебя хоть немножко следить за лицом. Не буду спрашивать, о чём ты сейчас думал, ведь ты все равно не ответишь, но… — Отвечу, — храбро выпалил Ричард, пока не ушла решимость, — я думал, что… «…Леворукий, нельзя говорить про войну, ведь о ней сообщат только завтра!» — сообразил Ричард в последний момент. — …Что вы хорошо поёте! — поспешил он добавить второе, что пришло в голову. От усмешки Алвы хотелось провалиться сквозь землю. — Комплименты своему эру тоже входят в свод правил поведения образцового оруженосца? Ричард, вы не умеете врать. — Я не вру, — вспыхнул он, — я… я не понимал язык, но слушал и думал о юге. — Ладно, — настроение Алвы менялось стремительно, — идите спать. Завтра рано вставать, я беру вас на Совет Меча. Ричард уныло вертел в руках письмо, не решаясь распечатывать. И ведь знал, что это письмо придет, но был так счастлив, что попал аж на Совет Меча! Его попытались не пропустить, но Алва смерил самозваных блюстителей порядка таким взглядом, словно окатил кипятком. Конечно, в течение Совета Ричард проторчал за креслом Алвы, тихий и незаметный, как предмет мебели, так что вскоре на него перестали обращать внимание. Ричард сел на край кровати, подпер щеку кулаком. Он не видел мать со своей прошлой жизни. И не похоже, что увидит в ближайшие месяцы. Как ни стыдно об этом думать — в Надор не тянет. Может, это тоже надо исправить? Может, он должен уделять матушке и сёстрам больше внимания? Но как тут уделишь внимание, будучи чуть ли не приклеенным к персоне Первого Маршала? Смотры войск, вопросы снабжения, королевские приказы и ещё раз смотры войск… Это, конечно, безумно интересно, но Ричард не настолько двужилен, как его эр. Вот и сейчас хочется рухнуть пластом и не шевелиться до утра… а не читать письма из Надора. Дверь открылась без стука: — Ричард, если вы… Дик? — Монсеньор, — вяло отозвался Ричард, поерзав на кровати, что, видимо, символизировало приветствие. — Устал? — тон Алвы совершенно непривычный, Ричард даже не сразу понял, в чем дело. В вопросе нет иронии. — Нет, Монсеньор. То есть… устал, но готов служить Талигу и его Первому Маршалу. Если очень требуется. — последние слова невольно прозвучали жалобно. Алва усмехнулся: — Я хотел показать тебе презабавнейшую карту, но вижу, тебе не только не до географических карт, но даже не до игральных. — Матушка прислала письмо, — тоскливо признался Ричард. Алва кивнул, подобрал конверт, хмыкнул: — Ну просто образец сыновнего почитания. Еще не открыл, а на лице уже вселенская скорбь. — Я знаю, что там. Матушка болеет и хочет видеть меня. — Ей тоже вреден климат Надора и нужен патент придворной дамы королевы? — вскинул бровь Алва. Ричард не удержался, хрюкнул в кулак, ярко представив себе поджавшую губы матушку в щебечущей свите Катарины: — Нет, монсеньор. — Ну что ж, тогда твоей матушке придется потерпеть, пока ты приедешь уже с победой. — Алва вернул письмо, коротко поворошил волосы Ричарда и вышел из комнаты лёгкой походкой, словно и не пытался до этого находиться в тысяче мест сразу. Ричард, закусив губу, проводил его взглядом. По дороге в Тронко было время обдумать всё происходящее. Хотя Ричард сам не знал, хочет ли он обдумывать либо, наоборот, жаждет забегаться до полного изнеможения, вечером падать, мгновенно засыпая без снов… Эти сны. Почти каждую ночь Ричарду снились кошмары из предыдущей жизни. Много крови, много страха, щербатая девочка-выходец, падающий с Моро Альдо, разорванный в клочья Айнсмеллер… При разрушении Надора он не присутствовал, что не мешало воображению подкидывать самые разнообразные картины на эту тему. «Мерзкий предатель» — последние слова Айрис перед тем, как на нее падает колонна. И трудно проснуться, словно увяз в этом небытии. Но иногда снилось и другое. Точнее, другой. Алва. В этих снах он улыбался и пел, точеный профиль на фоне неба. Небо переходило в море, и песня сменялась песней, струны под холеными пальцами звучали то надрывно, то звеняще-светло. И Ричард не знал, хочет ли просыпаться. Наяву Алва обращал на него ровно столько внимания, сколько требовало дело. Принеси воды, подай подзорную трубу, узнай то и доложи се. Впрочем, дорога была достаточно трудной (по крайней мере, для самого Ричарда) и к задушевным беседам не располагала. — Пей, — Ричард подвел Баловника к ручью, погладил коня по шее. Тот не заставил себя долго упрашивать. Ричард вздохнул, перебирая гриву. Алва предлагал взять Сону, но у Ричарда случился очередной прилив переосмысления прошлого, и он поехал на старом, верном короткохвостом. Следовало бы искупать коня, да и самому помыться… «Завтра» — тоскливо дал себе в очередной раз обещание Ричард. — Юноша, ваш конь выпил еще не весь ручей? — Монсеньор… — он обернулся. К ним спускался Алва, на сей раз вполне человечески уставший, хмурый. Впрочем, приблизившись к оруженосцу, он усмехнулся: — Через какие заросли вы продирались? Вероятно, вы это делали вообще ползком. — Что? — Ричард слегка опешил. Алва приподнял его подбородок и легким движением большого пальца провел по щеке. Дик проснулся окончательно, удивленно распахнул глаза. — Травинка прилипла, — прокомментировал свои действия Алва, — поживей тут заканчивайте и возвращайтесь в лагерь. Оторопевший Ричард с минуту смотрел на сомкнувшиеся за спиной Первого Маршала кусты. Затем все же встряхнулся и повел коня обратно в лагерь. Этой ночью явно будет сон из второй категории, Леворукий их всех побери. Алва смотрел в окно, на облака, подсвеченные желтым и розовым в лучах заходящего солнца, и тихо напевал: — В светлых рощах Алвасете, В буйных рощах Алвасете Соберу я апельсины, Для тебя, моя дорита. Ожерельем из магнолий, Духами с ароматом шадди Я бы одарил охотно Лишь тебя, моя дорита. Ая-яй-яй-яй, Прекрасная воровка Ая-яй-яй-яй Сердце похитила мое. Гладким мрамором ступени Увлекут нас к побережью, О, встречай со мной рассветы, Все равно ты их прекрасней. Для очей, что ярче солнца, Для шагов, что легче ветра, Для тебя, моя дорита Песни о любви слагаю. Ай-яй-яй-яй Твой взгляд лукавый Ая-яй-яй-яй, Покой унес. И Ричард слышал в его словах шум волн. На следующий день, точнее, вечер, Ричард решился. Каковы бы ни была усталость, надо действовать, предпринимать хоть что-то в духе «все, что натворил, исправить». Он плохо представлял, какой камень обрушил лавину событий в его прошлой жизни, чувствовал себя слепцом, бредущим по краю пропасти, не зная, что именно следует исправить, но попытаться исправить всё же хотел. «А если Алва не захочет говорить?» «Если не захочет, то просто не будет говорить, не съест же он тебя». Дик поежился. Конечно, от Алвы можно было ждать абсолютно чего угодно, но за каннибализмом он не был замечен ни разу. «Идиот» — безнадежно подумал Ричард, сковыривая себя с такой уютной и желанной лежанки. Неутомимый Алва еще не спал. Из-за отдернутого входа палатки был виден свет, слышался шелест бумаг. Часовой посмотрел недоверчиво, но пропустил маршальского оруженосца молча. — Монсеньор, разрешите? — Ричард неловко затоптался у порога. — Ну проходите уж, — бросил Алва, не поднимая взгляда от документов, — воды зачерпните тогда. — Что? А… — Ричард взял ковш, пошел к ручью. В голове немедленно закрутилась мысль «а кто бы зачерпнул, если бы я не пришел?» Воображение потерло ладони, и Ричард ярко представил умирающего от жажды эра: изящные обычно пальцы скрючены, царапают горло, из которого вырывается лишь хрип… «Идиот» — второй раз за вечер обругал себя он, осторожно придерживая ковш обеими руками, чтобы не разлить. — Угу, спасибо, — Алва отложил бумаги, напился, потом плеснул воды себе в ладонь, умыл лицо, шею, — вы что-то хотели? — Если не время, я потом… — забормотал Ричард. — Если вы родите свою мысль, я точно смогу сказать, время или нет. Ричард дернулся, куснул губу, напоминая себе, что Алва просто устал, и обижаться сейчас уж точно не время. — Понимаете… Я хотел просить кое за кого… опять… — И почему я не удивлен? — Алва со вздохом растянулся на своей лежанке, потер лоб. — Продолжай. За кого? — За Робера Эпинэ. — Что?! — Алва привстал на локте. — Таааак. Час от часу не легче. Ты поймал его, пока ходил за водой, надорское чудовище? Ну, где он? — У Адгемара Кагетского, — признался Ричард, ковыряя землю носком сапога. С Алвы окончательно слетела сонливость. Вместе с остатками добродушия. Он вскочил, навис над ним: — Каким образом ты обмениваешься с ним посланиями? — Я не обмениваюсь! — поспешил заверить Ричард. — Честное слово! Я же все время у вас на виду! Вы можете меня обыскать! — Вы сильно рискуете, юноша. Откуда сведения, я спрашиваю. — Клянусь своей кровью и своей честью, я не кагетский шпион! — до Ричарда с опозданием дошло, что могут подумать менее приобщившиеся к мистике люди. — Откуда. Сведения. Последний раз спрашиваю. — Я видел вещий сон! — наобум ляпнул Ричард. — Прелестно. Что за сон? — Вы… — Ричард облизнул губы. — Вы взяли Эпинэ в плен… И Адгемар, чтобы к вам подлизаться, хотел, чтобы вы его убили… Эпинэ, в смысле… А вы убили самого Адгемара, а Эпинэ дали коня и отпустили… понимаете, — Ричард не был уверен, что осенившая его мысль спасет положение, но куда уж хуже? — Понимаете, Эпинэ ни в чем не виноват! — В чем именно он не виноват? — сухо поинтересовался Алва. — Ни в чем! Монсеньор, они с Айрис хотели пожениться! «Ну хоть тут не соврал» — уныло подумал Ричард, вспоминая, как в прошлой жизни Робер просил у него руки Айрис. — Кхм. — Алва приподнял бровь. — То есть, в переводе на человеческий язык, вы хотите, чтобы я не убивал вашего драгоценного Эпинэ наяву, если вдруг он объявится в стане противника? Ричард отчаянно закивал. — И вы делаете это потому, что увидели сию престранную сцену во сне, плюс ваша сестра собирается за него замуж? А как же ее обручение, о котором вы упоминали? — Так я же говорю! — воспрял духом Ричард. — Матушка хочет, чтобы она вышла за Альдо Ракана! А Айрис не хочет! А Эпинэ добрый и хотел жениться! И она сама хочет! А Альдо его заставляет! А Робер не предатель! А если забрать его в Олларию… — он осекся, наткнувшись на взгляд своего эра. Алва поджал губы почти как матушка. Нахмурился, коснулся лба Ричарда тыльной стороной ладони, покачал головой. — Иди спать. И смотри обычные сны, не вещие, сделай милость. — Вы мне не верите… — упавшим голосом констатировал Ричард. — Извините, Монсеньор. Что бы такое ему предсказать, чтобы он поверил? Рассанна величественно несла свои воды. Тишина, пока что тишина, так что и не верилось, что война совсем близко. Солнце палило нещадно. Следовало бы поспать — собственно, после обеда тут спали все, потому что нормально передвигаться жара все равно мешала. Но Ричард успел выспаться после ночного дежурства, и теперь предавался размышлениям, рассеянно перебирая выгоревшие травинки. Феншо рвался в бой, красочно расписывал, что сделает с бириссцами, распускал перья и вообще рассуждал так, что заслушаешься. Заслушался бы, если б не знал, чем все кончится. — Мечтаете, юноша? О ком же? Неужели о свояченице губернатора? Ричард поднял голову. Алва подошел бесшумно, и теперь смотрел на восток, за Рассанну. — Нет, о генерале Феншо-Тримэйне, — Ричард потер затылок, припекало ощутимо. Алва приподнял бровь, и Ричард сообразил, что именно ляпнул, покраснел: — Я имею в виду его полководческие способности. — Спасибо за уточнение, — хмыкнул Алва, сев рядом, — о нем вы тоже видели вещий сон? — Зачем вы надо мной смеетесь? — прозвучало это с надрывом, в лучших традициях Жиля Понси, так что Ричард сам поморщился. — Я имею обыкновение смеяться над тем, что смешно, а вы? Ричард дернулся, словно от пощечины, услышав это. Зал суда. Алва в цепях. Торжествующий Фанч-Джаррик… Юноша зажмурился, закусив большой палец, чтобы вернуться в реальность… «Не Фердинанд, а я!» — по проходу между рядами кресел стремительно идет бледная Катарина… — …Дик, что с тобой? Ты перегрелся на солнце? — Алва тряхнул его за плечо. — Нет, — хрипло ответил Ричард, пережидая головокружение, — все в порядке, Монсеньор. Я… эээ… через час к вам придут два адуана, вот, одного зовут Шеманталь, второго — не помню, как. С собакой. Их приведет епископ Бонифаций. Они подадут вам изящную идею… впрочем, все ваши идеи изящны и направлены на благо Талига. — Ну точно солнечный удар, — констатировал Алва со вздохом, — юноша, я, конечно рад, что вы делитесь со мной живительной влагой, черпаемой вами из некоего мистического источника, но зачем? Вы нежданно воспылали уважением к человеку, которого в вашем кругу считают предателем? Для диверсанта вы, уж простите, не годитесь, значит, вы думаете, что действуете искренне. Зачем? Только не говорите опять, что клялись. Клятва оруженосца такого не предусматривает. — Я просто хочу, чтобы было иначе… чем могло бы быть, если бы было не так. — Кхм. Еще минуту назад вы были красноречивей. Ричард уже ненавидел себя за то, что вообще затеял этот разговор. Но так просто Алва не отстанет, и выкручиваться бесполезно, надо говорить правду. По крайней мере, ту часть правды, которая не кажется бредом. — Я бы мог вас ненавидеть. Я и ненавидел вас раньше. Но вы выбрали меня оруженосцем, и мне неважно, почему — пожалели меня либо в пику кому-то. Вы это сделали. И потом были последовательны, обучали меня, спасали… Я тоже хочу быть последовательным. Я не уверен, что вам это надо, но у меня все равно больше ничего нет… — Позвольте, вы полагаете, что необходимо мне отплатить добром? — сощурился Алва. — Какая прелесть. Вы уверены, что ваша фамилия Окделл? Я бы поставил на то, что какой бы то ни было фамилией вы перестали пользоваться при принятии послушания в ордене Милосердия. Нимб еще не прорезается? — Что? — на сей раз не пробился сквозь формулировку Ричард. — То самое. Мне ничего не надо, ни того, что у тебя есть, ни того, чего нет. Если бы я не хотел, я бы не был, как ты говоришь, последовательным. Запомни это раз и навсегда, чтобы мы больше к этому не возвращались. Ричард опустил голову, пробормотав: — В таком случае, я делаю это не ради вас. Ради себя. Чтобы моей совести было спокойнее. Алва вздохнул, прикрыл на мгновение глаза ладонями. — Иди, встречай епископа, раз уж говоришь, что он сейчас придет. Вина ему предложи, что ли. А я скоро присоединюсь к вашему богоугодному собранию. — Вы говорите, что я задолжал вам разговор, а сами избегаете, — Ричард попытался подняться было, но Алва перехватил его за локоть: — Не болтай никому про эти видения. Особенно своему драгоценному Феншо. Не поймут. Ты меня понял? — Да, Монсеньор. — Молодец. Иди. Увидев епископа, адуанов с Лово и выслушав их, Алва ничего не сказал Ричарду, просто посмотрел на него подозрительно. Ричад не обиделся. Он бы и сам отнесся подозрительно к человеку, несущему чепуху о вещих снах. Поздним вечером он шел с дежурства в библиотеку — губернатор разрешил брать книги почитать. Проходя мимо апартаментов, отведенных Алве, Дик вдруг услышал свое имя и замер, как вкопанный. — …Окделл старается, как может, — насмешливый голос Эмиля Савиньяка. — Не в том смысле, в каком ты думаешь. Он вбил себе в голову мысль, что должен отблагодарить меня. — Мне уже страшно, — развеселился Эмиль, — а как у него с фантазией? Как именно он собирается тебя благодарить? Хочешь, я подброшу ему пару идей? Звон бокала. — Благодарю, увольте. — А зачем ты вообще его потащил за собой? — Ну, я посчитал его достаточно забавным — и не ошибся. Ричард невольно сжал кулаки. «Забавным…» — Ну-ну. — Знаешь, — задумчиво протянул Алва после паузы, — ты будешь смеяться, но я тоже видел на редкость четкий сон. Он похолодел, облизнул губы, тихонько придвинулся еще ближе к двери. — Уж не знаю, вещий или нет. Надеюсь, нет, — говорил, тем временем, Алва, — я видел, как в вине растворяются крупинки яда. И Ричард, бледный, но решительный, подносит мне это вино, и сам тоже пьет. — Ты думаешь, он на это способен? — настороженно поинтересовался Эмиль. — Леворукий его знает, на что он способен. Я никак не могу понять, чего от него ждать. С самого начала он вел себя серьезно и рассудительно. Я расслабился было — а тут эта дуэль. — Да, ты рассказывал. — Ага. «Честь моего эра — моя честь». Как тебе это нравится? И эти его странные приступы задумчивости. Иной раз мне кажется, что он на меня смотрит и знает, что я произнесу в следующий момент. Я произношу, и у него сразу такое лицо делается, дескать, уф, угадал. — Росио, может, тебе кажется? — участливо. Журчание льющегося в бокал вина. — Может, и кажется, но эти его сны? Ты знаешь, мне проще поверить, что он как-то сообщается с Раканом. Но как? Для шпиона он слишком наивен, у него на лице все написано, он бы себя выдал. Во-первых, он действительно все время на виду, а во-вторых, когда он не на виду, я выбираю момент и застаю его врасплох. Он не вздрагивает, не пытается ничего спрятать… Не знаю, Эмиль. — Да не бери в голову. Может, он говорит правду. Откуда бы он еще узнал, как зовут того адуана с собакой? Скрип кресла. — Да, сговор тут исключен. Я потом расспросил этого Шеманталя. Но знаешь, что мне показалось странным? Ричард сказал «одного зовут Шеманталь, второго — не помню». «Не помню», Эмиль. Значит, знал, но забыл. Когда успел? Ладно, ты знаешь, что я не люблю не понимать. Выясню. Налей мне еще. Звук открываемой бутылки вывел Ричарда из оцепенения. Он осторожно выдохнул и тихонько пошел в свою комнату. Вот, значит, как… Феншо требовалось спасать. Он все чаще заговаривал о том, что промедление бесполезно, Алва сдает, Талиг в опасности, враги не дремлют и далее в том же духе. Ричард усердно собирал все свое красноречие (невеликое, как он и сам понимал), пытался разубедить Оскара, ссылался на прежний опыт Алвы, на здравый смысл, на законы военного времени… Молодой генерал хлопал крыльями и пропускал доводы рассудка в лице Ричарда мимо ушей. Впрочем, Ричард не отчаивался. Он понимал, что объяснениями тут делу не поможешь. Он хорошо помнил, как в прошлый раз даже угроза расстрелять, высказанная лично Алвой, не охладила пыла Оскара. Требовалось действовать иначе. Снотворным он запасся еще у губернаторского лекаря. Тут и Алва со своими подозрительными взглядами невольно подыграл. После того, как сам непробиваемый Первый Маршал, не заботясь, увидит ли кто-нибудь, пытливо заглядывал в глаза порученцу, после чего строго отправлял отдыхать, лекарь в два счета скушал приготовленную для него Ричардом сказочку. Он стыдливо (и старательно краснея) бормотал, что так рвется в бой, что аж бессонница начинается, целыми ночами ворочается с боку на бок. Добрый мэтр выдал ему несколько порций порошка, объяснил, в чем можно растворять, в чем нельзя, как дозировать и когда пить, чтобы не было последствий. К счастью, порошок был безвкусным. Тинктуру потребовалось бы подмешивать как минимум в шадди, а его Ричард вряд ли смог бы достать в любой удобный момент, тем более на марше. Самым трудным было даже не подсунуть напиток со снотворным. Нет, для этого предлог Ричард придумал, даже смирился с тем, что Оскар, скорее всего, возненавидит его после этого. Но пусть лучше ненавидит, но выживет, чем останется другом, но умрет. Тяжелей всего было себя не выдать — умением владеть лицом Ричард никогда не блистал. Ну что ж, ради Оскара придется очень постараться. — …Ты же тоже был на Совете Меча! — горячо говорил Феншо. — Ты же видел, что Алву просто загнали в угол! — Алва не проиграл еще ни одной кампании, — Ричард подпустил в голос сомнения, ненавязчиво увлекая Оскара подальше от палатки Алвы. Феншо, почувствовав слабину в позиции собеседника, не обратил внимания на его маневр и поспешил развить успех: — Надо поймать этих мерзавцев и разговорить! К осени мы бы уже очистили провинцию от бириссцев! А Алва выжидает непонятно чего! — Но Оскар, ты же не уйдешь самовольно? — Разумеется, нет! Я поговорю с Алвой, и только если он не согласится, тогда ночью мы пойдем сами, мои люди уже готовы! Ты идешь? — Оскар, я давал клятву оруженосца, я не могу, извини. — Ричард пропустил собеседника в палатку порученцев. К счастью, там никого не было, и припрятанный сверток лежал нетронутый. — Но я верю в ваш успех, давай, выпьем за то, чтобы у вас все получилось. Феншо поколебался, но затем рассмеялся и махнул рукой: — Давай… оооо, «Вдовья слеза»? О, и неплохого урожая. Ричард кивнул: — В честь того, чтобы лились слезы бирисских вдов, а не наших! Палатку наполнил мягкий аромат прекрасного белого вина, чудом раздобытого в Тронко. На вино для друга он не поскупился. Впрочем, как и на снотворное. Феншо чуть ли не залпом осушил свою порцию, радостно улыбнулся и… кубок покатился по земле, а сам Феншо, зашатавшись, осел на одеяло. Ричард этого ждал — и успел подхватить Феншо, чтобы тот не рухнул. Заботливо уложил, поднатужившись, осторожно повернул его спиной к входу в палатку и накрыл вторым одеялом так, чтобы казалось, что это спит он сам. Теперь оставалось лишь положиться на удачу. Авангард, которым командовал генерал Феншо-Тримэйн, исчез под утро. Ричард хмуро посчитал их идиотами — куда они потащились без своего командира даже при наличии данного им ранее приказа? Хотя точного текста приказа он не знал, но подозревал, что среди офицеров должен был найтись кто-то, кто засомневался бы в целесообразности подобной разведки боем. Сам генерал изволил почивать в палатке Ричарда, и хвала Литу, Создателю, Леворукому, а также бакранским богам, что Жиля Понси где-то носило. Во-первых, он своим мерзким визгливым голосом не будил Феншо, а во-вторых, Ричарду удалось самому немного вздремнуть на одеяле Жиля. Впрочем, этого было мало. Кислый сонный Ричард сидел около палатки — на случай, если Жилю все же придет в голову туда въехать на упряжке цугом. — Что за печать мировой скорби на сей раз красуется на вашем челе? — насмешливо поинтересовался проходящий мимо Алва. Ричард невольно залюбовался им. Вот ведь умеет человек плевать на условности. В отличие от красующихся в застегнутых наглухо мундирах других офицеров, Алва не мучился и ходил в одной рубашке, причем расстегнутой. — Молчишь? — Алва сел рядом. — Ты переживаешь за своего кумира Феншо-Тримэйна? Ричард виновато вздохнул: — Монсеньор… я понимаю, что не вправе просить, но… Лицо Алвы немедленно приобрело мученическое выражение: — За нарушение приказа необходимо наказывать. — Но Монсеньор, он не нарушал приказов, — заторопился объяснить Ричард, — он вон он, в палатке спит! Вчера перебрал! Не сердитесь на него, пожалуйста! — Тааааак. — Алва стремительно вскочил, отдернул полог. Феншо поприветствовал начальство особенно музыкальной руладой храпа. Алва перевел не предвещающий ничего хорошего взгляд на Ричарда. Тот виновато потупился. — Только не говори, что не причастен к этому. — Но Монсеньор, клянусь честью, он сам пил! — Нет, это уму непостижимо. Ричард, я знаю людей, чьим врагом быть опасно, но вас опасно иметь в друзьях! Ричард не ответил. Сказать «вы правы» значило слукавить, потому что хотелось выкрикнуть «вы бы его расстреляли!» Алва проворчал что-то по-кэналлийски, потер лоб, вздохнул: — Ладно. Планы не меняются. Ложись сам, будь готов действовать вечером. Только спать — это спать, а не проявлять инициативу, ясно? Вечером ты нужен мне бодрым. — Слушаю Монсеньора, — пробормотал Ричард ему вслед. — Рокэ, чем ты недоволен, ведь твоя ловушка удалась! Алва пожал плечами, катая пальцем по сколоченному из трех досок столу пустой стакан. Эмиль бросил взгляд на вход в палатку, скрестил руки на груди. — Мне не нравится эта история с Феншо. Он ведь так и будет морочить головы своим людям. — Когда проснется. — Когда проснется, — согласился Алва. — Нет, пожелавший выслужиться полковник пришелся весьма кстати. На него бириссцы тоже великолепно клюнули. — Но тебе не нравится, что твой бесхитростный оруженосец умудрился вывернуть наизнанку твои планы? Алва растянулся на одеяле и задумчиво проронил: — Нет, это становится даже интересно. Феншо проснулся почти через двое суток. Ричард весь извелся, пытаясь представить себе разговор. Как оказалось, напрасно. Вскочив на одеяле, Феншо дико огляделся, схватил шпагу и выбежал. — Что с ним? — недовольно спросил Жиль, отвлекаясь от сборника стихов Барботты. — Да подожди ты, — совсем уж некуртуазно отозвался Ричард, вылетая следом. Жиль подавился ответом, так что Ричард не разобрал, что именно неслось ему в спину. Это было уже неважно. Феншо чуть ли не врезался в насмешливо глядящего на него Алву, обменялся с ним парой реплик и замер, словно громом пораженный. Алва вскинул бровь и небрежно махнул рукой куда-то в сторону. Феншо дернулся, подался вперед, словно желая сказать что-то, обернулся на Ричарда, ожег ненавидящим взглядом и побрел туда, куда указал Алва. Насколько помнил Ричард, там болтались повешенные бириссцы. «Ну и что, зато он остался жив!» «Надолго ли?» — Идем, — железным тоном велел подошедший Алва, едва только он собрался с духом, чтобы побежать за Феншо. — Слушаю Монсеньора, — раздосадованно ответил Дик и уныло поплелся следом. — Что было с ним в твоем сне? — Монсеньор… — Так, прекрати эти увертки. На твоем лбу гигантскими буквами написано, что ты вознамерился сделать «как лучше», никого не спрашивая. Поэтому я и хочу знать, какая участь его ждала. Ричард потер щеку, не зная, как начать. Ну что ж, начать врать о снах, ври дальше. — Он ночью пошел с авангардом охотиться на бириссцев, а вы использовали его как подсадную утку, и потом расстреляли. — Мда. Поверь, он предпочел бы умереть. Ты представляешь, насколько ты испортил его репутацию? Все его подчиненные, которые уже не его подчиненные, либо смеются над ним, либо презирают. — Вы его все-таки расстреляете? — пробормотал Ричард, похолодев. — Пока нет. Разжалую и его, и его выскочку-полковника. А ты заведи привычку думать о последствиях. Это благородно с твоей стороны, что ты пытаешься спасать друзей. Но просто «не дать умереть» — не значит «спасти». Я думал, ты это понимаешь. Теперь вижу, что ошибался. Ричард опустил голову, тихо молясь, чтобы Алва не заметил залившего его щеки румянца. — Если ты перестанешь переть как… вепрь, а слегка оглянешься по сторонам, то увидишь, что в мире далеко не все однозначно «хорошо» или «плохо»… Мда, не думал, что начну читать проповеди. Смотри на меня, с тобой разговариваю я, а не твои сапоги. — Монсеньор… — Ричард виновато куснул губу, заставив себя поднять голову. — Я… вы меня презираете? Алва усмехнулся, похлопал оруженосца по плечу и ушел, стремительный и легкий, словно и правда повелевал ветром. Феншо в редкие встречи демонстративно не замечал Ричарда. Впрочем, обоим было не до того. Феншо пытался восстановить утраченное уважение как в глазах подчиненных, так и в глазах командования. Ричард сопровождал Алву и выполнял его поручения во время подготовки к походу к Сагранне. Алву настигла очередная стремительная смена настроения, теперь он разговаривал с Ричардом сухо и на «вы». Тот не возражал. С отечески-откровенничающей ипостасью Алвы он чувствовал себя неуютно. К тому же, подозрительные взгляды на него начал кидать еще и Эмиль Савиньяк. Единственным, кто всегда был готов отнестись радушно, оказался ненавистный епископ Бонифаций. Ричард пару раз порывался найти у него понимание, но не решался. Во-первых, это был не тот человек, с которым тянуло задушевно беседовать. Во-вторых, искать утешения в вере после того, как видел Лита… Нет, это, как выразился бы Алва, совсем не Дидерих. На душе словно скреблись любимицы Леворукого. Ричард укорял себя, что не время распускаться, уподобляясь Жилю Понси, который на всех углах кричит о том, как он Ужасно Страдает. Тем не менее, было тоскливо. Казалось бы, идея удалась, задуманное выполнено, жизнь идет дальше, исправил чужую судьбу… Исправил ли? Глядя на взаимоотношения Феншо с его нынешними командирами — Коннером и Шеманталем — Окделл отнюдь ему не завидовал. Адуаны не церемонились с бывшим генералом, не лезли за словом в карман и боготворили Алву. После этого Ричард, даже если хотел бы, не мог наладить с ними приятельских отношений. Все чаще его посещала мысль, что на месте Феншо он бы уже застрелился. Неужели он тащит за собой шлейф ошибок из прошлой жизни? Неужели посмертная встряска ничуть его не изменила? Обсудить это было совершенно не с кем. По ночам Ричард ворочался с боку на бок, хоть и выматывался за день. Тут-то и пригодилось бы снотворное, но его больше не было. А просить у лекаря было стыдно. Сидя в седле с грацией мешка с мукой, Дик хмуро смотрел на снежные вершины Саграннского хребта. Горы стоили того, чтобы ими любоваться, но юноша не мог. Он в очередной раз мысленно пережевывал наказ «все, что натворил, исправить». — У вас несварение желудка? — Что? — Ричард встрепенулся, недоумевающе посмотрел на Алву. Тот похлопал по шее Моро, косившегося на Баловника, вздохнул и тоном «снисхожу до недалеких» пояснил: — Траур по какому случаю? Что за скорбь уже который день подряд? — Вы сами знаете, — буркнул Ричард, отвернувшись. — Очаровательно. Я много что знаю. Прекращай хамить и выкладывай, — Алва поощрительно улыбнулся. Очередной резкий переход на неуставной тон окончательно подкосил Ричарда. Грудь почему-то сдавило, в носу защипало. — Я делаю все неправильно. — Почему же, сегодня ты подал бритвенный прибор в идеально подходящий момент. Ричард фыркнул сквозь слезы, наклонил голову, пытаясь взять себя в руки: — Я… я же только обуза для вас. — Тааак. Помнится, мы договорились закрыть тему обуз и благодарностей. Слушай меня, прекрати думать о Феншо, наконец. Ты уже это сделал, хороший это был поступок или нет — неважно. Ты уже так поступил, и прошлого не изменить… Так, Дикон, это никуда не годится, — Алва наклонился, перехватил повод, — сегодня же ты берешь у лекаря успокоительное. Платок у тебя хотя бы есть? — Бде де дуждо успокоительдое, — пробубнил Ричард в платок, отчаянно пытаясь успокоиться, — я саб. — Сам — так сам, похвальное стремление. Только «сам» ты дергаешься от каждого второго слова. Ты опасаешься навредить кому-то, меняя происходящее в твоих снах? Ричард кивнул, не желая вдаваться в подробности. — Ты можешь обсуждать их со мной. Если уж это для тебя так важно, так и быть, я не буду смеяться, — задумчиво проронил Алва, — и не благодари. Вода во фляжке есть? Умойся, мы скоро будем на месте. Порой Ричард переставал понимать, как можно его ненавидеть. По просьбе Алвы бакраны вынесли для гостей тюфяки на плоскую крышу. Ричард дисциплинированно поправил козью шкуру для своего эра, развернул походное одеяло, поймал взгляд Алвы и смутился, поспешил отвернуться. Коннер одобрительно хмыкнул, шепнул что-то Алве, и оба рассмеялись. Ричард поморщился. Коннера он продолжал недолюбливать, главным образом, из-за бедняги Оскара. Коннер отвечал взаимностью, считая Ричарда изнеженным барчуком. Ну да, ну да, рядом с Алвой в сравнении проиграет кто угодно. Алва — настоящий Ворон — стоял на краю крыши, глядя вдаль, и ветер развевал черные волосы. Он чувствовал себя в своей тарелке даже здесь, среди неказистых хижин, в гордых горах, вдалеке от роскоши, к которой привык. Ричард мог поспорить — и на козьей шкуре Алва сможет расположиться не хуже, чем на шелковых простынях в кровати с резными ножками. Черных простынях под синим тяжелым бархатным пологом… Ричард встряхнулся, пытаясь избавиться от этих мыслей. К счастью, его отвлек сбивчивый женский монолог. К хижине, на крыше которой они располагались, подошла девушка с перехваченными вышитой лентой волосами, сопровождали ее две старухи, которые и говорили наперебой. — Клаус, что они хотят? — с интересом склонил голову набок Алва. Неожиданно для себя самого Ричард громко ответил: — У них такой обычай, эта молодая женщина — вдова. Коннер, открывший было рот, подавился ответом. Алва окинул своего оруженосца удивленным взглядом, хмыкнул и поощрительно кивнул: — Так, и дальше что? — Она, — Ричард покраснел, — она хочет, чтобы вы… провели с ней ночь. Они считают, что… если женщина… ээээ… понесет от незнакомца, который больше никогда в ее жизни не появится, то это… считается, что будто ее покойный муж в незнакомца на одну ночь вселился. — Клаус, это так? — требовательно переспросил Алва, не сводя глаз с Ричарда. — Так, Монсеньор, — с готовностью подтвердил полковник. — Ну что ж. Почему бы и нет, раз обычай такой, — задумчиво проронил Алва, — юноша, хватит взбивать этот тюфяк, ложитесь уже и спите. Клаус, как ей сказать, что я согласен? Дальше сгорающий от стыда Ричард уже не слышал, поспешил перелезть на дальний конец крыши, потер щеки ладонями, коря себя, что вмешался. Ну зачем! Что подумает о нем Алва! Он и так подумал, и, судя по взгляду, что-то не очень хорошее! Ну зачем так глупо попадаться?! Это же не уложишь в версию о вещих снах! Дураком был, дураком остался. — Слышь, а откуда ты знал? — в голосе Коннера мешались уважение и любопытство. — Читал в какой-то книге, не помню, в какой, — промямлил Ричард, укладываясь и накрываясь одеялом с головой. Леворукий бы побрал этот болтливый язык вместе со всеми вдовами, бакранами, козлами и обычаями. А также с Алвой, который ведет себя, как… как Алва! Ричард зажмурился. Ну что ж, они квиты. Если Ричард не знает, что ждать от Алвы в следующий момент, то Алва, похоже, тоже не знает, чего ждать от Ричарда. Хоть какое-то утешение. Он откинул одеяло, с наслаждением глотнул свежего воздуха. Коннер уже храпел на своем одеяле. Ну и пусть. Еще не хватало вести с ним светские беседы о Бакре и козлах. Над головой завораживающе сияли звезды. В Надоре маленький Дикон тоже любил смотреть на небо — в горах звезды совсем не такие, как в городе. В горах и воздух кажется чище, и небо ближе… Небо черное, как бархат, звезды мерцают, словно пульсирует сердце. Тьфу, — рассердился на себя Ричард. Не хватало еще начать сонеты писать, а потом их декламировать, как Понси. «Твои глаза, как моря синь, подобны морю глубиною». Алва, небось, эту вдову без всяких сонетов… — Дурак, — пробормотал Ричард. Лучше думать об Айрис, раз уж не спишь. Привезти ее к королеве — Катарина, какой бы ни была, о фрейлине позаботится. А потом и Дейдри с Эдит вытащить в столицу, и даже матушку. Пусть лучше пилит, чем погибнет. Девочки выйдут замуж за красивых кавалеров, подарят им наследников, а не погибнут под камнями рушащегося замка… Как тихо вокруг. И вместе с тем какие-то звуки все же доносятся — какой-то тонкий звон на грани предела слышимости, словно монотонно дергают одну и ту же струну… Да нет же, писк уже сливается в мелодию, медленную, тихую… Голос кажется почти шепотом… Это Алва, но откуда же он взял гитару? И что за мелодия? Звезды на небе вдруг приходят в движение, теперь это черные страницы, испещренные белыми нотами… Я пробовал на вкус железо, когда пытался цепи грызть, для жизни послужила срезом чужих коротких жизней нить, я низками кровавых ягод чужие жизни собирал, да будет же судья мой мягок, ведь что творил я — я не знал… Хочется рассечь клинком свою грудь, ведь сердце так бьется от этой песни, так стремится вырваться наружу, к поющему… Но как меня судить ты смеешь? Ты не пришел, ты опоздал. Твой дом истлел, рассохлись двери, там Неизбежность правит бал… — Не надо, — всхлипнул Ричард, комкая одеяло. — Дик?.. Дик! — его немилосердно трясли за плечо. Над ним на корточках сидел нахмурившийся Алва. Небо серело, значит, скоро рассвет. — М… Монсеньор? — Ричард сел, потер лоб, голова раскалывалась. Неподалеку все так же храпел Коннер. — Тебе опять что-то такое приснилось? — шепотом спросил Алва. — Ты плакал во сне. Ричард немедленно вспыхнул. Ну позорище, второй раз за день, точнее, ночь. — Извините, — смущенно пробормотал он, не зная, что сказать. — Я спрашиваю — это был вещий сон? — Нет… это был просто сон. По крайней мере, Ричард на это надеялся. Алва покачал головой, но допытываться не стал. Похлопал по плечу, легким движением поднялся: — Спи. Завтра опять ехать. Алва ехал, погруженный в свои мысли. Ну что ж, тем лучше! Ричард украдкой оглянулся. Бакранка уже скрылась из виду, как, впрочем, и деревня вообще. «Видать, вы запали в ейную душонку-то!» Как они все умудряются млеть перед этим человеком? Точнее, как он умудряется заставлять их млеть? Напрямую Алве этот вопрос задавать нельзя. Хотя по сравнению с тем, что Ричард успел наговорить про сны, этот вопрос еще вполне невинный. Но все равно лучше подумать самому. Хотя что тут думать. Ызаргу понятно — Алва просто ведет себя естественно. Не старается произвести впечатление, а просто делает. И пусть он непредсказуем, но все равно его непредсказуемость основана на естественности. «Тьфу», — Ричард одернул себя, поморщившись. Сколько можно думать об Алве? Но с другой стороны — о чем еще думать-то? О Надоре? «Там Неизбежность правит бал». — Ну уж нет, — пробормотал Ричард, — никакой неизбежности. — Что вы там за речь репетируете? — живо отозвался Алва, придержал Моро, чтобы поравняться. — Ничего, Монсеньор. Ворон покосился на едущего впереди Коннера, понизил голос: — Выкладывай, что происходит. Какая такая неизбежность? Что тебе снилось? — Разрушенный Надор, — почти не покривил душой Ричард. — В каком смысле разрушенный? — Там… там произошло землетрясение… дома падали, проваливались в расщелины… Замок… он тоже весь разрушился, и матушка… они все погибли. — Когда это должно произойти? — Алва подобрался, как гончая. — Зимой. Там шел снег, — поспешил уточнить Ричард. — Хм. — Алва хмуро смотрел куда-то вдаль. — Судя по решимости, написанной на твоем лице, ты намерен как-то с этим бороться? Ричард опустил голову: — Как я могу бороться с землетрясением? Просто… а вдруг, если изменить цепочку предшествующих событий, то его не произойдет? — Потрясающая логика. Поэтому я и хотел, чтобы ты со мной советовался. — в голосе Алвы появились раздраженные нотки. — Отличная трагедия вышла бы, с названием «Герцог Окделл спасает мир» с твоим погребенным под развалинами телом в финале. Зрители рыдают. Какой именно зимой это произошло, в твоих видениях никак не указано? — Следующей, Монсеньор, — пристыженно пробормотал Ричард, — матушка и сестры не сильно изменились. — Ладно. Посмотрим, что можно с этим сделать. О каких предшествующих событиях ты упоминал? Ричард прикусил язык. Разговор планомерно превращался в пытку. «Я отравил вас, Монсеньор, и сбежал к Альдо Ракану». Знать бы еще, что именно послужило поворотным моментом. — Кардинал Сильвестр умер. Точнее, умрет. В начале осени. — выдавил он, наконец, когда молчание совсем уж затянулось. Алва присвистнул: — Неприятно. Послушайте, юноша. Я решительно настаиваю, чтобы вы мне рассказывали свои вещие сны. Это для вас гибель Надора — семейное несчастье. А для меня — это множество беженцев, которых надо где-то размещать и чем-то кормить. Хорошо, вы не мыслите так широко, но так советуйтесь с теми, кто мыслит! — Извините, Монсеньор, — Ричард уныло ссутулился. — Ладно, — Алва коротко похлопал его по плечу, — все равно молодец. Хотя бы пытаешься что-то предотвратить. …то, что натворил, исправить… Ричард закусил губу и едва слышно ответил: — Спасибо, эр Рокэ. Алва усмехнулся, не стал поправлять и пришпорил Моро. Алва весьма тонко разбирался в чужих душах. Конечно, решение оттянуть выполнение ультиматума на два месяца было изящным, впрочем, как и все, что делал Алва. В тайном горном лагере размещались, экономя пространство. Он поселил оруженосца в своей палатке, и Ричард ломал голову об истинных мотивах Алвы — то ли сжалился, избавив от общества других порученцев, то ли не доверял и пытался выявить возможных сообщников, с помощью которых Ричард якобы сообщался с Раканом. Гадать можно было бесконечно, и Ричард вскоре бросил напрасные попытки понять своего эра. Тем более, времени на раздумья почти не оставалось. Первый Маршал гонял всех подчиненных, словно… да, слово «дрессировка» казалось Ричарду наиболее уместным. Если уж Алва даже Эмиля Савиньяка звал скрестить шпагу, и выглядели эти тренировки не как непринужденная разминка… К вечеру (точнее, ночи) Ричард падал на свое одеяло как обожаемый Жилем Понси подрубленный пень. И проку от него было как от того самого пня, но Алва безжалостно поднимал, гнал учиться бесшумно двигаться ночью. Обижаться и сердиться каким-то образом не выходило — Ричард видел, что Алва замечает, где проходит грань возможностей человека, и никогда не заставляет прыгать выше головы. Кроме того, эта «голова» медленно, но верно росла — он чувствовал, что прибавил в выносливости, и мышцы болели реже. А еще не хотелось жаловаться, чтобы не приобрести репутацию нытика. Уж это совсем не подобает Повелителю Скал! И Ричард, сцепив зубы, упрямо бегал, ползал, прятался, фехтовал… Совсем неприятным было осознание, что Алва строго дозирует похвалу, и невольно начинаешь тянуться, чтобы ее заслужить. Впрочем, даже понимая это умом, Ричард не мог сдержаться от смущенной улыбки, слыша одобрительное «неплохо, юноша». Да и не он один. Как расцветали суровые адуаны! Леворукий побери этого кэналлийца! Разумеется, не обходилось и без глупостей. После каждой Ричард мечтал провалиться сквозь землю, а также застрелиться от неумения учиться на собственных ошибках. Чего только стоил спор Алвы с Вейзелем. То есть, спорил Вейзель, кипел, называл Алву сумасшедшим, а тот устало улыбался и кивал, готовый провернуть все по-своему. Спрашивается, кто вообще спрашивал мнения какого-то там оруженосца? — Монсеньор прав, и раз он говорит, что выиграет войну, значит, выиграет! — выпалил он, сам от себя не ожидая, когда Вейзель в пятнадцатый раз заявил, что «так нельзя!» Собеседники уставились на оруженосца с прохладным удивлением, словно вообще забыли к тому моменту о его существовании. Ричард вспыхнул до ушей. — Извините, — промямлил он, — разрешите идти? — Ну что ж, — Вейзель рубанул рукой воздух, — раз так… Развернулся и молча ушел. Ричард несмело поднял глаза на Алву. Тот задумчиво смотрел вслед генералу. Затем покачал головой и ядовито проронил: — Высших по званию не перебивают. — Виноват, Монсеньор, — пробормотал Ричард. — Ты видел еще какие-то сны. — Нет, Монсеньор. Просто… вы всегда знаете, что делаете. Алва усмехнулся: — Хотел бы я, чтобы и ты этому научился. Для начала усвой простенькое упражнение: прежде чем ляпать что бы то ни было, считай хотя бы до пяти. Причем начиная не с четырех. — Слушаю Монсеньора, — вздохнул Ричард. Он ждал более суровой выволочки. Дни в тайном лагере бежали стремительно. Ричард опасался, что будет переживать в ожидании своей первой (в этой жизни) вылазки, но переживать времени не было, наоборот, новость, что Алва собирает подчиненных, показалась внезапной. «Уже сегодня!» Ричард нервно облизнул губы и постарался взять себя в руки. Сегодня он увидит Эпинэ! Но как спасти его так, чтобы не навредить? Объявить его своим пленным? Но у Робера пистолет… Конечно, Робер не тот человек, чтобы не колеблясь пристрелить сына Эгмонта. Но не будет ли хуже? Даже если предположить, что Робер сдастся — Алва-то ничего не обещал! " — И вы делаете это потому, что увидели сию престранную сцену во сне, плюс ваша сестра собирается за него замуж? А как же ее обручение, о котором вы упоминали? — Так я же говорю! Матушка хочет, чтобы она вышла за Альдо Ракана! А Айрис не хочет! А Эпинэ добрый и хотел жениться! И она сама хочет! А Альдо его заставляет! А Робер не предатель! — Иди спать. И смотри обычные сны, не вещие, сделай милость» Ричард похолодел. Алва действительно не ответил ничего конкретного на просьбу оруженосца. Что же делать?! И Марьян погибнет! А если Робер не убьет Марьяна, то погибнет сам Робер! Впервые в жизни он пожалел, что не верит в Создателя. Было бы так удобно положиться на чудо. Но нет, надо действовать самому. Только как? Обращаться к Алве с просьбой разрешить дилемму не хотелось тем более. Ричард был уверен, что Алва такие дилеммы щелкает как орешки, но вот результат явно будет неожиданный. И выгодный прежде всего Алве. Тогда надо подумать, как поступил бы Алва. Хотя легче взять Барсовы Врата в одиночку, чем предположить возможный ход его мысли. Рокэ всегда строит планы с дальним прицелом. Но как спасение, но же пленение Робера может повлиять на будущее? — …Юноша! Вы спите стоя? Ричард вздрогнул: — Монсеньор… Алва скупыми движениями проверял, насколько туго затянуты ремни, придерживающие обувь и оружие. На Дика он не смотрел, но тот отлично понимал, что это не значит, что его замешательство прошло незамеченным. — Если вы плохо себя чувствуете, оставайтесь. — Я хорошо себя чувствую! — заторопился возразить Ричард. — Тогда не оставайтесь. — Алва решительно взял оруженосца за плечо, оттащил в сторону. — Держись около меня, ясно? Ни на шаг не отходи. Не вздумай отставать. — М-монсеньор… — Ты меня понял? — взгляд холодный, в нем ни тени усмешки. — Понял. — Выполняй. Ричард кивнул и отвернулся, закусив губу. Неужели сегодня судьба против?.. Ну так все равно нельзя бросать попытки сказать судьбе «нет»! Уж кто не собирался полагаться на судьбу, так это Алва. Задерживаться из-за непутевого оруженосца он не намеревался, и поэтому бдительно подгонял его красноречивыми даже ночью взглядами… а также красноречивыми в любое время суток хватаниями за локоть и выдергиваниями на очередной выступ. Как он успевал при этом карабкаться сам да еще и следить за подчиненными… Хотя глупый вопрос, — с тоской думал Ричард, упорно хватаясь за камни, — Ворон всегда все успевает. А вот как успеть от него улизнуть… Да еще и туман этот. Ричард уже не был уверен, что сможет найти то место, где в прошлой жизни встретил Эпинэ. И как этот ненормальный кэналлиец здесь ориентируется! Мда, поэтому кто-то здесь лучший полководец Золотых Земель, а кто-то недотепа, которого генерал даже не хотел пускать на вылазку. Наконец, безумный подъем закончился. Мимо бесшумно разбегались тени, повинуясь знакам Алвы. Ричард поймал его хмурый взгляд. Алва явно сомневался в способности Ричарда тихо и хладнокровно перерезать горло врагу. Ричард и сам в глубине души сомневался в этой своей способности. Наконец, после секундного колебания, Алва всё-таки потащил его за собой, еле слышно шепнув «не оставай». Всё пропало, куда деться от него? Как быть? Ночь и туман, когда сам не видишь ни кошки, а Алва словно отрастил дополнительную пару глаз на спине! Ричард послушно следовал за ним. Короткое движение кинжала. Человек около пушки, сипло вскрикнув, оседает на землю. Кровь тугой струей бьет из раны, это заметно даже в темноте. Ричард невольно прикрыл глаза, его замутило, под веками молнией блеснула картина — солнечный день, обитый розовым будуар, томик Веннена, обмякшая Дрюс-Карлион, кинжал Алана Окделла, Катарина и кровь, кровь, на одежде, на ковре, на совести, быстро расползающееся пятно, «моя жизнь и моя кровь принадлежит моей королеве»… «ты отдал горячую кровь, ты отдал холодную кровь»… Взрыв! Резко запахло горящей серой. Ричард вздрогнул, пошатнулся, стремительно возвращаясь в реальность. Несколько пятен — зарево от пороха. И уже никого рядом. «Отстал!» Он задохнулся в смеси ужаса и облегчения. Так, что делать совершенно не стоит — это торчать здесь столбом. Он пригнулся, заспешил вперед, туда, куда, как ему казалось, побежал отряд Алвы. В отсветах мелькали какие-то тени, но силуэты были незнакомые. Бой стремительно двигался от стены, оставляя за собой объедки эрэа Войны — обломки оружия, трупы — обгорелые и в лужах крови. Ричард окончательно перестал ориентироваться в ситуации. Он куснул губу и обнажил шпагу. Затем вспомнил о кольчугах и, взяв шпагу в левую руку, выхватил одолженный Алвой пистолет, хоть и справлялся с этим оружием неважно. Проверил, заряжен ли, собрался с духом и ринулся дальше, взволнованно оглядываясь по сторонам. Вскоре краем глаза он заметил у помоста темную фигуру с саблей. Бириссец! Неужели тот самый! Ох, неужели тут где-то рядом и Робер?! Седун был не в курсе терзаний своего врага, и атаковал. Ричард словно со стороны увидел себя, вскидывающего пистолет. Время замедлилось — либо воздух превратился в кисель. Облачко дыма. Пуля впивается в левый глаз бириссца, тот падает, и мир вновь ускоряется и обретает звуки. — Разрубленный змей, — с чувством пробормотал Ричард. Нет, надо взять себя в руки. Это война. И это — твой враг. И где-то тут Эпинэ, которого надо спасать. Тем более, что по помосту бежит еще кто-то… — Робер! — выкрикнул он, бросаясь навстречу. Эпинэ, помолодевший по сравнению с прошлой жизнью, замер, удивленно распахнув глаза. Ричард напряженно оглянулся — сейчас должен появиться Марьян — и затараторил: — Я Ричард, я не враг, я хочу тебя спасти, скорее идем со мной, позже все объясню! — Ричард, — Эпинэ нахмурился, — Ричард Окделл? Надо же, одно лицо с Эгмонтом… Что происходит? Откуда ты здесь? Ричард упрямо потащил его за одну из уцелевших пушек: — Да идем же! Притворись моим пленником, а я все объясню! Я — оруженосец Ворона! Он обещал сохранить тебе жизнь! Я все знаю, Альдо тебя использует! И неважно, что на самом деле Алва ничего не обещал… — Но Ричард… — Эпинэ дернулся, потер висок. — В Талиге я вне закона. — Адгемар тебя предаст! Он выдаст тебя Алве все равно! Не спрашивай, откуда я знаю, просто верь мне! — отчаянно зашептал Ричард. — Переходи на нашу сторону! Алва Проэмперадор! Он имеет право миловать! Он поймет, что ты не предатель, что тебя просто заставляли! Он не настолько жесток, как его расписывают! Эта фраза явно была лишней. В глазах Эпинэ словно появились стальные отблески, он холодно ответил. — Я вижу, герцог Окделл, он вас очаровал. Ну что ж, значит, нам не по пути. Храните верность своей клятве, а я буду хранить верность своим. — Робер! — Ричард попытался остановить его, но тщетно, Эпинэ, пригнувшись, быстро проскочил через разгорающийся пожар и исчез за развалинами. Ричард бессильно взвыл, закусив кулак. Ну что это. Ну ни на что не способен! Даже убедить Эпинэ не смог, и чья вина, что тот не поверил! — Ах, вот ты где, — Марьян бежал от стены, — отстал с непривычки? Монсеньор так и подумал, спрашивал, значит, куда делся. Ричард кивнул, с силой потянул носом воздух. Ладно, все равно он еще увидит Эпинэ. И придется потрудиться, чтобы следующий разговор был более плодотворным. Алва оживленно спорил с Вейзелем, надо же, какая привычная картина. На появившегося оруженосца он едва обратил внимание — кивнул коротко в знак того, что заметил, и повернулся обратно к генералу. Ричард выдохнул, ссутулившись. После прямого нарушения приказа не отставать он ожидал чего угодно, но не кивка. Стало обидно — неужели он такая незначительная личность, что его эр даже на выговор расщедриться не желает. А еще сказали, что искал. Как же, будет Алва его искать. Небось, только порадовался, скинув с плеч такую обузу. «Погоди!» — оборвал сам себя Ричард. Алва не отругал — тем лучше. Может, не хочет делать это прилюдно. А может, вообще понимает, что порученец отстал не по своей воле. И вообще, разговор с генералом — более важный. А Ричард — ну что ж, он еще ничего такого не совершил, чтобы ради него прерывать стратегические диспуты. — Это безумие! — в пятитысячный раз заявил Вейзель. Алва отмахнулся: — Прекрасно, значит, они не будут этого ожидать. Ну что, юноша, как провели ночь? Ричард вздрогнул. На мгновение ему почудились издевательские нотки в голосе Ворона. «Неужели Марьян видел Эпинэ и доложил?.. Неужели Алва все знает?!» — Виноват, Монсеньор, — пробормотал он, когда пауза стала совсем неприличной, — я отстал. — Я заметил, — Алва небрежно махнул рукой, маня за собой. Ричард, на внезапно одеревеневших ногах, пошел следом. — Ну что, какое видение было вам на сей раз? — Монсеньор? — Прекращайте притворяться еще более глупым, чем вы есть. Не заметить гигантские буквы «что же предпринять» на вашем лбу мог только слепой. Что именно вы там предпринимали, и насколько оно не получилось? Он вспыхнул, виновато отвел глаза: — У меня закружилась голова, когда я увидел заколотого… Простите… когда прошло, вы уже ушли… и начался пожар, и там седун навстречу, и я с ним схватился, а там уже я сориентировался, куда идти. — Закружилась голова, — задумчиво повторил Алва, вертя в пальцах травинку, — вы боитесь крови? Досадное качество для мужчины. — Монсеньор! — вскинулся Ричард. — Я… я не боюсь! — Научитесь лгать убедительнее. Крови не боитесь, но голова закружилась. Почему? Что там произошло, если вы приводите столь жалкие отговорки? Ричард закусил губу. Ну все, конец. Играть в недомолвки с Алвой — дурная была затея. Как обидно умирать в такой ясный день, так и не успев ничего исправить. Как обидно умирать уже второй раз так нелепо. Как не хочется опять проходить Лабиринт и встречаться с Литом… хотя на сей раз вряд ли Ричарда удостоят… — Я жду объяснений, — железным тоном напомнил Алва. — К-клянусь, — голос Ричарда сорвался. Он сглотнул, выдохнул и храбро выпрямился, — я говорю правду. — Что. Вы. Увидели. — ухоженные длинные пальцы держали за подбородок крепче, чем стальные клещи. Алва, чуть прищурившись, смотрел прямо в глаза. Своими синими молниями, которые способны пригвоздить к месту получше привязи. «Это что, моя мысль?» — Ричард вздрогнул, зажмурился, проморгался. Наваждение исчезло… в отличие от держащей руки. Он нервно облизнул губы: — Я… в видении я убил фрейлину королевы. — Она наступила на подол вашей сестре? — на лице Алвы непонятное выражение — то ли брезгливость, то ли насмешка. — Не знаю. Но делать этого не собираюсь! — прозвучало это жалобно. Алва вздохнул, отступил на шаг. Ричард закусил изнутри щеку, чтобы успокоиться. Как научиться вести себя умнее? — Тебе-то самому не кажется бредом то, что ты несешь? — Кажется, — о нет, только не это! — Вы мне не верите? — Ты уже однажды это спрашивал. Не повторяйся. Ладно, у нас мало времени. У меня, по крайней мере. Потрудись в следующий раз не видеть на ходу сны о мертвых фрейлинах, сделай милость. Идем, поможешь Шеманталю. — Слушаю Монсеньора, — пробормотал Ричард, не уточняя, к какому из указаний это относится. Кажется, на сегодня расстрел отменяется. Ричард в ожидании приказа сидел на опушке с Эмилем Савиньяком. Тот, жуя травинку, нет-нет, а поглядывал с любопытством. Ричард от этих взглядов краснел и отводил глаза. Леворукий их знает, сколько раз и в каких выражениях они с Алвой еще успели поговорить о сумасшедшем оруженосце после беседы во дворце губернатора… Ричард вспомнил напутствие своего эра и скис еще больше. «Юноша, бросьте вы эту привычку — думать. У вас это еще плохо получается. Действуйте интуитивно. Это лучше, чем опираться на неверные логические построения». Ну да, ну да, в умении думать ему до Алвы далеко. Хотя, казалось бы, идея стравить кагетов между собой лежала на поверхности, а вот смотрите — никто, кроме Алвы, не придумал, как именно. На сей раз Ричард благоразумно удержал себя за язык. Он и так знал, что все получится. А окружающим необязательно быть в курсе его знаний — неважно, из какого источника они происходят. Все время, пока Первый Маршал отдавал приказы, он не переставал коситься на Ричарда. Ожидал, наверное, очередной глупости. Видимо, небезосновательно полагал, что Ричард только на это и способен. Тот поднатужился и выдал естественную реакцию на коронованного Шеманталя: вспомнил, как был изумлен в прошлой жизни… Хотя притворяться особо и не пришлось. Адуан был великолепен в лихо сдвинутом набекрень венце. Правда, неизвестно, какие выводы сделал из реакции оруженосца Алва… — Волнуешься? Он вздрогнул, обернулся. Эмиль Савиньяк смотрел искоса, вроде и улыбался, но глаза серьезные и… как у сьентифика перед важным опытом. Какой ответ будет верным?! Ричард облизнул губы. «Положись на интуицию!» — Волнуюсь, — смущенно сознался он, — Баловник никогда не был в битве, надо было брать Сону, эр… то есть, Монсеньор был прав. — Твой эр всегда прав, — Эмиль слегка расслабился, это видел даже Ричард, — собирайся, едут. Стотысячная кагетская армия. Крохотный, по сравнению с этим воинский великолепием, отряд. Отряд людей, которые верят Алве. Они несутся за Победителем Дракона, точнее, неведомый порыв несет их всех, волна единения, которое трудно назвать одним словом, волна, которая захлестывает еще больше, когда видишь, что кагеты бегут. Пусть даже и знаешь, что предатель Адгемар этого и хотел — чужими руками загрести жар. Ричард прорубается сквозь строй казаронов, сердце поет, что тоже участвуешь, вносишь свой вклад в общее дело. Со шпаги капает кровь, вокруг крики, выстрелы… — Хватит, — улыбающийся Эмиль ловит Баловника под уздцы. Надо же, конь не ошалел от этой свалки, верно слушался хозяина. — Он выдержал, — не вытерпев, восторженно поделился Ричард, похлопав взмыленную шею бедняги. Эмиль расплылся в улыбке еще шире: — Брал пример с хозяина. Ну что, теперь надо найти Алву. Дик смущенно кивнул. Как там говорил Алва? «Не бывает ни совершенно белого, ни совершенно черного». Люди убивали людей. Лилась кровь. Почему же такой подъем? Почему восхищение? Он потер глаза — неосознанно — почти таким же жестом, как Алва. Как можно судить Алву… ха, и это мысли человека, который судил его в буквальном смысле? Зал. Алва, небрежно откинувшийся на спинку скамьи подсудимых, словно сидит не в цепях, а в драгоценностях… Дик вздохнул, пережидая очередную вспышку памяти. Нет, все-таки, как можно судить Алву за то, что тот безжалостно убивает врагов Талига? Он Первый Маршал Талига. Он должен это делать. Но почему тогда не можешь простить себя за то, что восхищаешься им? Алва, разумеется, не обратил внимание на метания своего оруженосца — или не подал виду. Он был занят. Артиллерия готовилась активно вступать в бой, и Алва носился от пушки к пушке, раздавал последние указания, корректировал прицел, перебрасывался короткими репликами с офицерами. Ричард следовал за ним, чувствуя ту же волну, что и во время кавалерийской атаки. Даже если бы Алва не отдал такого приказа, Ричард все равно увязался бы — это позволяло чувствовать себя причастным. Они все верят в победу. Их всех воодушевляет внимание Первого Маршала. И ведь он знает это, умело пользуется… эх, как бы научиться производить такое же впечатление? Наверное, подобный талант должен быть врожденным. Но, по крайней мере, ничего не мешает попробовать перенять. Алва странный. Он умеет разговаривать наравне со всеми — с епископами, трактирщиками, солдатами, послами, ко всем подобрать такой тон, чтобы расположить собеседника. И он же, как никто другой, умеет парой слов очертить пропасть между ним и собеседником. Перенять жесты и тон проще всего. Но разобраться, в какой ситуации что применять? «Действуйте интуитивно». Надо оставить попытки уложить естественность Алвы в подобие системы. Интуиция — так интуиция. Алва плохого не посоветует. Ричард уныло отметил, что если он и дальше будет ссылаться в мыслях на Алву после каждой второй идеи, то рано или поздно он начнет делать это вслух. А оценят сие далеко не все. Ну и корчить из себя подобие Алвы — просто смешно. Он Окделл. Он должен не просто научиться вести за собой людей, но и делать это по-своему. Так, как Алва, ведь все равно не получится. — Ричард! — на перемазанном сажей лице Алвы блестит улыбка. — Слушаю Монсеньора! — немедленно отозвался он, с восторгом уставившись на своего эра. Ох, да это же пушка, та самая пушка. — Не хочешь приложить руку к фейерверку? — Хочу! — восхищенно признался Ричард, взял себя в руки и смущенно добавил. — Но я не умею. — Сейчас научу, — пообещал Рокэ, — иди сюда. Видишь ту штуку? Вот сейчас ее будешь сбивать. Он кивнул, нервно вытер вспотевшие руки прямо о камзол, как простолюдин, взял лопаточку для пороха. Насыпал порцию, потянулся было добавить еще четверть, но спохватился — хватит демонстраций сверхъестественных знаний! -, дернулся и замер. — Очень хорошо. Давай еще… ага, вот столько. Не спеши. Да, потуже, а теперь ядро. И теперь можно наводить. Учти, что у ядра есть вес, и летит оно не по прямой… Да, вот так… Давай! Ричард закусил губу, возясь с фитилем. Алва кивнул и слегка приобнял его за плечи: — А теперь полюбуемся. Покрасневший до корней волос Ричард невольно перестал дышать, замерев. Рука на плече — словно птица, боишься спугнуть… Создатель, ну что это?! — Прекрасно, — Алва рассмеялся, увидев, как золотой шар с лентами на шесте разлетелся под ядром, — отличный выстрел, Ричард, а теперь живо по коням. Словно в тумане, Ричард взлетел на Баловника, припустил за своим непредсказуемым эром. Пока он выигрывает битву с Адгемаром, выиграй битву с собой. «Один лишь путь для жизни выбирая». Только никто не говорил, что этот путь будет прямым и простым. «Я собираюсь совершить злодейство». Ричард вздохнул, свернулся клубочком под легким походным одеялом. Завтра они увидят Очи Сагранны. И после них больше никто не увидит прекрасные озера в первозданном виде. Вода хлынет в долину, когда камень победно заревет, предвкушая, сколько душ сможет поглотить. Чувство чего-то огромного. И в Надоре, наверняка, было так же. Ричард перевернулся на спину, уставился в темное далекое небо. Древние скалы стонут от облегчения, когда сбрасывают свою ношу. Что делать-то? Как этому противостоять? — А что это вы не спите, юноша? — недовольно спросил Алва, садясь рядом. Ричард, покраснев, натянул одеяло на голову и оттуда глухо ответил: — Я сплю, Монсеньор. — Что на сей раз не так? Почему опять страдаешь? Почему бы ему было не проспорить с Вейзелем еще пару часов? Ричард понял, что отвертеться от вопросов не выйдет, сел, нахохлившись. — Я думаю про Надор, Монсеньор. — Тебя посещали дополнительные видения? — живо заинтересовался Алва. — Нет… но скалы ведь столько стояли, — Ричард нервно стиснул ворот. — Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Алва. На душе потеплело от этого небрежного «мы», но скалы — не вражеское войско… Ричард уныло засопел: — Спасибо, Монсеньор. — Когда вернемся с войны, можешь поехать и забрать свою старшую сестру. Ее Величество примет девицу Окделл. И не благодари. Во всяком случае, не меня — не к себе ж я ее забираю. Ричард торопливо кивнул. Еще не хватало — нечего юной девушке делать у холостяка, да еще и такого холостяка! — Ну хорошо, — Алва легко поднялся, — выспись. Завтра ты мне нужен способным хоть немного соображать. Легкая фигура вскоре растворилась между темных стволов. Неужели он подходил только проконтролировать, что делает оруженосец? Ричард смотрел на озера, чуть нахмурившись, напряженно, словно пытался запечатлеть их в памяти во всех подробностях. «Почему я не художник?» — тоскливо думал он. И почему именно этот план? Это жестоко. Погибнут люди. «В Доре тоже погибли люди. И там, в отличие от Октавианской ночи, ответственным за все был ты, ты ничего не предпринял, людей спасали ненавистные Карваль и Спрут, ты их ненавидишь, но они выполняли твою работу, чтобы не было новых жертв. На твоих руках кровь. Не только их кровь… Кровь людей… Пятно багровое на ткани, пятно на вражеских руках, так слушай — крови алчут камни, их жажда тянется века…» Ричард поспешно встряхнулся, потер висок. Он мог поклясться, что чужой голос вплетается в его мысли, песня настолько древняя, что лишь камни могут ее помнить. »…Песчинка за песчинкой — время, как самый праведный судья, возводит каменные стены, которые века стоят…» Баловник беспокойно переступил, он чувствовал, это нельзя не чувствовать! Ревущая река словно пытается сбросить оковы, как древний великан из сказок, что отказался покориться господину, порвал свои цепи и разрушил его замок. Вода бьется об обломки скалы, огромные камни продолжают валиться… «Потомкам верно мы служили, но век прошел полубогов, что ж, наши не иссякли силы, да будет крик! Да будет кровь!» Поток срывает затор и мчится дальше, неся за собой огромные валуны. «Кто сможет покорить стихию? Кто скажет так — себе польстит. Чудовища еще живые, их гнев священный не забыт, вооружившись булавами, они за данью поспешат и против вечности восстанут, не будет им пути назад…» Песчинки, просто песчинки… Ричард с силой закусил кулак, пытаясь прийти в себя. Сель прошел. Эти валуны — не твои прародители, Повелитель Скал, и не здесь тебе дано окончить свой путь. — Лит… — пробормотал Ричард, решительно поворачивая прочь беспокойного Баловника. Алва, как обычно, ругался с Вейзелем. Эта картина окончательно вернула Ричарда в реальность. Генерал был в ужасе от содеянного. Ричард втайне ему сочувствовал — слишком знакома была эта привычка оглядываться на прошлое после того, как ничего уже не поделать. — С людьми надо разговаривать тем языком, который они понимают, — наконец, оборвал его Алва. — Приедет Шеманталь — отправится с ультиматумом. Юноша, что вы здесь болтаетесь, разинув рот? Тот вздрогнул: — М-м-монсеньор… он скоро будет, они нашли хищника, который людей таскал. Мертвого. — И так будет с каждым, кто позарится на тот кусок, что не может проглотить, — назидательно отметил Алва, уводя его за собой, — хм, должен сказать, юноша, вы неважно выглядите. Что снилось? — Ничего, Монсеньор. Просто… — Просто? — Долина была красивая, — Ричард опустил голову, ненавидя себя за эти сорвавшиеся с языка слова. Алва похлопал его по плечу: — Повторить тебе все то, что я сказал генералу Вейзелю? — Не надо, Монсеньор, — Ричард вспыхнул, — я не… я понимаю… Алва покачал головой, слегка поворошил его волосы и ушел куда-то. Ультиматум сочинять наверное. Ричард потер горящие щеки. Хорошо, что он удержался и не ляпнул, что слышал камни… «Они сдаются». Ричард нервно кусал щеку изнутри, чтобы хоть как-то держать себя в руках. Они сдаются. Сейчас он увидит Эпинэ, а что сказать ему, еще не знает. Он не сможет ничего исправить. Ему дали шанс, а он не оправдал доверия Лита. Он недостоин называть себя Повелителем Скал. Повелитель должен уметь вершить чужие судьбы, а он не видит дальше собственного носа. Что же делать?! «Действуйте интуитивно» Да-да, он уже неоднократно действовал интуитивно, и что из этого вышло? «По крайней мере, Оскар остался жив. И Марьян остался жив» Ага, Эпинэ тоже останется жив. И приведет в Олларию Альдо, считающего себя Раканом. Приведет на верную смерть. И как винить в этом Эпинэ, если Альдо всегда делал то, что хочет? «Думай, Дикон, думай. Предположим, ты притащишь Эпинэ в Олларию. Что изменится? Альдо вошел в Олларию благодаря Люра. Да, Эпинэ привел своих южан, которые в случае официального помилования своего герцога перейдут на сторону Талига. Но не они принесли Альдо победу» Ричард сорвал травинку, затеребил в пальцах, неосознанно повторяя жест своего эра. Эпинэ еще не герцог, и станет им нескоро. Что он будет делать сейчас, если его помилуют указом Проэмперадора? Точнее, что сделают с ним? Да отправят служить куда-нибудь в Торку, чтобы бывший мятежник не путался под ногами. И к чему это приведет? Как угнетает неспособность просчитать последствия! С одной стороны, он сам — сын мятежника, его хотели спровадить обратно в Надор. Но с другой — зачем тогда его вызывали в Лаик? Зачем его взял в оруженосцы сам Первый Маршал? — Не знаю, — пробормотал Ричард, отбросив травинку и вытирая испачканные пальцы платком — не менее испачканным. — Юноша, прекратите разговаривать с умным человеком и идите же сюда, — прикрикнул Алва, оглянувшись, — представление уже начинается. Ричард, спохватившись, кивнул и догнал Алву. Ну что ж, то малое, что он может сделать — сделает! Адгемар вещал, Алва стоял, словно статуя, неподвижно, со скучающим выражением лица. Ричарду стоило больших усилий не вскрикнуть, когда он увидел Эпинэ, уставшего, замерзшего, в окружении казаронов. Еще рано. Еще не время. Еще нельзя подойти. — Подведите того, кто привел бириссцев в Варасту. Двое казаронов подхватили Эпинэ под локти, потащили вперед. Ричард не удержался — рванулся вперед и успел подхватить падающего пленника. Подлые, мерзкие предатели. Сражались с ним бок о бок, а теперь и рады, что их спокойствие будет куплено ценой жизни бывшего соратника… — Спасибо, Ричард, не рискуйте зря, — тихо ответил Эпинэ. Да он же дрожит! У Ричарда потемнело в глазах от злости на весь мир, он неловко дернул себя за ворот, еще раз, застежка, наконец, поддалась, и он укутал его плечи своим плащом. — Его лихорадит! — выкрикнул он в ответ на слегка приподнятую бровь Алвы. — Ну так усадите его на камень, развяжите и дайте выпить, — равнодушно бросил тот и вновь перевел взгляд на Адгемара. Ричард облизнул губы, кивнул и потащил Эпинэ к подходящему камню, тот не сопротивлялся. Только вопросительно взглянул, растирая кисти. — Он помилует вас, — зашептал Ричард, — он сам не хочет вас убивать. Поговорите с ним. Эпинэ не ответил, лишь покачал головой. Упрямец! — Робер… — Сюда идут, — пробормотал напрягшийся Эпинэ. — Он может идти? — подошедший бакран с сомнением посмотрел на него. — Я помогу, — решительно заявил Ричард. И будь, что будет. Почему он признает вину, которая не лежит на нем? Он всегда делал так! Сэ жгли — он чувствовал себя виноватым. Брали Олларию — он чувствовал себя виноватым. Арестовывали Алву — он чувствовал себя виноватым. Погиб Альдо — он чувствовал себя виноватым… Леворукий! Если уж он знал, видел, понимал, что это неправильно, почему же не вмешался? Ричард одернул себя. Сам-то, сам-то. «Я хотя бы не понимал, что делаю ошибки» Нет, не бывает абсолютно белого и абсолютно черного. Как они могут судить Эпинэ за то, что он не делал?! А как ты мог судить Алву за то, что он не делал? Бакран торжественно сорвал ягоду абехо, Ричард, хотя и знал, что будет дальше, закрыл лицо руками — он не мог смотреть на это. — Ричард? Он вздрогнул, вытянулся: — Слушаю Монсеньора. Алва взвесил в руке пистолет. — Вы бы тоже помолились. Можно даже дважды, по-оллариански и по-эсператистски, для верности. От вас не убудет. Авось, к вам боги прислушаются. Вы уже демонстрировали, что являетесь их любимчиком. Ричард сглотнул. Нет, надо смотреть, смотреть. Алва медлит, словно хочет, чтобы все заинтересованные умерли от удара еще до того, как прозвучит выстрел. Или это время вдруг остановилось? — Да свершится чья-нибудь воля, — скучающе бросает Алва. Выстрел. Адгемар падает. Кинувшийся вперед Ричард едва успевает подхватить потерявшего сознание Эпинэ. Эпинэ уложили на походных одеялах. Коннер порывался выставить стражу, но Алва резко сообщил, что это не седун — не сбежит. Гордый Бакна — ну еще бы он не был гордым и довольным, на чужом полководческом таланте так нажиться — пригласил Алву посмотреть в алтарь Бакры. Ричард увязался следом, хоть и не хотел оставлять Эпинэ, да и помнил, что в прошлый раз лишился чувств. Но Робер, измученный, с жаром, все равно спал, покушаться на него никто не собирался, да и любопытство глодало… — Ну, и что тебе снилось? — беззлобно поинтересовался Алва по пути. Ричард покраснел, опустил голову: — Монсеньор… я… Робер… — Так ты или Робер? Он невольно фыркнул. Камень с сердца не то, чтобы свалился, но уменьшился в размерах. — Монсеньор, я обещаю… нет, я клянусь не делать что-то, не подумав. Но разрешите, пожалуйста, не пересказывать вам целиком все. Это слишком много, и… некоторые вплетенные события… они могут измениться, это искажает общую картину… — Вы с премудрой Гаррой медленно, но верно берете меня в кольцо. Хватит темнить, я не нанимался в толкователи. — Мне снилось, как вы отпускаете Робера, дав ему… — Ричард осекся, закусил губу. — Дав ему что? — в глазах Алвы появились хищные искорки. — Дав ему Дракко. Но тогда… в том сне ведь Оскар… вы расстреляли генерала Феншо-Тримейна. — Отпустил, значит, — Рокэ прищурился, глядя куда-то в сторону, — хм. А ты что предлагаешь? И зачем? — Ну… — Ричард отчаянно хрустнул пальцами. — Монсеньор, он вернется в Агарис, потому что считает себя обязанным принцессе Матильде… А Робер, он ведь такой! Он хочет как лучше, но обстоятельства сильнее него! — Ну совсем как ты, — проронил Ворон задумчиво, — какие на редкость подробные у тебя сны, а. Так я не услышал твои предложения. Ричард побледнел, опустил голову. Зря он думал, что долго сможет дурить голову самому Алве. — Я хотел просить вас его помиловать, — промямлил он, — властью Проэмперадора. Взять его в Олларию, помочь устроиться… Ведь в восстании он не сам участвовал, его заставил дед. — А не заставлялся бы, — отрезал Алва, — мы пришли. Хотите — оставайтесь рядом. Ричард кивнул, закусив губу. Алва опять не дал однозначного ответа. Что же делать? «Ты уже сделал» Алва, тем временем, положил руки на мокрый камень. Ричард, как ни старался, не мог оторвать взгляда от точеного профиля. Алва смотрел в воду, из воды на него смотрел двойник, такой же одновременно серьезный, насмешливый, злой и благодушный… Черные волосы развевает ветер, они клубятся около лица, как змеи, клубятся, заполняя водную гладь, манят, тянут за собой, и Ричард падает, падает, падает, не в силах высвободиться из шелковистых щупалец, которые щекочут, поглаживают, опутывают, мягкие, но непреклонные. Он летит навстречу бездне, поддерживаемый прочной черной сетью, снизу тянет холодом, он не видит, но чувствует, что там — Твари, лиловоглазые, они голодны, они шепчут «отдай его нам, отдай его нам, он не справился». Ричард хочет кричать, но не может, он окутан холодом, холод голубоватой дымкой проникает в него с каждым вдохом, все, что юноша может — отчаянно хвататься за вороные щупальца, которые продолжают окутывать его коконом, мягкой, но прочной скорлупой, и твари с разочарованным воем отступают… «Откуда здесь вода?» В голове нещадно звенело, Ричард силися открыть глаза. Над ним двоился Шеманталь. С ведром. — Ну вот, — жизнерадостно объявил он, — очнулся ваш оруженосец, всего-то и делов было, что водой отлить. — Что с вами было? — Алва бледно посмотрел на него. Он сам, наверное, выглядит не лучше. Ричард облизнул губы: — Я… я видел Лабиринт, — хрипло выдохнул он. — Я вижу, вы уже пришли в себя, — знакомый голос, светский тон. Робер заставил себя встать и выпрямиться. Так и есть, Алва. Серьезен, спокоен, слишком спокоен, чтобы это было правдой. — Послушайте, — поморщился тот, не дождавшись ответа, — я считал вас умнее. Гордо игнорировать врага умеет всякий. Впрочем, мне все равно. У вас есть два варианта — либо катитесь отсюда к кошкам, мои люди проводят вас до любой угодной вам границы. Либо едете в Торку, опять же, в сопровождении моих людей, я подпишу вам помилование и подорожную. Робер подумал было, что ослышался. Поднял голову, с трудом разлепив губы, спросил: — Почему вы меня отпускаете? — Мой оруженосец весьма трогательно за вас просил. — с любезной полуулыбкой сообщил Алва. За такие улыбочки вызывают на дуэль, но ему давно не двадцать… И Алва уже подарил ему жизнь, теперь дарит свободу. Знать бы, как воспользоваться этой свободой. — Подумайте до вечера, — небрежно предложил Алва, не дождавшись решения, — обсудите этот вопрос с Окделлом, если желаете. Рокэ разрешил поговорить с Эпинэ! Неужели судьба милостиво дает еще один шанс? Ричард не поверил своим ушам. Надо было не попасть впросак, потому что этот шанс был уж точно последним. — Спасибо, что просил за меня, — Робер сидел у костра, его усталость было хорошо видно по тому, как лоб прорезали морщины. В руке Эпинэ вертел кусок лепешки, но так, словно вообще забыл, как выглядит еда. — Ешь…те, — Ричард закусил губу, чтобы не улыбнуться. — Да, — тот рассеянно откусил немного. — Он сказал, что отпускает вас? — Алва? Он предложил мне выбор: оставаться врагом Талига либо стать врагом Талигойи. Ричард напрягся. Вступить бы именно сейчас с объяснениями… — Эр Робер, — начал он, тщательно подбирая слова, — пожалуйста, послушайте, что я скажу. Для начала я должен сразу объявить, что помню, кто был мой отец, и как он нашел свою смерть. Я совсем не так очарован Алвой, как вы бы могли подумать. И… я не обсуждал с ним эту тему, поэтому то, что я вам сейчас скажу — это мои мысли, а не я повторяю его слова. Вы меня выслушаете? Эпинэ неопределенно махнул рукой: — Говори, Дикон, конечно. — Я… — он запнулся. Нет, про сны не надо, хватит мистики. — Я пытаюсь рассуждать трезво. Я… в некоторой степени знаком с Альдо Раканом. Моя сестра, Айрис, с детства с ним помолвлена, и я наслышан о нем, матушка… она о нем говорила, и… понимаете, я успел составить о нем свое мнение. Возможно, я не прав, но… это человек, который одержим идеей и считает, что то, что он нарисовал в своей голове, непременно так и будет, потому что он так решил. Он нарисовал себе эту Талигойю, а ее нет. Есть Талиг, и другим — Агарису, Гайифе, Дриксен, всем — им выгодно, чтобы в Талиге были беспорядки. Поэтому я не говорю, что у… его высочества ничего не получится. Среди врагов достаточно тех, на чьи деньги можно устроить здесь беспорядки, а в Талиге достаточно подлецов… У него получится… может получиться. Но он не удержит власть, не сможет этого сделать, он погубит город и своих соратников вместе с ним, в конце концов свернув шею на ровном месте. Извините, если оскорбляю вас, ведь он ваш друг… — Говоришь, это твои мысли? — Эпинэ слабо улыбнулся. Ричард вспыхнул до корней волос: — Мои. Я тоже верил в великую Талигойю. Но… я понял, что это несбыточно. Не с помощью Альдо Ракана. — И ты не хочешь видеть свою сестру королевой, раз уж она помолвлена с ним? — Благодарю, эр Робер, я не хочу видеть свою сестру мертвой королевой. Возможно, я не большого ума, но что будет, если он полезет на трон — понимаю даже я. Какое-то время он на троне посидит, пока те, на чьи деньги он на этот трон залезет, будут кусать Талиг за границы. Но затем он не удержит власть даже в самой Олларии, там начнутся мятежи, а затем подоспеет и одна из армий с границ. Если бы его высочество был более дипломатом… — Ричард сглотнул, опустил голову. — Тогда я бы и сам перешел на его сторону. Но не сейчас, нет. Эпинэ отвернулся, глухо ответив: — Я должен это обдумать. Алва проводил взглядом небольшой отряд, покачал головой в такт каким-то своим мыслям. Затем вздохнул, повернулся к своему оруженосцу и улыбнулся: — Ну что? Не предаешься на сей раз самобичеванию? — Нет, Монсеньор, — бодро ответил Ричард. — Это хорошо. Потому что мы едем в Олларию, а столичные красотки не любят, когда кавалеры вешают носы, — он хлопнул Ричарда по плечу и рассмеялся. Робер жил подаренной жизнью, оседлав подаренного коня, держа за пазухой подаренные письма. Подорожную, помилование Проэмперадора и письмо к фок Варзов. «Будь, что будет, и прости, Мишель» — отчаянно подумал он, глядя в закатное небо. Они возвращаются в Олларию, и он скоро поедет в Надор, забрать Айрис! Она так обрадуется! Трудно поверить, что она жива, они все живы, Надор на месте! Ричард вздохнул. Только опыт уже принесенного однажды известия об их гибели заставляет не унывать от перспективы ехать в родовое гнездо. Он покосился на Алву. Этот тоже едет в родовое гнездо. Но свое, а не Окделлское, и поэтому не унывает. Едет, улыбается, слегка щурясь — солнце, хоть и не слишком пригревает, яркое. Напевает. Тихо, но пение — все равно что дудочка у багряноземельских заклинателей змей. — Lui viene Lui viene presto Vittorioso, fiero e vivo Fiero e vivo Le donne Le belle donne Aspettano il suo arrivo Il suo arrivo Lui guarda Lui guarda nel sole, Ricorda tutto con un sorriso Con un sorriso… Юноша, вы что-то хотели? Ричард вспыхнул, отстал на положенные полкорпуса: — Извините, Монсеньор. Песня понравилась. Это по-кэналлийски? — Нет, это марикьярская баллада, — охотно просветил Алва. Сегодня он был в хорошем настроении. — В ней поется о полководце, вернувшемся в родные края с победой. Если вы отучитесь полагаться на мистику и начнете думать своей головой, возможно, о вас тоже что-нибудь такое напишут. Кстати, о голове, — продолжил он, не обращая внимания на окончательно покрасневшего Ричарда, — поделитесь, как вы убедили вашего приятеля, что никогда не поздно вылезти из реки, которая несет туда, куда хочется ей? То есть, я знаю, что говорил бы я, но какие аргументы нашли вы? Ричард поерзал в седле, потеребил уздечку: — Я просто сказал ему, что из его высочества Альдо Ракана выйдет плохой король. И обосновал. Алва придержал Моро, чтобы поравняться с Ричардом: — Обосновал? Любопытно. За что это мучение? — Король, который лезет на трон за чужие деньги, считая, что так и надо, и не понимает, что за это придется платить, будет плохим королем. Монсеньор, вы считаете, я не прав? — Ты не перестаешь меня удивлять. — задумчиво отозвался Алва. — Почему тебя беспокоит мое мнение по этому вопросу? Не припомню в клятве строчки «мнение моего эра — мое мнение». Ричард фыркнул, на краю сознания промелькнула мысль, что в прошлой жизни он бы уже обиделся. — Ну что ж, не буду скрывать, меня радует, что ты начал связно мыслить. — Спасибо, Монсеньор, — польщенно опустил глаза Ричард. И какая разница, что скажет матушка по этому поводу? Он будет вежлив, просто вежлив. Она хочет, чтобы ее детям было хорошо, но ей самой никогда не было хорошо, вот и пилит всех — то, к чему привыкла. Ну и что, что она ненавидит Алву. Она не обязана любить Алву. Главное, что матушка жива. И она готова меняться. Она ведь прислала потом то письмо… «Вы можете жениться по любви». Только он больше не хочет жениться по любви. Окделлы любят один раз либо не любят никогда. Катарина — это была ошибка… — …Он входит Он входит в город Победитель, живой и гордый Живой и гордый Встречает Его, встречает Стар и млад — о да, весь город, Да-да, весь город… Он тоже войдет в город с армией победителя. Будет хлеб. Будет мир. Хоть и вряд ли долгий. «Ты начал связно мыслить». А Рокэ начал ему верить. Или это только кажется? Кто ж их знает, что они там с Эмилем Савиньяком обсуждают наедине. Но, по крайней мере, и Эмиль смотрит вполне одобрительно. Кажется, мать Робера была дружна с графиней Савиньяк? Тогда Эмиль действительно должен быть доволен, что Робера помиловали. Только бы Робер опять не оказался во власти каких-нибудь обстоятельств… Фрамбуа. Последняя ночевка перед въездом в Олларию. Въездом несомненно триумфальным. Ричард уже оставил попытки держать в узде свои мысли и тихо вспоминал счастливых горожан, цветы, оркестр… А на полкорпуса впереди — Алва в парадном мундире, перо на шляпе слегка теребит ветер, гордая посадка настоящего полководца из сказок… Что делать, если не только не можешь бороться со своим воображением, но и не очень-то хочешь? То чувствуешь, что играешь с огнем, а то — что это с тобой играют, как кошка с мышкой. И кто бы знал, какие ощущения истинны. Алва был весел, о снах больше не спрашивал, да Ричард и не напоминал. Не надо портить праздник Первому Маршалу. Ведь что бы ни говорил Алва — он же радуется этой победе, не может не радоваться, не каменный ведь он. — …Юноша, вы уснули? Ричард встрепенулся: — Нет, Монсеньор. — Ну что ж, тогда проследите, что лошадей устроили, и присоединяйтесь к нам. Обрадованный Ричард бросился выполнять поручение. Подольше бы длилась эта полоса хорошего настроения Алвы. Нет, он продолжает подшучивать, но как-то менее обидно. Либо слышишь эти колкости уже другими ушами. «Что мне делать?» — Ричард погладил шею Баловника, угостил его кусочком сахара, покосился на Моро. Пусть Баловник не так хорош и свиреп, но он столь же верен. Алва купил своему оруженосцу линарца и даже сделал вид, что не заметил, как дернулся Ричард при виде красавца коня. «Можно, я отдам его своей сестре… когда она приедет в Олларию?» «Делайте с ним, что хотите» Алва ведь не знает, как погиб этот конь в прошлой жизни. Но хотя бы перестал отпускать шуточки на тему внешнего вида Баловника. — Поужинай, — шепнул Ричард, скорее, чтобы успокоить самого себя, и медленно вышел из конюшни. Такой славный, звездный вечер. Астрологи умеют по движению этих крохотных серебряных капелек определять, какая судьба ждет человека. Но тогда получается, что все предопределено? Алву в этот вечер, впрочем, не волновали подобные философские вопросы. Увидев Ричарда, он слегка качнул в его сторону бокалом. — А, и полугода не прошло. Закрой дверь и бери бокал. — Тебе какое вино? — Эмиль по-кошачьи потянулся и придвинулся к столу, на котором царило и благоухало жаркое. — Благодарю, «Слезы», — промямлил Ричард, неловко устраиваясь на краешке кресла. — Я проследил, что лошадям задали корму. — Пора задать корму и нам, — кивнул Эмиль, улыбаясь, — держи. За Талиг! Ричард пригубил прохладное вино, подумав, что еще недавно был согласен пить только за Талигойю. Но это было одновременно недавно, давно и никогда… — Что повесил нос? Вот сразу видно, что в Олларии тебя не ждет какая-нибудь красотка, иначе ты бы не сидел сейчас такой кислый. Ричард вспыхнул, отвел глаза. Эмиль ведь не знает… собственно, никто не знает… — В самом деле, твой надорский аскетизм чересчур глубоко пустил в тебе корни, — подхватил Алва, — даже Люди Чести иногда волочатся за юбками. Ричард немедленно представил Килеан-ур-Ломбаха, мысли тут же перескочили на роскошную Марианну, воспоминания о которой были в данный момент совсем уж неуместны. Собравшись с духом, Ричард выдавил: — Но ведь вы не прикажете мне восполнить это упущение прямо сейчас? — Прелестно, — хмыкнул Эмиль, — Окделлы умеют шутить! Рокэ, сознавайся, ты научил? — В тексте присяги нет слов «шутка моего эра — моя шутка», значит, не я, — Рокэ откупорил оплетенную бутылку, разлил по бокалам новую порцию, — Ричард, чем тебя так смущает это мясо? Ешь и пей. И не говори, что не хочешь, ты провел весь день в седле. — Я ем, — он смутился еще больше, ковырнул отлично приготовленное жаркое. Он сам не мог объяснить себе, почему краснеет в ответ на совершенно невинные фразы. Неловко потянулся за бокалом, коснувшись нечаянно руки Алвы, вспыхнул еще сильнее, едва не разлил вино. Леворукий, лучше бы остаться на конюшне! Да хоть жевать сено вместе с Баловником! И то меньше стыда было бы! — Не суетись, — Алва успел подхватить злополучный бокал, усмехнулся, взъерошил волосы Ричарда. Эмиль, как ни в чем не бывало, обмакнул кусочек мяса в соус, отправил в рот. — Спасибо, — пробормотал Ричард, мечтая провалиться сквозь землю, поспешно схватил ломоть хлеба. Совершенно дурацкая реакция. Краснеет, как девица на выданье. Ричард ярко представил себя в веселеньком венке с лентами и едва не подавился. Воображение совсем идет вразнос. И это называется «то, что натворил, исправить?» Как бы не так. С улицы послышались голоса, цокот копыт. Наверняка почетная встреча из столицы. Ричард ощутил смесь облегчения и разочарования. Алве теперь будет не до него, но… — Только их тут не хватало, — раздосадованно поморщился Алва, заглянув за занавеску, — закатные твари. И не поленился же Ги Ариго притащиться, да еще и с такой свитой. Хотя новость была ожидаемой, сердце Ричарда все равно сладко замерло, когда Алва сообщил о его «подвиге». Неужели Алва и правда считает, что его оруженосец заслужил?.. Неужели оруженосец и правда так высоко ценит мнение Алва?.. Играет ли кошка с мышкой, играет ли мышка с огнем? — Садись, Дикон, — Алва вздохнул, опустился в кресло, — саранча временно нас покинула, поэтому ты можешь все-таки поужинать. — Монсеньор… — Что? — Вы… перечислили меня среди отличившихся… хотя мое поведение большей частью… — Позволь уж мне самому судить о твоем поведении. Кстати, о поведении. Ты подозрительно давно молчишь о своих видениях. Я настаиваю, чтобы ты советовался со мной, прежде чем что-то «предпринимать». — Да, Монсеньор, — покорно отозвался Ричард. В конце концов, он действительно мало что может сам. Повисла пауза. Жаркое медленно исчезало с тарелок. За окном вновь было тихо, будто эскорт из столицы и не нарушил мягкости вечера. — Что ты думаешь о королеве? — поинтересовался вдруг Алва. Его вопросы всегда застают врасплох. Ричард потер щеку, пытаясь уместить в слова всю гамму впечатлений. Вспышкой перед глазами — Лабиринт, призрак Катарины, протягивающий окровавленные ладони… Он прикусил щеку изнутри, чтобы не провалиться в затягивающую память: — М-монсеньор… Ее Величество… красивая женщина. — Ричард, — устало покосился Алва, — если я спрашиваю, то хочу услышать честный ответ. В Багерлее за оскорбление Ее Величества я тебя не потащу, не волнуйся. — Она — умный политик, хорошо владеющий искусством держать лицо, — опустив голову, промямлил Ричард, — я не имел чести знать ее близко, поэтому вряд ли смогу ответить вам более подробно. — Но она не вскружила тебе голову. Ричард облизнул губы. Как он мог объяснить это? — Она королева. Я сын мятежника. Она замужем. Она говорит словно из-за маски. Мне и не приходило в голову, что она эту голову может вскружить. — Но, тем не менее, из всех трактирных вывесок тебя привлекла эта. — «Талигойская звезда» лучше, чем какой-нибудь «Ощипанный павлин», — смущенно пробормотал Ричард. — Хм. Ну что ж. Ладно, иди-ка спать. Завтра саранча вернется, и нам придется участвовать в препакостном количестве мероприятий. Ненавижу, — Алва потянулся, — запомните эти лица, юноша. Типичные любители примазаться к чужой победе. Ричард кивнул, выскользнул за дверь. Интересно, какие выводы сделал Алва из короткого разговора про королеву? Церемония чествования Проэмперадора была великолепна. Торжественные речи, оркестр. Ричард старался не смотреть на тоненькую коронованную фигурку, хоть Катарина и была прелестна. Впрочем, сделать это было несложно. Взгляд то и дело скользил по спине Первого Маршала, в виде разнообразия, серьезного. Алва был напряжен с самого утра. И Ричард вполне его понимал. Общество Ги Ариго, генерала-церемонимейстера и прочих Манриков кого угодно вогнало бы в уныние. «Сударь, вы должны одеться так-то». «Сударь, вы должны проехать там-то». «Сударь, вы должны сделать то-то». Каким чудом Алва удержался от «вам я ничего не должен»? «Ее Величество умеет держать лицо». Нет, все равно даже ей не превзойти Алву в этом умении. Кто знает, что у него на душе… На точеном лице всегда безупречно спокойное выражение, оно может быть разбавленным иронией, решимостью, злостью… Но оно всегда… застегнутое. Застегнутое на все пуговицы сердце и соответствующая маска. Все ахнули, когда в небе зажглись четыре солнца. И хорошо, что все кинулись к окну и не увидели выражения лица Ричарда, потому что он бы не смог объяснить, что у него такое на сей раз на лице написано. …"Ты не король!» — отчаянно бросает он призраку Альдо. У призрака синюшное лицо, глаза хищно блестят, «ты присягал» — губы не шевелятся, но Ричард может поклясться, что слышит… В Лабиринте слышишь не ушами, кажется, что слышишь всем телом, напряженным, каждым нервом, каждой жилкой, вибрирующей от чужого шепота… Алва — настоящий король, хотя и не знает этого. Быть королем — слишком большая ответственность. Когда Алва обо всем узнает, он добровольно взвалит на себя это бремя — ради Талига. Он справится, но не превратит ли его это окончательно в пустую, выжженную изнутри маску? Алва держит в своих руках древнюю реликвию, хотя вряд ли придает значение. Управлять стихиями — слишком большой риск, поэтому Гальтару и покинули. Алва все же знает много об этой древности и много о чем догадывается… Но не об этом! Сердце Ричарда болезненно сжалось. Он же не предупредил! Они ведь уже приближаются к пустующему особняку вдовствующей маркизы Фукиано! Так, Ричард, быстро думай! А лучше положись на интуицию! Ты ведь знаешь, что произойдет! Он напрягся, облизнув губы, бросил короткий взгляд на слепые глазницы окон. Удар сердца. Запал. Вспыхивает порох на полке. Сухой короткий треск. Алва поднимает Моро на дыбы. Ричард бросается наперерез. Вспышка боли — и словно лопается натянутая струна в небесных сферах. Удар сердца. События вокруг вновь принялись разворачиваться с нормальной скоростью. Ричард вдруг понял, что зажимает плечо, обалдело отнял ладонь от промокшего рукава, поднес к глазам. Кровь. — Дикон! — Алва перехватил под уздцы Баловника — и как бедный конь не понес? — Монсеньор… Откуда-то возник Хуан, тут же бросился в сторону заколоченного особняка, повинуясь короткому брошенному сквозь зубы приказу своего соберано. Алва спрыгнул с Моро, не переставая тормошить Ричарда: — Погоди-ка. Смотри на меня, в глаза мне смотри, говорю, теперь слезай, да нет, с этой стороны, дурень! Пако, абра ла пуэрта! Пронто! — М-монсеньор, я в порядке, — попытался воспротивиться Ричард, но закусил губу, чтобы не вскрикнуть, когда спешивался. — Я заметил. Об этом, с позволения сказать, порядке мы еще поговорим. — раздраженно объявил Алва, помогая ему войти. Усадил в кресло прямо в гостиной, быстро разрезал камзол, осматривая рану, покачал головой. — Дуракам везет. — Я же говорил, царапина, — пробормотал Ричард, прикрыв глаза. — Царапина, — язвительно повторил Алва, — скажи на милость, что это вообще только что было? — Они стреляли… — отозвался он еще тише. Ну как всегда, в его исполнении самые героические на первый взгляд вещи становятся фарсом. — Да ты что. Стреляли они. И как я раньше не догадался, — ядовито заметил Алва, промывая рану из принесенного Пако флакона, — ты чем думал, когда кидался под пулю? И когда ты вообще заметил стрелка? — Я не заметил стрелка, — голос Ричарда дрогнул, — я… увидел… огонек… запала… — Ну-ну. — бинт ложился слой за слоем под ловкими пальцами. — И куда ты рванул? — Монсеньор… он мог убить вас… или Моро, — он зажмурился, задохнувшись от слишком яркой картинки: Ноха, летящая легким облачком вуаль Катарины, Альдо, беснующийся Моро, выстрел. «Я явился, чтобы убить лошадь». — Моро? Скажите, молодой человек, когда вы успели присягнуть Моро? Ибо не припомню никакого «конь моего эра — мой конь». Закатные твари, как можно одновременно сражаться с собственным прошлым, отвечать этому человеку и пересиливать боль в плече?! — Я не могу! — вырвалось у Ричарда истеричное. Словно со стороны он увидел, как русая голова бессильно уткнулась в черно-синий камзол. Всхлип. «Прекрати! Прекрати сейчас же! Что это еще такое!» — Кое-кто опять держит при себе видения, — раздосадованный голос Алвы. Макушки коснулись почти невесомо. — Неслух. Ну сам же видишь, что получается, если действовать на авось! За какими кошками я тебе прочитал штук десять проповедей на тему необходимости советоваться? Если бы ты меня предупредил, мы бы поймали этого стрелка до того, как он выстрелил! Все, Дикон, это последний раз, ясно тебе? Кого я должен показательно расстрелять, чтобы ты проникся серьезностью? Ричард невольно фыркнул. Он подозревал, что показательно расстреливать будут как раз его самого. — Встать можешь? — Могу, — мгновенно вскинулся он, хоть колени и дрожали немного — то ли от потери крови, то ли от избытка противоречивых чувств. — И какого ответа я ожидал? Пако, проводить, помочь привести себя в порядок и уложить. Пако искренне считал, что «дор Рикардо» закрыл собой от пули соберано. Наивный человек. Нет, как же по-дурацки все вышло! Как всегда, впрочем. Ричард вздохнул, поправил здоровой рукой одеяло. На столике рядом стоял ужин, но есть совершенно не хотелось. Как и пить. Собственно, хотелось только застрелиться, потому что топиться тут было негде. — Не спишь, — констатировал Алва, открыв дверь. — Монсеньор… — Ричард смешался, то ли вскочить, то ли нырнуть поглубже под одеяло и притвориться спящим, а лучше мертвым? — Не буду спрашивать, зачем ты все-таки это сделал. Ты только сам себе ответь на этот вопрос. — Только после вас, — брякнул покрасневший Ричард. — Что? — Алва приподнял бровь. — Вы ведь подняли Моро на дыбы… вы ведь тоже увидели огонек и решили закрыть меня… — Не люблю, когда портят мое имущество, — бросил Алва, разливая вино по бокалам. Ричард вздохнул. Примерно такой ответ он и ожидал. — Но Моро ведь тоже ваше имущество… — Держи, красное вино тебе сейчас полезно, — Алва вложил в руку Ричарда бокал, придержал дрогнувшие пальцы. — М-монсеньор… — тот облизнул губы, зажмурился. — Что? Ты пей. А потом постарайся уснуть. Ричард шмыгнул носом, послушно осушил бокал в несколько глотков. Алва принял из его рук обратно хрупкий алатский хрусталь, поставил на столик. — Я не… Монсеньор, я… — Обсудим, когда ты будешь лучше себя чувствовать, — решительно перебил его Алва. Отвел со лба Ричарда отросшую челку, провел по щеке кончиками пальцев, наклонился, коснулся его губ своими и, легко поднявшись, стремительно вышел. «Закатные твари» — обреченно подумал Ричард, бессильно откинувшись на подушки. Утро, вопреки расхожему высказыванию, не принесло никакой ясности. Ричард лежал в кровати, натянув одеяло на голову, и уже даже не задавался вопросом, что делать. Этот вопрос следовало задавать себе раньше. И вообще, он будет снят в тот момент, когда обо всем узнает матушка. Нет, герцогу не пристало бояться матери, как какой-нибудь девчонке. Но матушка просто оторвет ему голову и скажет, что так и надо, потому что он все равно не пользуется этой деталью анатомии. И даже нельзя упрекнуть себя в том, что не учишься на ошибках, потому что таких ошибок еще не делал. «Что это было?» — спросил Алва вчера. И потребовал ответить хотя бы самому себе. Дурацкий вопрос и не менее дурацкий ответ. Помнится, в прошлой жизни Штанцлер, когда рассказывал о Ги Ариго, поведал, что тот завел ворона. Все ожидали, что Алва в ответ заведет ручного леопарда, но Алва предпочел поступить иначе. Взять на поводок герцога Окделла. И оный герцог сейчас бесстыдно лежит в праздности вместо того, чтобы… Чтобы что? Ричард застонал, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо. Невыносимо. Признайся в этом хоть самому себе! Словно видишь пропасть, но все равно шагаешь в нее, ведомый чарами. — Я не верю, — пробормотал Ричард, — что он со мной делает. «Все, что с тобой делается, ты делаешь сам, не надо скидывать ответственность на других. Герцог Окделл, прекратить истерику сейчас же! Собери остатки разума, довольно возвращаться к одному и тому же моменту!» А момент-то был неожиданный. Даже для непредсказуемого Алвы это слишком! «Ты сам хорош! Ты должен был не хлопать глазами обалдело, как невинная девица, а что-то сделать! Сказать!» Что? Что сказать-то? «Монсеньор, не надо, ошейник и так затянут достаточно туго»? Никакого оправдания. Так насмехался над Джастином Приддом — ну и получи! Никогда не высмеивай то, что тебе непонятно, иначе рискуешь понять слишком хорошо… Да уж, с матери сталось бы отколоть нечто вроде несчастного случая на охоте. И плевать, что наследник. Наследники не марают себя связью… «Остановись, какая связь? Не выдумывай себе того, чего не было» И знать бы, хочешь ли, чтобы было… Матушка будет права в своем гневе. «Подожди, ну откуда она узнает?» Откуда-откуда. Ричард был готов держать пари — все написано на его лице. Крупными буквами. С завитушками, ага. Может, застрелиться, пока не поздно? Да, это трусость. Но какая соблазнительная. Зашуршали занавески. Ричард неохотно высунулся из-под одеяла. Пако. Сияет, чтоб его. — Доброе утро, дор Рикардо! Вы уже проснулись! — Доброе утро, — пробормотал Ричард, садясь. — Как ваша рана? Ричард поморщился, тронул повязку. — Все в порядке, благодарю. А… ээээ… кхм… а Монсеньор проснулся? — выдавил он. — Проснулся, завтракает. Спуститесь, или прикажете завтрак сюда подать? Создатель… Прикинуться немощным? Спуститься? Но тогда неизвестно, чем Алва будет завтракать, запеканкой или оруженосцем. Впрочем, ничего не мешает ему сделать запеканку из оруженосца. — Я спущусь, — твердо заявил Ричард. Алва с невозмутимым лицом пил шадди. Тесака для разделки туш особо глупых оруженосцев рядом не наблюдалось. Ричард вдохнул, как перед нырянием, на деревянных ногах проковылял к столу, заставил себя выдавить: — Добрутро, М’сеньор. Тот кивнул, задержавшись взглядом на плече. Ричард обреченно почувствовал, что его щеки заливает румянец. Если он заговорит о вчерашнем, лучше умереть здесь, сразу. И пахнуть назло этому невозможному человеку. «Так, возьми себя в руки, живо!» — М-монсеньор? Разрешите вопрос? — Разрешаю, — равнодушно бросил тот поверх чашки. — Вы едете в Кэналлоа? — Вы желаете попроситься со мной? — насмешливо. Ну почему каждое слово — как гвоздь, забиваемый в крышку гроба? — Я хотел попросить вас о помощи, — тихо ответил Ричард, опустившись на стул. Терять все равно уже нечего, ты сам растоптал свою гордость, а твой эр вчера добил остатки. А людей спасать надо. — Я слушаю. — Вы говорили советоваться с вами… А тут я, даже если захочу, не справлюсь… Вернитесь до дня святой Октавии, пожалуйста. — Что вам приснилось? — в ленивом голосе прорезался интерес. — Там… погибнет много человек. И епископ Оноре. — Вы хотите, чтобы я спас эсператистского епископа? Ричард поежился. — Его… используют как повод… я сам не до конца понял, с чего и кого в итоге все начнется. Это много кому выгодно… будет выгодно. — Хватит мямлить, — оборвал его Алва. — По порядку. — Кардинал… он получил… в смысле, во сне получил послание от Эсперадора. Что приедет епископ Оноре. Примирение двух церквей. Но оно не всем выгодно… — Угу. И что? — Кардинал и епископ запланируют публичный диспут. Но накануне диспута кардинал заболеет. Вместо него выйдет епископ Авнир. Он… будет настроен фанатично. А… преосвященный Оноре после диспута будет благословлять детей. У него с собой святая вода. Но бочонок подменят еще в Агарисе. Там… вода будет отравлена дождевым корнем. Дети умрут. Авнир воспользуется этим как предлогом… С помощью… Двора Висельников начнет погромы. Погибнет много людей, а цивильная стажа останется в казармах. Братья Катар… ее Величества подделают приказ. — Братья королевы? Занятно. — Сами они сбегут из города перед погромом и вывезут все ценное. Кардинал из-за болезни не будет знать обо всем этом… И они нарочно подгадали, что вас не будет в Олларии. — Скажите, Ричард, — задумчиво проронил Алва, — и вы не боитесь везти в этот город свою сестру? Или даже мятеж не сравнится с Надором? Ричард опустил голову. — Я не знаю, Монсеньор. Алва сидел на парапете фонтана, явно погруженный в какие-то свои мысли. Впрочем, застать хитреца врасплох не удавалось никогда. Звериное чутье у этих потомков шадов. — Добрый день, Ваше Высокопреосвященство. — Если вы говорите, что добрый, значит, так и есть, хоть вы и не выглядите довольным. Как здоровье вашего оруженосца? — Вы уже знаете, — усмехнулся Алва, — рвется в бой. Царапина, ему повезло. — Повезло? — Сильвестр не удержался от сарказма. — Рокэ, поделитесь секретом, как вам удалось? — Что именно? — скучающе переспросил Алва, подбирая желтый лист и принимаясь вертеть его в пальцах. — Вы сами знаете. Мирабеллу хватит удар. Герцог Окделл закрывает собой от пули герцога Алва. Как трогательно. Что вы с ним сделали? — Взял его в оруженосцы. — Вы хотите сказать, что им руководит благодарность? — кардинал насмешливо сощурился. — И вы ничуть на него не влияете? — Все, что с ним происходит, он делает с собой сам. — Бросьте. Может, сей доверчивый юноша и не осознает происходящего, но я-то знаю вас не первый день. Алва устало покосился на него: — Ваше Высокопреосвященство, вы знаете, как объезжают лошадей? — Вам эта наука известна лучше, чем мне. — Извольте. Разумным сочетанием твердости и ласки можно приручить даже самого свирепого и строптивого коня. И, кхм, вепря тоже. — Я вижу, вы блестяще справляетесь. Но зачем это вам? Алва выбросил, наконец, лист, скрестил руки на груди и внимательно, с ног до головы, оглядел кардинала. Такое не предвещающее ничего хорошего выражение обычно появлялось на лице лекаря, когда тот обнаруживал, что высокопоставленный пациент продолжает запивать шадди каждую мысль. — Скажите, как вы относитесь к провидцам? — Кому, простите? — К людям, имеющим доступ к некоему мистическому источнику знаний. Только обойдемся без официальных заявлений, приличествующих церковнику. — Рокэ, не тяните. Я к ним не отношусь. Что вы имеете в виду? — Вы будете смеяться, — скучающе предупредил Алва, — но мой оруженосец видит вещие сны. Весьма сомнительный источник информации, которую, кроме всего прочего, можно проверить лишь постфактум. Но я не намерен разбрасываться даже такими источниками. Сей юноша, как вы сами уже сказали, доверчив. И я бы предпочел, чтобы он доверял мне, а не кому-нибудь другому. Сильвестр понял, что сел, лишь тронув рукой шероховатое дерево парковой скамьи. — Вы серьезно? — Увы, да. Я, как вы сами понимаете, больше ценю старую добрую разведку. Но раз такое само плывет в руки… Приходится присматривать за ним, чтобы он не начал изливать свое сердце, скажем Штанцлеру. — Или королеве, когда она найдет способ раскусить этот орешек. — Не найдет, — холодно улыбнулся Алва, — я с ним говорил об этом. Окделл в учтивых выражениях изволил поведать, что наша милая Катари врет как дышит. Он питает к ней необъяснимую неприязнь, хоть и пытается быть объективным. Кстати, о необъяснимой неприязни. Возможно, вы в курсе, за что Окделл ненавидит графа Васспарда? — Ну, я вижу, его доверие к вам беспредельно, раз он жалуется на бывших однокашников. — Он не жаловался. Я понял это по косвенным обрывкам фраз… Ладно, это на самом деле сейчас неважно. Скажите, вы ведете переговоры с Эсперадором? Сильвестр вздохнул: — Идемте в мой кабинет. Этот разговор надо запивать шадди. Алва вернулся, когда первые звезды уже засияли на тяжелом бархате ночи. Что успел передумать Ричард — он сам стыдился вспоминать. «Он совершенно не обязан тебе отчитываться, когда вернется!» Но вчера было покушение! Вдруг сегодня будут опять стрелять! Конечно, Алва опытен и всегда начеку, он ведь заметил того стрелка, хоть и не знал о нем. Но почему-то волнуешься. Ричард сидел на подоконнике в своей комнате, прижавшись здоровым плечом к приятно холодному стеклу. Видно кусочек улицы, там обязательно проезжают все, кто направляется к особняку. Знаешь, что с ним ничего не случится, но все равно думаешь глупости. Ричард глубоко вдохнул. Хватит раскисать. Пора ответить самому себе на парочку вопросов. И первый из них — как вести себя дальше. Конечно, напрашивается ответ «так же, как и раньше», но сказать легче, чем сделать. А впереди — Надор. Постоянно следить за лицом и речью. Справится ли он? Должен справиться. Во всяком случае, это легче, чем справиться с собственными мыслями. И еще с собственной памятью. «Обсудим, когда ты будешь лучше себя чувствовать». И прикосновения — легкие, но ощущение такое, будто на голову свалился валун. Невозможно не понимать, что будущего у этих, хм, взаимоотношений нет. Закатные твари, но что делать с воображением? Ричард тоскливо уставился на стекающие по стеклу капельки дождя. «Бездонна ночь, но есть часы темнее, предательство тоску и тьму навеет, забудь, что были вместе мы когда-то, ты — сердце потерял, а я расстался с братом». В прошлой жизни он бы вызвал Алву на дуэль. Хотя он это и так делал в той, прошлой жизни. Нельзя сказать, что она была уж совсем глупой. По крайней мере, хоть некоторые уроки он извлечь смог. По крайней мере через раз сначала думать, а потом говорить. Как же уныл этот дождь. «На честный бой иду, как на заклание, ведь правда в этом мире — не за светом. Зима весну не пустит в дом, как ранее, ты — сердце потерял, а я расстался с летом». В Надоре придется все время помнить, что ты их уже хоронил один раз. И отдыха в виде прогулок не будет. Во-первых, зима в горах, а во-вторых… Во-вторых, лучше разговаривать с матушкой, чем выть на луну. Может, пребывание в Надоре хоть немного охладит его? «И мрак, и холод, бешеная вьюга меня скуют, мне заморозят мысли, жаль, ничего от смертных не зависит. Ты — сердце потерял, а я расстался с другом». И ведь не с кем поговорить об этом. Прежде он доверял Штанцлеру, сейчас о нем не хочется даже думать. Прежде он доверял Налю, но… такое ему не доверишь. Какое «такое»? Я совершил очередной идиотский поступок. Влюбился в своего эра. Если бы это был не Алва, возможно, было бы проще. Нет, если бы это был не Алва, этого всего бы не было. Может, это наказание? Дождь сведет с ума. «Нам всем осталось в белое одеться, цвета зимы и плесени проклятой, сломался щит и заржавели латы, ты сердце потерял, и я расстался с сердцем». Ричард вздохнул, протер рукавом запотевшее стекло… Ну наконец-то он едет! Раз уж к завтраку спустился, то к ужину тем более надо. И одна надежда, что Алва заговорит первым, потому что в очередной раз наговоришь глупостей. Алва, чуть хмурясь, стоял у окна и смотрел в щель между тяжелыми шторами. Что он там видел — непонятно, ведь темно. В руке — чашка шадди, и такое впечатление, что о ней забыли на полпути ко рту. Изваяние. Иллюзия столь сильна, что Ричард встряхнул головой, тоже нахмурился. — Ну что ты там замер, заходи уже, — Алва обернулся. Лицо усталое и не слишком довольное. Ричард молча вошел, аккуратно прикрыл за собой дверь. Идешь по ковру, а кажется, что по болоту, так трудно решаться на каждый следующий шаг. Скрип стула. — Лекарь приходил? — Приходил, осмотрел, сказал, что все хорошо. — главное — смотреть в тарелку. У тарелки нет синих глаз и длинных пальцев. А еще тарелка выгодно отличается и от оруженосцев. Она точно не хлопает глазами и не болтает глупостей. Жаль, нельзя попросить у Лита еще одну жизнь — в качестве тарелки. — …Дикон, ты что, уснул? Я спрашиваю, все приготовил для поездки? — Извините, Монсеньор, я задумался. — О чем же? — О тарелках, — брякнул Ричард и прикусил язык, мысленно застонав. — Ты не перестаешь меня удивлять. Чем посуда влияет на судьбу Отечества? Кстати, о судьбе и сборах. Мы оба не подумали о том, что твоя сестра — знатная девица, и ей нужна дуэнья. У вас в Надоре есть кто-нибудь поприличней вяленой рыбины, кто мог бы приехать с ней? — Монсеньор, — в смятении отозвался Ричард, едва переваривший «мы оба», — эээ… боюсь, что я не уверен… Но я знаю, откуда взять дуэнью. Здесь, в Олларии. — Ну и откуда? — Алва допил шадди, оставив чашку на подоконнике, приблизился, сел на край стола. Ричард нервно сглотнул, посмотрел снизу вверх. — Вдова Арамоны… Она живет сейчас в Олларии. Наверное. Я… слышал, что ее сын хотел сделать карьеру военного, но Ги Ариго этому препятствовал… Кансилльер упоминал, — смущенно добавил он, решив не перегибать палку со «снами», ведь кансилльер и правда упоминал, неважно, что в прошлой жизни. — Тааак, — заинтересованно подбодрил Алва. — Я ничего не сказал кансилльеру, но считаю, что его отец — это не причина… чтобы так с ним обходиться, — Ричард опустил голову. — Ага, значит, ты решил облагодетельствовать одновременно и мать, и сына? — хмыкнул Алва, двумя пальцами взял Ричарда за подбородок. Тот замер, напрягшись. — Ладно, Дикон, я узнаю. И да, ты ведь не собираешься тащить свою сестру верхом две недели? Возьмешь карету. — М-монсеньор… — Не возражай. — Но карета туда не проедет! — Оставишь ее вместе с частью сопровождающих в ближайшем удобном месте, в каком-нибудь трактире. Твоя суровая неприхотливость, конечно, похвальна, но сестру пожалей. Тем более, что у нее, по твоим словам, слабое здоровье. — Вы правы, Монсеньор, — выдавил Ричард, не в силах отвести глаза. — Я знаю. Выезжай завтра, дорога займет много времени. «Уже завтра. И больше, чем на месяц. Полтора месяца — это в самом благополучном варианте. Лучше я умру прямо сейчас. По крайней мере, это будет красивая смерть» — Да… Я уеду, — промямлил он, почувствовав, что пауза затянулась. — Веди себя достойно. Помни, что герцог — это ты. — Алва погладил его по щеке и, с тенью сожаления на лице, отпустил. Ричард медленно выдохнул, кивнув. — Легкой дороги вам с сестрой. — Алва улыбнулся ободряюще и вышел. Оставив добычу самостоятельно разбираться с силками. Грядущие полтора месяца будут совсем непростыми. Карета оказалась гениальной идеей. Ричард вполне оценил это день на четвертый поездки, когда воображение окончательно разбушевалось. Да еще и эти сны… Незнакомая комната, на столе небрежно брошены какие-то листки… с нотами?! Но Алва смотрит не на них. Нахмурившись, он берет листок с сонетом. Почерк вроде бы похож на руку Катарины, но Ричард не уверен. За стеной играют скрипки, кто-то смеется. Алва перечитывает сонет еще и еще раз. Затем тщательно рвет листок на мелкие кусочки и так же тщательно сжигает в камине. На его лице… скорее, это можно назвать обреченностью. После этого сна на душе какой-то горький осадок, словно обречен вместе с Алвой. И ни о чем, ни о ком больше думать не можешь. Ричард лег на узком сиденье кареты, поджав под себя ноги, потерся щекой о вышитую подушечку. Плевать, что подумает Гокс сотоварищи. Хотя они тоже уже знают о происхождении злополучной раны и косятся с обожанием. Почему же так плохо-то? И ведь даже не преодолел половину пути в Надор. А еще там. А еще обратно. Изнутри словно дыра, пропасть, в этой пропасти гуляет студеный ветер. Холодно изнутри. Хочется все бросить и мчаться на юг, за Алвой. Ну а толку? Даже если бы не Айрис, даже если бы поехал не в Надор, Алве все равно плевать на твои чувства, он, наверное, даже не верит, что таковые вообще могут существовать. Хотя если бы не верил, не дергал бы именно за эти ниточки. Эта отрава такая сладкая. Ричард прикрыл глаза. Невозможно не впускать в себя это безумие. «Но Алва же как-то умудряется отделять чувства от разума» Угу, потому что у него тех чувств и нет. «Неправда, они у него есть, но какие-то другие» Более разумные, ага. Если ты включишь голову, у тебя такие же будут. — Я не могу, — тихо простонал он в подушечку. Память сразу услужливо подкинула картинку. «Я не могу!» — позорные рыдания прямо на груди Алвы. Тот гладит по голове… Ричарда бросило в жар. Нет, это какая-то пытка. — Не говорите нет, эрэа, Это пытка для меня, О разуме своем радея, Пытаюсь тщетно вас понять, Я бы к ногам моей эрэа Бросал любые чудеса. С трудом я попросить вас смею В ваши дать взглянуть глаза… — Алва откладывает гитару, смеется, — юноша, допивайте свой бокал и идите спать. Он уже сам не может понять, что ему снилось, а что было наяву. Карету мерно покачивало, подбрасывало на разбитой дороге, и это движение успокаивало, успокаивало… — Рокэ, где ваш оруженосец? — Игрушка сломалась, и я ее выбросил. Жаль, — Алва пьяно смеется, откидывает волосы назад. Его губы припухли, рубашка промокла, и видны шрамы. Они вьются по спине, и Ричарду, немому наблюдателю, кажется, что они мимолетно складываются в буквы. За этим мельтешением он не успевает заметить, когда меняется комната. Теперь они в роскошно обставленной зале. На столиках в вазах — фрукты, окна занавешены дорогими шторами. Алва сидит в кресле, держа на коленях какую-то девушку, другая устроилась у его ног и игриво царапает свесившуюся изящную руку. На кушетке у окна тот самый кавалер Марианны, граф Ченизу, раздевает какую-то особу. — Посмотрите, сколько прекрасных дам, на любой вкус, — насмешливо говорил Алва, — разве наши пленницы не изумительны? Ричард вздрагивает. Его все-таки увидели. — Мне не нужны дамы. Я хочу взять в плен только вас… Карета подскочила на ухабе. Ричард сонно потер щеки. Это невыносимо… Родовое гнездо выглядело уныло. Но то, что оно вообще хоть как-то выглядело, уже радовало. Слишком хорошо Ричард помнил свои чувства после разрушения Надора… Пожалуй, это к лучшему. Пока помнишь, что видишь их вновь лишь чудом, легче относиться к возможным придиркам. Да и матушка была заметно удивлена, когда он не ограничился тем, что поцеловал руку, как положено по этикету. Ричард не выдержал. Все-таки, это мать. Какой бы она ни была. Прижался к сухой ладони лбом и пробормотал: — Матушка, как я по вам соскучился. Вдовствующая герцогиня поперхнулась заготовленной проповедью. Пожевала губами и ответила: — Благослови вас Создатель. Ну что ж, по сравнению с тем, что могло бы быть — неплохое начало. Ричард едва прикасался к еде — не мог наглядеться на сестер. Он никогда не думал, что девочки настолько дороги ему. Прежде он дружил лишь с Айрис, да и то до их ссоры из-за Альдо. Матушка бубнила о том, что он ест хлеб предателя и убийцы своего отца, что он обязан отомстить. Но Ричард не слушал. Возможно, помогло то, что этих слов он от матери и ожидал. — …в этот вертеп разврата! Я была не права, но Ричард, вы должны были вести себя разумнее! Граф Штанцлер написал мне, что этот мерзавец тренирует вас, но… — Матушка, — решительно прервал ее монолог Ричард, — я должен вам сказать, что привез приглашение ко двору для Айрис, королева желает видеть ее своей фрейлиной. В трапезной зале мгновенно воцарилась мертвая тишина, которую не прерывали ни звяканья ножей, ни шуршание ткани, ни даже жужжание моли. — Дикон?! — сестра оттянула ворот. — Ричард?! — матушка тоже выглядела так, словно вот-вот у нее случится какой-нибудь приступ. — Карета ждет нас в «Веселом Крестьянине», а дуэнья — в столице. Разумеется, я понимаю, что грозит юной девице в Олларии, поэтому там с ней будет женщина, пользующаяся расположением Ее Величества, вдова, тайная эсператистка. — Ричард… — он еще никогда не видел матушку такой растерянной. Впрочем, к ее чести следует отметить, что брала себя в руки она с потрясающей скоростью. — Ричард, вы должны были предупредить! Написать письмо или хотя бы прислать гонца! Как Айрис может ехать неизвестно куда даже не подготовившись?! — Матушка! — пискнула Айрис, она тоже вылезла из-под обвала, называемого новостью. — Но я ведь еду с Диконом! И он ведь сказал, что там будет дуэнья! — Нет, я не могу этого позволить! Одного ребенка столица у меня уже отобрала, но вы мужчина, а девушке там не место! Ричард глубоко вдохнул. В прошлой жизни он бы прокричал запальчиво «вы сами отправили меня в Лаик!» Надо пощадить матушку. Тем более, что скандал все равно ни к чему не приведет. — Матушка, — как можно более спокойно начал он, — такова воля Ее Величества. В ее свите состоят и другие девицы из знатных семейств, и это никоим образом не бросает тень на их честь. Она умеет защищать своих дам. Она не дает их в обиду. Поверьте, у Ее Величества достаточно власти для этого. И я бы не позволил своей родной сестре угодить туда, где ей угрожает опасность, духовная ли, телесная ли. Матушка задохнулась, всплеснула руками, опрокинув кубок. Кислое белое вино полилось со стола на ее платье, но вряд ли она замечала, охваченная праведным гневом: — И каким же образом Ее Величеству пришла в голову эта идея? Я уверена, что это Дорак и Алва заставили ее! — Ее Величество сама дала мне аудиенцию! — не выдержав, бросился в бой Ричард. — И вы не знаете ее близко! Ее попробуй заставь! Она сделает вид, что согласилась, ведь она такая слабая женщина, а на самом деле она дипломат, каким не всякий мужчина может быть! Сделает то, что хочет, и вокруг еще все извинятся. — Я вижу, вы многому там научились, — прошипела матушка, вскочив, — ну что ж, я вижу, вы все равно сделаете по своему, как и ваша обожаемая королева! Попомните мои слова, столица вас погубит! Но тогда я уже не прийду вам на помощь! Ричард тоскливо посмотрел ей вслед. Если противник покинул поле боя, это еще не значит, что битва выиграна. На потолке пятна сырости. Комната выстыла, и даже горящий камин не помогает. Вода в тазу для умывания подернулась тонкой ледяной коркой. Добро пожаловать домой, сынок. Ричард, не раздеваясь, растянулся прямо на одеялах, не расстилая. Самое неприятное, что все знают — раз есть письмо королевы, то Айрис уедет. Зачем тратить время и силы на скандалы? Это что, ритуал? Чтобы все знали, кто в доме хозяин? Матушка переживает, что иначе ее не будут уважать? Вдовствующая герцогиня ходила с поджатыми губами, всем видом демонстрируя неодобрение. Ричард несколько раз пытался заговорить, убедить, что это положительно скажется на здоровье Айрис, что девушке ее возраста негоже сидеть в провинции… Матушка роняла суровое «нам нечего обсуждать» и уплывала. Айри, напротив, сияла, воодушевленно щебетала, собирая вещи. Ну еще бы она не предвкушала. Раньше она, наверное, и не мечтала о подобном. Если бы не Алва, она действительно не стала бы фрейлиной. В этом матушка права, да. Алва. Наверное, он уже в Кэналлоа. Сияет солнце… Ричард прикрыл глаза. Так легко представить его флиртующим с какой-нибудь хорошенькой крестьянкой. Ай-яй-яй-яй Твой взгляд лукавый Ая-яй-яй-яй, Покой унес. Слабо верится, что он воспринимает всерьез все те ушаты чуши, которые обрушивает на него Ричард. Но ведь некоторые вещи выполняет. Вот, достал для Айрис патент. Роберу подписал помилование. И как там Робер? Интересно, правда ли он снился Алве? «Я должен был собрать своих вассалов». Скучающее лицо, несмотря на цепи. И Ричард не может оторвать взгляд от этих цепей, как ни старается. Тонкие, но крепкие звенья. Из-под железного браслета виднеются бордовые кружева… Они не бордовые, они в засохшей крови! Ричард вздрагивает, обнаружив, что вокруг уже не зал суда. Это наверняка Багерлее… Алва, с заострившимся лицом, воспаленными глазами полулежит на узкой койке. Над ним навис заметно встревоженный… кардинал Левий?! — Подобным недугом страдал и Адриан. Внезапные кровотечения, потеря сознания. — Вероятно, он знал, и как с ним бороться? — словно нехотя, спрашивает Алва. — Увы, нет. Берегите себя, герцог. — Достаточно трудно делать это, сидя в Багерлее, не так ли? — светским тоном отозвался Алва, потер запястье. — Вы знаете, о чем я. — Разумеется, знаю. Альдо Сэц-Придд мечтает меня убить, обставив дело так, что сам он окажется ни при чем. — Мне неведомо, что вы собираетесь предпринять, но да хранит вас Создатель. Левий неохотно покинул камеру, не дождавшись ответа. Ричард же не мог найти в себе сил последовать за ним. Это они про Алву? Кровотечения у него?! И потери сознания, значит, тоже?! Ричард проснулся от собственного крика, подскочил на кровати. Это сон, всего лишь сон. Всего лишь сон? Ричард обессиленно выдохнул, едва удержавшись, чтобы не оглянуться. За спиной оставался Надор. Младшие сестры и матушка. Айрис гарцевала рядом, она чувствовала себя заметно лучше и вообще была счастлива. Ну да, не она ведь выдавливала всю наличную дипломатию, чтобы не получить вслед какое-нибудь веселое пожелание вроде «вы мне больше не сын и не дочь, убирайтесь и забудьте о доме». Ричард мрачно подумал, что мог бы гордиться провёденной кампанией, включавшей в себя осады, штурмы, обманные маневры, разведку боем, внедрение в стан противника и подписание капитуляции. Но не подобает гордиться победой над женщиной. Еще и матерью. Неплохим ходом было поймать ее во время молитвы. Сделать вид, что присоединяешься. Смиренно попросить прощения и материнского благословения. И вообще вести себя как… как с Моро. Не делая резких движений. Подвести ее к решению отпустить дочь так, чтобы она чувствовала, что это ее решение. «Теперь можно и до экстерриора дослужиться, после такой практики», — невесело усмехнулся Ричард, покосившись на радостную сестру. Одна радость — все эти дипломатические финты выматывали настолько, что об Алве думать было некогда. " — Матушка, я непременно напишу вам сам и попрошу Ее Величество написать. Конечно же, мы понимаем всю степень ответственности за Айрис, тяжкое бремя которой до сих пор несли вы. Я обещаю, что буду регулярно писать вам о ней и следить, чтобы она писала, все то время, пока мои обязанности будут позволять оставаться в Олларии. Матушка сухо кивает. Это намного лучше, чем «мерзавец». — Благодарю вас за мудрое решение, — Ричард почтительно целует холодные пальцы.» — Дикон, а ты видел королеву, да? Ты говорил, она давала аудиенцию! Она красивая! Ричард встряхнулся: — Дело вкуса. Она достаточно хороша собой, — признал он неохотно. — Я слышала, она одна из первых красавиц королевства… а это правда, что твой эр в нее влюблен? Ричард понадеялся, что не слишком переменился в лице. — Мой эр… Мой эр ни в кого не влюблен. — ответил он ровным тоном. — Это человек, который превыше всего ценит разум. И пользу. Он уважает королеву за ее ум, а в его постельные дела я не лезу. И это не такая уж и неправда. Айрис заметно приуныла. — Поверь, на Алве совсем не сошёлся свет клином. Ты слышала, что Робер… маркиз Эр-При помилован и вернулся в Талиг? Вот с кем я бы хотел тебя познакомить. Он достойный человек. И с братьями Савиньяк! Эмиль бы тебе понравился. И Арно тоже, с Арно мы немножко даже дружили в Лаик… Правда, совсем немножко. В Лаик не было возможности. Она слушала, как зачарованная. Еще бы, для нее это, считай, вести из другого мира. Мира, где нет облезлых шпалер, вышивания и серых платьев, а есть солнце, кавалеры и улыбки. — А почему не было возможности? Ричард с готовностью принялся рассказывать про Лаик. Айрис слушала, затаив дыхание, иногда качала головой или прыскала — когда он перешел к Сузе-Музе. Эх, может, хоть Айрис можно довериться в вопросе с Алвой? Айрис ведь всегда его понимала… Ну, не в том, что касалось Альдо, правда. Хотя зачем бедной девочке такие откровенности брата? Пускай получает удовольствие от жизни, насколько может. Карета произвела на бывшую затворницу феерическое впечатление. Айрис изо всех сил старалась не показывать, но было видно, как она сравнивает синюю шелковую внутреннюю обивку кареты и свое унылое платьице. Надо в Олларии озаботиться ее гардеробом. Здесь негде. Эскортом она тоже была заметно впечатлена. Сержант Гокс, судя по всему, перенес отношение с брата на сестру, как раньше перенес с эра на оруженосца. Разговаривал со знатной барышней крайне почтительно, даже с ноткой восхищения. Впрочем, во время пути до «Веселого Крестьянина» Айрис действительно разрумянилась, глаза ее горели, даже скромная одежда не портила юную герцогиню. — Ричард, ты ведь поедешь со мной в карете? — умоляюще зашептала она, взяла брата за руку. — Мне не по себе одной в такой роскоши! — Привыкай, ты — герцогиня Окделл, — улыбнулся Ричард, сжал ее ладошку в ответ, — хорошо, я составлю тебе компанию. Только как не думать об Алве, глядя на этот синий шелк? — Спасибо… — оробевшая Айрис наблюдала, как в карету переносят ее небогатые пожитки. — Ты точно не устала? Может, переночуем здесь? Ты хорошо себя чувствуешь? — Дикон, я отлично себя чувствую. И хочу поскорее в Олларию. Я не устала, разве что ты устал. — лукаво улыбнулась она. Как после таких слов отказаться продолжать путь? По мере приближения к Олларии Ричарда все сильнее мучил вопрос, как выглядит представление ко двору новой фрейлины. Надо ли просить для этого об аудиенции, нужны ли какие-то особые действия? Не тащить же Айрис прямо с дороги во дворец. «Держите, это ваше». Был бы здесь Алва… Хотя нет, лучше не надо об Алве. По дороге, во время ночевок в придорожных гостиницах, он и так удостоился чести посмотреть парочку снов, которые уж точно не были просто снами. Они были признаком того, что кто-то здесь нездоров душевно, и это не Баловник. Рокэ, в расстегнутой рубашке, с бокалом в руке, вальяжно развалился в кресле. Он смотрит на Ричарда чуть искоса сквозь темное вино. Отсветы от огня в камине играют в узоре хрусталя. — Юноша, в ногах правды нет, — говорит он, наконец, слегка сдвигаясь. Ричард, словно зачарованный, садится на подлокотник. Рокэ протягивает бокал, и приходится пить, подчиняясь странному блеску хрусталя. В вине отчетливый вкус пряных трав, оно пахнет летом. Летом пахнет и сам Рокэ, он улыбается — непривычно умиротворенно, тянет к себе, сцеловывая с губ пьянящую сладость, и так легко — поддаться искушению… Ричард протягивает руку, осмелев, касается вороных волос, пропускает между пальцами прохладные пряди. Рокэ усаживает его на колени, расстегивает камзол, и Ричард прижимается ближе, ближе, ошалев как от собственной дерзости, так и от ощущений: так светло и так сладко падать в океан новых чувств. Рокэ слегка отстраняется, и… — Сударь, пожалуйте к завтраку! Как он не убил ту служаночку? Вот что с этим делать? Ладно, в первую очередь надо решить, что делать с аудиенцией. Поразмыслив, Ричард отправил вперед гонца с просьбой приготовить комнату для гостьи — ведь Айрис надо привести себя в порядок, не с дороги же бежать во дворец. Прочие остановились на ночлег в деревушке в нескольких хорнах от Олларии. Теперь уж спешить смысла не имело. Утром, часов в десять, когда Окделлы с эскортом собирались выезжать, наконец, в столицу, гонец вернулся, да не один. Он сопровождал карету, в которой прибыла уже знакомая Ричарду тощая белокурая вдова. — Здравствуйте, сударь, сударыня. Я — Луиза Арамона, — деловито отрекомендовалась она, — герцог Алва перед отъездом оставил мне распоряжения на случай, если вы прибудете раньше него. Вдова оказалась необычайно деятельной. Уже спустя десять минут Ричард обнаружил, что разговор бодро ведется без его участия. Айрис, раскрасневшись, щебетала о том, что премного наслышана о своей дуэнье (что было весьма мило с ее стороны, так как Ричард охарактеризовал вдову Арамоны парой-тройкой фраз), дуэнья заботливо, но непреклонно влекла ее переодеться и перечесаться. «Да, эти перчатки я бы посоветовала выбросить. У вас изящные руки, Айрис, я привезла вам другие». «Госпожа Арамона, они такие красивые!» Ричард восхищенно покачал головой, глядя им вслед. Значит, Алва ее нашел. Закатные твари, он ведь не справился о ее сыне! Ладно, возможность еще представится. По крайней мере, Айрис уж точно была в надежных руках. «…А ещё у госпожи Арамоны есть дочь Селина. Она очень красивая девушка. Но при этом она скромная. Она одного возраста со мной, и мы подружились. Я бы хотела, чтобы Ричард на ней женился…» Айрис вздохнула, покосилась на Селину. Та, явно робея, жалась к своей матери. Жаль, матушка не одобрит брак Сэль и Дикона… Королева изволила гулять по дворцовому парку, и свита была вынуждена ее сопровождать. Сама Айрис предпочла бы сражаться с письмом. Ричард раз пятнадцать повторил, что написать в Надор необходимо, и эрэа Луиза его поддержала. Ну почему она не сделала этого накануне? Поскорее бы написать и забыть на какое-то время о тщательном подборе слов. Даже эрэа Луизе, которую она знает без году неделя, проще рассказывать о чем бы то ни было. В парке было скучно. Королева неспешно прогуливалась по аллеям, дамы вскоре разбились по группкам и оживленно что-то обсуждали. Не так Айрис представляла жизнь при дворе! От нечего делать она принялась глазеть по сторонам. Краклиха, то есть, Людовина Кракл, манерно закатывает глаза, когда сплетничает. Необъятная Мэтьюс украдкой извлекла из сумочки горсть засахаренных ягод и лакомится. Тоска! Правый фланг фрейлин оживился, и Айрис хмуро обернулась посмотреть, что происходит. По аллее шел юноша примерно одного возраста с Ричардом, богато одетый, бледный, чуть хмурый. Увидев королеву, он строго по этикету поклонился ей. Ее Величество взмахнула веером: — Айрис, подите сюда. Граф Васспард, я… мы рады вас видеть… позвольте представить вам нашу новую фрейлину и подругу, герцогиню Окделл. — Рад познакомиться, сударыня, — ровным тоном ответил тот, поцеловав протянутую руку смущенной Айрис. — Большая честь, сударь, познакомиться с вами, — решительно выпалила она, чтобы графу не пришло в голову быстро завершить разговор и уйти. Ведь хоть какое-то развлечение. — Я весьма польщен, — сухо поблагодарил юноша. Какие у него глаза! Как горные источники — ледяные и чистые. Как строго он держится! Наверное, он очень воспитанный кавалер! И было бы интересно увидеть, умеет ли он улыбаться… Айрис отчаянно нахмурилась, пытаясь придумать, как поддержать разговор. — Вы ведь были в Лаик вместе с моим братом, не правда ли? — припомнила она слова графа Ларака. — Да, это так, сударыня. — Если хотите, можете звать меня просто Айрис, — она потупилась, бросила быстрый взгляд из-под ресниц на свою дуэнью — та пока не вмешивается, значит, можно взглянуть и на графа. — Благодарю вас, это большая честь для меня. — Вы спешите? Может быть, вы бы составили компанию? — цепенея от собственной храбрости, предложила Айрис. — Мой брат мало рассказывает о Лаик, а мне так интересно… — Вы очень любезны. Не соблаговолите ли опереться о мою руку? Айрис едва удержалась от того, чтобы не расплыться в восхищенной улыбке. — Благодарю вас… — Валентин. — Благодарю вас, Валентин. Понимаете, я почти не покидала дом… — Да, безусловно, ваше любопытство вполне оправданно, — согласился он, — что бы вы хотели узнать? — То, что вы предпочли бы рассказать, — вежливо предложила она. Госпожа Арамона, по словам Айрис, отпросилась повидать младших детей, и тогда королева разрешила и самой Айрис отлучиться проведать брата. Ричард был почти счастлив. Пребывание в столице пошло сестренке на пользу. Она похорошела, стала меньше кашлять, принялась одеваться со вкусом… Сидит, чинно пьет шадди, заедает его печеньем (Кончите сегодня особенно удалось ореховое). Щебечет о дамах Катарины, о дворце, о парке, новых впечатлениях. Можно кивать, улыбаться, слушать вполуха, наслаждаясь самой ситуацией. С одной стороны, даже хорошо, что Алва еще не приехал. Кто знает, как Айрис к нему отнесется. Просто даже если он обратит на нее внимание, то вряд ли срочно влюбится и женится. Не такой это человек. А значит, у Айрис будет разбито сердце. Хотя не будем о разбитых сердцах. Сердце не разбитое. Просто не подчиняется. — …Он очень мил! Он потом приходил еще раз, специально чтобы принести мне почитать презанятнейшую книгу об истории причесок. Ты знаешь, мне кажется, он много страдал. От наших сорок я уже слышала, что его старший брат погиб. Бедняга. И еще он красивый, ты не замечал? Хотя ты же мужчина, ты не замечаешь такие вещи. У него такое лицо… ну прямо как на иконе… Он серьезный и такой начитанный! Мы с ним обсуждали один сонет Веннена, ну ты знаешь его, «Ее осанка — гордый ясень…», так вот, он очень интересно его комментировал, рассказал, что есть такая древняя песнь о деревьях, и Веннен использует ту же символику. Ее Величество совсем не против наших разговоров, и госпожа Арамона тоже считает Валентина очень умным молодым человеком. Ричард рассеянно кивал, думая, что раз уж она так расхваливает Валентина, то вряд ли Алва окажется… Валентина?! — Погоди, Айри, это ты все о Валентине Придде?! — Ну да, — она слегка обиделась, — уже полчаса говорю, а ты только понял. — О Придде?! О Валентине Придде?! Ты общаешься с этим мерзавцем?! С этим скользким спрутом?! С этим предателем! Как ты можешь! Он же… Он же… — Что значит, как я могу? — ошарашенная Айрис уронила чайную ложечку. — Ты с ума сошел? Между прочим, нас познакомила королева! — Королева?! Королева! Наверняка она плетет какую-то интригу, а ты и попалась в паутину с обеими ногами! Она обсуждает Веннена с Приддом! Подумать только! Ты еще скажи, что он тебе нравится! — Да! Он мне нравится! — возмущенно выкрикнула она. — А ты… ты ведешь себя как матушка! Только посмей запретить мне с ним общаться! — И запрещу! Нечего этой медузе околачиваться рядом с тобой! — Ах, вот как?! Может, ты тоже меня где-нибудь запрешь?! В хрустальном гробу?! Чтобы я точно никуда не сбежала?.. Еще перья распушил, и Савиньяков сулил, и маркиза Эр-При. Не нужны мне твои Савиньяки с маркизами, можешь их съесть на десерт! Королева ему доверяет, значит, я буду с ним общаться! А предложит замуж — выйду! И только посмей отказать! — Замуж?! За Придда?! — задохнулся Ричард. — Да разве ты не видишь, какой он двуличный?! — Он честный! Умный, ранимый и гордый! Я так надеялась, что ты на моей стороне! А ты… а ты ничего не понимаешь, ничегошеньки! — Но Айрис, я хочу как лучше для тебя! — Не надо хотеть как лучше! Я сама решу, что для меня лучше! — Он тебя обманет! — Что за непотребство здесь творится? — вопрос, хоть и заданный негромко, словно окатил водой из ушата. Ричард оглянулся на дверь и замер как вкопанный. Алва. Все-таки приехал раньше… Айрис тоже замолчала, часто дыша, на щеках ее выступили красные пятна. Леворукий, что он наделал, накричал на больную сестру! — Я не слышу ответа. — недовольно бросил Алва, оценив мизансцену. — Ричард, не стойте столбом и представьте нас с дамой друг другу. — М-монсеньор, вы вернулись… — Мда, все с тобой ясно. Сударыня, я имею честь видеть герцогиню Окделл? Рад знакомству, хоть оно и состоялось на повышенных тонах. Ричард, прекратите изображать мебель и извольте объяснить, что тут происходило. — Мы… я… мы не сошлись во мнениях, монсеньор. — Да ну? Позволите вас рассудить? — Алва снял запыленный плащ, бросил на кресло. Брат с сестрой одновременно покраснели и опустили глаза. — Дик… герцог Окделл считает, что может указывать мне, с кем мне общаться, а с кем нет, — буркнула, наконец, Айрис. Видимо, хозяина дома она сочла скорее противником, чем союзником в этом вопросе. — Правда? — Алва изогнул бровь. — Герцог Окделл, поведайте же мне, с кем не может общаться ваша сестра? — С герцогом Приддом! — брякнул Ричард. В другой ситуации он был многое отдал, чтобы полюбоваться на выражение неподдельного изумления на лице Алвы. — С супремом? — недоверчиво уточнил тот. «Оторвите мне язык, кто-нибудь!» — мысленно взмолился Ричард, смутившись еще больше: — Прошу прощения, я имел в виду графа Васспарда, — поправился он. — А. Вы рано похоронили его отца, Ричард, уверяю вас. Разве что пару часов назад я разговаривал с выходцем. Ну что ж, я, конечно, не могу вмешиваться в, кхм, внутрисемейные дела, но вы подумайте, юноша, над высказыванием «сердцу не прикажешь». Провалиться бы сквозь землю прямо сейчас… — Извините, сестра, я погорячился и беру свои слова обратно, я вел себя недостойно. Айрис, судя по всему, ни кошки не понимавшая в разворачивающемся действе, удивленно ответила: — Ничего страшного, извинения принимаются. — Прекрасно. Не буду, пожалуй, мешать примирению. Всего хорошего, сударыня, — Алва коротко кивнул ей и вышел из гостиной. Вскоре шаги донеслись уже с лестницы. — Дикон, — несмело начала Айрис, глядя вслед Алве, — что он имел в виду? — Не знаю, — соврал Ричард, — хочешь, я провожу тебя? Поболтаем еще по дороге. Не обижайся, — добавил он, скрепя сердце, — просто я не люблю Валентина. Но не имею ничего против вашего высокоученого времяпрепровождения. Просто не убеждай меня, что он хороший. А я обещаю не убеждать тебя, что он подлец. — Договорились, — вздохнула Айрис. Возвращаться в особняк Алвы не хотелось совершенно. Но Ричард понимал, что надо. Иначе он сгоряча может наворотить нечто настолько далекоидущее… Десятка жизней не хватит, чтобы расхлебать. Но это ж надо, его сестра — и Придд! Двуличный ледяной мерзавец! Что Айрис в нем нашла? Неужели во всем дворце не с кем пообсуждать Веннена? И зачем королева их познакомила? Чего она добивается? Ричард постоял около старого верного Баловника, набираясь решимости. Алва наверняка отчитает. А может, и не отчитает, а парой насмешек добьет. Тем не менее, ноги сами принесли Ричарда к кабинету Алвы. «В конце концов, насмешки будут заслуженными». Он вздохнул, постучался. — Заходи, Ричард! — откликнулись из-за двери. Сердце ухнуло в пятки уже на пороге. Алва в полурасстегнутой рубашке, с бокалом вина в руке сидел, развалившись в кресле. Все содержательные мысли капитулировали перед этим зрелищем, Ричард едва успел перехватить за хвост наименее шуструю идею. — Ээ… приношу свои извинения, монсеньор, за неподобающий скандал, который я спровоцировал. — Приноси, — согласился Алва, — вместе с вином. Вон оно стоит, долей мне. И себе налей. Не заскучал в Надоре? Ричард поспешно отвернулся к столу, опустил голову. Кувшин. Бокал. Надо поднять руку, взять кувшин, налить вина… но почему-то так выбит из колеи парой фраз… — Заскучал, — едва слышно ответил он, с трудом удерживаясь, чтобы не уточнить, по кому именно. Легкие шаги по мягкому ковру за спиной, волосы ерошат уже знакомым движением, и стоит большого труда не выронить кувшин, а аккуратно поставить его на стол. В следующее мгновение он встретился с Алой взглядом и почувствовал, как трещит внутренняя плотина — уже второй раз за день! …С трудом я попросить вас смею В ваши дать взглянуть глаза… Глаза Алвы едва заметно улыбаются. — М-монсеньор? — Да? «Да?» окончательно подсекает ноги душевному равновесию. Ричард не выдержал, сделал шаг вперед, уткнувшись в плечо, обтянутое тончайшим батистом. Плевать. Плевать на то, что Алва его использует, так жить невыносимо, не легче ли сделать вид, что не раскусил игру? Длинные пальцы в тишине перебирают его волосы. Когда он осмелится сам попросить о большем? Незнакомая комната, просторная, с большими окнами, темная только потому, что за этими окнами ночь. На столе одиноко горит свеча, освещая листки, исписанные уверенным четким почерком. Но прочитать их Ричард не успевает — внимание его привлекает внезапно открывающаяся в стене потайная дверь. Оттуда появляется худой, осунувшийся Алва с букетом сирени в руках. Увидев Ричарда, он улыбается, бережно кладет на стол ароматную ношу и говорит: — Глава дома Алва всегда найдет дорогу в апартаменты графини Савиньяк. Жаль, самой хозяйки здесь нет. Ричард молчит, не в силах отвести взгляда от заострившегося лица и обветренных губ. — Ты не слишком-то рад мне, как я погляжу. Эта фраза словно приводит в чувство. Ричард бросается вперед, обнимает, зажмурившись: — Я думал, что вы мертвы. — Не верьте своим глазам, герцог Окделл, у вас есть гораздо более тонкие органы чувств. — Я хотел спасти вас, но не смог, не успел! Почему вы не взяли меня с собой?! — Потому что тогда это я не успел бы спасти тебя. — шепот бросающей в жар волной касается уха, ноги мигом становятся ватными, и Ричард чуть ли не повисает на своем эре. — Дикон, Дикон, погоди, давай, все же найдем хозяйку и поприветствуем ее. — Я думал, что умер вместе с вами, — Ричард не может заставить себя отпустить горячие даже сквозь ткань одежды плечи, — как вы проделали этот путь? У вас ведь жар! — Я уже здоров, Дикон, — изящная рука с шрамом на запястье осторожно разжимает его пальцы, затем гладит по щеке, — теперь все будет хорошо. Вместо ответа Ричард целует его, жадно, словно припав к источнику живой воды, путаясь пальцами в черных прядях с проблесками седины, и… …Шорох штор, бодрый голос Пако: — Доброе утро, дор Рикардо! — Мгм, — простонал Ричард из-под одеяла. За что это наказание? Алва, конечно, уже завтракал, кивнул небрежно в ответ на «добрутро». Ричард вяло надеялся, что на лице у него не написано ничего лишнего. Впрочем, какая разница? — Ну что, юноша, вы все-таки идете приобщиться к фонтану божественной мудрости? — Да, монсеньор, если можно, — скромно ответил Ричард. — И охота вам слушать проповеди, — Алва скучающе покачал головой. Очень хотелось спросить, предпринял ли он что-нибудь в связи с этим диспутом, но было как-то неловко. Сбросил на другого свою работу, и еще понукаешь? — Больше тебе ничего не снилось, кстати? Создатель, он что, читает мысли?! Ричард поперхнулся омлетом, ярко вспомнив сегодняшний сон. Закатные твари, что ему ответить, он же по лицу сейчас все поймет! — Нет, монсеньор, ничего такого больше не снилось. — Ну что ж, раз снилось не такое, то ладно, — Алва невозмутимо подлил себе шадди. Трудно не усмотреть в этом двусмысленность. Ричард торопливо отложил салфетку: — Благодарю вас, с вашего позволения, мне надо идти, чтобы успеть встретиться с кузеном до диспута. — Желаю вам хорошо поразвлечься, — усмехнулся Алва вслед. Ну да, этот развлекаться уже начал! Иногда Ричард считал Реджинальда святым. По крайней мере, такие дикие фантазии виконта Лара уж точно не посещали. Толкует ему о секретаре епископа. Как трогательно, — сказал бы Алва, непременно усмехнувшись. — Хорошо, что ты решил пойти, Ричард. Это будет интересно. Я кое-что слышал от брата Пьетро. И Преосвященный Оноре наверняка согласится тебя исповедовать после диспута. Ричард переменился в лице. Об этом моменте он успел забыть. Леворукий! Исповедь! Что может сказать эсператисту человек, который видел Лита? И мало того, что видел, так якобы несуществующий Лит еще и встряхнул его, как старый пыльный коврик… Кто клялся кровью, кровь свою потратил, нарушил он по воле труса клятву, и в кровь живую вплелся смерти запах, так да очистится же кровь от страха!.. Никому нельзя рассказать, никому! — Я что-то не так сказал? — забеспокоился добрейший кузен. — Нет, все в порядке, — медленно ответил Ричард, — все в полном порядке. Идем, вон есть свободные места. Готовящийся диспут породил немало слухов. Взглянуть на эсператистского епископа, которого уже при жизни называли святым, хотели многие. А уж послушать — тем более, учитывая, что оппонентом будет сам кардинал! К началу диспута в Нохе яблоку было негде упасть. Все шумели, переговаривались, но, когда за кафедрами появились Сильвестр и Оноре, мгновенно воцарилась тишина. — Почтенный Оноре, Создатель благоволил нам, позволив эту встречу, но сердце мое печалится, когда я вижу Его умаление. Несмотря на то, что вы выступаете здесь как представитель всей эсператистской церкви, известно, что в вашей церкви нет единства, ибо вы выделяете из бесконечной сущности Создателя семь ипостасей. — Вы сами утверждаете, что Создатель слишком велик для человеческого разума, — спокойно ответил Оноре, — если олларианская церковь выступает за частную истину… Ричард внимательно слушал, не переставая теребить в руках перчатку. Диспут в этот раз протекал намного спокойнее, и это заслуга Алвы. Соглашение между церквями будет достигнуто. Альдо Ракана и принцессу Матильду выставят из Агариса… Альдо не верил в Создателя, но сидел на шее Агариса. Впрочем, Альдо использовал Айнсмеллера и отдал его на растерзание толпе. Ричард закрыл лицо руками. Как он мог не осознавать этого раньше? Как? Неужели и правда сломанная клятва так ослепила его? Застила те скудные зачатки разума, которые у него были?.. — Идем, Ричард, — позвал его Наль. Надо же, диспут уже кончился, а он и не заметил! Покинувшие свои кафедры священнослужители пожимали друг другу руки. Все, что натворил, исправить? — Да, Наль, идем, конечно же! «Зачем ты идешь туда? Ты все равно не сможешь доверить то, что тебя тревожит, никому. Даже Оноре!» — Ты хотел исповедоваться, сын мой? Ричард вздрогнул. Поздно. — Да, отец мой, — промямлил он, встретив добрый взгляд епископа. «Ты делаешь очередную глупость» Что ж, по крайней мере, рядом с кустами сирени никого не было. Ричард сел на резную скамью рядом с мягко улыбающимся Оноре. — В чем ты мнишь себя грешным перед Создателем, сын мой? Он нервно облизнул губы: — Отец мой, я люблю человека, которого должен ненавидеть, — оказывается, труднее всего было начать говорить, а затем слова полились как дождь сквозь прорехи в кровле, — я люблю человека, которого нельзя любить. Я вижу пропасть, в которую шагаю, но не могу устоять перед искушением. Я… всегда в мыслях о… об этом человеке, наяву и во сне. Это было бы похоже на наваждение, если бы я не понимал причин… Отец мой, как мне жить дальше? — Любовь угодна Создателю, — успокаивающим тоном ответил Оноре, — человек слаб, но лучше впустить в свое сердце любовь, чем терзаться от ненависти. Не позволяй своему чувству захлестнуть тебя с головой, но лелей его подобно крохотному цветку эдельвейса. Чистая любовь не может быть грехом. Преклони колена, сын мой. Я, служитель Милосердного, даю тебе отпущение. Сильвестр закрыл папку и с отвращением покосился на принесенную секретарем чашку. Какая же пакость эти травяные отвары! И даже не можешь себе позволить «одну маленькую чашечку», потому что увяз коготок — пропала птичка: стоит позволить себе одну чашечку, она превратится в две. Причем в каждый прием пищи. — Я вижу, вы последовали моему совету, — одобрительно заметил Алва вместе приветствия, решительно отодвигая секретаря с дороги. — Рокэ, рад вас видеть. — Мои люди, как я и обещал, проводили епископа до Агариса, — Алва, не дожидаясь приглашения, уселся в кресло напротив, — один из его агнцев оказался волком в овечьей шкуре и впустил разбойников, пришлось его пристрелить. — Что по этому поводу сказал ваш оруженосец? — поинтересовался Сильвестр, едва сумев замаскировать неподобающее пастырю любопытство в голосе ленивой шутливостью. Алва вздохнул: — Был рад. Если вы хотите знать, не предрекал ли он еще что-нибудь — нет. — Вы уверены, что он ничего от вас не скрывает? — Кое-что он скрывает несомненно, — нотки раздражения, — но не вещие сны. Я уже научился выделять на его лице тень мысли «ах, что же предпринять». — Он разговаривал о чем-то с епископом наедине. — забросил пробный шар Сильвестр. Алва слегка нахмурился и отчеканил: — Он волен разговаривать с кем угодно. В библиотеке было тихо, в луче солнца танцевали пылинки. Так мирно здесь, так спокойно. Ричард перелистнул страницу. Через текст сложно продираться, но нельзя же ударить в грязь лицом перед Приддом! Тем более, в библиотеке так уютно, что можно почитать и про «двойную кодировку произведения, когда Веннен, ссылаясь на Зов Древ, заключает классическую вису в формат сонета, что говорит о вневременности поэзии». Интересно, сьентифики к концу предложения не забывают, о чем писали в начале? — Я так и знал, что вы здесь. Ричард вскочил, едва не уронив фолиант: — Монсеньор, вы уже вернулись! — Я вернулся час назад, но ты, судя по всему, был поглощен преувлекательнейшей книгой, — Алва подошел взглянуть на обложку и хмыкнул, — неожиданно! Как вас внезапно настигла любовь к изящной словесности, юноша! Ричард отвел глаза: — Айрис посоветовала. — Айрис. Ну конечно же. — Алва сел на край стола, покачал головой насмешливо. — Я… я хотел поблагодарить вас за помощь с епископом, — тихо проронил Ричард. Это следовало сделать раньше, но каждый разговор — словно пытка! — Подойди сюда, — велел Алва, — это, конечно, мило, что ты благодаришь, но припомни — ты больше не видел вещих снов? Ричард нервно сглотнул. А вдруг без этих якобы снов он не нужен?.. «Герцог Окделл, о чем вы думаете?! Вы не собачонка, а глава Дома!» — Мне снилось, но я не до конца уверен, что разобрался… Слишком много незнакомых мне деталей, — решился он. — Меня очень тревожит сон… вы сидите в какой-то комнате, за окном дождь, вы читаете письмо, но оно короткое, почти целиком состоит из какого-то сонета. Это очень плохой сон, я чувствую. Если бы я знал, что это за комната! Алва кивнул, взял его за руку, мимоходом погладив выемку между большим и указательным пальцем. Во рту Ричарда тут же пересохло, он затаил дыхание. — Опиши комнату, — предложил Алва, неспешно перебирая пальцы Ричарда. Тот замер, не зная, что хочет сильнее — вырваться и убежать или остаться здесь навсегда. Выдохнул, закашлявшись. «Думайте о деле, герцог Окделл, о деле!» Во имя всех святых, о каком деле можно думать в такой ситуации? — Там… там ноты какие-то разбросаны, — героически начал Ричард, сосредоточившись на сне, — комната обита тепло-оранжевым… либо светло-коричневым. За стеной слышно скрипки. — Скрипки? — Алва притянул его еще ближе, отпустил руку, но зато обнял за талию. Остается только Пако ввалиться, чтобы решить, что это сон. Ричард заставил себя поднять взгляд. «Тебе задали вопрос!» — Скрипки, — подтвердил он, облизнув едва размыкающиеся губы, — я не могу перечислить больше примет… но если увижу комнату, узнаю… — Почему ты сказал, что это плохой сон? — У вас… в нем такое выражение лица… будто… будто всему конец, и… — Ричард вздрогнул, зажмурившись, когда пальцы Алвы пробежались по его позвоночнику и замерли на шее, под волосами. — И? — подбодрил мучитель растекающегося лужицей Ричарда. — И я не хочу, чтобы вы погибали, — брякнул Ричард первое, что пришло в голову. Плотина рухнула под напором стихии. Словно со стороны, он увидел, как, отчаянно набрав в грудь воздуха, он сокращает расстояние между ними еще больше и склоняется к губам своего эра… Двор наконец-то возвращается из Тарники! Айрис вздохнула, посмотрев в окно кареты. Нельзя сказать, что там было совсем уж плохо. Королева, оказывается, узнала о приступах Айрис, выписала для нее хорошего знатока грудных хворей, заставила показаться ему. Под руководством госпожи Арамоны и при поддержке Сэль это прошло даже не так страшно, как Айрис боялась. Мэтр Пелье уверял, что смена климата была правильным решением, велел принимать травяной сбор, лучше питаться и совершать неспешные прогулки. Айрис вздохнула. Уж чего-чего, а неспешных прогулок в обществе Ее Величества было предостаточно. Но гулять хотелось совсем в другой компании. Она смутилась, бросила короткий взгляд на дуэнью. Та клевала носом над вышиванием, Сэль — так вообще спала, опустив голову на сундучок с самым необходимым. Как Сэль может спать, когда они возвращаются в столицу?! На подругу неприкрыто заглядывается половина теньентов дворцовой стражи. Счастливица, а она и не замечает. Айрис уныло задернула занавеску. Обрадуется ли Валентин ее возвращению? Придет ли навестить? И что, в конце концов, у них с Диконом произошло?! А вдруг Валентину каким-то образом мешает, что она сестра Дикона? Как же выяснить? Ох, лишь бы он пришел, а она найдет способ узнать… хотя если он придет, не будет ли это означать, что ему Дикон не помеха?.. А может, он приходит просто из вежливости? Влюблен в королеву, а ее фрейлину развлекает только потому, что королева попросила? Он ведь такой серьезный и сдержанный! Такой вежливый, что сама пытаешься тянуться до его безукоризненности. Даже госпожа Арамона отметила, что ее подопечная стала менее порывистой и несдержанной. А этот жест, которым он поправляет манжеты! — Госпожа Арамона? — тихо окликнула она. — Да? — Как вы думаете, он еще придет? Госпожа Арамона улыбнулась, так по-доброму, как матушка не улыбалась на памяти Айрис никогда, отложила пяльцы и подсела ближе. — Я думаю, что придет. — Вы даже не спрашиваете, кто, — вздохнула Айрис виновато. — Граф Васспард, конечно. — Это плохо, что я о нем думаю? — она взволнованно подняла взгляд. — Это естественно, что вы о нем думаете, Айрис. Она порывисто спрятала лицо на груди дуэньи, глухо пожаловалась: — Он совсем не нравится Ричарду! — И это естественно, — госпожа Арамона успокаивающе обняла ее за плечи, — братья всегда считают, что их сестры достойны самого-самого лучшего, но полагают, что эти сестры неспособны сами выбрать правильно. Он беспокоится за вас, Айрис. Хотите, я поговорю с ним, когда он придет вас навестить? — Ох, госпожа Арамона… Нет, спасибо, не надо, я сама! — Как пожелаете, Айрис, как пожелаете. У Алвы в гостях сидели братья Савиньяки — двор вернулся из Тарники, Лионель с ними. При мысли о дворе Ричард вспомнил об Айрис. Надо бы ее навестить. Но как бы подгадать момент, чтобы не столкнуться там с Приддом? — Ричард, чем ты расстроен? — поинтересовался Лионель, подливая вина всем четверым. Ричард пожал плечами. Он уже ненавидел весь мир за то, что приходится участвовать в этих милейших посиделках старых друзей. Алва вроде и не говорит ничего такого, но… это ведь Алва! Кровь просто вскипает. Ричард уже и сел предусмотрительно около Лионеля — на противоположной стороне стола, чтобы не касаться нечаянно своего эра, потому что… Потому что с трудом выстроенная заново плотина во второй раз рухнет намного быстрее! — У тебя какие-то неприятности? — продолжал допытываться Лионель. Закатные твари, ну что он допытывается! «Да, эр Лионель, у меня неприятности, я влюблен в своего эра и хочу склонить его к гайифскому греху, а он вынимает из меня душу, дразня, но не подпуская ближе определенной границы». Лучше скажи про вторую по серьезности неприятность. — Я переживаю за сестру. — Ну, она ведь все-таки не воспылала роковой страстью к супрему, — небрежно бросил Алва. И не знаешь, то ли смеяться, то ли вызывать на дуэль за такие шуточки. — К супрему? — переспросил Лионель. — А, вы имеете в виду их трогательную дружбу с графом Васспардом? — А что тебе сделал граф Васспард? Вы ведь учились вместе, — заинтересовался Эмиль, — Арно рассказывал о нем и говорил, что вы еще в Лаик относились друг к другу с некоторой прохладцей. — Арно со стороны виднее, — буркнул Ричард. — Оставь, Эмиль, он и мне не говорит, чем ему успел насолить Валентин, — Алва лениво отсалютовал бокалом, пригубил рубиновое вино. — Он ничем мне не насолил, я просто его не люблю, — попытался выкрутиться Ричард. — Вам необязательно, юноша, это делает ваша сестра. Ричард замер, словно с разбегу впечатался в стену. Это совершенно невыносимо. — За что вы так? — только и смог сказать он, преодолевая странный комок в груди. Близнецы переглянулись. — Я шучу, — вздохнул Алва. — вы еще не привыкли к тому, как я шучу? Савиньяки переглянулись еще раз. Лионель хмыкнул, похлопал Ричарда по плечу, подлил ему вина. — Я больше не хочу, — неуверенно заглянул в бокал тот. «В самом деле, неужели ты еще не привык». Эмиль недоверчиво оглядел свернувшегося клубочком в кресле Ричарда. Тот спал и, вроде, не притворялся. Лионель откинулся на спинку своего кресла, сцепил руки на колене: — Росио, у меня только один вопрос — зачем? — Зачем ты это спрашиваешь, он сейчас скажет либо «так надо», либо «разве это не забавно?», — Эмиль тоже перевел взгляд на Алву. — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Представь себе, знаю. — невозмутимо проронил Алва. Тренироваться не получалось. Совсем. У Алвы случился очередной перепад настроения, и он гонял оруженосца, а у оруженосца… какое было настроение, такое и осталось, Леворукий его побери, и настроение, и эра! Накануне приехали близнецы Савиньяки. Эмиль косился понимающе, Алва косился многозначительно, Лионель косился подозрительно. На нервной почве Ричард мрачно пил все, что ему подливали, и в конце концов уснул прямо в кресле. А проснулся в своей кровати, раздетый. За что? Он был уверен, что в его отсутствие (а как назовешь присутствующим спящего человека) Алва с братьями всласть обсудили его поведение. Но знать, о чем именно они говорили, не хотел совершенно. Он и так подозревал, что это может быть. «Ну что, Росио, твоя новая игрушка еще не порвала цепь?» — Ну что с тобой творится? — раздосадованно спросил Алва. — Извините, монсеньор. Мне нездоровится, — наспех выдумал отговорку Ричард, ссутулился. Он серьезно спрашивает, что творится? — Хорошо, иди в дом, переоденься и выпей отвар. — взгляд потеплел — на очень короткое мгновение — Алва похлопал оруженосца по плечу и вбросил шпагу в ножны. Ричард не заставил себя долго упрашивать. В голове действительно был туман. Айрис вышивала, ожесточенно тыкая в пяльцы иголкой. На дворе хорошая погода, а они сидят тут! Королева изволит играть на арфе, и они сидят тут! И вынуждены торчать в апартаментах королевы, тогда как она сама видела мельком в окно Рокслея — а значит, и его оруженосец может быть здесь! С времени возвращения в Олларию они еще не виделись. А вдруг он больше и не хочет ее видеть? — Ваше Величество, к вам граф Васспард, — доложил вошедший теньент, успев бросить взгляд на Селину. — Пусть войдет, — кивнула королева, прекращая играть. Он! Вошел, как всегда безупречный! Поклонился, глядя только на королеву. — Ваше Величество, разрешите ненадолго отвлечь герцогиню Окделл. Сердце замерло и провалилось в пятки. Отвлечь ее! Но ненадолго? — Конечно, граф, я… мы разрешаем. Айрис, вы можете пойти. Первым порывом было вскочить, но Айрис заставила себя аккуратно убрать рукоделие в корзинку, поправить шаль, с достоинством подняться и сделать реверанс, прежде чем выйти за Валентином. — Здравствуйте, — неловко сказала она, оказавшись в коридоре. — Здравствуйте, — Валентин церемонно поцеловал ее руку, — вы не возражаете, если мы прогуляемся? — С превеликим удовольствием, — уныло ответила она, мечтая схватить первый же подвернувшийся под руку канделябр и огреть им Валентина по голове, чтобы он хоть на минуту переступил через этикет. Во внутреннем дворике было на удивление пусто. Валентин чинно вел ее к скамейке с ажурной резьбой на спинке. Он кажется таким спокойным. Неужели он совсем-совсем ничего не чувствует к ней? А зачем же тогда повел гулять? — Присаживайтесь, — Валентин обмахнул полой плаща скамейку, усадил Айрис, сам сел рядом, не выпуская ее руки. Это обнадеживало. — Я вас слушаю, граф, — решительно поторопила его она. — Герцогиня, — серьезно начал Валентин. Вот зануда, он бы ее еще «сударыня» назвал! — Герцогиня, возможно, я тороплю события и принимаю желаемое за действительное, но я хотел бы прояснить один вопрос, который непосредственно касается наших дальнейших взаимоотношений. У Айрис заныли зубы от фразы. Она едва удержалась, чтобы не поморщиться, вздохнула, заставила себя улыбнуться: — Да-да, я вся внимание. — Дело в том, что я должен сказать, что, как вы, вероятно, успели заметить, вы мне небезразличны. Конечно, пока я не имею права делать далекоидущих заявлений, будучи лишь оруженосцем, но время этой службы пролетит незаметно, и я бы хотел иметь некоторое представление о вашем отношении ко мне. — Ох, — дыхание перехватило, хоть Айрис и поняла, что к этому идет. Дернула за ворот судорожно. — Айрис, вам плохо? — встревожился он. Ну, хоть это заставило его показаться из скорлупы! — Граф, вы мне тоже небезразличны, — постным голосом заявила Айрис, отдышавшись, и прыснула, — Создатель! Почему мы не можем говорить нормально? — Я могу написать вашему опекуну? — Валентин бережно взял ее ладони в свои. — Конечно. Конечно, напишите. «Только вряд ли граф Ларак и матушка будут в восторге» Ричард устроился на уже привычном насесте — подоконнике, прижался щекой к стеклу. Неугомонный Алва с самого утра приказал оседлать Моро и отправился по каким-то очередным делам. А напряжение все равно осталось, будто он навис над плечом и читает уже даже не письма — мысли. Ричард прикрыл глаза. Может, это попытка поставить на место зарвавшегося мальчишку? Но там, в библиотеке, он ведь сам дразнил! Сам прикасался так, что у Ричарда ноги подгибались. — Я не хочу, чтобы вы погибали! — и наклониться поспешно, пока он не успел ответить очередной колкостью! Прикоснуться губами сначала робко, неуверенно, но сердце в груди грохочет, круша последние преграды, и Ричард целует уже страстно, едва сдерживаясь, чтобы не укусить, прижавшись всем телом. Алва не отталкивает, гладит по спине, перехватывает инициативу, и Ричарду остается только подчиниться бурлящему потоку чувств. И сладко, и страшно, но не получается думать о последствиях, не получается думать ни о чем, весь мир сжался до этой библиотеки, до этих объятий. Рокэ отстраняется, когда Ричард уже начинает задыхаться. Ричард невольно тянется следом, сердце пропускает удар, руки дрожат. Алва, словно сжалившись, привлекает его к себе, обнимает, ероша волосы. Шаги на лестнице, из-за двери громко: — Монсеньор! К вам гонец со срочным донесением. — Иду, — отвечает мучитель, коротко целует оруженосца в висок и выходит. Ричард бессильно оседает в кресло, опустив лицо в ладони. Вряд ли можно рассчитывать на что-то большее. Пока ты полезен, тебя изредка будут поощрять. Этакий духовный кусочек сахара. Хотя какой он духовный? Плотский и есть. Ричард повертел в руках записку. Налю не свойственны такие лаконичные формулировки, «Старый друг просит вспомнить о нем». Старый друг — это Штанцлер. Как Наль не видит, что он подлец? А как ты сам не видел, что он подлец? Идти или не идти? Он вздохнул. Попробуем рассуждать здраво. Зачем зовет Штанцлер? Чтобы вывалить очередной поток стройной лжи. Направить «сына старого друга» в нужном Штанцлеру направлении. Так и хочется прийти и гордо сказать: знаете что, эр Август, мне достаточно того, что я на своего эра реагирую, как флюгер. Плясать еще и под вашу дудку — увольте. Но нельзя. А вдруг Штанцлер найдет другого исполнителя для своего плана? Нет, лучше взять яд и сдать кансилльера Алве. И ни в коем случае не поддаваться искушению проглотить этот яд самостоятельно. Пока ты жив, то можешь еще хоть что-то изменить. «Представь, что ты разведчик в стане врага». Штанцлер принял его радушно. Пригласил за стол, расспрашивал как дела. Что ему ответить? — Все хорошо, эр Август, Алва меня учит фехтовать, а когда я не занят, то сижу в библиотеке либо хожу проведать Айрис. Кансилльер глубокомысленно кивнул. — Да, я слышал от королевы, что Айрис чувствует себя лучше. Это правда, что она близко общается с графом Васспардом? — Правда, — Ричард слегка поморщился. — Его отец, скорее всего не доживет до осени, — с должной долей скорби в голосе сообщил Штанцлер. «Я знаю», — неприязненно подумал Ричард, стараясь распахнуть глаза понаивней: — Почему?.. Эр Август, что вы имеете в виду? — Вот, возьми, — Штанцлер протянул ему уже знакомый лист. «Катарина-Леони Оллар, урождённая графиня Ариго, герцог Анри-Гийом Эпинэ, маркиза Антуанетта-Жозефина Эр-При, герцог Вальтер-Эрик-Александр Придд, герцогиня Ангелика, граф Валентин-Отто Васспард, граф Штефан Фердинанд Гирке-ур-Приддхен…» — Эр Август, что это? — Это люди, которые в ближайшее время должны умереть. Дорак допустил ошибку, и этот список смог получить я. «Как же, как же, Дорак совершил ошибку, этот старый лис» — Ричард приоткрыл рот: — Но как же это?.. — Как видишь, граф Васспард здесь тоже есть. «Туда ему и дорога», — Ричард протянул лист обратно, закусил губу, посмотрел из-под ресниц: — Что же делать… — Ты можешь помочь, мой мальчик, только ты, — Штанцлер подался вперед, — Дорак заправляет всем не один, а дуэтом с Алвой. Как видишь, в списке нет твоей семьи — Ворон последователен в своем покровительстве, и ваша семья была вычеркнута. Но эти люди погибнут. Только ты имеешь доступ к Алве… Ричард опустил голову, спрятав вспыхнувшее лицо и надеясь, что кансилльер сочтет это за проявление ужаса перед коварным замыслом кардинала. Знал бы Штанцлер, какой именно доступ он имеет… Штанцлер, тем временем, продолжал: — Без поддержки Алвы Дорак не решится на это. В присутствии Катарины Ворон ничего не ест и не пьет, да у нее и не поднимется рука на отца своих детей. А тебе было бы проще. Он ведь доверяет тебе? «Алва не доверяет никому», — подумал Ричард и кивнул. Дверь приоткрыта, слышна гитара, отрывистая, надрывная музыка. — …Pasa una guerra Entre el cielo y la tierra. ¿Quién vencerá? ¿Puedes responder A tu pregunta? ¿Quién sobrevivirá? Ричард остановился, заслушавшись. А также засмотревшись с тоской на фигуру в кресле. Радуйтесь, вы сделали то, чего добивались. Только у вас тоже есть вопросы, на которые вы вряд ли можете ответить самому себе. Что вы собираетесь делать с оруженосцем, когда он перестанет вас забавлять? «Игрушка сломалась, я ее выбросил», так? Песня резко оборвалась. — Не стой на пороге, заходи. И налей уж мне тогда. — Да, монсеньор, — Ричард со вздохом прошел к столу с кувшином, краем сознания отметив, что сегодня кресло стоит спинкой к этому столу. — И себе налей. У вина неповторимый аромат. Ричард взял бокалы бережно, чтобы не разлить, вручил один Алве, со вторым скромно примостился в кресле напротив. — За что пьем, юноша? — За душевное равновесие, — устало предложил тот. — Отличный тост, — усмехнулся Алва, — за душевное равновесие. Ричард пригубил было вино, он был не против напиться перед объяснением с Алвой, Штанцлер — не такая уж приятная тема, чтобы затрагивать ее на трезвую голову. Но Алва перехватил его руку, больно сжав запястье. — Поставь бокал. — Что? — не понял Ричард. — Поставь бокал. Ричард побледнел, разжал пальцы, бокал покатился по ковру, оставляя за собой неопрятную лужу в виде восклицательного знака, но не разбился. Впрочем, Ричард не обратил на это внимания. «Знаешь, Эмиль, мне тоже снился на редкость четкий сон». Ричарда вдруг озарило. — Вы… вы думали, я пытаюсь вас отравить? — срывающимся голосом спросил он, чувствуя, что сейчас его понесет, словно щепку по горной реке. — Вы, такой знаток человеческих душ, считали, что я могу вас отравить?! Что бы ни наговорил мне Штанцлер — но вас?! Неужели и вы способны ошибаться?! Как… как вы такое подумали?! Вам тоже снился сон, и вы поняли, что это вещий?! И дергали за поводок, потому что вам было интересно, дойду ли я до грани любви с ненавистью?! Вам действительно было так скучно?! Нет, я никогда не обольщался, не думал, что вы меня любите, кто я, а кто вы, но зачем так издеваться?! Вы же делали это просто от скуки! Какая практическая польза… — Ричарда затрясло, он облизнул губы, вцепился в подлокотник. — Какая, какая практическая польза?.. Нет, я не думаю, что вы меня ненавидите, ненависть — это слишком сильное чувство, чтобы испытывать его к тому, с кем просто играешь! Вы знаете, я благодарен вам! Мне было плохо, но это во много раз лучше, чем… чем если бы этого не было… Вы держали меня в напряжении, я никогда не знал, в какой момент у вас какое настроение, но иногда оно было у вас и хорошим… Вы сделали мне много добра, но зачем вы меня растоптали?.. Я хотел… я мог бы… что угодно… для вас, я пытался… Только не говорите, что вы не видели! Вы всегда все видите! Но как, как при этом вы решили, что я могу захотеть вас убить?! Да, я давал повод, я понимаю… И ваш сон… Но лучше я убью себя… — он скрипнул зубами, уронил лицо в ладони, пытаясь взять себя в руки. Получалось плохо. Тетива его терпения натягивалась все эти дни, и вот, похоже, она порвалась. Ричард почувствовал, как по щекам текут слезы, но убежать, умыться сил не было. Сил не было даже на то, чтобы всхлипывать, в груди расползалась наледь и опустошенность. За плечи осторожно обняли. Ричард попытался вырваться, но не смог. Второй рукой Алва решительно отнял ладони от его лица, привлек к себе. Ричард неосознанно вцепился в его рубашку, уткнулся в грудь, судорожно дыша, проталкивая каждый глоток воздуха мимо комка в горле. — Я нарочно притворился, чтобы у вас были доказательства… что Штанцлер замышляет против вас, — всхлипнул он, — или вы хотели убить Штанцлера моими руками? Ну так я не понимаю намеков! Надо было сказать мне открыто… и я не просто убил бы его, а принес вам его голову. — Какая редкостная кровожадность, — Алва слегка отстранился, приподнял подбородок Дика тыльной стороной ладони. — З-зачем вы опять?.. — Не думай. Доверься интуиции, — Алва погладил его по щеке, поцеловал. Восхитительнейшая из пыток продолжалась, захлестывая Ричарда с головой, вытесняя приступ ярости… а также все попытки вести себя разумно. Алва целовал его шею, рванул завязки рубашки так, что те едва не треснули. Вскоре Ричард обнаружил себя уже лежащим на ковре, полураздетым и стонущим под прикосновениями своего эра. — Не надо… — из последних сил выдохнул он. — Ты сам в это веришь? — Алва провел кончиками пальцев по его ребрам, и Ричард выгнулся, хватая воздух ртом. Противостоять было невозможно. И очень не хотелось — несмотря на понимание, что эта ночь ничего не изменит. Просто хотелось поддаться. Просто хотелось поверить, что это происходит наяву. И неважно, зачем Алва это делает. Он делает. Жесткий ворс ковра ощутимо покалывает обнаженную спину, но это не раздражает, наоборот, помогает держаться за реальность. Больно, но боль сладкая, лучше эта боль, чем холод внутри… Нет, лучше думать, что это сон, тогда, осмелев, можно и самому отвечать на ласки, можно не думать о том, что будет завтра, можно просто жить в прекрасном сейчас… …Алва отвел с его лба прилипшие волосы, обнял. Это невозможно, неправдоподобно, но хочется поверить хотя бы сегодня. — Я вас люблю, — тихо сказал Ричард. — Я знаю. И сегодня этот ответ устраивает…