Я сижу на крыше многоэтажки, глядя на ночной Лондон, что приветливо мерцал мне своими разноцветными огнями. Отсиживаюсь на самом краю, мои ноги свисают вниз, прямо в самую бездну. И ведь если задуматься, то еще шаг — и все, ты мертв. Это конец. Все труды, что были приложены с самого рождения по сегодняшний день будут вытекать вместе с моей кровью там, внизу, на холодной брусчатке. Все воспоминания, что у меня есть, уйдут в никуда, ведь моего разума больше не будет существовать.
Еще со всеми этими апатичными мыслями примешивалась горечь ревности и легкой злости. Для меня такая вещь, как ревность, была нормальным явлением. Я привык к ней, всю жизнь же так с ней и живу. Поэтому принимал эту старую подругу даже в самые неожиданные моменты. Нехотя, но все же мирился с ней. Если я начинал ревновать своих родных или друзей, неважно кого именно, то это все. Вот просто «все». Меня нельзя было успокоить или еще что-то, я моментально закрывался в себе, огрызаясь на всех, кто пробовал пробиться ко мне сквозь эту каменную стену.
Поэтому я уходил сюда, на крышу, что стала таким излюбленным местом в последнее время. Тут я как раз припрятал уже порядком измявшуюся пачку сигарет, цветастую зажигалку и пустую баночку из-под кофе для бычков. Именно эта доза никотина временами помогала заглушить океан, что бушевал во мне. В сочетании с умиротворяющей тишиной города и свежим ночным воздухом это и вовсе могло меня успокоить до состояния спящего удава.
Внизу громыхала ритмичная музыка, что так давила на мозг даже отсюда, с моей крыши. Я как раз и ушел оттуда, как обычно ослепленный ревностью. Даже не ушел. Убежал. Так быстро, что мое отсутствие заметили не сразу, наверное. Причина моей вспыльчивости, Гарри Стайлс, а по факту еще и мой парень, скорее всего, не скоро догадается, что я ушел. Нет, а вы сами посудите — нормально ли обжиматься с какой-то девкой в углу при живом-то парне? Я понимаю, вечеринки вечеринками, но это было слишком даже для меня. Я просто смотрел на них и понимал, что мое сердце будто вырвали, искромсали и бросили обратно в грудную клетку, заставляя сквозь боль и страдания биться дальше. В глазах резко потемнело, в голове загудело, хотя я выпил-то всего лишь немного виски. Музыка, голоса, смех — все это превратилось в одно месиво. Я не выдержал.
И сейчас, сидя тут, я думал, что ушел не зря. Еще бы чуть-чуть и я бы подошел к ним, оторвал своего кудрявого от той девушки и...
— Долго тут сидеть собираешься? — скрип открывающейся двери и до боли знакомый хриплый голос. Я закрыл глаза. Хорошо, что сидел спиной к нему, не дай Бог меня еще увидит в таком состоянии. Да, злость и ревность уже ушли, не спорю, но мое самочувствие сейчас настолько расшатанное, что я мог учудить, что угодно. Обычно я сидел на крыше до утра, пока синеву неба не разбавит молочный рассвет и не начнется новый день. Но, видимо, сегодня не такой случай.
Я промолчал.
— Лу? — обеспокоенно. Надо же, наш мальчик решил вспомнить обо мне. Как трогательно.
Ответом ему снова была тишина. Гарри, тихо шаркая своими ботинками, подошел ко мне со спины. Я чувствовал теплые волны исходящие от него, и только тогда понял, что мне немного холодно. Ночи к концу лета были не такие уже и теплые. Поежившись, я повернул голову, замечая, как начинает светлеть небо. Хотелось высказать ему все, о чем я думаю, но я не мог выдавить и слова. Он сел рядом, тоже свешивая свои длинные ноги, болтая ими в воздухе. Я вздохнул, обнимая себя руками, пытаясь согреться.
— Может, скажешь мне что-нибудь? — тихо спросил Стайлс, в очередной раз пытаясь разговорить меня.
А о чем мне говорить? О том, что я жутко ревную тебя каждый раз, когда вижу с кем-либо? О том, что не могу перестать беспокоиться о тебе? О том, как сильно я люблю тебя.
Если бы не сложившаяся сейчас ситуация, то я бы обязательно все тебе сказал, милый. Но не сегодня.
— Например? — немного раздраженно бросил я, поднимаясь. — О чем мне говорить с тобой?
— Зачем ты ушел? Лиам искал тебя, — все так же тихо сказал Стайлс. Я же пошел искать в утренних сумерках пачку сигарет.
— Ли? Даже он заметил, что я ушел, — я старался не повышать голос, чтобы не накаливать обстановку. Прикурив, сел обратно, и начал разглядывать мерцающее вдалеке колесо обозрения.
— Я сразу заметил, что ты ушел, — обиженно заметил Гарри, подозрительно странно рассматривая меня. — И погоди...
Мне не хватило и доли секунды, чтобы сделать очередную затяжку, как кудрявый мягко вытащил сигарету из моих рук и повернул мое лицо к себе за подбородок. Видимо, он увидел на моем лице какое-то выражение, потому что его взгляд стал теплым и нежным, а от прежнего беспокойства не осталось и следа.
— Глупый, — промурлыкал парень, отпуская мое лицо и прижимаясь ко мне, опуская руку на талию. — Не стоит искать поводов для ревности там, где их вообще быть не должно.
— А что я сделать-то могу? — вздыхая, прошептал я, сломившись под теплыми объятиями. — Не забывай, что я не могу это контролировать, оно приходит само и я ничего не могу поделать.
— Мы же так давно вместе, смысл тебе делать... — он запнулся, подыскивая слова и жестикулируя одной рукой в рассветных сумерках. — Все это?
— Ты даешь мне прекрасные поводы для ревности, знаешь ли, — слова вырвались до того, как я успел обдумать их. — Прости.
Но Гарри лишь сильнее прижал меня к себе, промолчав на мою последнюю реплику. Я поднял взгляд на него и, не ожидая встретиться с его зелеными глазами, тихо выругался. Кудрявый лишь нежно улыбнулся и потянулся ко мне, прижавшись губами к моему лбу, будто говоря «Прости меня, мне не стоило так себя вести». Я лишь прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновением теплых губ. После того, как он отстранился, я сильнее прижался к нему, кладя голову ему на плечо.
— Прости меня, — прошептал я, вдруг почувствовав раскаяние за то, что убежал.
— Я люблю тебя, — просто ответил Гарри, зарываясь лицом в мои взлохмаченные волосы. — Все в порядке, не волнуйся.
— Я тебя люблю, — эхом отозвался я, прикрыв глаза и вдыхая родной запах.
***
Рассвет уже вступил в свои права, кидая робкие лучи солнца на дома, когда я нехотя выбрался из медвежьих объятий младшего парня. На вечеринку Лиама мы больше не ходили, да и судя по стихшей музыке та закончилась примерно минут через сорок после того, как Гарри поднялся ко мне. Видимо, стало скучно без нас. Теперь, смотря на всю ситуацию со стороны, я понял, что поступил глупо, уйдя с вечеринки. Это же было день рождения Пейна, как никак.
Стайлс тоже поднялся вслед за мной, сверкая улыбкой прямо как солнышко:
— Мы уходим?
— Да, малыш.
Потом взял его за руку и, тихо ступая ногами, пошел в сторону двери.
fin.
