so here we are

третий год — кто бы мог подумать, что намсун продержится так долго, что не потонет, но, смотри-ка, мало того, что держится на плаву, так ещё и двигается куда-то. на самом деле в его жизни мало что меняется — в смысле, глобально. намсун не кажется себе лучше или хуже, может, только чуть более цельным — это приятное такое чувство, тёплое; намсун больше не возвращается домой один, не возвращается в одиночество, ему вечно не хватает подушек и одеял, но это не кажется чем-то плохим. хынсу ночует у него чаще, чем это можно было бы назвать приличным; то, что они делают по ночам, тоже приличным не назовёшь. они ругаются, где чьё одеяло и кто какую подушку возьмёт на этот раз, но, когда хынсу подминает намсуна под себя, худой, и острый, и колючий, становится как-то не до этого. начало весны выдаётся прохладным; намсун носит тёплые домашние штаны, хынсу становится перед ним на колени и стягивает их вниз мучительно медленно. взгляд вверх, глаза в глаза, ледяные ладони обжигают бёдра. намсун кусает губы, пряча улыбку, и желание, и всё остальное. хынсу даже не приходится прилагать особых усилий, чтобы выбить из него это наружу. они всё так же часто уходят с уроков на крышу. небо кажется то серым, то бледно-голубым, редкие облака похожи на обрывки ваты. ветер сушит губы, хынсу накрывает их двоих пиджаком с головой, накрывает рот намсуна своим — горячо, влажно и грубо. целуются, пока не начинают неметь языки, слюна остывает на губах и немного на подбородке, у хынсу горят глаза, у намсуна горят щёки. когда у хынсу замерзают руки, он, ничего не говоря, засовывает их намсуну под рубашку, прижимая ладони к его животу. у намсуна заходится в горле сердце, колотится, как бешеное — невозможно не услышать. хынсу зажимает его напоследок на лестничной клетке, кусает чуть пониже ключиц и поправляет ворот его рубашки с отвратительно невозмутимым видом. учителя смотрят с сочувствием и пониманием. они все стараются — стараются как могут. время идёт, и толком не поймёшь, быстро или медленно, кажется, ничего не сделано, но столько всего позади; всё это кружит голову, и это лучше, чем если бы намсуну и дальше скручивало внутренности от тяжёлого и напряжённого ожидания чего-то плохого, или хорошего, или просто хоть чего-нибудь. скоро зацветут вишни, и голову будет кружить их сладкий запах, можно будет стоять на крыше с хынсу, и город под ними будет беловато-розовый и нежный. что в этом такого особенного, намсун не знает и никогда не успевает додумать, потому что хынсу занимает его жизнь, мысли и кровать, они дерутся и кусаются, намсун пытается придушить его подушкой, а в конце они засыпают рядом, считанные сантиметры между ладонями. третий год — намсун держится на плаву, а кажется, что парит.