Не уходи

Расписывая и раскладывая по полочкам мою жизнь, я не могу сказать, что она плоха. Возможно, в ней есть, что исправлять, но, оглядываясь назад, я с уверенностью могу сказать, что не стал бы все делать по-другому, даже представься мне такая возможность. Идиот, скажите вы? А как же эффект бабочки? Тот самый, который меняет всю твою жизнь за доли секунды. И вот сейчас я думаю. А если бы тогда я не пришел на кастинг, пришлось бы мне переживать все то, что я пережил? Имел бы я признание, популярность, пусть и кратковременную, и разбитое сердце в придачу? Нет, потому что все началось именно с кастинга. С того самого момента, когда мы встретились в коридоре и ты прошел мимо, просто улыбнувшись, даже не мне, а я застыл, как вкопанный, не понимая, что вогнало меня в такой ступор. Твои глаза? Улыбка? Пальцы, от которых я не мог оторвать взгляд, когда ты перебирал струны гитары, и казалось, что ты играешь на струнах души каждого из присутствовавших. Воистину гений. Что там забыл я? Человек без таланта, образования и способностей? Кстати, именно ты тогда чуть ли не заставил меня встать и уйти прямо с кастинга, оставив и бросив все, зачем я приехал в Париж. Ведь что я, по сравнению с таким талантом, как ты? И не поверишь, но я до сих пор так считаю, хоть никогда и не говорил тебе об этом. А помнишь первую распевку? Когда мы впервые попытались в дуэте спеть Вивр? Наверняка забыл. А я помню. Мы тогда совсем не звучали вместе. У меня дрожал голос - от того, как близко я находился к тебе, и от того, что мне выпала честь просто спеть с тобой. Тогда я еще не понимал суть моих чувств. Я просто был восхищен тобой, и хотел постоянно быть рядом, как наркоман. Просто рядом. Как моль, летящая на огонь. Странно? Ни капли. Я ведь художник - для меня все всегда выделяется другим цветом, нежели есть на самом деле. Знаешь, с каким цветом ассоциируешься ты? Бежевый. Потому что ты - теплый. Теплый, как летнее утро в Париже, теплый, как улыбка маленького ребенка, которой ты часто радовал меня в те моменты, когда мы просыпались в одной постели. Теплый и уютный. Как чашка кофе. Такой домашний. С тобой Италия перестала быть моим домом. Мой дом там, где ты. Точнее, рядом с тобой. И мне иногда даже не надо быть рядом с тобой физически, просто мое сердце рядом. Там. Под землей. Под крышкой гребаного гроба, который закопали в землю. Никто даже не учел твое желание. Ты никогда не хотел быть похороненным. Всегда говорил мне, что когда-нибудь твой прах развеют над Сеной, при этом наигрывая мотив из твоей песни. Ты еще так заливисто смеялся, рассказывая, как бы с небес смотрел на весь этот фарс и гордился собой. Да черта с два. Никто и слушать не стал моей просьбы. Они просто закопали тебя в землю. А нашу первую генеральную репетицию помнишь? Как я смеялся над тобой, когда увидел в том камзоле, а ты, весь такой невозмутимый, прошел мимо меня, лишь незаметно подмигнув? И я точно помню, как тогда еле дернулся уголок твоих губ. А я лишь стоял и улыбался, как идиот, радуясь, что заслужил твою улыбку. Кажется, ты тогда впервые улыбнулся специально для меня. А помнишь премьеру? Кстати, ты не знаешь, но этот день я обвел в календаре. 22 сентября. Да кто ж тогда знал, что этот день станет самым счастливым и ужасным в моей жизни? Тогда, после премьеры, мы зашли с тобой в нашу общую гримерку без эмоций. И у тебя, и у меня было состояние анабиоза, ощущение, что это все нереальное, сказка. И я никогда не забуду, как ты сразу после того, как я закрыл дверь, схватил меня чуть выше локтя и, даже не смотря на меня, не кидая ни единого взгляда, прижал к себе, обнимая так, как не обнимал никто прежде. Мне тогда казалось, что я обнимаюсь с солнцем. Но оно не обжигает, а заставляет еще больше улыбаться и прижиматься сильнее, как будто питаясь теми лучами теплоты, что ты даешь. Сил тогда хватило лишь на то, чтобы напеть строчку из нашей общей песни. — On se revera,- пропел я, поднимая голову и смотря тебе в глаза, пытаясь поймать хоть частичку твоего взгляда. — On se revera - повторил ты, и, посмотрев на меня, как мне показалось, осознанным взглядом, прижался своими губами к моим. Мне тогда казалось, что время остановилось. Ты прикусил мою нижнюю губу, и почти прорычал: «Не уходи. Ты не бросишь меня, никогда». Почти шепот, но в моей голове это звучало, как самый громкий крик в моей жизни. У меня тогда сил хватило лишь на то, чтобы запереть дверь на ключ. С тех пор ты постоянно говорил мне, нет, даже приказывал. Не уходи. А я и не собирался. Я всегда лишь странно смотрел на тебя, когда ты невзначай бросал эту фразу. Когда мы смотрели фильм или гуляли в парке, куда-то ехали на машине, музицировали. Ты всегда просил меня не уходить. Это сыграло с тобой злую шутку. Ты просил не уходить меня, а в итоге сам бросил меня. Бросил погибать в этой чертовой квартире, где все пропитано тобой. Даже воздух. Дышу этим воздухом, надеясь, что вместе с ним смогу ощутить на моем лице твое дыхание или твое очередное “Не уходи”. Твоя пачка сигарет, которую ты оставил на балконе, так и лежит там. Только все сигареты промокли. Нет, не от дождя. От моих слез. Ты никогда не видел, как я плачу? Ну что же, может, это и к лучшему, потому что зрелище воистину жалкое. Я - не Моцарт, знаешь ли. Во мне нет столько силы духа и стойкости, как было в нем. Поэтому сейчас, роняя очередную слезу, заставляю слова растекаться, словно убегать с этого листа бумаги, наполненного горем и печалью. Помнишь, я каждый раз обещал тебе, что не уйду? Так вот, я сдержу свое обещание, Флоран. Я буду с тобой. Беру лист, зажимаю в руке и иду туда, где мы с тобой любили гулять. Помнишь тот мост? Мы его с тобой тогда прозвали “Мост Мирабо”. Как у Апполинера. Иду на тот самый мост, крепко сжимая в руке послание к тебе. Перелезаю через перила и смотрю на луну. Прекрасна. Уверен, там наверху, где ты меня уже ждешь, это выглядит еще красивее. Перевожу взгляд на черную гладь воды. Я не уйду. Я всегда буду с тобой. Закрываю глаза и делаю шаг в пустоту.