Деревня горит

Он говорил ей: молись, сука, молись своему богу! Тому, кого в мыслях лелеешь, тому, пред кем колени приклонишь. Молись, трепещи в праведном гневе, лихорадкой пусть бьет твое тело, в пот кидает, знобит и трясет! Сжимал свои пальцы на горле девичьем, а та, что в агонии билась, жадно глотая ртом воздух каленный, как рыба немая на суше: задыхаясь, барахтаясь, с жизнью прощаясь. И, словно последний, впитывая каждый секундный момент. Воет сирена там, вдалеке. А нам что за дело такое? Слепит коньяк, рвут легкие стоны — на мелкие части, на кусочки, в осколки! Льются по лбу капли страха. Стыда, ярости, злости. Наваждение похоти — оно молниеносно. В разгаре Блицкриг. И рвется наружу рев танка, шевелится гусеница, будто взбесилась! Белая пена у рта, невидящие черные бездны, коробит все тело страстью больной, огнем не нормальным, мистическим, почти аномальным! И холод ночи ни по чем. Он танком свирепым, в чужие владения врываясь, все рушит, крушит и громит. Горят деревушки, горит ее сердце. Пожаром ночной случайной любви. Руками в матрас впиваясь, вгрызаясь от боли в плече у щеки, впитает все слезы подушка незримо. И не расскажет о них никому. Чувствуя жертву, добычу, пульсирующую в жилах кровь, хищник теряет рассудок. Хищник не верит в любовь. Росса на телах мерцает в тумане. Хрипит, сбивается, гибнет дыхание. Через рот, через нос, Последние крики... Сотни жизней гибнут на пике. Беззвучно крича, кулак свой кусая от муки, пинаясь, шипя, задыхаясь… Мягкую грудь к себе прижимая, голову черную гладя, целуя макушку, горло сжимая... Впитает все слезы подушка незримо. И не расскажет о них никому. Чувствуя жертву, добычу, пульсирующую в жилах кровь…Хищник теряет рассудок. Хищник верит в убийства. В месть, отмщение, безумство. Хищник не верит в любовь.