Не такой уж и святоша

— Слышал, ты местный проповедник. — Это так. Кас водит пальцем по ободку стакана, улыбаясь и глядя на деревянный шкафчик. В подобных разговорах со случайно проезжающими через город он участвовал не однажды: увидев его в салуне, многие удивлялись и проявляли любопытство. Но взгляд именно этого человека почему-то сложно выдержать. Краем глаза Кас видит его крупные руки, играющие со шляпой, и рассеянно задумывается о том, сколько женщин успело почувствовать на себе эти ладони, наверняка сильные и мозолистые после многих лет езды верхом и работы в прериях. — Тогда почему я чуть ли не каждый полдень вижу тебя здесь? — Потому что мне нравятся люди, которые собираются здесь в полдень. — Кас пожимает плечами и попутно широко улыбается Элен. Та подмигивает, наливая выпить кому-то на другом конце стойки. — Ладно, но место для святоши не лучшее. Без обид, — добавляет незнакомец и поворачивается к сурово посмотревшей на него Элен. — Каким бы пристойным заведением ни был этот салун, как же твоя церковь? Кас наконец отводит взгляд от стакана и смотрит в зелёные глаза; в них читается какое-то странное выражение, с каким на него не смотрели прежде. От этого что-то в животе сжимается, а обхватывающая стакан ладонь потеет; он чувствует себя опьяневшим, хотя сделал лишь глоток или два виски. — Она в порядке. Город полон замечательных людей, и мне не о чем тревожиться. И да, я распространяю слово Господа, но, мистер… — Дин, — отвечает ковбой. Кас ждёт фамилии, но это всё. — Ну, мистер Дин, заверяю вас, что я не такой уж и святоша, — улыбается он. Зелёные глаза на мгновение сужаются, и Дин поднимается, снова надевая шляпу. Кас думает, что он, потеряв к нему интерес, развернётся и уйдёт, но Дин хватает его за руку и тянет в сторону подсобок. — Подождите, э, мистер… Он затыкается, когда Дин сильно толкает его к стене посреди ведущего к кабинету Элен коридора, между составленных запасных столов и стульев, прикрывающих их от остальных. До заката в салуне редко бывает больше трёх человек, но Кас всё же встревожен тем, что кто-то мог обратить внимание на их уход и проявить любопытство. — Не хотелось бы ошибиться, проповедник, но я наблюдаю за тобой со времени нашего с братом приезда в этот город — и мне кажется, у нас есть кое-что общее. Кас не сводит глаз с губ Дина и подозревает, что тот прав. Облизав губы, он кивает, рассеянно бормоча: — Неужели? Губы Дина изгибаются в улыбке, и у Каса в животе начинают порхать бабочки. — Ужели. — Сдвинув шляпу на затылок, Дин наклоняется вперёд и прижимается к нему в поцелуе. У них обоих губы всё ещё влажные после виски, и Кас ощущает алкогольный привкус. Когда в детстве он поцеловал Анну со своей улицы, он ещё понятия не имел, что ему нравится, а что нет; тот поцелуй и рядом не стоял с сегодняшним. Кас не целовал никого со времён юности; он принадлежал церкви и не искал повешения за свою необычность. Но, думает он, даже если бы такое и случилось прежде, это было совсем не так, как сейчас. Он тает под поцелуями Дина, размыкая губы и чувствуя, как между ними проскальзывает его язык. Одна рука Дина — грубая и мозолистая, как Кас и представлял, — скользит по его шее, большим пальцем щекоча подбородок, а вторая начинает расстёгивать пуговицы его жилета. Сердце Каса бешено колотится в груди. Он никогда не делал этого прежде, не знал никого, кто бы делал это, но останавливаться он не хочет и только отчаянно цепляется за плечи Дина. Тот недовольно ворчит, и Кас, резко придя в себя, с силой его отталкивает. — Что? — спрашивает Дин, убирая руку с шеи Каса, и тянет за его жилет. Кас опускает руки, позволяя стянуть его с себя. — Извини, — шипит Кас, прикрывая ладонью рот, когда Дин принимается за его сорочку. — За что? — рассеянно спрашивает занятый пуговицами Дин. — Я не особенно хорош в этом, я никогда… Прости, ты, наверное… Это я виноват, прости, — взволнованно частит Кас, крепко жмурясь. — Эй, эй, полегче, проповедник, в чём это ты не хорош? Если хочешь узнать моё мнение, ты прекрасно справляешься, — тихо говорит Дин и смеётся, спускаясь поцелуями с подбородка Каса к шее. Кас вздрагивает; он не привык к таким прикосновениям, к таким ощущениям, к такой слабости. Когда Дин отстраняется, Кас тут же ощущает, будто ему чего-то недостаёт. Дин серьёзно смотрит ему в глаза: — Ты правда никогда раньше этого не делал? Кас качает головой, вспыхивая от смущения. — Ну, это логично, раз уж ты церковник и всё такое. Но даже если у тебя нет опыта, я постараюсь, чтобы ты хорошо провёл время, — Дин ухмыляется, справившись с пуговицами его сорочки и избавляясь от неё. Она соскальзывает на пол, и Кас тут же чувствует себя обнажённым, хотя брюки по-прежнему на нём: взгляд Дина полон голода, и его руки действуют невероятно быстро. Наверное, он и сам должен что-то делать — может, начать раздевать Дина или помочь ему со своим ремнём, — но он может только дышать и ощущать губы Дина на своей коже. Кас уже болезненно возбуждён; когда Дин, избавившись от ремня и расстёгивая пуговицу, задевает его член костяшками пальцев, он сильно прикусывает язык, чтобы не вскрикнуть. Сам того не осознавая, он толкается бёдрами вперёд, прося Дина снова коснуться его, и ещё; Дин смеётся. — Эй, проповедник, — негромко говорит он, толкая его брюки вниз и через исподнее несильно сжимая ладонь на его члене, дразня лёгкими прикосновениями. — Ч-что? — выдыхает Кас, дрожа всем телом. — У тебя есть имя? Моргнув, Кас замирает, осознав, что так и не представился. — Кастиэль. Кастиэль Новак. — Кастиэль? — Дин приподнимает бровь. — Имя… необычное. — Большинство… прихожан… зовёт меня Касом. Дин широко распахивает глаза; в них сверкает что-то непонятное Касу. — Кас, — произнеся его имя, Дин широко улыбается. Ноги Каса подгибаются, и Дину приходится подхватить его, чтобы он не рухнул на пол. — Ух ты, полегче, проповедник. — Прости, прости, — снова частит Кастиэль, и Дин затыкает его, резко прижавшись к его губам своими. Даже разорвав поцелуй, они всё ещё соприкасаются носами, и Кас чувствует тёплое дыхание Дина на губах. — Есть дело, Кас, — говорит Дин, отпуская его член; брюки Каса спущены к полу, а кальсоны всё ещё застёгнуты. Кас, не раздумывая, кивает; колени снова предают его, когда Дин произносит его имя, но он умудряется устоять на ногах. Потянувшись, Дин снимает лампу со стены и пихает её Касу в руки. Солнце ещё и не думало садиться, так что лампу не зажигали, и Кас недоумённо смотрит на неё, не представляя, что должен с ней делать. — Разбери её для меня, ладно? — А? Зачем? — Нам понадобится немного масла, — поясняет Дин, тем самым напоминая Касу, насколько же он неопытен. Прикусив язык, он кивает и сосредоточенно хмурится, принимаясь за дело. Дин тем временем сбрасывает куртку, бросая её на вещи Каса. Кас не может сосредоточиться на лампе и поглядывает на то, как он раздевается, а когда Дин принимается за ремень, его пальцы и вовсе начинают дрожать. Только выпутав ремень из шлёвок, Дин замечает его взгляд и выдыхает смешок: — Эй, Кас, ну же, сосредоточься. Вспыхнув, Кас опускает взгляд, неловко возясь с металлическим держателем, но всё же отделяя его и опуская на один из столов. — К-кажется, готово, — бормочет он, проведя ладонью по дну полной масла лампы. Просияв, Дин целует его в уголок губ, закрывая глаза и прижимаясь к нему всем телом. Его твёрдый член трётся о бедро Каса, а руки принимаются за пуговицы кальсон. Тёплые пальцы проскальзывают под хлопок и пробегают по коже; Кас шумно втягивает воздух и толкается бёдрами, потираясь о Дина. Тот стягивает с него оставшуюся одежду, оставляя только ботинки; сам же Дин по-прежнему почти полностью одет, а его брюки даже не расстёгнуты. — Развернись, — шепчет Дин в губы Касу и, забрав у него масло, отстраняется. На непослушных ногах Кас отворачивается к стене; брюки и исподнее по-прежнему болтаются на его лодыжках. Стоит ему коснуться стены, как Дин тут же прижимается к нему, вдавливая в холодное дерево. — Ах, Дин… — Шш, — улыбается Дин, мягко прикусывая его шею. — Тут ещё есть люди. Кас тут же приходит в себя и начинает беспокоиться; языка и ладоней Дина уже недостаточно, чтобы он расслабился. Но не успевает он начать паниковать, как масляный палец Дина прижимается к нему сзади, толкаясь внутрь и касаясь его там, где он сам никогда себя не касался — и даже не помышлял. — Чёрт, Дин, о… боже, здесь… — Вот так выражения для проповедника, — смеётся Дин, проталкивая палец глубже. Кас шипит. — Сказал же. Н-не такой уж я и святоша, — говорит он между шумными вдохами, пытаясь понизить голос. Дин добавляет второй палец, и Кас едва не вскрикивает, сильно закусывая руку и вскоре чувствуя привкус крови. До него доносятся далёкие голоса из салуна, и он начинает паниковать, но Дин успокаивающе выдыхает ему в ухо. — Прости. В следующий раз предупрежу. — Они слышали, — шепчет Кас, ощущая вину и стыд, но пальцы Дина продолжают двигаться, заставляя его дыхание сбиваться снова и снова. — Ага, но не думаю, что придали этому какое-то значение. Просто постарайся потише, Кас. — Дин пожимает плечами, и Кас прижимается лбом к стене. Ноги так сильно дрожат, что на месте его удерживает только вес Дина. Он ощущает предупреждающее надавливание третьего пальца, и Дин предупреждает: — Ещё один. Ты готов? Кас кивает и прикусывает губу. Дин целует его в шею и проталкивает палец внутрь на всю длину, постепенно раскрывая Каса для себя. Зажимая губу зубами и закрывая глаза, Кас поражается тому, как странно то, что он делает здесь с Дином — с совершенно незнакомым мужчиной, пробывшем в городе не дольше недели и наверняка собирающимся вскоре уехать. Кас никому не позволял узнать себя, увидеть себя, касаться себя так, а Дину он дарит всё, проговорив с ним минут десять. Сейчас, стоя лицом к стене, он не видит его зелёных глаз, но чувствует его всей кожей, словно видя его, как никто другой. Наверное, он должен чувствовать вину или хотя бы страх перед богом, но сейчас его волнует лишь бродяга, подталкивающий его в спину, и твёрдый член, вжимающийся в его ногу, а ещё то, как скоро он окажется внутри него и каково это будет. Пальцы Дина выскальзывают из него, и он снова прикусывает губу, подавляя стон. — Кас, ты готов? — шепчет Дин ему на ухо, и он кивает, хотя по-прежнему в ужасе, но всё же отчаянно хочет большего. Дин снова макает пальцы в масло и проводит рукой по члену, легко целуя плечи Каса. Второй рукой он снимает шляпу и подносит её ко рту Каса. — Прикуси. Кас подчиняется, впиваясь зубами в тёмную кожу, а Дин накрывает одну из его прижатых к стене ладоней своей и сплетает их пальцы, крепко надавливая и поглаживая его большой палец своим. Он разводит ноги Каса коленом, пристраивается к нему и притягивает к себе. В следующее мгновение в Каса вжимается что-то тёплое и влажное, побольше, чем несколько пальцев, и он рад, что можно терзать зубами шляпу, потому что иначе он не сдержал бы стона. Дин входит в него медленно, тихо выдыхая в шею; боль есть, и она новая и незнакомая, но не хуже той, что ему уже доводилось испытать. Дин проникает всё глубже и глубже, и вскоре Кас ощущает прикосновение к ягодицам ткани его брюк; он вошёл полностью. У него чуть не отвисает челюсть, когда Дин медленно толкается вперёд; он и так уже полностью в нём, но вжимает Каса в холодное дерево. Шляпа начинает выскальзывать у него из зубов, и он снова крепко её закусывает, тихо полузадушенно выдыхая. — Полегче, — шепчет Дин ему на ухо, и Кас вздрагивает. Свободной рукой Дин проводит по его правому бедру, подтолкнув с обратной стороны колена. Кас послушно приподнимает ногу, и Дин её поддерживает. — Дин, — сдавленно хнычет Кас. — Я не буду торопиться, — обещает Дин, целуя его в плечо, и подаётся назад, а потом — медленно — снова вперёд. Кас стонет в шляпу, а Дин у него за спиной тяжело дышит. С каждым новым его движением Кас выдыхает какой-нибудь звук, и как бы тих благодаря шляпе он ни был, он не может полностью отогнать беспокойство; что, если Элен пройдёт мимо, что, если кто-нибудь услышит звуки и решит убедиться, что всё в порядке? — Хорошо? — спрашивает Дин, продолжая размеренно двигаться. У Каса всё ноет, и ему немного неприятно, а ещё — чертовски хорошо, и он кивает. Дин улыбается и толкается сильнее. Не сдержавшись, Кас раскрывает рот, и шляпа падает на пол. — Прости, Дин-н-н… — стонет он; всё тело горит огнём, ноги дрожат, и он чуть ли не висит на Дине. — Ничего, Кас, ничего, — рассеянно отвечает Дин, вскидывая бёдра и прижимаясь лбом к его спине. Он дышит всё тяжелее и толкается всё быстрее, и Кас не может держать в себе короткие частые выдохи. — Ты такой… чёрт, аах… такой потрясающий, проповедник. Я уже скоро… Возбуждённый, но пока позабытый член Каса зажат между его животом и стеной. После этих слов Дина он подёргивается, и Кас громко стонет; негромкий доносящийся из салуна гомон стихает. Дин с силой кусает его за плечо, но двигаться не перестаёт. — Пытаешься найти нам зрителей? — тихо смеётся он. — Нет. Боже, нет, — шипит Кас и снова стонет. Отпустив его прижатую к стене руку, Дин зажимает ему рот. Кас послушно его приоткрывает, впуская пальцы внутрь. Гомон снова слышен: никто не озаботился прийти сюда и узнать, что за шум, и Кас с облегчением вздыхает. Он сосредотачивается на том, чтобы быть потише и не прокусить кожу на пальцах Дина. Это сложно, ведь после каждого его толчка по всему телу проносятся искры, а Дин не перестаёт дразнить его поцелуями и укусами. Всё же Кас как-то справляется, но чем жёстче вбивается в него Дин, тем сильнее он жалеет, что они не нашли местечко поуединённее. Он хотел бы отпустить себя, ведь раньше он никогда не испытывал подобного и вряд ли испытает когда-либо снова. Но ещё больше ему хочется слышать стоны Дина, сейчас удивительно сдержанного. Ему интересно: был бы Дин более шумным, не бойся они разоблачения, или он всегда так тих? Ему интересно, как долго путешествует Дин и отчего его ладони так мозолисты. Ему интересно, почему он не разделся, сняв с Каса всё — и одежду, и кожу, оставив лишь голую правду и ощущения. Ему интересно, как часто Дин так делает — утаскивает незнакомцев подальше от чужих глаз и раскрывает их. Ему интересно, многие ли из них были мужчинами; может быть, он особенный. Вдруг Дин приглушённо ругается и начинает двигаться ещё жёстче, пытаясь задрать его ногу, чтобы толкаться глубже. Та нога, на которой Кас стоит, от неожиданности подгибается, и он чуть не падает. Дин успевает его удержать. — Прости. Чёрт, почти… — бормочет Дин, зарываясь лицом ему в шею, и Кас начинает молиться. Господи, прошу, позволь мне сохранить это мгновение, когда я полностью, телом и душой, заполнен Дином, на веки вечные, аминь. Ему уже недостаточно слабого трения члена о стену, и он тянется рукой вниз, чего не делал с юности, пока не обрёл церковь и не начал отгонять свои желания. Прикусив пальцы Дина, он ласкает головку, сжимаясь вокруг члена Дина, и тот стонет ему в кожу. — Скоро кончу, совсем скоро, — предупреждает Дин, и Кас стонет в ответ, быстрее двигая рукой на своём члене в такт его толчкам. Оба тяжело дышат, словно в огне, и Дин отпускает его ногу, а спустя пару толчков вынимает член. На Каса накатывают ощущения пустоты и холода; Дин отстраняется, но не убирает пальцы из его рта. Второй рукой он разворачивает Каса за плечо, вжимая в стену уже спиной, и подталкивает его руку к своему члену. Кас теряется, его рука соскальзывает, и тогда Дин обхватывает оба члена своей, сильной и мозолистой, и дважды быстро и сильно двигает ей вверх-вниз, после чего они оба кончают. Дин тихо шипит, а Кас, чтобы не закричать, сильно кусает его пальцы. Они вместе обмякают, опираясь о стену, и тяжело дышат друг другу в шею. Дин вынимает пальцы из его рта, и тот наконец совершенно расслабляется, почти растекаясь по стене. Он не уверен, сколько проходит минут, но наконец Дин выпрямляется, поднося пальцы ко рту и вылизывая их. Кас безвольно сползает на пол, садясь на гору своей одежды. — Как ты, проповедник? — улыбается Дин. Кас запрокидывает голову к стенке, лениво моргая. — Немного ноет, и я слегка смущён и очень растерян, но в основном мне просто хорошо. — Это я и хотел услышать, — сияет Дин, опускаясь на колени и вытирая руку об одежду. — Зачем ты… — начинает было Кас, но осекается, нахмурившись. Дин, видимо, понимает, что он имел в виду, и тихо смеётся, поправляя его ноги и начиная натягивать на них кальсоны. — Не бросать же тебя в таком бардаке. Особенно с учётом того, что ты можешь выдать себя весёлой походкой. Да и так быстрее. Кас рассеянно кивает, осознавая эти слова. Дин подтягивает его исподнее и помогает ему с рукавами. — Винчестер, кстати. — Мм? — Дин Винчестер. Меня так зовут. Имя Винчестеров знаменито по эту сторону Канзас-Ривер, и сердце Каса учащается, а в голове тут же проясняется. Он сделал кое-что очень плохое с очень плохим человеком, но он не уверен, что его это беспокоит. — Это очень смело с твоей стороны — сказать мне. Или очень глупо. — Я никому не назывался полным именем после смерти мамы, — говорит Дин, переходя к его пуговицам. — Или даже настоящим. — Он небрежно улыбается, но теперь Кас видит его глаза, и его взгляд потерянный, словно он сам не знает, почему говорит всё это. Кас молчит. — Мы с Сэмом долго ездим и ищем того, кто убил её. И отца тоже. Много дел натворили… ну, ты знаешь, конечно. Я хреново обращался с парнями и девушками, трахал их и сматывался столько раз, что не перечесть, но… Его руки застывают, он подаётся вперёд, и их лица так близко, что Кас ощущает его дыхание на своей коже, но взгляда Дин не поднимает. Он заговаривает снова, совсем тихо, и Кас готов поклясться, что он чуть дрожит — едва заметно. — Но я увидел тебя пару дней назад и с тех пор думал о тебе каждую ночь. Мы едва знакомы, но вот он я здесь, вываливаю на тебя свою историю, — он вдруг смеётся и наконец поднимает взгляд. — Может, потому, что ты священник? — Я не католический священник, Дин. Твоя исповедь мне не приведёт тебя к Богу. Это между Ним и тобой. — Ага. — Руки Дина снова берутся за работу, и Кас приподнимает бёдра, помогая ему подтянуть брюки к талии. Потом он отстраняется, и рубашку и жилет Кас надевает уже сам, не сводя взгляда с лица Дина. — Завтра мы уезжаем. — Искать того человека? — Да. Говорят, он убрался дальше на запад. Кажется, везде, где мы появляемся, он успевает побывать на пару дней раньше. Его зовут Желтоглазым. — Тогда я помолюсь, чтобы вы скоро его нашли. Дин замолкает, закусив губу, и поднимает шляпу с пола. — Я надеюсь вернуться, — говорит он, надев её. — Снова тебя увидеть… если ты, конечно, не против, — добавляет он, выглядывая из-под широких полей. — Я не против. Я тоже надеюсь, что ты вернёшься, Дин. Без крови на руках или хотя без оставленных за собой разбитых сердец. Дин моргает и расплывается в улыбке. Подавшись вперёд, он страстно целует Каса, и тот снова тает. Когда он отстраняется, Кас совсем красный, а сердце бешено колотится. Он проводит языком по нижней губе. — Клянусь, я ни на кого другого и не посмотрю. Если ты пообещаешь мне то же, — подмигивает Дин. — Клянусь, — без колебаний обещает Кас, заканчивая с одеванием. Он ненамного растрёпаннее прежнего. Дин улыбается, и его зелёные глаза сияют. Поднявшись, он протягивает Касу руку, и тот поднимается, морщась и опираясь о стену. — Ага, какое-то время будет ныть. — Я уже понял. — Наверное, на меня в салуне в любом случае будут коситься, но тебе, может, лучше какое-то время оставаться здесь. Не ты же сматываешь отсюда удочки. — Пожалуй. Дин жуёт губу, над чем-то размышляя. Кас терпеливо ждёт. — Эм, Кас… — Мм? — Раз уж мы выедем не раньше завтрашнего…. — Мой дом всегда открыт для тебя, Дин, — перебивает Кас, широко улыбаясь. Дин улыбается в ответ, сдвигая шляпу на затылок и наклоняясь за новым поцелуем. — Тогда приду вечером, Кас Новак, — бормочет он ему в губы, и Кас подаётся вперёд, отвечая на поцелуй. — Буду ждать тебя, Дин Винчестер, — говорит он. Подмигнув, Дин уходит, а Кас провожает его взглядом.