После полуночи время идёт иначе. — Харуки Мураками. Послемрак.
* Лу родилась полуночью перед рождеством, и мама всегда звала её неуклюжим ангелом, потерявшим дорогу на небеса. Лу родилась полуночью перед рождеством, и мама, улыбаясь, рассказывала ей сказки об одинокой любви принцессы, заточённой в башню, и заблудшим среди человеческих душ ангелом. Лу родилась полуночью перед рождеством, и мама всегда шептала ей на ухо надежды о сказочной жизни дочери, наполненной магией и совершенно непохожей на жизни других. (Лу не верит в сказки) * Лу двадцать один, и она почти идеально говорит на китайском, французском и японском, заканчивает университет с отличием и рисует на запотевших стёклах полевые ромашки, оставленные в маленьком, но столь близком сердцу городке за тысячами километров. Лу улыбается прохожим искренне и ярко, озаряя солнцем всех вокруг, потому что ещё в детстве мама научила её верить в три простейшие вещи: верить в саму себя, верить в то, что она создаёт и верить в будущее. Лу ходит по выложенным брусчаткой дорогам Нью-Йорка и создаёт улыбки, искренне надеясь в скором будущем получить в ответ свою одну-единственную, такую же яркую и искреннюю. Лу рисует хной на своих ладонях узоры, стараясь спрятать за ними линию своей судьбы, Лу напевает, что девочки любят девочек, как и мальчики, это давно не новость,* уверенно покрывая ногти бледно-голубым лаком. Лу надеется, что мама говорила правду, и она — это то самое, что хранят под сердцем, то самое, что означает этот цвет. Лу надеется, что чистота, постоянство и нежность наполняют её от кончиков пальцев. (Лу чувствует, что она на самом деле наполнена до самых краешков) * Мама всегда говорила, что её полуночная девочка — особенная, но Лу не верила в это, царапая острыми ноготками кожу. Лу всего двадцать один, и она отчего-то ощущает себя слишком взрослой, слишком мудрой и слишком сожалеющей обо всём — она не верит в то, что знание трёх иностранных языков ей как-либо поможет в жизни, что съемная квартира в центре Нью-Йорка — это большое достижение, а двенадцать медалей по фигурному катанию из средней школы как-либо могут ей помочь. Лу прячет вырезанные на левой ключице высшей силой три буквы — «Yua» — под шарфами, сотнями слоёв тональника и высокими воротниками кофт, блузок и рубашек. Потому что, если честно, Лу за двадцать один год своей жизни слишком сильно устала пытаться понять значение этих буковок. Она слишком сильно устала ждать свою «вторую» половинку. Так иногда случается, ладно? Люди перегорают. * Лу все без исключения считают идеальной во всём: идеальная дочка, идеальная ученица, идеальная девушка, идеальная… Она устала слушать это, потому что она совсем не идеальна. Она ощущает себя золушкой, которая из принцессы превращается жалкое её подобие, как только часы бьют полуночь. Она рисует себе яркие стрелки, острые, как перо, и, если бы кто-либо из знакомых попытался узнать её, ничего бы не вышло, хотя бы потому что Лу — это сущий ангел, Лу идеальная, а та, в которую она превращается после полуночи — чёрная кошка, приносящая людям разбитые сердца и желание встретиться вновь. Лу сменяет шёлковое персиковое платье на такое же лёгкое чёрное, Лу рисует на бледно-голубых ногтях снежинки, Лу знает, что единственное, о чём она будет сегодня просить — это «не забывай». Лу плевать на правила, Лу звонит маме дважды в сутки — в обед и по вечерам — и всегда молчит о том, что творится после полуночи. Настоящая Лу любит веселиться: без алкоголя, слишком коротких юбок и яркого макияжа. Лу любит танцевать, дарить людям улыбки, поцелуи в щёки и слушать их истории. Лу не умеет помогать, но Лу любит ловить истории людей, нервно улыбаясь и царапая то самое местечко, где три проклятые буквы врезались ей в кожу без шанса когда-либо убежать от них. Лу любит забывать (но ненавидит, когда её забывают). * Лу встречает её в два двадцать три ночи. У неё на руках не меньше восемнадцати татуировок, бандана на голове еле сдерживает копну кудрей, а летнее солнце в глазах освещает бар так ярко, что Лу ослепляет впервые и по-настоящему. У Лу по венам бежит снег, иней и зима, а эта девочка — чистое лето, но отчего-то у неё в висках стучит моё-моё-моё-моё. Эту девочку не хочется отпускать, но и подпускать слишком близко не хочется тоже. Мама в детстве учила Лу: такими девочками, как эта, нужно только восхищаться. Лу ей верит. (Верила?) * Эта девочка пьёт горячий шоколад, и у Лу впервые по-настоящему перехватывает дыхание. Этой девочке не больше двадцати, и она настолько слишком для этого мира, что Лу впервые не хочется о чём-либо спрашивать — только смотреть издалека. Потому что, чёрт, эта девочка сидит в баре, наполненным не менее, чем полусотней людей, в половину третьего ночи, болтает с барменом и пьёт чёртов горячий шоколад. Лу кажется, что в половину третьего ночи она встречает ходячую идеальность и впервые чувствует, как стеклянный барьер вокруг её сердца рассыпается на кусочки. Лу влюбляется. * Лу касается плеч девочки самыми кончиками пальцев, не желая пугать или слишком сильно тревожить. Лу ловит обрывок разговора, но ничего из него совершенно не понимает — разве что голос у девочки с лёгкой хрипотцой и зовут девочку Гарриет. Какая-то совершенно неизвестная группа из пригорода начинает играть Хейли Кийоко, и Лу думает, что у высших сил те ещё шуточки. (А ещё, что в глазах у девочки целая вселенная) * Они встречаются глазами, когда электронные часы на стене сменяют два пятьдесят девять на три ноль-ноль. Они встречаются глазами, и, кажется, весь мир замирает ровно на мгновение. Они встречаются глазами, и Лу кажется, что она впервые нашла то, что так долго искала. Так долго, что уже давно перестала вести отчаянные поиски. Они встречаются глазами, и по коже Лу проходит мороз, потому что эта девочка — настолько чересчур, что Лу наполняется ею за сотую долю секунды. Они встречаются глазами. * У девочки самая солнечная улыбка, которую Лу только встречала, и она чувствует, как в груди что-то безумно жжёт, но эта боль заставляет её чувствовать себя живой. Лу кажется, что она тает, как снеговик в слишком тёплый день. Потому что от мимолётного прикосновения и неосторожного взмаха волос этой девочки по венам Лу идёт неосязаемое тепло, пронзающее её сердце насквозь, надвое. Лу смотрит на девочку с чистым восхищением в глазах, а потом опускает взгляд на чёртовы ключицы и видит, как перед четырьмя буковками «nfen» вырисовываются её «Yua», такие же резные, острые. Лу задыхается. (Она не чувствует себя готовой) * — Твоя татуировка, — хрипит Лу, и девочка недоумённо опускает взгляд вниз, а потом спрыгивает со стула с такой грацией, которая Лу и не снилась. Гарриет хватает её за руку, и они, кажется, смеясь, бегут до туалета, расталкивая всех, чтобы взглянуть на тату. — А где твоя? — недоуменно таращится на ключицы солнечная девочка, и Лу кажется, что слаще этого голоса она не слышала ничего. Лу не влюбляется, нет. Лу любит. * Лу смывает тональник со своих ключиц, Лу улыбается своими небесными глазами в глаза напротив, Лу читает, наконец-таки, слово на чужой левой ключице, зная, что точно такое же слово теперь украшает и её левую ключицу тоже. Лу наконец-таки понимает смысл слова, которое мучило её подростковыми ночами слишком сильно, и думает, что совершенно не зря учила китайский с четырнадцати лет. Лу одними губами читает острые, как иглы, буквы, а затем зовёт девочку за собой. Когда они уходят, электронные часы показывают три пятнадцать. И Лу кажется, что она наконец-таки нашла потерянную частичку самой себя. * Yuanfen (китайский) — отношения, предопределенные высшими силами. Очень непростое понятие. Оно тесно связано с традиционной китайской верой в судьбу и предзнаменование. Китайцы считают, что именно высшие силы определяют пути любви и дружбы. * — Я наконец-то счастлива, знаешь? Лу шепчет слова без разбора, потому что впервые ей не столько хочется слушать, сколько говорить и рассказывать. Лу думает, что именно это и означает счастье — видеть в глазах напротив целую вселенную. Гарри напротив улыбается и светится, и, да, Лу уверена, что наконец-таки нашла своё одинокое, сияющее счастье в этой девушке с вихрем на голове. На часах четыре пятьдесят три, но вряд ли кого-либо сейчас это заботит. * — Я тоже счастлива, Лу. Безумно счастлива. * Лу никогда бы не думала о том, что когда-то будет шептать слова любви на французском девочке-вихрю, что сносит всё на своём пути, оставаясь при этом грациозной и изящной, словно на ужине у самой королевы. Лу, улыбаясь, фыркает, когда слышит с кухни сдавленное «ой» и грохот вещей, потому что тишина в её их квартире — теперь явление редкое. Они пьют ежевичный чай на семнадцатом этаже дома в самом центре Нью-Йорка, они наблюдают за звёздным небом каждую субботу, они вплетают в волосы друг друга полевые ромашки, яркие фиалки и другие цветы — всегда настоящие — они оставляют друг другу записки на холодильнике вот уже пару месяцев, стоило только им съехаться. Лу, возможно, впервые в жизни верит в то, что она идеальная. (Потому что кому, чёрт возьми, ещё могло настолько сильно повезти с девочкой, что красит ногти в зелёный цвет и клеит на них блёстки?!) * Они празднуют свой первый год со встречи в дешёвой закусочной, что работает даже далеко за полночь, и Лу даже не понимает, почему влюбилась в эту девушку. Они едят бургеры, и Лу пачкает своё любимое персиковое платье. Лу ворчит на Гарри, провожая ту до киоска с мороженым нежным взглядом, и обещает себе, что когда-нибудь набьёт себе на руке какую-нибудь глубокую и слишком глупую фразу только о них двоих. (Она набивает чёртово «Koi No Yokan» в подарок на день рождения Гарри, и, когда та узнаёт значение этого слова, клянётся, что посвятит Лу настолько же глупую влюблённую фразочку. И набьёт она её определённо на ключицах) * Koi No Yokan (японский) — чувство, появляющееся при первой встрече с человеком. Оно подсказывает, что вы скоро полюбите друг друга. * — Ты будешь завтракать? Их семейная (и только так) жизнь — сплошная идиллия, и Лу не знает, можно ли вообще быть настолько счастливой, но стоит ей посмотреть на умиротворённое выражение лица на соседней подушке, услышать шипение на сковородке с кухни или тихое насвистывание ритма из песен Адель или Тейлор Свифт, Лу понимает, что да, быть настолько счастливой возможно. — Кофе и хлопья, пожалуйста? — сонно хлопает ресницами Гарри, и Лу думает, что её глаза — это те звёзды, которым она столько раз посвящала песни. Лу тонет-тонет-тонет в своей любви и не думает, что когда-нибудь сможет вынырнуть. Что когда-нибудь захочет вынырнуть. Лу готовит чересчур сладкое капучино и шепчет на ухо Гарри, что оно настолько же сладкое, как её девочка, а себе наливает колу, игнорируя недовольный, но смеющийся и такой тёплый-нежный-влюблённый взгляд напротив. (Лу вообще не понимает, как их друзей ещё не стошнило от них двоих, честное слово) * Лу дарит Гарри кольцо-обещание спустя полтора года их отношений, а Гарри дарит Лу ту обещанную татуировку на ключицах в день их свадьбы. На Лу надето то самое чёрное шёлковое платье, в котором она встретила Гарри в баре, и они прячутся от вечернего холода под синими фланелевыми рубашками. Они снимают самый счастливый день своей жизни на разноцветные полароиды, и Гарри просит Лу не плакать на свадебной клятве, но в итоге они плачут вместе, потому что быть настолько счастливыми невозможно, но они каждый день своей совместной жизни доказывают, что можно быть ещё счастливее, чем мгновение назад. Гарри посвящает Лу татуировки на своих ключицах, Лу посвящает Гарри фразы о любви на разных языках, и в общем итоге они посвящают друг другу всю свою жизнь целиком и без остатка. Лу влюбляется в неё в два двадцать три ночи, когда бар был заполнен полупьяным народом, а она пила горячий шоколад. Лу влюбляется в неё. Навсегда и навечно. * «Everyday for the...» Каждый день до...«...rest of our lives» ...конца нашей жизни.