Фиолетовая поволока

Начиная с того момента, как он пришел в себя после той аварии, Киллгрейв постоянно думает о том, чтобы вернуть Джессику. Найти, сделать все возможное, чтобы она снова была рядом. Эгоистичные такие мысли, ее мнение совершенно не интересует. Его никогда не интересовало ничье мнение. В его власти изменить это мнение, если нужно. В его власти заставить любого заткнуть свой паршивый рот и не высказывать это мнение. С такими способностями он может сделать все, что захочет. Весь мир может вращаться вокруг него. Все будет так, как он скажет. И никто не скажет слова против. Не посмеет возразить. Оказывается, что отыскать ее не так просто, как могло бы показаться. От этого хочется выть, стать зверем, не человеком. Внутри все от злости скручивает. У него словно отняли красивую куклу, любимую игрушку. И как капризный ребенок, он чувствует себя от этого просто ужасно. Джессика — лучшая из всех, кого он встречал. Эдакий уникальный экземпляр, до боли похожий на него самого. Она нужна ему. А настойчивости Киллгрейву не занимать. На поиски, которыми он, разумеется, сам не занимается, уходит неделя. Изначально не было никаких зацепок. Только имя и внешность, описанная общими фразами — попробуй найди с такой информацией человека в огромном городе. Любой полицейский, любой детектив согласится, что неделя — очень хороший результат. Лучший. Но для него неделя — недопустимая роскошь. Слишком много времени. Теперь начинается самое сложное. Занимаясь поисками Джессики, Киллгрейв и представить себе не мог, что самое тяжелое начнется после. Да, он знает ее местоположение. Знает, что она делает каждый день, практически знает, о чем думает. Но это ничего не меняет. У него нет никакого права заявляться на порог ее квартиры и делать вид, что ничего не произошло. Он может сделать все, что угодно. Может. Но не собирается. В конце концов, это она оставила его там. Она. Не он. Оставила его подыхать, прекрасно понимая, что автобус не просто царапину оставит. Эгоистичная сука, в которой нет и не было никогда ни грамма сожаления. Он сделал для нее все, а она бросила его подыхать. Как бы много она для него ни значила, как бы сильно он ни нуждался в ней, он не побежит за ней, как собака. Она придет сама. Будет искать его и мучиться еще сильнее, чем он. А она по-любому придет сама. Для этого необходимо хоть немного знать Джессику Джонс. Дернуть за нужные ниточки. И она придет. Прибежит. Будет мчаться, как скоростной поезд. Она не такая безжалостная сука, какой хочет казаться. Строит из себя что-то. О, нет. Он такой, она — совершенно нет. Ей есть дело до людей. Терпеть не может несправедливость и жестокость, готова помочь нуждающимся и прочее, и прочее – все то, что делает ее отличной от него. На этом он и сыграет. Всего-то и нужно, что помучить несколько человек. Несколько десятков. Но обязательно так, чтобы она узнала. Чтобы это не прошло впустую, чтобы до нее это дошло каким-либо образом. Киллгрейв особо и не выбирает жертв. Будущих рабов, беспрекословно подчиняющихся его воли. Ему все равно, кто это будет. Он берет первых попавшихся под руку. Ведь люди — они пустышки, они ничего не решают. Решают его команды. Слова, слетающие с его языка быстрее, чем он успевает подумать. И только то, что он сделает, а не те, с кем он это сделает, обеспечит ему встречу с Джессикой. Не скоро, но разве кто-то говорил о том, что хороший план должен быть приведен в исполнение сразу? — Прекрати ныть, — с раздражением бросает он женщине, которая прыгает вот уже несколько часов и не может сдержать слез. — Твое нытье действует на нервы. Заткнись. Больше она не издает ни звука, все так же продолжая прыгать в собственной квартире. Киллгрейв сидит в кресле, медленно пьет чай из красивого сервиза и наблюдает за каждым прыжком. Наблюдает, невольно вспоминая ту, ради которой все это и затеял. Никто из этих жалких людей не годится ей в подметки. — Выше, — снова говорит он. — Я говорю: прыгай выше! И женщина подчиняется. Она старается изо всех сил, лишь выражение лица меняется. Гримаса боли, мука в глазах. Ему плевать. Ему нужна Джессика. С ней не сравнится никто. И эти жалкие попытки не просто измываться над людьми, но еще и попытаться хоть как-то создать иллюзию ее присутствия, бессмысленны. Они только помогают в который раз понять, что заменить ее не получится. Когда ему все происходящее надоедает, он просто встает с кресла, ставит чашку на столик рядом с собой и говорит: — Остановись. Было весело. Он покидает квартиру, как и многие другие до нее. Уходит, не захлопнув за собой дверь, слыша удаленные всхлипы и рыдания женщины. Она не первая. Кто знает, сколько еще последует после нее до того, как Джессика вмешается в происходящее? Киллгрейв ловит себя на мысли, что ему нравится все это. Что ему хочется помучить как можно большее количество людей до того, как придется полностью переключить свое внимание на Джессику. Над ней он не измывался никогда. И не планирует в будущем. Тринадцатилетнего парня он заставляет разодрать руки в мясо об асфальт. Так, чтобы кожа слезала. Чтобы кровь капала на темную поверхность тротуара. Все потому, что ее руки были разодраны, когда они виделись в последний раз. Он заставил ее копать землю ладонями, сам не отдавая себе в этом отчет. Каждый его поступок, каждый бесчеловечный приказ людям — наказание за то, что когда-то сказал ей что-то не так. Наказывать стоило бы себя, но Киллгрейв продолжает делать это с другими. Ему доставляет удовольствие смотреть на то, как люди калечат сами себя, а остальные просто проходят мимо. Всем плевать. Им всем плевать! Люди — мрази. Им нет дела до других. Его собственным родителям не было до него дела, про остальной ебаный мир и смысла говорить нет. Пусть они все получат то, что заслужили. Пускай их жизни превратятся в нескончаемые мучения. Он поможет. Он всем им поможет получить по заслугам. Этого парня он оставляет прямо так. Не говорит ему прекратить, просто уходит. С каждой следующей жертвой зверь в нем заменяет человека. Ярость заполняет вены, смешиваясь с кровью. Месть оседает в легких вместе с воздухом. А Джессики все нет, она не появляется, не хочет его найти, чтобы остановить все это. Ее нет, и это распаляет все сильнее. Он начинает ненавидеть ее и из-за этой мести совершает действительно чудовищные поступки. Блондинка чем-то напоминает внешне Пэтси. Ту самую — лучшую подругу Джессики. И поэтому она лишь попытка отыграться. Впрочем, все они лишь попытки отыграться. Он сам не знает, зачем ему это нужно. Ему хочется сломать ее полностью. Так, чтобы та никогда не оправилась. Чтобы крыша поехала. Вот тогда Джессика обратит внимание, тогда заметит. По-другому никак. Может, и возможно, но он видит только такой исход. Он запрещает ей реветь, запрещает говорить, запрещает сопротивляться. Ей можно только снять с себя одежду и лечь на кровать, раздвинув ноги. Это подарок тебе, Джессика. После подобного ты просто не сможешь остаться в стороне. Отыметь блондинку занимает не так много времени. А вот оставить после себя красивую картину… На это уходят часы. Устроить все так, чтобы Джессика обязательно нашла ее, занимает почти весь вечер. Но чем дальше заходит дело, тем больше азарта. В какой-то момент Киллгрейв понимает, что ждет, чтобы Джессика появилась, чтобы заставить ее бегать по призрачному следу. Пусть сука помучается, поносится по городу в поисках его. Любит ее, потому хочет, чтобы она искала его. Извращенная какая-то логика, как и все его сознание. Одной ночью не выдержал и набрал ее номер телефона. В каком-то бессознательном состоянии. А когда понял, было уже поздно. — Да, — женский голос ответил немного грубо с другой стороны. — Привет, Джессика, — протянул он в своей обычно манере. — Никого не потеряла? Ее дыхание вдруг отчетливо стало слышно в трубке. И с паникой в голосе, с откровенным страхом она повторяла снова и снова: — Кто это? Кто это? Видимо, не хотела верить своим ушам. Или была пьяна до ужаса. Отвечать он не стал, положил трубку. И этот садистский звонок принес намного больше удовлетворения, чем все попытки выйти на нее с помощью невинных людей. Сейчас он полностью уверен в том, что идея с блондинкой удастся. Поэтому звонить не собирается, не собирается сам искать Джессику. Хотя зачем ее вообще искать? Теперь он знает, где она. Теперь она для него в зоне досягаемости постоянно. Хочет она того или нет. Он уверен, что глубоко в душе она этого хочет, хотя и вряд ли признается. Его план изначально был обречен на успех. Все потому, что Киллгрейв успел хорошо изучить Джессику за все то время, что они провели вместе. Все работает намного лучше, чем он предполагал. Настолько хорошо, что Джессика оказывается в его квартире, когда он совершенно не ожидает. Когда быть ее там просто не должно. И по взгляду понятно — шокирована. Все боится признать, что он жив. Выжил после того, как она оставила его подыхать, будто он ничего не значил. Будто ей было абсолютно все равно. Не было все равно, теперь не все равно. Иначе бы не была здесь. Не смотрела на него со всеми этими смешанными чувствами, от которых перехватывает дыхание и хочется молотить кулаками по чужому лицу до крови. До потери сознания. До смерти. — Джессика, — выдыхает он, и улыбка появляется на лице. Такая почти безумная, источающая что-то помимо счастья. Что угодно, но не счастье. Ломанные люди не могут светиться счастьем, даже когда счастливы. Даже когда улыбаются. Она непроизвольно делает шаг назад, отступает. Она говорит: — Ты мертв. Этого не может быть. Ты мертв! Он смотрит на нее некоторое время, изучает, хотя изучать особо нечего. Она выглядит почти так же, как и раньше. Только во взгляде яд и презрение. Так она на него раньше не смотрела, и от этого становится тошно. Противно как-то. А он-то ждал, что она бросится ему на шею, заплачет от счастья, будет целовать и повторять, какой дурой была, что бросила его, как сильно извиняется и благодарит судьбу за то, что он цел. Наивный. Она ненавидит его теперь. Ненавидит за то, что он сделал для нее все, что было в его силах. Дал ей лучшее. Обращался с ней так, как не обращался ни с одним другим человеком. Киллгрейв моментально хмурится. Ему неприятно видеть подобную реакцию. Хочется вспылить, заставить ее сделать что-то мерзкое, напомнить, что он может подчинить ее себе полностью. Почему-то он не делает этого. — Я не слышу радости в твоем голосе, — произносит он. Во взгляде ее моментально вспыхивает ярость. Радости? Он ждет, что она будет рада? Сколько людей пострадали от него, сломались безвозвратно. И после этого он хочет, чтобы она была рада, что он жив. Лучше бы тот автобус раздавил его всмятку. — Ты… Ты… — начинает Джессика и понимает, что не может подобрать слова. Хочется ударить его. Убить. Убедиться, что на этот раз он точно не вернется, что оставит ее в покое, что она сможет жить нормальной жизнью. Она говорит: — Ты искалечил мне жизнь. Он ее как будто и не слышит. Ему все равно, что она задыхается от возмущения. Он делает жест рукой, подзывая ее к себе. — Иди сюда, — произносит спокойно, словно ничего не происходит. — Ты изуродовал меня морально, — продолжает она, а ноги сами движутся в его сторону. Не может сопротивляться или просто оправдывает себя таким образом. Подходит к нему вплотную, смотрит в глаза и говорит четко: — И после этого хочешь, чтобы я была рада тебя видеть? — Ну хотя бы облегчение испытываешь? — говорит он в ответ таким тоном, что становится не понятно, вопрос это или нет. Испытывает. Последние дни ее мучили вопросы, на которых не было ответов, а теперь все прояснилось. Теперь все наконец стало ясно. Ей легче не потому, что он жив, совсем нет. Ей легче потому, что она докопалась до истины и может спасти невинных людей, обратив его жизнь в настоящий ад. Она бы никогда не стала портить кому-то жизнь, измываться, доводить до ебаного сумасшествия, но он первым начал эту жестокую игру. Он сломал ее, теперь она может попытаться сломать его. Просто попробовать, заранее зная, что никогда не встанет с ним на одну ступеньку. Просто необходимо помнить, что все это делается ради блага других людей, а не потому, что она не может себе простить любовь к такому подонку, ублюдочному садисту. Она ненормальная. Он сделал ее ненормальной. — Я скучал, — тихо говорит Киллгрейв. — Поцелуй меня. Она обвивает руками его шею и подается навстречу его губам. Его язык моментально оказывается у нее во рту. Ее тошнит от самой себя, от того, что она делает, но она не прекращает его целовать, пока он не останавливается первым. И снова эта улыбка, от которой ей становится тошно. Хорошо хоть не просит ее улыбаться. Не приказывает. — Вот и чудненько, — бросает он, и в голосе отчетливо слышатся нотки сумасшествия. Он отходит в сторону и разводит руками. — А теперь, Джессика, я уйду отсюда. Уйду, а ты забудешь всю нашу маленькую беседу. Тебе покажется, что я исчез, как только ты моргнула. Поняла меня? Сможешь сделать? – Она не отвечает, он сам отвечает вместо нее: — Конечно, сможешь! Ты же такая способная. Киллгрейв движется в сторону лестницы, а Джессика смотрит, как завороженная на то место, где он стоял еще совсем недавно. Она подчинится. И правда забудет, что они что-то говорили, что целовались и он был так близко, что она чувствовала его дыхание на своей коже. Забудет добровольно, не только потому, что он сказал забыть. Иначе будет проклинать себя, что не схватила его тогда. Придет в себя буквально через несколько секунд после того, как он спокойно покинет здание, и учинит настоящий погром, сражаясь с его порабощенными охранниками, чье задание состоит в том, чтобы не дать Джессике Джонс догнать Киллгрейва ни под каким предлогом. Ведь так намного проще. Проще полностью подчиняться ему, чтобы потом совесть не загрызла, чтобы потом не пришлось оправдываться перед самой собой. Она может не подчиняться ему, может. Но почему-то так редко прибегает к этому.