The Last Of All The Rides

Я сидел на полу в пустой комнате, перебирая в руках и внимательно рассматривая старые полароидные снимки. Одни из них заставляли меня измученно улыбаться, а другие — еле сдерживать слезы. Иногда я дрожащей рукой закрывал себе рот, чтобы никому не было слышно моих всхлипов. Никто не должен знать, что я еще не отпустил тебя. Никто. Особенно ты… О, помнишь это фото? Здесь ты, скрестив ноги, сидишь около нашего с тобой дерева, прижимая гитару к груди, и медленно перебираешь знакомые тебе аккорды твоей любимой песни. Я любил слушать твой голос, он давал мне надежду на лучшее в моей жизни, он отправлял меня в мир фантастических мечтаний, становился частью моей души и втирался полностью в мое доверие. Тогда я мог запомнить каждое выражение твоего лица. Ты так прекрасно закрывал глаза, когда пел, и облизывал так сексуально свои губы, покусывая пирсинг. Твой голос мелодично напевал: Я сделаю тебя счастливым, малыш, Тебе нужно просто подождать, и ты увидишь. На каждый твой поцелуй я отвечаю тремя. С того самого дня, как я увидел тебя, я ждал тебя. Ты же знаешь, я буду обожать тебя, пока мир не перестанет вертеться * О, а помнишь, как ты однажды вбежал в мою комнату, запрыгнул на мою кровать и начал прыгать на ней? Ты был взбудоражен. Я не мог понять, что с тобой случилось. Ты бегал по комнате и улыбался, бил меня и смеялся. Ты был таким счастливым из-за того, что тебе подарили на день рождения собаку. Ты так любил этих четвероногих милых созданий. Я смог запечатлеть на фото счастливого тебя вместе с твоим новым другом. Ты там так широко улыбаешься в то время, как Невилл (так ты назвал пса) облизывает своим языком твою щеку. Ты только мне скажи, что ты помнишь, как мы сидели на крыше моего дома и с волнением ждали рассвет. На улице было так тепло и так спокойно. Мы прислушивались к нарастающему пению птиц, мы целовались под восходящий оранжевый шар на небе, мы растворялись в дыме сигарет. Помнишь, как я любовался твоими руками, обводил каждую татуировку на твоем теле? Помнишь, как ты убирал мои волосы за ухо, как нежно касался губами моей шеи и подбородка? Ты сказал, что всегда хочешь встречать рассвет вместе со мной. Но ты все-таки помнишь это фото? Мы с тобой сделали его вместе, когда были на пути к нашей мечте. Ты как-то сказал мне, что хочешь убежать из этого места: тебя достали его цвета, огни, люди, деревья, цветы. Ты хотел увидеть целый мир, ты хотел путешествовать по разным местам на этой планете, делать снимки и просто по-настоящему жить. Я считал тебя безумным, говорил, что ты просто свихнулся. Но ты посмотрел на меня своими глазами, полными жажды и желания, и я просто схватил тебя за руку, посадил в машину и надавил на газ. Где мы только не были. Мы видели разных людей: счастливых, грустных, с широкой улыбкой на лице и с глазами, полными боли. Мы видели влюбленных людей, мы видели, как люди прощались с любимыми; детей, которые обнимали своих мам, и детей, которые были лишены материнской любви. Мы видели свет, мы видели тьму. Ты же знаешь, что мы всё фотографировали? Все, что казалось нам целым миром, целым смыслом жизни и целым смыслом всего великого на этом свете. Помнишь, как мы смотрели на яркие звезды в темном небе? Помнишь, что ты мне тогда сказал? — Джерард, а ты знал, что люди по-настоящему начинают ценить музыку только тогда, когда их сердца разбиваются? — ты смотрел на звездное небо, но говорил совсем не о нем. Это было так спонтанно сказано тобою, что я немного растерялся от твоих слов. — С чего ты это взял? — я смотрел на твое лицо, освещенное лунным светом, и понимал, что я самый счастливый человек в этот момент. — Потому что когда люди имеют все — они не ценят и не замечают ничего, а когда они потеряют все — они начинают замечать все вокруг. Ты был так умен, я любил слушать твои рассуждения на разные темы, которые тебя волновали. Я был каждый раз увлечен твоими рассказами и шутками, твоими резкими заявлениями и выводами. Ты говорил, что телевизор смотрят только глупые люди, которым больше нечем заняться. Ты ненавидел все эти журналы и передачи, в которых диктовали о правилах, которые люди должны соблюдать, чтобы быть успешным в этом обществе. Ты ненавидел быть одним из тех, кому говорили, что и как делать. Ты боролся за право голоса людей, ты поддерживал побитых и униженных, ты давал силы подняться тем, кто решил сдаться и перестать работать. И я просто безумно любил тебя за это… — Нам нет дела до их правил и до того, что они хотят нам сказать, — кричал ты в школе посреди коридора. Все так удивленно и с презрением смотрели на тебя. Они считали тебя психом, они показывали на тебя пальцем, они смеялись над тобой. Но ты никогда не смеялся ни над кем. — Почему ты любишь меня? Все говорят, что я сумасшедший. — Потому что все знают твоё безумие только на поверхности, никто не знает насколько оно глубоко. — И за это можно любить? — Если я люблю, Фрэнк, значит можно. Мы были живыми, мы кричали о том, что нас заботило. Мы дышали, мы улыбались, мы смеялись, и мы просто были счастливы. Ты заставил меня посмотреть на этот серый и черствый мир совсем с другой стороны. Ты сумел зажечь огонь, который освещал нам путь. Я так любил тебя, мой Фрэнки, я так был привязан к тебе, что все мои мысли всегда были о тебе, все мои стихи были о тебе, все мои песни, сны и мечты были всегда о тебе. Помнишь, ты мне всегда говорил, что ты никогда не оставишь меня, что твое сердце будет вечно биться? Что же произошло? Вечность еще не прошла, но твое сердце биться перестало. И мне остается лишь улыбаться сквозь слезы нашим с тобой воспоминаниям, пересматривая все заново и заново наши совместные фотографии. И сейчас мы лишь дети прошлого. Мы — дети прошлого. *Frank Iero — Be My Baby