Непутевый коллега

— Я говорил, что ничем хорошим это не закончится, — Окурикара тяжело вздохнул и смерил недовольным взглядом тихо стонущего Сёкудайкири Мицутаду, который умудрился не только проснуться на чужом футоне, но еще и имел наглость разбудить хозяина и потребовать стакан воды. Ничего удивительного в таком пробуждении не было: накануне вечером Дзиротати пригласил их отметить новоселье, а заодно потом нашелся повод пропить практически всю его первую зарплату. Впрочем, того это нисколько не смутило, а вот Таротати был явно в бешенстве от глупости своего непутевого брата. Несмотря ни на что, это не заставляло Окурикару сразу простить Сёкудайкири за испорченный вечер, который он желал посвятить чему-то более полезному, чем развозить пьяных друзей по домам. Например, составлению отчета по продажам за месяц. Который должен был делать не кто иной, как Мицутада, однако... После пары дней жалоб и слезной мольбы о помощи, потому что: «Я не могу разобраться в этих страшных цифрах», Окурикара плюнул и согласился помочь нерадивому коллеге. И даже готов был работать за «спасибо», если бы это ходячее недоразумение не нажралось вчера в стельку, а потом слезно требовало пустить за руль «любимой малышки», которую теперь надо было везти на автомойку. — Умоляю, не начинай, — простонал из-под подушки Мицутада, рукой пытаясь нащупать одеяло, убранное Окурикарой чисто из вредности. — Ты забыл, что мы вчера собирались делать? — Нет, но... — Если тебя уволят, потом не бегай плакаться ко мне. — Но я ведь... — Заткнись, — оборвал Окурикара и раздраженно выдохнул, подперев голову рукой. — Приводи себя в порядок, отгоняй машину на мойку и садись делать отчет. Надо было что-то придумать с этими чертовыми бумажками, иначе нагоняя от Мунэчики точно не избежать. А ведь так хотелось получить премию в этом месяце... Но начальник сказал, что пока Мицутада не научится делать нормальные отчеты, им премии не видать, как своих ушей. Тогда весь отдел дружно решил спихнуть непутевого работника в заботливые руки Окурикары, да вот только кто же знал, что Сёкудайкири уже давно был по уши влюблен в него? Окурикару, до этого момента пытавшегося всячески оградиться от посягательств на свое личное пространство, просто-напросто приперли к стенке и разве что только раком не поставили. Выбора у него не оставалось. И вот, когда уже этот чертов отчет мог быть практически готов, заявился Дзиротати и потащил их в бар в соседнем квартале, клятвенно пообещав, что напиваться до упаду не будут. В итоге трезвыми оттуда ушли Окурикара, потому что кому-то надо было вести машину, и Таротати — ему надо было следить за младшим братом, который уже готов был устроить стриптиз. Мицутада тоже пытался, но был вовремя стащен со стола под улюлюканье и аплодисменты остальных. — Кури-чаааан! Повисший на его плечах Сёкудайкири вывел Окурикару из задумчивости, заставив вздрогнуть всем телом. — Не называй меня так, придурок! — вспылил Окурикара и попытался отцепить Мицутаду от себя. — И отодвинься. От тебя перегаром несет! — Я тебя сильно-сильно люблю... — Так сильно, что тебя вчера вырвало мне на рубашку? — Простииии... Окурикара тяжело вздохнул, не желая больше возвращаться к обсуждению опасной для него темы. Хуже всего то, что он был совсем не против спать вдвоем на одном футоне. Да, он злился, да, порой хотел прибить, но все это меркло с желанием оказаться в его объятиях. Чувство было странным, незнакомым, а оттого пугало и заставляло держать дистанцию. Но разве такому идиоту объяснишь это? Наверняка для Мицутады это было очередной игрой; разве может человек, для которого имидж — всё, воспринимать что-то всерьез? Сёкудайкири в это время всё-таки сполз на пол, огорченный игнорированием своей важной персоны, и тяжело вздохнул. По виду Митсутады можно было сказать, что ему сейчас несладко. Ещё бы! Количество алкоголя, выпитого вчера, не могло не повлиять на организм. Окурикара бы удивился, если бы это чудо проснулось сегодня бодреньким и свежим, а так... Ничего удивительного — всё было просто до тошноты, что аж злиться теперь совсем не хотелось. — Я тебе вчера ничего не наговорил? — поинтересовался Мицутада с напряженным лицом. Он явно пытался вспомнить, что натворил вчера вечером. — Около пяти раз признавался в любви и три раза лез целоваться, — отозвался Окурикара, дотягиваясь до пульта и включая телевизор. Вчера пришлось расположиться на полу в гостиной, потому что Мицутада оказался на удивление тяжелым, да еще и умудрился уснуть по пути в квартиру. В итоге пришлось сдаться и попросту притащить из спальни футон, куда после был перетащен уже мирно дрыхнущий Сёкудайкири; все это сопровождалось тихим бурчанием под нос о том, что тот вечно выкинет какую-нибудь глупость, а потом страдает. Методы ведения работы Сёкудайкири для молодого человека были дикими, да и само поведение часто повергало в культурный шок: Окурикара привык к порядку, выполнять все по плану, в то время как Мицутада одним своим появлением создавал вокруг себя хаос, а на его рабочем месте царил вечный беспорядок, в котором никто, кроме хозяина не мог ничего найти. — А... Теперь понятно, почему у меня болит челюсть, — задумчиво проговорил Мицутада, потирая пострадавшее место. — Нет. Челюсть у тебя болит, потому что ты умудрился ей удариться, когда я останавливал машину. И потом тебя стошнило, — Окурикара сел вполоборота, чтобы следить за страдающим коллегой. Сёкудайкири на замечание досадливо поморщился и отмахнулся, показывая, что больше не хочет вспоминать свои ночные подвиги. Видно, там не было ничего хорошего; Окурикара был с ним в этом согласен, а потому не стал развивать тему дальше. — Прости, что так получилось, — Мицутада тяжело вздохнул. — А я тебя предупреждал. — Знаю. В комнате повисла давящая тишина, нарушить которую никто из них не решался. И в то же время надо было что-то делать, потому что ни один не привык к подобным ситуациям. Первым сдался Сёкудайкири. С трудом встав с пола, он повертел головой в поисках своей любимой рубашки: — А где... — Я ее постирал и повесил на балкон сушиться, — прервал его Окурикара, не отрываясь от телевизора. — Все было настолько плохо, да? — Не совсем. Но я подумал, что будет приятнее надеть чистую одежду. — Ты словно заботливая женушка, Кури-чан! — Заткнись! Посмеиваясь, Сёкудайкири отправился на балкон за рубашкой; надо было собираться и выполнять поручения Окурикары, пока тот еще в настроении писать вместе с ним отчет. А уже после сдачи оного можно будет и отметить, обещали же премию, если все пройдет гладко. Хотя вряд ли Окурикара будет еще пить в его компании, а это несколько удручало. — Кури-чан, а ты отметишь со мной закрытие месяца? — спросил Мицутада, возвращаясь уже в рубашке. — Обещали ведь премию. — Ее обещали, если ты научишься писать отчеты, а ты ничему не научился, — огрызнулся тот и тихо фыркнул. — А если научусь? — Посмотрим. По крайней мере, это не его любимое «нет». А значит, есть надежда, что рано или поздно Окурикара все-таки согласится принять его чувства. Но что-то подсказывало Мицутаде, это будет очень не скоро. — Кури-чан, я скоро вернусь. Приготовь что-нибудь на завтрак, хорошо? — Я тебе не жена! — А жаль, — смеясь, Сёкудайкири выбежал в подъезд и захлопнул за собой дверь. Окурикара лишь раздраженно выдохнул и невольно поймал себя на мысли, что хочет курить. Тихо чертыхнувшись, он помотал головой, отгоняя непрошеные мысли, и отправился на кухню готовить завтрак к возвращению Мицутады, хотя и знал: тот только прикидывается, что ничего не умеет. Ведь раньше же, до его прихода, Мицутада как-то писал отчеты, а сейчас вдруг стал совсем дурачком. Не бывает такого, даже у типов, подобных этому засранцу. Но портить веселье отчего-то совсем не хотелось, а потому Окурикара решил, что ничего страшного не произойдет, если он немного подыграет Мицутаде.