Мы все будем свободны... когда-нибудь

- И мои люди будут свободны? Навсегда? – она слышала уже достаточно, но эта боль где-то глубоко в груди заставляла ее спрашивать снова и снова. Треск рации раздражал бы, если бы голос, донесшийся оттуда после, не сделал сильнее. - Нам не нужны будут твои люди после того, как мы получим все, что могут дать нам Небесные. Все, чего мы хотим сейчас, это чтобы вы ушли. Земли вокруг Горы неприкосновенны, здесь не должно быть ни одного землянина более. Но мы не нарушим ваши границы. Это честная сделка. И есть только еще одно условие, Командующая…, - Кейдж капал ядом. Он уже получил предварительное согласие, на самом деле, он получил его уже тогда, когда земляне не убили Эмерсона. Он чувствовал по ее голосу, что решение уже есть и необратимо. Но он жаждал получить больше, также. И он мог иметь все, что захочет – он поймал эту девочку, лидера дикарей, в ловушку – сердца и разума, любви и долга. И был прекрасно осведомлен, что. - Там нет больше никаких условий, - она действительно старалась говорить твердо, она собрала всю свою гордость, ненависть, решимость. Но она знала, что это будет. Она знала, что он сломает ее так, как будет угодно его извращенному разуму. Там были ее люди, много, слабые, истощенные пытками, и все они были в его власти. И даже не страх, но паника, подступившая с предчувствием того, что он попросит, вызывала у нее тошноту, горечь в горле была физически ощутима. Это был инсульт нервов, и так уже вымотанных до предела. Если изначально, услышав предложение от Эмерсона, она думала, что может действовать рационально, все они могут… там было бы время для понимания после, и для землян и для Небесных, то сейчас она уже четко осознала, что все кончено. - Там есть. И это будет ключевым моментом для нас, Командир, - он произнес слово «нас» таким едко-интимным тоном, что у нее совершенно не осталось сомнений. И он, конечно, прикроет все стратегией и прочим, но это было то, что о личном. Он был психом, в конце концов, одержимым жаждой чужой боли. - Чего ты хочешь, Кейдж? – она спросила, не позволяя обреченности скользить в ее голосе. По крайней мере, она не даст ему эту маленькую победу, так как войну он уже выиграл. - Кларк, эта светловолосая девочка, что так дорога тебе, Командир. Она может стать угрозой для нашего союза, ты знаешь. Ты отдашь ее мне, в знак того, что земляне никогда больше не будут в альянсе с Небесными людьми. И для обеспечения безопасности моих людей. Кто знает, что придет в голову этой сучке, - он все-таки сорвался эмоционально на последнем аккорде. Если бы это было не о Кларк, если бы… это, безусловно, принесло бы ей хоть каплю удовольствия. Но это было там – все, чего она боялась больше всего на свете сейчас. - Я. Не. Могу. Сделать. Это, - отчетливо выделяя слова, произнесла она. На самом деле, это выглядело жалко сейчас, хотя голос не подводил ее, и она по-прежнему говорила холодно и уверенно. Но челюсти сомкнулись так сильно, что слова выходили с шипением, словно что-то растворяло их в кислоте. Эмерсон знал лучше, и подавил усмешку – такой же больной, как и его лидер. Она почти почувствовала в этот момент, как его теплая кровь капает с ее рук на землю – это была бы ее собственная эйфория, экстаз… Но там не было никакого шанса, что она сделает это. Она, Командир самой огромной армии на Земле, самых лучших воинов, самого свободного народа – она не была свободной в выборе вообще. Она была в плену собственного статуса, как в надежной клетке – для своего народа, для того, чтобы они могли любить, она не могла, для того, чтобы они могли дышать, она задыхалась, для того, чтобы они могли жить, она должна была умереть, сегодня, сейчас, во второй раз в жизни. Просто так, потому, что это был ее выбор, чтобы сделать. - Вы можете, Командир. И я клянусь, это все. Больше мы никогда ничего не потребуем от вас. Вы даже не будете знать, если мы живы и процветаем на этой планете. Нет больше крови и смертей. Не будет войны. Вы получите своих людей, в целости и сохранности, и они вернуться к своим семьям, чтобы жить в мире. Это все, чего хотим мы оба – безопасности для наших людей. И если нет, я отдам приказ убить всех из них, что в Горе. Вы никогда не сможете открыть чертову дверь! И они умрут в страшных пытках, я обещаю. И мы будем преследовать вас вечно, даже если вы просто уйдете сейчас. Люди Неба гораздо больше как мы, Командир, вы должны знать лучше, чем доверять им. И наша война только с ними, не с землянами. Она могла бы… на самом деле, там не было выхода. Она могла бы предложить держать Кларк далеко от Горы, пусть в плену, пусть хоть как-то, но живой. Но это было бы, как она рушится, как она покажет свою слабость… И она была готова даже дать этому человеку такую радость. Даже предложить себя вместо. Но это было не то, чего он хотел, она знала. Все ее жертвы сейчас были бы бесполезны, кроме одной, той, что Лекса не могла принести. Той, что могла принести Командующая. - Как только мы играем отход, вы выпускаете моих людей. И тогда…, - она едва справилась с голосом, даже сейчас, когда думать было уже, в общем-то, не о чем, - твой человек заберет Кларк. Я обеспечу с помощью своих людей его безопасность от ее охраны. Это все. - Вы сделали отличный выбор, Командующая, - он открыто торжествовал, но она уже не слушала его, бросив рацию к ногам. *** Она не отрываясь смотрела в эти синие глаза, стараясь запомнить навсегда. Она знала, что будет видеть их в снах, каждую ночь, как она видела капающую кровью голову своей возлюбленной Кастии до. Она смотрела и смотрела… это единственное, что она могла сделать для Кларк сейчас – дать повод ненавидеть себя за бесчувственность, за холодную стойкость и выдержку, за отсутствие сердца. Это было все о последней дани уважения к сломанной надежде. Ее люди вышли из Горы, но она кинула в их сторону только мимолетный взгляд – она дала им и так слишком много, и она будет с ними больше позже. Сейчас все, что было важно, это Кларк. Охрана Небесных была действительно так беспомощна, как она думала. Они были растеряны и словно оглушены, и даже не сопротивлялись, когда ее люди окружили их, оттесняя от их лидера. Все было так быстро… Эмерсон просто взял Кларк и повел в Гору. Там не было ничего с ее стороны, только боль во взгляде. Лекса хотела сказать: «Может быть, мы еще встретимся!» Она хотела, чтобы крикнуть это, когда они уходили. Но там не было вообще никакой надежды больше. Кейдж раздавил ее своей мертвенно-бледной рукой, никогда не знавшей солнца. *** Кларк сделал больше, чем ожидала от себя самой. Она получила большую часть детей из сотни на свободу. В конце концов, костный мозг восстанавливался. Это было дольше, чем они хотели, но им также было нужно больше материала, чем они могли иметь. Она обещала, что каждый оставшийся будет добровольно способствовать своему скорейшему восстановлению для новой операции. Она проявила чудеса дипломатии и хитрости, когда обрисовала Кейджу, что если хотя бы часть из них получит свободу, то остальные Небесные не будут пытаться вытащить их всех. Она также записала видео-обращение для своего народа, с призывом к ненападению. Она умоляла их не – ради того, чтобы они жили, ради того, чтобы ее жертва была не зря. Они отпустили тех, кто имел родителей в лагере. Они, конечно, не отпустили механиков, зато она спасла Беллами. Кейдж не видел в мальчишке угрозы – смелый, но безрассудный. И без Принцессы, он верил, парень ни на что не способен. И, конечно, он согласился в основном потому, что это было больше времени для него, чтобы поиграть с Кларк. Он не мог бы сказать, что в этой девочке он ненавидел больше всего – ее силу, ее веру, ее умение получать людей делать что-то важное для общего блага, ее волю, может быть, ее красоту. У него тряслись руки от банального желания прикоснуться и сломать – как дорогую игрушку. Он держал ее только для себя. Он был вынужден опять запереть своего отца, потому что тот хотел, чтобы поговорить с ней. Он сам проводил операции по получению костного мозга от нее. Она была умной девочкой и быстро поняла, что сдерживая крики, только продлевает свои мучения, так как он хотел слышать, как она рыдает. Она позволила ему эту маленькую радость и тем самым нарушила ее для него совершенно. Потому что он знал, что ее воля еще при ней, и она надеется выжить, только поэтому дает ему то, чего он хочет. Он много пытался: он рассказывал ей, как мучают тех из подростков, что остались в Горе, смакуя детали, он с триумфальной улыбкой сообщал ей каждый раз, когда кто-то из них умирал, а потом долго выпытывал у нее, чем именно был ей дорог тот человек. Он пытался даже зацепить ее предательством Лексы, но только в начале – к его огорчению, это не имело никакого действия на нее, словно бы что-то внутри блокировало ее эмоции по отношению к Командующей. Но он знал, что когда-нибудь сломает и эти стены, в конце концов, у него было предостаточно времени, чтобы. Там не было никакого сексуального подтекста в его прикосновениях к ней сначала. Ему просто нравилось трогать ее, когда она была беспомощной после очередной операции. Ему нравилось, как она смотрела с ненавистью и горящими от ярости глазами на него, не в силах подавить эмоции, так как была слишком слаба физически. Но постепенно он вырос до того, чтобы получать странное возбуждение, когда его руки касались ее обнаженной кожи – она была такой мягкой и шелковистой на ощупь, несмотря на все испытание, через которые приходилось проходить ее организму. Она все еще была сильной, не только по духу, но и физически. Он любовался рельефностью ее мышц, которые неизменно напрягались, когда он поглаживал их своими холодными руками. Однажды, она приснилась ему. И он знал, что это было больше, чем просто удовольствия сон. Он, безусловно, был эротическим, так как он проснулся с ощущением давление в промежности. Он развлекался с идеей взять ее таким образом некоторое время, но это было вряд ли осуществимо. Ее свобода не была ограничена достаточно – ее держали в отдельной от других комнате, которая, безусловно, была заперта и хорошо охранялась, но у нее все еще не было ограничений в перемещении внутри, необходимых для нормального восстановления после операций. Там не было риска, что она повредит самой себе – он знал – так как она все еще надеялась, что если не она, так может кто-то другой из заключенных в Горе, выживет и будет свободен. И если она нарушит обещание не убивать себя – все они буду мертвы в часы. Но мысль поселилась глубоко в его сознании, становясь навязчивой идеей, когда он был наедине с самим собой. Когда он брал других женщин, он видел ее лицо, когда он смотрел, как плачут те из сотни, что все еще подвергались операциям, он видел ее слезы, ее синие глаза, полные соленой жидкости в них, когда он ласкал себя, он чувствовал ее руки. Но он умел ждать. Еще немного, совсем чуть-чуть. Он знал, что будет повод, и повод не был долгим, чтобы прийти. *** - У меня есть для тебя сюрприз, Принцесса, - он был бодр и весел, как всегда, но что-то в его дрожащих руках, в болезненно-восторженном выражении лица, сказало ей, что сегодняшняя встреча не закончится хорошо. Он словно бы был на пределе, и она подумала, что, может быть, сегодня он будет способен даже убить ее, несмотря на то, что он был вне этой возможности все время. Его движения были резкими и отрывистыми, когда он подключал к экрану в комнате какую-то аппаратуру. И Кларк неосознанно подобралась, готовясь к разговору с ним так, как будто ей предстояло войти в клетку к дикому животному. Она уже почти научилась усмирять его, манипулировать исподтишка, так, что он не понимал, что в действительности происходит. Она знала практически всегда, чего именно он хочет, она ходила по краю, но имела своеобразную власть над ним. Но сейчас было абсолютно что-то другое, и она никак не могла поймать ощущение. Это было страшно, на самом деле, но она приказала себе не бояться, ибо страх – это было последнее, что она могла допустить с ним, реальный, а не наигранный, конечно, чтобы потешить его больное самолюбие время от времени. Она была настолько сосредоточена, отслеживая его действия и эмоции, в надежде понять, что им движет на этот раз, что даже не сразу обратила внимание на то, что происходит на экране. Там был лагерь Джахи, с высоты птичьего полета, но она все еще могла различить людей. Каждый мирно занимался своим делом – и она была благодарна за эти несколько секунд спокойствия. Она сразу поняла, что это запись – на пленке был день, солнце светило достаточно ярко, выявляя мельчайшие детали быта людей с Ковчега. И сейчас был вечер, она точно знала, несмотря на то, что в помещении не было окон - Кейдж всегда приходил под вечер, и она отмеряла сутки, так как ее охрана четко следила, чтобы она соблюдала распорядок дня – все для скорейшего восстановления ее организма. На видеозаписи что-то изменилось в это время - как будто камера приблизила изображение. Она сфокусировалась на молодом человеке, который выходил из лагеря. Конечно, это был Беллами. И она не могла помочь, но улыбнулась. Он не выглядел так уж хорошо на самом деле. В момент, когда он разговаривал с охранниками на воротах, очевидно, давая какие-то наставления, камера поймала его лицо близко – были темные тени у него под глазами, и сами глаза были какими-то потухшими, словно из них ушла так любимая ее раньше искра веселья. Но выражение его лица было по-прежнему твердым и решительным. Это был все тот же Беллами, каким она запомнила его, когда отправила на самоубийственную миссию в Гору. Все те же веснушки, едва заметные теперь – так сильно загорело его лицо. Он очень похудел. И она могла только надеяться, что они имеют достаточно пищи, и причина его стройности кроется в чем-то другом. Он вышел в полном снаряжении и с оружием в руках, один. Она встревожилась, как только ее мозг уловил это, стряхнув воспоминания. Но она тут же успокоила себя, что, возможно, он всего лишь пошел на охоту. Но ее беспокойство только усилилось, когда она поняла, в каком направлении он движется. Беллами явно направлялся в сторону ТонДиСи. Сомнения начали закрадываться в ее сознание – Кейдж просто не мог быть настолько добр, чтобы показать ей ее потерянных уже навсегда друзей, их спокойную жизнь. Даже если он думал, что это как-то ранит ее, что они продолжают безмятежно жить, когда она подвергается страшным мучениям… Нет, он не был настолько глуп, он знал ее гораздо лучше. Неужели Беллами собирается сделать что-то неразумное? Как, например, встать на путь Финна и отомстить землянам за предательство? Страшные кровавые картины моментально материализовались в ее голове, и она с трудом подавила судорожный вздох. Нет, решила она, Беллами был гораздо более устойчив, чем Финн. Там должно быть что-то еще… Камера вновь сменила изображение. Теперь это был ТонДиСи. И она побледнела, когда увидела, как Командующая - одному богу известно, что она там делала до сих пор – незаметно выскользнула за пределы деревни, также в полном вооружении, но без охраны. На самом деле, все это время Кларк огромным усилием воли заставляла себя не думать о Лексе. Ей нужны были силы – не только физические, но моральные – чтобы не сломаться те месяцы, что она провела в плену в Горе. Она думала много о своих людях, о тех, кому подарила возможность жить дальше. Она представляла себе, как они добывают пищу, как они строят укрепления и дома, как они учатся жить на Земле. Эти картины мира давали ей нерушимое успокоение. Конечно, были ночи и были кошмары. Она очень терзалась некоторое время - не пойдут ли они мстить землянам за нарушение союза. Но она знала, что Кейдж был бы первым, кто известил бы ее об этом. И только поэтому она успокоилась – она просто чувствовала, что они не. У нее не было необходимости думать о Лексе, чтобы понять решения Командующей – она поняла их еще там, перед дверью, когда Эмерсон повел ее внутрь. Понимание, однако, не означало принятия. И она закрывала каждый ничтожный намек на сожаление о том, что случилось. Иногда, правда, это было сильнее нее, иногда она думала об убийстве Командующей – но эти мысли неизменно вызывали боль, и она поняла, что не хочет, чтобы подобное случилось. Лекса была еще одним маячком ее надежды, как Беллами, как мать, как Октавия, как Рейвэн. Но девушка, которую, она поняла, она любила, и парень, который, она пришла к пониманию, любил ее – они были теми, кто удерживал ее на плаву гораздо мощнее, чем кто-либо еще. И сейчас, она видела, как они движутся друг к другу. У нее не осталось сомнений, что эта встреча не будет случайной. У нее задрожали руки, она не могла справиться, даже не для Кейджа – зачем он показывает ей это? Что они собираются делать? Неужели сейчас кто-то из них умрет? Не мог ли Беллами быть настолько глуп, чтобы требовать от Лексы сатисфакции? Она была почти уверенна в том, что сейчас прольется кровь одного из самых дорогих ей людей. Только вот которого? Блейк безусловно не имел никаких шансов в этой борьбе, даже при наличии огнестрельного оружия, и он в любом случае будет настолько безрассудно-благороден, чтобы сражаться с Лексой без преимуществ, то есть ее оружием. Но она не могла также не думать о том, как поведет себя Командующая: с одной стороны был долг ее перед своим народом, и она не могла позволить себе просто глупо умереть от руки неопытного воина, каким являлся Беллами, с другой – Кларк точно знала – там было много о чести и справедливости в поведении Лексы также, несмотря на ее стратегическое предательство. Могла ли она позволить себе просто поддаться Беллами? Просто позволить ему отомстить. Что чувствовала обо всем этом Лекса? Не только о предстоящем, как думала Кларк, поединке, но о том, что произошло на Горе? Испытывала ли она вину? Могла ли она желать искупления подобным образом? Земляне, она знала, относились к смерти иначе. Она помнила, что дух Командующей найдет достойного в случае смерти именно этого тела. И не важно, что ей, Кларк, было отчаянно нужно, чтобы именно это тело продолжало свой земной путь. Она была в смятении на самом деле, и даже не старалась скрыть это сейчас. Как мало потребовалось Кейджу, чтобы сломить ее волю – всего лишь показать двух безумно дорогих для нее людей. Когда они встретились, Кларк отчаянно закусила губу и сжала руки в кулаки до боли, она умоляла про себя, чтобы все закончилось хорошо. Беллами просто бросил винтовку на землю, когда Лекса неожиданно выступила из-за деревьев, и кинулся к ней. Кларк прикрыла глаза на мгновение, но когда распахнула снова, желая видеть, не смогла сдержать удивленного вздоха. Блейк просто прижал Командующую к ближайшему дереву и страстно целовал. Ей захотелось протереть глаза, казалось, зрение подвело ее – это могло быть что угодно – монтаж, галлюцинация, в конце концов, но это было там. И Лекса не сопротивлялась, как будто все так и должно было быть. Кларк видела, как девушка вцепилась в его плечи, не отталкивая, но притягивая ближе. Она видела, как исказилось страстью лицо землянки, когда та откинула голову к стволу, а Беллами начал целовать и кусать ее шею, срывая с нее доспехи. Кларк, наверное, хотела бы отвернуться, если бы хоть какая-то часть тела повиновалась ей сейчас. Но она застыла, словно каменное изваяние – ни один мускул не дрогнул на ее лице и только глаза, казалось бы, жили сейчас своей жизнью – в них бушевал шторм смятения. Парочка любовников, теперь в этом не было никакого сомнения, тем временем, продолжала свое дело. Беллами был по пояс голый сейчас, и Лекса вовсе без одежды. Девушка совершала какие-то манипуляции между их телами, очевидно, пытаясь справиться с застежкой его штанов. Они не были нежными друг с другом вообще. Скорее дикими и грубыми, яростными в своей страсти. Это был их общий голод, без фальши, без игры, без какого-либо подвоха – это было видно невооруженным глазом. Камера бесстрастно транслировала, как Лекса, наконец, совладала с ремнем парня, как последняя преграда исчезла между ними, как Беллами поднял девушку за бедра и вошел одним движением, прижав ее к стволу плотнее. Кларк была не здесь сейчас – все ее существо было там, с ними. Поэтому она не сразу ощутила, что Кейдж подошел со спины. Мужчина прижался к ней сзади и его руки совершенно не невинно ласкали ее собственную грудь, мягче, чем это делал Беллами с Лексой, но абсолютно не двусмысленно. И у белокурой не было сейчас даже сил, не то чтобы сопротивляться, а хоть как-то реагировать. Она просто продолжала, как загипнотизированная, наблюдать за тем, что происходит на экране. Ее глаза были полны непролитых слез – с некоторых пор она не могла плакать вообще. Казалось, что ей просто не хватает жидкости в организме, хотя ее мучители скрупулезно следили за тем, сколько еды и воды она получает. Она думала, что просто боль перешла определенную грань, за которой слезы уже не были так необходимы. И даже сейчас она не могла плакать. Но они были в ее глазах, делая взгляд стеклянным, в мириадах осколков. Кейдж осторожно расстегнул ее кофту, мягко стянув ее с плеч. Там не было никакого сопротивления – именно этого он и жаждал, но было что-то неестественное во всей ее позе, и он старался быть аккуратным, словно бы его действия могли нарушить ее сильнее, чем она уже была. Он проводил пальцами линии по ее спине, лаская так, словно она была хрустальной. Он целовал ее плечи, спускаясь ниже. Она была совершенна, даже не смотря на незаживающие синяки – следы операций – на ее теле. И пусть сознание ее было далеко, но сейчас она была вся его. Он знал, что будет иметь с остальным дело позже. Но его не волновало. - Я думаю, надо дать твоим друзьям момент интимности? – он решился нарушить тишину, не выключая видео, но оставляя его на паузе, на самом пикантном моменте. Он знал каждый кадр этой пленки, он взял свое время, чтобы полюбоваться теми, кто подарит ему триумф. Он хотел бы звучать сейчас подавляюще-едко, но не смог, сам не отдавая себе отчет, почему. Он не поворачивал Кларк лицом к себе, не отрывал ее взгляда от экрана, а обошел ее сам и прижался, наконец, губами к ее, таким желанным. Это было странно, он ожидал яростного сопротивления все же, но она ответила ему, пусть без какого-либо чувства вообще, пусть механически. Все кончилось, на самом деле, гораздо быстрее, чем он ожидал. Ее обнаженное тело, покрытое следами операций и пыток, было все также соблазнительно и беззащитно. Она даже не двинулась, когда он встал с кровати. Она молчала и не двигалась даже тогда, когда он выключил экран. Он не стал пробовать еще раз – где-то глубоко жил страх, что он все-таки перешел грань. Поэтому он просто оставил без слов. В сущности, им не о чем было говорить. *** Это было еще почти месяц спустя, когда Кейдж объявил ей, что дело сделано – все его люди теперь могли свободно перемещаться на свежем воздухе. Там было это – он хотел смерти для тех, кто дал им эту возможность. - Но я сделаю тебе подарок, Принцесса, - он улыбнулся довольно искренне, - ты больше не будешь торчать все время в этой комнате. Теперь ты можешь свободно гулять по всей Горе. Ты ведь не будешь делать глупостей? Она кивнула молча. Она редко говорила теперь, и Кейдж четко пропустил ее голос. - Могу ли я, - она запнулась. Звук, что оставил ее горло, был неожиданно хриплым, - могу ли я попросить тебя оставить их в живых? Он долго пристально изучал ее. Безусловно, он добился своего, он сломал ее в тот памятный вечер. Она была его с тех пор, и ему казалось, что она оставила все попытки к сопротивлению. Мог ли он ошибаться? Могла ли она играть? Наконец, он решился. Это был великий день для его народа, и он хотел, чтобы у Принцессы тоже был маленький праздник сегодня. - Хорошо, я отдам приказ, их отпустят сейчас же, - он усмехнулся, - мои люди будут сопровождать их до границ наших владений. Она не сказала спасибо. Она просто кивнула еще раз и отвернулась. *** Данте Уоллес не мог не знать, что именно делает его сын. Его держали взаперти, но у него были свои глаза и уши. Его сердце болело для всех подростков, что вынуждены были остаться в Горе, но больше всего оно болело для Кларк. Он не мог в точности знать, что происходит с девушкой. Он по крупицам собирал информацию. Но больше всего ему рассказывало выражение лица его собственного сына, когда он заговаривал о блондинке. Данте отчаянно хотел увидеть ее, но там не было никакой возможности. Он знал, что случилось что-то ужасное, в тот момент, когда Кейдж предложил ему все-таки навестить ее. Уоллес старший знал лучше, и согласился с условием, что они смогут поговорить наедине. Так он был здесь, в ее комнате, в ее тюрьме. Он уже знал, что она свободна в своих передвижениях в Горе. Но она предпочла остаться – это уже говорило о многом. Когда он увидел ее, он не поверил своим глазам. Данте очень любил цветы – они дарили ему надежду, что когда-нибудь, он сможет вдохнуть воздух Земли без опасения сжечь свои легкие. Когда он впервые увидел Кларк, она напомнила ему цветок – гордый, красивый, упрямый – не тот, который светится в темноте, зараженный радиацией, а тот, который мог бы цвести в старом мире, пробившийся через асфальт, тянущийся к солнцу. Такой он увидел ее в первый раз – еще не распустившийся бутон, уже полный жизни. И сейчас он видел перед собой не девочку-подростка, с юношеской верой в себя и собственные силы, что еще раз напомнила ему, что молодость способна сворачивать горы, но женщину, от которой осталась только бледная тень – бутон осыпался лепестками, так и не раскрывшись. Ему больше не требовалось ничего знать. Ему не нужны были слова сейчас. Он не мог, да и не хотел слышать ее историю. Они сидели молча некоторое время. - Что я могу…, - начал он и осекся. Что он мог предложить ей? Свободу? Жизнь? Месть? Он не мог исправить ничего. И ей уже ничего не было нужно. Она внимательно посмотрела на него своими до рези синими глазами. Это был тяжелый взгляд. И пауза была так томительна, что он не мог даже вздохнуть. - Вы можете, на самом деле. Я хочу, чтобы вы подарили мне смерть, - просто и уверенно сказала она. Он вздрогнул. Там не было колебаний ни в ее голосе, ни во взгляде, ни в выражении лица вообще. И он кивнул. - Сегодня, - уточнила она, - сейчас. Это не было просьбой вообще, это было требованием, даже скорее приказом. И он почувствовал ее силу вновь. Он мог только испытать крошечное удовлетворение – там не было ничего, что мог сломать его сын, там было нечто, что неподвластно. Он тяжело поднялся и пошел прочь. Он знал, что ему нужно. И она не спросила, вернется ли он и как долго, она знала, что он сделает. *** Беллами знал, что они возвращаются, те, что были приговорены к многодневным пыткам, в тот же момент, как они пересекли границу. Он знал также, что там не могло быть Кларк, но он не мог помочь, отчаянно искал ее светлые волосы в толпе. Их было не так много на самом деле – всего двенадцать. И семеро умерли от пыток. Она должна была быть с ними. Надежда, умершая так давно, нашептывала ему бежать к ним навстречу, искать ее, пока она не будет найдена. Менее, чем через полчаса, после того, как они вошли в лагерь, он знал, что она жива. И что она никогда не вернется к нему больше. Но там было другое, что заставило его нестись как сумасшедшего через лес, к палатке Командующей. Рейвэн обняла его и чмокнула в щеку, сказав, что это то, что Кларк просила передать ему, но также протянула и свернутый в несколько раз альбомный лист. Он подозрительно уставился на девушку, и она пожала плечами, сказав, что не открывала его, так как это было то, чего хотела Кларк. Он развернул его в тишине собственной палатки, и это заняло у него некоторое время, чтобы получить возможность дышать обратно. Никто не сомневался, конечно, что там был рисунок – это была Кларк, в конце концов. Он знал этот день, что был запечатлен на листе, он помнил его вполне – он и Лекса в лесу, у дерева, вместе. Он даже не задавался вопросом «как?» Кларк могла узнать об этом и даже видеть. Это было не так важно уже… Боль в груди становилась невыносимой, и он знал только одно место, одни руки и один взгляд, которые могли получить его из той пучины безумия и смятения, в которую он проваливался сейчас. Итак, он бежал к Лексе. *** Данте вернулся спустя примерно час. Там совсем не нужно было времени, чтобы найти то, что он всегда хранил в своей комнате, на всякий случай. Но ему самому нужно было это чертово время – чтобы не было страха или жалости в его глазах, когда он предстанет перед Кларк. - Это яд? – все, что спросила девушка, когда он молча протянул ей флакон. Экс-президент кивнул. - Как долго…, - она решила не продолжать, все итак было ясно. На самом деле она многое могла бы спросить – будет ли это больно, сколько она будет мучиться и прочее. Но это было не так уж важно, в конце концов. - Около часа. И это безболезненно. Известного нам противоядия не существует, - он говорил, со стороны могло показаться, довольно сухо. Но он точно знал, что она поймет. - Хорошо. Еще одно, господин президент, - он поморщился на титул, - отведите меня в командный центр. Я хочу видеть, что мои люди в порядке, что они добрались и сейчас в безопасности. И если это возможно, я бы хотела, чтобы там не было никого. Ну, других людей. Он кивнул не раздумывая – он сделает все, что необходимо. - Не будет ли это излишним, просить вас…, - она впервые запнулась, проявив оттенок эмоции, за весь разговор, - остаться со мной до конца? - Конечно, - твердо ответил он. Хотя решение вовсе не далось ему так легко, как казалось бы. *** Беллами ворвался в палатку, беспрепятственно минуя охрану – они уже привыкли к молодому лидеру и его неожиданным появлениям. Лекса стояла у стола, спиной к нему, изучая какие-то планы. Но она сразу же повернулась навстречу парню, и в глазах ее не было удивления, скорее надежда. - Я слышала, что пленники Горы вернулись, - ее голос дрожал. Она не считала нужным одевать маску, не перед тем, кто видел и чувствовал ее боль насквозь, - Кларк с ними? Он наблюдал, как что-то умерло в ее глазах в очередной раз, когда он отрицательно покачал головой. Она отвернулась, ее плечи распрямились и застыли, поза вновь стала напряженной, такой, как всегда, когда Командующая брала верх над Лексой. - Какие-нибудь новости? – ледяной тон. - Она жива и она осталась в Горе. Мы вряд ли увидим ее снова, - быстро и четко ответил Беллами, зная, что сейчас это необходимо. - Тогда что ты здесь делаешь? – Лекса не могла справиться, ее голос все-таки выдал ярость от собственной беспомощности, которую она предпочла перенести на парня, выделив слово «ты». Он знал, что объяснять что-либо бесполезно, поэтому просто подошел и положил на стол альбомный листок. Он видел, как она прикрыла глаза, пытаясь преодолеть боль. Там было много вопросов, чтобы справится с – если Кларк видела их, то как, и могли ли Горцы следить за ними, как они могли это использовать и бесчисленное множество еще. Но она не могла думать сейчас обо всем этом, единственная мысль сжигала изнутри – Кларк знает о них, и она не знает всего. Она повернулась к Беллами и увидела слезы в его глазах. Это был не первый раз, когда она видела, как этот сильный воин плачет. Когда он впервые пришел к ней – ворвался в эту же самую палатку без приглашения – ярость и безумие искажали его черты. Она помнила каждую секунду той встречи, на самом деле. Он кричал на нее, он спрашивал, почему она это сделала, как она могла позволить Горцам забрать Кларк, неужели она собирается бездействовать сейчас? «Она доверяла тебе», - это было то, что он сказал совершенно беспомощно, и это было то, что сломало ее тогда. Она честно пыталась держать лицо, она не объясняла ему ничего, и он бросился на нее с голыми руками, так глупо и так смешно пытаясь убить ее. Это была на самом деле яростная борьба – он был в десять раз сильнее из-за своей боли. Она не убила его, хотя могла, она дала ему возможность выразить все, что он чувствовал в этой драке – как будто это было то, что она задолжала Кларк. И тогда он начал говорить. Он говорил о том, что устал быть Кларк, что он честно пытался заменить ее в лагере Небесных, но без нее, это как без части души, и он бесполезен. И он плакал. Тогда она поняла, что он тоже любит белокурую девочку, упавшую с неба. И она просто сказала ему, что чувствует также. Он долго смотрел ей в глаза водянистым от слез взглядом, а потом просто поцеловал. Она застыла на мгновение, прежде, чем вернуть поцелуй. И тогда он отстранился и, словно бы это не было и так понятно, уточнил – «это как… для Кларк». Она повторила за ним: «Для Кларк». И эти слова мантрой звучали в ней каждую их последующую встречу. Они нашли утешение для их общей боли в объятиях друг друга. Беллами всегда приходил первым, или посылал весть, что хочет встретиться. И там всегда были причины – либо новости с Горы, либо нечто, что заставляло его в очередной раз чувствовать себя развалившимся, не целым. - Я больше не могу так, Лекса, - это был скорее стон, чем просто слова. Его глаза молчаливо умоляли понять, и она знала, чего он хочет. Она кивнула, зная, что должна это сделать. *** Кларк смотрела на своих людей. Там не было особого праздника для возвращения двенадцати с Горы. Там, если честно, не было вообще никакой радости среди них. Все они, казалось, были больны с мыслью, что она осталась там. Тем не менее, они были в безопасности, и они могли начать жить заново. Она теперь знала, что. Это было хорошо, чтобы знать. Яд начинал действовать, и она не могла помочь, но взяла Данте Уоллеса за руку, ища поддержки. И он сжал ее руку в ответ. Ей казалось, что у нее начались галлюцинации, ибо она не смотрела на экран больше, но видела сейчас лицо Беллами. Он был в палатке Командующей, той же самой, как она помнила. Он плакал. И она не могла удержать слез также. Она видела, как Лекса изучала что-то на своем столе, как она повернулась. Они говорили недолго, а потом девушка подошла к Блейку. На этом глаза лидера Небесных людей, Принцессы неба, Кларк Гриффин закрылись – ее путь был окончен с последним лучом солнца, окрасившим Землю. *** Лекса подошла к Беллами, доставая из ножен кинжал. Он стоял перед ней на коленях, такой сильный и такой слабый одновременно. Ее руки дрожали, когда она всадила кинжал между его шеей и плечом. Ее глаза никогда не оставляли его, пока она делала то, что должна была. На этом путь Беллами Блейка, воина Небесных людей, охранника Ковчега был окончен – с последним лучом солнца, окрасившим Землю. *** Кейдж бежал всю дорогу до командного центра. Когда Уоллес младший услышал, что его отец приказал всем покинуть помещение и заперся там наедине с Кларк, он уже понял, что ничего хорошего не может случиться. Он летел так, словно от этого зависела его гребанная жизнь. И он понял, что опоздал, как только вошел. Его любимая игрушка, его девочка, лежала сейчас на полу. Ее светлые волосы разметались, ее лицо было бледным и безжизненным. Он упал на колени рядом с ней, он пытался, отчаянно пытался почувствовать ее дыхание. Когда он понял, что она мертва, он заплакал. - Что ты сделал? – кричал он, - что ты сделал?! Он говорил еще что-то, но рыдания не давали возможности кому-либо понять его речь. *** Октавия Блейк была единственной, кто знал о связи Командира и ее собственного брата. Она предпочитала не думать об этом, на самом деле, ведь это она была во многом тому виной, это она рассказала Беллу однажды, что там было больше между Лексой и Кларк, чем видели остальные. Но вот сейчас оставшиеся в живых пленники Горы, наконец, вернулись, и Кларк не было с ними, и Беллами пропал из лагеря. И она не могла помочь, но гнала лошадь галопом, всю дорогу до ТонДиСи. Она ворвалась в палатку также, как некоторое время назад ее брат. И первое, что она увидела, было тело Беллами. - Что ты сделала! Лекса бесстрастно смотрела на нее. Нет, там больше не было Лексы, там была Командующая. - То, о чем он просил, - отстраненно ответила она. Октавия смотрела на нее, не веря. Она хотела бы убить эту девушку, ставшую причиной столь многого в ее жизни, что она просто не могла вынести. Но затем она увидела на столе листок бумаги, и, не встретив сопротивления, просто подошла взглянуть. Там было это… Рисунок Кларк и простая подпись: «Мы все будем свободны…когда-нибудь». Она просто развернулась и вышла, не видя, как сотрясаются плечи Лексы от беззвучных рыданий, не видя слез, что, наконец, оставили изумрудно-зеленые глаза.