Реквием по ландышу

Арэльдэ Ар-Фейниэль, Белая Дева нолдор, она всегда казалась воплощенной жизнью. Ландыш в весеннем лесу, белая кувшинка на речных волнах, чайка под облаками, танцующая поземка на снегу. Движения Арэльдэ были подобны легкому танцу, она была везде и нигде, как сам ветер, и только по задорному смеху, нарочито серьезному тону и легким, но уверенным шагам можно было угадать, где она находится именно сейчас. Её упорство, граничащее с упрямством, уверенность в собственных силах, оптимизм едва не переходящий в легкомысленность, не оставляли окружающих равнодушными и безучастными. Даже суровый государь Турукано, стоило ему увидеть сестру, улыбался — когда чуть заметно, а когда и откровенно, не скрывая радости при виде сестриных выходок, — и в его глазах вновь можно было заметить задорные искорки. А ведь, казалось, что огонь души Турукано совсем угас после смерти любимой Эленвэ во Льдах. Но тогда он нашел в себе силы продолжить путь, две ясные звезды не дали ему последовать за женой дорогой мертвых: дочь и сестра. Сестра, которой теперь не было. Кому-то сестра, а кому-то… Эктелион прикрыл глаза, и перед его внутренним взором раскинулась бескрайняя, бездонная снежная ночь. Хэлкараксэ. Оно казалось Эктелиону концом мира. Концом живого мира, не пограничной областью, как Пелоры или Аватар, но чем-то иным… Где нет голоса, где сердце не бьется, где вода застывает прозрачным льдом и теряется, растворяясь во мраке. Где глаза уже не могут видеть, оттого что сами превратились в лед. Эктелион не смог бы точно ответить даже самому себе, что его тогда погнало в Исход. Дружба с Турукано? Дружба, основанная на творчестве, но не подкрепленная ни обетами, ни присягой. Но ведь и государь Гондолина тогда не рвался в Срединные Земли. Он просто пошел за отцом, не оставившим себе выбора. И река жизни самого Эктелиона резко изменила свое русло. Он уже не мог оставаться, а еще — там была Арэльдэ, горевшая идеей похода, наверное, еще с первых дней, когда сам план путешествия на восток оформился в умах нолдор Амана и был произнесен вслух. Впрочем, желание Аредэль вряд ли могло удивить хоть кого-то, знавшего её достаточно близко: она всегда была дерзка и стремилась к новому, опасному, и тем более не удивительна была дружба дочери Нолофинвэ с сыновьями Феанаро. Отцы враждовали, дети строили грандиозные планы на будущее, вместе. Она шла через льды не только за отцом, но и за своей мечтой, и за теми, с кем они создавали ту мечту, осколки которой ныне осыпались и вмерзли в лёд Хэлкарксэ, и рассекали руки в кровь, стоило лишь неосторожно коснуться прекрасных холодных кристаллов. И только в Хэлкараксэ Эктелион понял, что именно Аредэль не даёт его собственному сердцу остыть и замерзнуть. Прежде, сколько себя помнил, он всегда жил ради творчества и исследований, впрочем, и то и другое было для Эктелиона неотделимо друг от друга. Скульптура — искусство хитрое, а уж для того, чтобы с нуля создать фонтан, которыми в итоге он и прославился, надо было много осознать и запомнить, и даже место выбирать не только чутьем, но и проверять замерами и расчётами. Впрочем, истины ради стоит сказать, что чутье редко обманывало Эктелиона, и не только здесь… Эх, если бы не вмешались обстоятельства…. А в Хэлкараксэ он в какой-то момент ощутил странную пустоту, бессмысленность. Под ногами была бесконечная дорога, казалось, свернувшаяся змеей, водящая эльдар по кругу. Разумеется, с астрономической точки зрения, это был вздор, и Эктелион прекрасно это понимал, даже не делая расчетов в уме: созвездия на небе ясно говорили, что нолдор не сбились со своего пути на восток. Подмечая это, он невесело усмехался, и обветренные губы трескались до крови, которая тут же застывала. Боли уже не было. Вот только, не смотря на все факты и подтверждения… Если прежде Хэлкараксэ было для путешественников полным новых впечатлений, не взирая на бессменную стужу и ночь, то чем дальше, тем более их сердцами и умами овладевали усталость и холод. На эмоции не оставалось сил, и Эктелион только помнил, что искрящийся в звездном свете лед прекрасен. Помнил, но уже не видел. Вспомнить о том, что кроме дороги и холода есть что-то еще, как-то помогла Арэльдэ. Это было еще до той злополучной полыньи. Дочь Нолофинвэ часто напрашивалась в разведку вместе с кузенами, братьями и их товарищами, против ожидания вела себя на льду осторожно, но и забиралась частенько далеко от тропы. А иногда уходила молча, когда замечала что-то, казавшееся ей интересным, но чем она не хотела отвлекать отца. Арэльдэ как никто другой чувствовала настроение Нолофинвэ и знала, что сейчас его поддерживает только цель, железный стержень ответственности за свой народ, клятва, данная старшему брату, и единство близких. Его никак не стоило отвлекать глупостями вроде тороса, сложившегося в захватывающую дух фигуру. И Арэльдэ безошибочно догадалась, кто это оценит… — Эктелион, — как-то во время привала она возникла за плечом у нолдо, словно выскользнув из снегопада. Черные волосы в снежинках — ни дать, ни взять звездное небо, — бледное лицо и белые меха искрятся, словно сами из снега. Только улыбка на потрескавшихся губах и озорные искорки в глазах, слишком живые для снежного духа, позволяют понять, что она — живая, а не призрачное дитя этих мест. Она тянет Эктелиона за рукав: — Там такая красота, пойдем, покажу. Я знаю, тебе понравится. Даже сквозь меховую перчатку чувствуется сила девичьей руки, и он вспоминает, как эти белые руки умело обращаются с поводьями и луком, одинаково уверенно держат что клинок на охоте, что чашу на пиру. Эктелион поднимается, позволяя ей увлечь себя в сторону от лагеря, довольно далеко, пройти опасным каньоном, перебраться через несколько трещин и, наконец, увидеть поразительные в своих масштабах и формах изломы вознесшегося к небу льда. — Вздыбленный лёд, — неслышно выдохнул Эктелион облачко белого пара. — Так вот он какой… Значит, мы уже близко? — Почти пришли, — тихо отозвалась Арэльдэ, кладя голову ему на грудь. — Последний рывок — самый трудный, но ты посмотри, как они красивы! Я знаю, ты можешь это увидеть, только посмотри, как умел когда-то! – Она подняла лицо и заглянула ему в глаза… Право, рядом с такой спутницей позорно чувствовать себя куском снега, и льдинки, которыми, казалось, обернулись его глаза, начали оттаивать … Он видел только два цвета — иссиня-черный и искристо-белый, но, сочетаясь, они создавали массу иллюзорных теневых картин. Это пламя, это лес, стремящийся к небу, это гроты, в которых плещется вода. Игра ночной тени и звездного света, кажущаяся живой, когда торосы с душераздирающим скрежетом приходят в движение… Наконец увидев все это, он просто смотрел, не в силах проронить ни слова, но Арэльдэ это было и не нужно, она только счастливо улыбалась. Потом были восход Итиля и Анара, Митрим и Передача короны, Мерет Адертад… Бесконечные утомительные Советы, что, несмотря на свою многочисленность, не могли истребить недоверие меж Домами нолдор, и решение уйти с Турукано к морю оказалось таким естественным. С Турукано и, конечно, с Арэльдэ. Текла вода, лилась мелодия флейты, звенел голос. — С тобой, Белая Дева нолдор, мне никакие раны не страшны: посмотришь в твои глаза, и вся боль уходит. — Эх, лучше бы ты не на меня смотрел, — вздох, в котором безуспешно пытается скрыться смешок, — а под ноги, тогда бревно на стройке не словил бы! – И она, закатывая глаза, качала головой, перевязывая поврежденное плечо. Но ведь он в самом деле не чувствовал никакой боли. И венок ей — белые-белые ландыши… А ответом — испуганный взгляд. — Я знаю, тебе нужно подумать, и не буду торопить с ответом. Возможно, стоило бы поторопить. И не пустить, не дать уйти с кем-то другим, и не видеть капли крови на мозаичном полу сводчатого зала. Тьма в глазах, как бездонное море Хэлкараксэ в проруби льда. Но круги по нему расходятся алые… Невеста, которой теперь не было. Невеста, успевшая стать женой другому. Ах, Куруфинвэ-убийца родичей, зачем пощадил в тот единственный раз? Эктелион провел рукой по глазам, стирая воспоминание об изломанной фигурке в белом. Разметанные черные волосы, безжизненные руки, гаснущие глаза и алые пятна на снежно-белом… Посмотрел вниз с уступа стены. Безжизненная черная фигура замерла на камнях. Удовлетворения не было, но и сожаления тоже. Темному эльфу досталось по заслугам, и Эктелион вновь сбросил бы его со стены, предоставь судьба вновь этот выбор. Чуть поодаль стоял государь Турукано с непроницаемым лицом, его взгляд был пуст, а на губах стоявшего рядом Рога играла жесткая усмешка.