Про апельсины и огрызки бумаги

Каждый раз, когда Баки смотрит на Стива так, у него внутри начинает неприятно сводить. Под этими взглядами Барнса Стив чувствует себя фарфоровым. Каким-то слишком больным и хрупким для этого мира, — если не мыслить глобально, даже для отдельно взятого Бруклина, — и это Роджерсу определённо не нравится. Стив понимает, что он не совсем здоров, а его тело, скорее, насмешка над мужчиной: невысокий, костлявый, с бледной кожей. Тело раздражает, но куда больше напрягает «особое отношение». Он верит, что вся сила заключается в характере, а также в мыслях и словах человека. И главное, — в его действиях. Парни с улицы относятся к нему, будто он отвратительное насекомое, которое обязательно нужно раздавить, размазав на подошве ботинка. Баки заботится о нём, словно он барышня из викторианских романов, вечно задыхающаяся в своём корсете. Стив тихо смеётся в кулак, представляя себе кузнечика, затянутого в корсет, и заходится в кашле. Лёгкие словно пытаются прорваться наружу, проломив парочку рёбер. Карандаш падает на стол с громким стуком, и Баки не выдерживает, встаёт со своей кровати и подходит к нему. — Ты совсем плох, Стиви. Давай в постель, — он ухмыляется, но в глазах нет веселья. — Потом дорисуешь. Стив ненавидит такие моменты. Баки усталый, грязный и сам валится с ног после работы в доках. Он где-то достал апельсины и притащил их в очередной раз заболевшему Стиву. Потому что Роджерс снова влез в драку с какими-то придурками на улице, а те избили его и искупали в ближайшей луже недалеко от мусорных баков. Из тех самых, из которых пятью днями ранее доставал его снова-таки Бак. На огрызках — по-другому не назовёшь — бумаги по частям нарисован Баки: глаза, губы, нос, овал лица. Сам обладатель этих частей никак не реагирует на то, что его разобрали на составляющие. Стив упрям, но и Барнс тоже. Стива лихорадит, и он не понимает: холодно ему или, наоборот, чертовски жарко. Мысли путаются где-то в пальцах у Баки, мнущих рубашку Стива в районе рёбер, пока тот тащит его в постель. В их квартире пахнет лекарствами, апельсинами, потом и одеколоном Баки. Все словно завязано на Барнсе. Видимо, от высокой температуры это так раздражает Роджерса, если это вообще раздражение. Когда жар у Стива подскочил до ста четырёх градусов, сил возмущаться у него уже не осталось. Ему не нравится это чувство, чем бы оно ни было. Ему надоело, что Баки опекает его, вечно чем-то жертвуя ради него. А от него самого пользы никакой. Мозги грозятся свариться в черепной коробке, как куриный бульон на плите. Стив послушно пьёт что-то мутное из стакана, задевая горячими губами пальцы Баки. Тот чертыхается и втягивает воздух, дожидаясь, пока Стив допьёт. — Какой же ты упрямый, Стив, — в его голосе больше печали, чем насмешки. Баки укладывает Стива в свою постель. Неизвестно, по каким соображениям. Стив не сопротивляется, он суматошно думает о том, что у него, возможно, пневмония, а это куча проблем в обозримом будущем. А ведь бог знает что заложил Баки на этот раз, чтобы купить лекарства. Почему-то возможность собственной смерти пугает куда меньше, чем осознание того, на что пошёл Баки ради него в этот раз. «Это уже не дружба, а нечто иное», — подсказывают Стиву наполовину сваренные мозги. Стив ловит своё озарение в самый неудобный для этого момент. Баки раздевает его, но прежде гладит по волосам, пропитанным потом. Он аккуратно снимает с него рубашку, а затем майку, задевая пальцами обнажённую влажную кожу. Стиву кажется, что кожа не может гореть сильнее, но пальцы Баки, по его ощущениям, оставляют ожоги. Баки действует так, будто Стив в самом деле сделан из чего-то легко бьющегося. Мягко подхватывает ноги под коленками, когда стягивает со Стива поношенные штаны. Если Стив знал Баки чуть меньше, он бы решил, что в его жестах проскальзывает обожание. Стив задерживает дыхание и замирает, пытаясь сдержать кашель. Во внезапно образовавшейся тишине он слышит, как тяжело дышит сам Баки, и переводит на него взгляд. На щеках его румянец, и он так и застыл со штанами Стива в руках. Стив бездумно улыбается Баки, и вяло хлопает ладонью рядом с собой, приглашая его забраться под одеяло. Зубы стучат как метроном, отмеряя время, пока он ждёт. Баки хмурится, но потом быстро раздевается, — «пока горит спичка», — и забирается под одеяло, накрывая обоих. Вначале они просто лежат рядом, прижавшись друг другу боками. Сколько проходит времени на самом деле, Стив не знает. — Ну, ты и придурок, дохляк, — почему-то шёпотом говорит Баки. — Сам виноват. Он поворачивается набок и тянет Стива на себя. Тот не сразу соображает, что ему нужно делать. Его каждую минуту бросает то в жар, то в холод, поэтому он прощает себе свою заторможенность. Он разворачивается, устраиваясь в руках у Баки. В этот момент, Стив понимает, что «раздражение» на себя и на Барнса начали его отпускать. Стояк Баки упирается в его костлявую задницу, и почему-то это Стиву кажется логичным и правильным. По крайней мере, это многое объясняет и сходится с его озарением. Сейчас Стиву всё кажется таким логичным. И полёт неопознанного летающего объекта над лесопилкой в Колорадо, который на фотографии из газеты показывал ему Барнс, и то, что они оказались в одной постели в таком состоянии. Они лежат так ещё несколько минут, погружённые в тепло друг друга и каждый в свои мысли, пока Стив не чувствует, что ему становится лучше. Лекарство ли действует или же Баки рядом — неизвестно. Стив всё ещё боится говорить, чтобы не спровоцировать приступ кашля, но прижимается сильней к Баки, вцепившись в его руку у себя на груди. Только в этот момент к Стиву приходит осознание: он действительно может сделать то, что всегда незримо маячило на периферии его самых тёмных мыслей. Баки всегда прощал его, когда он болел. Стив позволяет себе немного побыть эгоистом. Мучения совести он оставляет на завтра. Он тянет руку Баки вниз. Тот резко выдыхает, и влажная шея Стива моментально покрывается мурашками. — Плохая идея, Стив, — Баки говорит тихо. — Это будет глупая смерть. Стив фыркает, снова чувствуя запах апельсинов, и дыхание перехватывает. Он ворочается, стягивая с себя трусы. Баки ругается себе под нос, что Стиву хочется вымыть ему рот с мылом. — Упрямый сукин сын, — Баки забирается под одеяло почти с головой, до конца стягивая со Стива трусы. Скрип пружин разбивается об их смешанное тяжёлое дыхание. Баки успевает за мгновение стащить с себя бельё и прижаться всем телом к Стиву сзади, не впустив холод под одеяло. В голове у обоих звенит тревожный звоночек: им ещё не поздно остановиться. Но всё происходит так логично и неожиданно, что Баки целует острое плечо Стива, пока тот направляет его руку к своему паху. Они решают не останавливаться. Это происходит также естественно, как всё в их жизни. С тех пор, как они подружились, они к этому и шли, — думает Стив. — Перевернись, — говорит Баки. Стив переворачивается, стараясь не делать резких движений. Голова всё ещё болит, а тело такое горячее, словно раскалённая сковородка. Стив утыкается лицом в шею Баки, рвано дыша. Баки тоже горячий, влажный и дрожит, словно и он заболел. Он проталкивает одну руку под Стива, чтобы подтянуть его ближе к себе за тощую задницу, а второй обхватывает оба члена. Пальцы прижатой руки Баки соскальзывают с копчика между ягодиц, и Стив хватается за его плечи и старается дышать ровнее. Его лихорадит уже не от температуры, а от того как пальцы нежно сжимают их члены, водя вверх-вниз. Баки толкается бёдрами вперёд и что-то шепчет в висок Стиву. Что-то, что, наверное, показалось бы даже парням в доках слишком пошлым. Стив почти задыхается, но движения руки на их членах кажутся ему слишком медленными, поэтому он тратит все свои силы и отцепляется от плеча, кладя свою руку поверх ладони Баки. Он ускоряет темп движений, и через минуту воздуха его лёгким не хватает совсем. Ему кажется, что он умер во время этой вспышки удовольствия во всём теле. — Твою мать, Стив, — последнее, что он слышит в своей жизни. И это даже забавно. Когда он приходит в себя, они лежат, прижатые друг к другу и мокрые от пота и спермы. Глаза у Баки безумные и испуганные, лицо Стива у него в ладонях. Стив смеётся, а затем заходится в приступе кашля, вывернувшись из хватки Баки и уткнувшись лицом в подушку. — Ты идиот, — говорит Баки хрипло, но с облегчением. — Я тоже. Завтра Стиву будет стыдно, но он твёрдо решит больше не болеть, а Баки, скорее всего, сбежит на работу и не появится, пока скрываться будет уже невозможно. Пока желание проверить Стива его не пересилит. А потом всё станет правильно и логично, как и всегда.