От стрел и от чар

Женщина подняла голову. В ночном мраке не было видно почти ничего, только выход из шатра едва выделялся из темноты; тишина, висевшая в воздухе, давила, создавая внутри странное чувство волнения и страха. Женщина поводила головой, разминая затеёкшую шею, и просидела в ожидании ещё некоторое время, всё боясь, что в шатёр кто-нибудь заглянет, но ни одного звука не долетело до её ушей. Даже охранники, всю ночь несшие свою службу, сегодня будто бы исчезли, растворились во тьме. Тогда она стала аккуратно разминать руки. Получалось только сжимать и разжимать тонкие пальцы, потому что запястья были крепко свзаны верёвками, а из-за ранних её попыток освободиться от пут на них остались красные следы, бередить которые очень не хотелось. Неприятнее этого было, пожалуй, только то, что ноги её закоченели, и женщина уже была не уверена, что это пройдет для неё бесследно. Да, сидеть привязанной к столбу в стане этого ирода было мучительно. Ничего, скоро этот татарин за всё заплатит. За боль, издёвки, насмешки и унижения - он за всё заплатит... Женщина сдула прядку волос, прилипшую ко лбу. На лице её была испарина, и она невольно подумала, что хворь (а она уже давно чувствовала, что больна) изгонять её знахарям будет нелегко. А ещё она была уверена, что пепельно-русые волосы её поседели. И за это она ему отомстит. Так, чтобы он навсегда запомнил. Чтобы стал бояться каждого шороха, каждой мелькнувшей тени. Чтобы ощутил все то, что почувствовала она. Только тогда она успокоится. Женщина судорожно вздохнула и, помедлив ещё мгновение, запела тихим, севшим голосом: - От стрел и от чар... Она вздрогнула и обернулась. Уголком глаза, неудобно перегнувшись, посмотрела на свои руки. Кончики пальцев стали светиться тёмно-алым; от них к ладоням потекло долгожданное тепло. Казалось, что руки горят; свет медленно перетек к запястьям. - От гнезд и от нор... Вдруг женщина почувствовала запах дыма. Веревки, которыми она была привязана, обуглились и упали на землю. Женщина с наслаждением поднялась с земли, придерживаясь за столб. Запястья жгло огнем; быть может, останутся ожоги, но ей было все равно. Это была лишь небольшая плата за возможность обрести свободу. - Богиня Иштар... На столбе остались темнеть выжженными пятнами отпечатки её рук. Сами они пылали ярко-алым, словно под ними кипела лава, светясь изнутри. Нетвёрдыми шагами женщина вышла из шатра. - Храни мой шатер, братьев, сестёр! Она вышла из шатра, вдохнула свежий, холодный ночной воздух степей. Вот она, свобода! Как давно она о ней мечтала! Как ей хотелось закричать, затанцевать, в полный голос запеть на родном языке! С какой новой, неистовой силой зажглось в ней желание жить!... Как же хотелось убежать отсюда! Женщина сделала ещё несколько поспешных шагов, но остановилась. Перед глазами всплыл образ трех детей. Двух девочек и мальчика. Нет. Нельзя уходить. Ради них, ради самого дорогого, что у неё есть, она должна остаться. И довести дело до конца. - Руды моей вар! Она хотела кричать. Чтобы этот крик унёс всю боль, весь холод, чтобы он рассеял эту ночь, превратил в страшный, но закончившийся сон. Но хриплый голос, который уже давно был сорван, не позволял ей этого. И всё вокруг осталось таким же неизменным. Тьма и холод окружали её, и главная битва с ними была ещё впереди. - Вражды моей чан! Женщина топнула ногой и начала медленно поднимать руки к небу. - Богиня Иштар! К какой богине она обращалась? Она не знала. Какой обряд она проводила? Женщина не понимала. Всё сознание её в эти мгновения отошло на второй план, все мысли покинули ее, и осталось лишь это заклинание, заполнившее всю её сущность, слившееся с ней воедино. Она уже не была собой. В ней была она, разливавшаяся светом по венам, дарующая тепло и покой. - Храни мой колчан! Взял меня хан! Голос окреп, снова зазвучал звонко и чисто, как весенний ручеек. И теперь её крики были услышаны. Из соседних шатров показывались заспанные воины, не понимавшие, что происходит. А вокруг женщины светлячками стали вспыхивать и гаснуть маленькие и яркие искры. - Чтоб не жил, кто стар! Она была могущественной колдуньей, но использовала свою магию лишь из добрых побуждений, в помощь страждущим и нуждающимся. Однако из всех правил бывают исключения, и сегодня её белая магия поразит его сотней черных стрел. - Чтоб не жил, кто хвор! Жизнь - самое ценное, что есть у человека. И он заплатит. За всё заплатит жизнями своих людей. - Богиня Иштар! Женщина подняла глаза к ночному безоблачному небу. Свет по её рукам плавно перетекал всё ниже, заполняя её всю, делая живым огнем, живым светом, живым солнцем в нескончаемой степной ночи. - Храни мой костёр! Пламень востёр! Пусть, пусть их возьмет пламя! Вокруг поющей из земли стало пробиваться свечение, образовавшее вокруг танцующей колдуньи ровный круг. Босые ноги её засияли золотом, а каждый шаг стал выбивать снопы искр из земли. Проснувшиеся уже во всю будили своих соратников, панически голося. - Чтоб не жил, кто стар! Колдунья вскинула голову и окинула взглядом столпившихся вокруг, стараясь заглянуть каждому в глаза. Воины отворачивались, смотрели в землю, закрывали лица руками, пытались спрятаться за спинами друг друга, потому что все они боялись. Боялись её злобы, праведной ярости, в этот момент граничившей с безумием, которую женщина хотела выместить на них. - Чтоб не жил, кто зол! Он ещё не пришел?... Нет, он обязан это видеть! Обязан! Он будет обескуражен, зол, поражён, и тогда, только тогда она сможет уйти. - Богиня Иштар! Однажды она случайно увидела у него рукописи с этим заклинанием. Тогда она с печалью подумала о тех людях в других землях, которым он причинил много боли, разграбив их селения и украв их знания. Но тогда она даже и помыслить не могла, что это заклинание когда-нибудь поможет ей обрести свободу. - Храни мой котёл! Зарев и смол! Он узреет её в полной силе. Вокруг женщины всё быстрее и быстрее вспыхивали и гасли огоньки. Они мерцали и плыли в воздухе вокруг неё, делая похожей на тех, к кому она уже давно не взывала, от кого отвернулась. Гневаются ли они сейчас, смотря на неё с высоты их престола?... Женщину обступили воины. Но никто не смел подойти к ней близко. Страх, страх опутывал каждого из них, бродил в этой толпе злым волком, скалясь, но не смея нападать. А она продолжала свой танец. Вокруг неё стали вырисовываться, извиваясь, светлые линии. Они танцевали вместе с ней, медленно обвивая ее руки лозой дивного цветка. Они слились с ней, опутав её алыми нитями, оградив от толпы, мрака, холода. Внезапно она дернулась и едва не совершила ошибку - остановилась. В толпе показалось его лицо. Он не понимал, что происходит. Он был напуган, хоть и старался держаться, как всегда - холодно и отчужденно. Но в глазах, в его глазах был ужас. Женщина довольно ухмыльнулась и продолжила танец. - Чтоб не жил, кто стар! Когда заклятие переходит в проклятие, оно ложится не только на наказуемого. Часть его переходит и на заклинателя. Женщина помнит, как старая бабушка-ведунья научила её этому и сказала, чтобы та никогда никого не проклинала. Она говорила: будь милосердной. Будь терпеливой. Будь любящей. Умей прощать обиды. Всю жизнь она была такой. Всю жизнь она терпела, прощала, любила. Но этот человек не заслуживал ни одну из её добродетелей. Зато заслужил всю её ненависть. Пусть, пусть так. Лишь бы освободиться. Лишь бы знать, что он станет слабее. Лишь бы знать, что дети её будут в безопасности. - Чтоб не жил, кто юн! Когда она уйдёт... Нет, не надо об этом. Не нужно трагедии. Но мысли женщины всё возвращались к образу её детей. Старшая дочь, сын и их младшая сестра. Сколько они её не видели?... Что с ними без неё сталось? Когда она уйдёт, вся сила её перейдёт к сыну. Он сильный. Он защитит сестёр. Как давно она его не видела... Как давно она их не видела? Она танцевала всё быстрее, кружась вихрем, а за ней, образовывая искрящийся купол, к небу поднимались потоки света. - Богиня Иштар! Женщина дёрнулась, почувствовав резкую слабость. Голова стала будто бы ватной, и устоять на ногах стоило огромных трудов. Силы её уходили вместе со светом, поднимаясь в небо, сливаясь над её головой во второе солнце. - Стреми мой табун! Она упала на колени, но не опустила руки. В её фиалковых глазах отражались и чудо-солнце, и чернильное небо, и огни факелов в руках её врагов, и луна, белая и бледная, и он. Стоявший гордо, обособленно в толпе, уже осознавший, что она делает. Он натянул тетиву, готовясь пристрелить колдунью. За ним это действие повторили все, кто стоял ближе всего к ней. - В тридевять лун!... Прежде, чем она успела договорить, он выстрелил. Как и все остальные. Но стрелы, не долетев до девушки, сгорели в воздухе. А она лишь в бессилии опустила руки. Из шара вырвались потоки света и устремились к нему. Они прошли его насквозь, вызвав ужасную боль в сердце, прошли и осели в нем. Мужчина в исступлении закрыл глаза руками, упав на колени. Стоявшие рядом воины закричали и бросились в стороны, расталкивая и давя друг друга, лишь бы быть подальше от этого бесовства. Вот что значит проклятие другой страны. Проклятие не от её богов. Снова пришёл холод. Весь свет покинул женщину, и она стала призраком самой себя, какой была ещё мгновение назад. Ночь окутала её и прокралась болью в сердце, бившееся всё слабее и слабее. Но она, опустошенная, лишь безвольно смотрела на звёздное небо. Руки чувствовали холодную землю, каждый вдох обжигал грудь; и вдруг что-то случилось. Женщина открыла рот в немом крике, и из её груди вырвался слабенький лучик света, маленькой звездочкой укатившийся куда-то за горизонт, в леса. Туда, к ним. - Прости меня... - едва слышно шепнула она, - Если только можете, простите меня... Собрав последние силы, женщина повернула голову. Второе солнце все еще сияло на небе, будто чего-то ожидая. - Заберите меня, - молитвенно попросила умирающая, и из глаз её потекли слёзы, - заберите меня, если ещё не поздно... Словно послушавшись её, шар опустился на землю, обретая очертания человеческой фигуры. Она наклонилась над женщиной, протянула ей руки. С трудом та оторвала руку от земли, и, стоило ей коснуться пальцев сущности, как она почувствовала покой и умиротворение. Свет души призраком выпорхнул из её тела, соединившись с сущностью. А тело, нёсшее на себе следы времени, болезней и боли осталось ненужным грузом лежать на земле. Сущность исчезла. Мужчина стоял перед телом мертвой. Она словно спала, только вот грудь её не вздымалась, дыхания не было... Он её упустил. Мужчина опустился на колени и с силой ударил по холодной земле кулаками; глухо прорычал что-то, с ненавистью смотря на тело. Хотелось выплеснуть свою злость, бить, жечь... Но он не мог. Пока. - Хан, - участливо обратился к нему один из воинов. На плечи его был накинут овчиный тулуп; он вел на поводу лошадь, на которую уже были надеты латы, - вы в порядке? - Да, - мужчина поднялся с земли и отряхнулся. Повернулся к воину, и тот увидел, что глаза того, бывшие почти небесного цвета, стали пурпурно-алыми, - готовишься ехать? - Да, - молодой человек кивнул, - отец посылает предупредить другие станицы. Прикажете что-нибудь ещё им передать, Золотая Орда? - Пару слов, - после паузы произнес мужчина, - пусть ко мне приведут ребенка с фиолетовыми глазами. Он будет её потомком и наследником, - он указал на мертвую. - Она сильно навредила вам? - спросил воин, внимательно оглядывая Орду. - Своими плясками? - усмехнулся тот. - Ни капли. А вот своим детям... И он, не договорив, отвернулся и пошёл в сторону леса. - Ваня! Ванюша! Мальчик проснулся от испуганного шёпота старшей сестры. Девочка трясла его за плечо; по её щекам текли слёзы, но она старалась вести себя тихо, чтобы не разбудить младшую сестру, которая мирно спала рядом. - Что такое? - просипел парнишка, протирая глаза после сна. На руках остались влажные следы. Мальчик посмотрел на руки. - Кровь? Откуда? Он прекрасно видел, но вместе с тем и прекрасно понимал, что кровь могла идти только из глаз. - Ванечка, - сестра с испугом смотрела на ничего не понимающего брата. - Твои глаза... Не дослушав её, Ваня бросился к ручейку, который тёк неподалеку. - Что... Мальчик испугался своего отражения. По всему лицу была размазана кровь, а глаза... - Я н-не понимаю... - он обернулся к сестре. - Ваня, они фиолетовые, - прошептала девочка, прикрыв рот рукой и присев рядом, - как у мамы. - То есть... - мальчик не хотел верить. Не хотел верить тому, что происходило, когда потомок перенимал силу и бремя своего родителя, - она... Старшая сестра обняла брата. Оба они теперь плакали. Младшая же ещё спала крепким сном. На веточку дерева, прямо над ребятами, села крошечная перепёлка. Она несколько раз покрутила головкой, словно внимательно оглядывая их, а потом вспорхнула и улетела в лесную чащу.