Ворующие лица

Поезд движется по серпантину, то ныряя в тоннель, то выскакивая на свет, вагон мерно раскачивается из стороны в сторону. Он пуст, единственный пассажир в нем я. В других вагонах та же ситуация. Людей там почти нет, они появятся позже, после следующей станции. Я жую кусочек пиццы, что смогла... смог умыкнуть ранее. Она уже холодная, нужно было ее съесть до отправления. Но я опаздывал, поэтому приходится есть сейчас. Жаль, что я не могу управлять временем, ни материей. Пицца на вкус напоминает старый пожеванный тапок. Почему-то поезда всегда действуют на еду так, что она становится отвратительной. Поезд останавливается. Я выхожу на платформу, пассажиры занимают свои места, и ненавистная мне консервная банка исчезает вдалеке. Этот мир всегда производит хорошее впечатление. Краски в нем блеклые, как в старом кино. Многие вещи и вовсе потеряли свой цвет. Здесь все в легких пастельных тонах, только море красивого насыщенно-голубого цвета. Одна из немногих прекрасных вещей. Оно настолько прозрачное, что иногда можно увидеть китов или дельфинов, что прячутся под водной гладью. Небо светло-серое, нет, оно ни в коем случае не давит, а даже дарит какую-то легкость, позволяет свободно дышать, не каждая реальность может этим похвастаться. На побережье стоит небольшой домишко, старая приходская школа, окруженная серыми деревьями. Когда-то он был ярко-розового цвета, но сейчас он стал блеклым, крыша серая. Одно окно заколочено, остальные закрыты занавесками. Я не вижу отсюда, но знаю: по ту сторону стекла стоит маленький мальчик с печальными глазами. Он знает многое, но не многое может понять. Возможно, я был таким в детстве, я не помню. Никто из нас не помнит свою настоящую жизнь, настолько наша личность стерлась, обросла различными масками, которые мы меняем, перепрыгивая из одного мира в другой. Мы жертвуем собой ради чужих. Для этого мы были рождены: потерять себя, но защитить других. Я спускаюсь по ступенькам с платформы. Дальше идет набережная, сделанная из гранита. Она была создана черной, и осталась черной, это еще одна вещь, что не поменяла своего цвета в этом мире. Странно, очень странно. Сегодня тут многолюдно, выступают артисты, стоят красивые палатки с разными яркими побрякушками. Сегодня праздник и бродячие артисты несут краски в этот мир. Они дарят здешним жителям улыбки и яркие краски, которые здесь редкость. Из общего скопления ко мне подходит девушка и берет меня под руку. Блондинка, в яркой одежде, на ее лице милая улыбка в глазах играет радость. Она не местная, люди, точнее души, что живут здесь, улыбаются редко, да и такой грустной улыбкой. Когда я вижу их лица с этой легкой улыбкой, но задумчивостью и грустью в глазах, мне хочется плакать и выть. Они завидуют мне, путешественнику, я пробуду здесь некоторое время, а они останутся здесь навсегда. Это лимб, своеобразная тюрьма для душ. Они проводят тут всю свою вечность, в этом сером мире, который оживает только раз в неделю, а то и месяц. — Ты будешь сегодня летать над морем? — Блондинка пытается заглянуть мне в глаза, чтобы найти понимание, но она ничего там не находит, да и не найдет, поэтому отворачивается и смотрит на голубое море. — В прошлый раз, ты показал фигуры высшего пилотажа. Некоторые из зрителей аплодировали. — Это были туристы. Их похвала для меня ничего не значит. Я делаю это для пилотов, что заперты в этом мире. Они словно птицы, которым обрезали крылья: не могут летать, но увлеченно наблюдают за чужим полетом. Это их оживляет, заставляет улыбаться и чувствовать. Это самое важное для меня. Заставить их почувствовать себя живыми, хотя бы так. — Она, похоже, совсем меня не понимает, да и никогда не сможет понять. Она из мира, где нет ни войн, ни смертей, там все живут счастливо. Странно, что она прибыла в лимб, может она хочет узнать, что это такое — грусть и боль? Узнать, она, возможно, узнает, а вот понять ее не сможет. Идем дальше, вот небольшой пролесок, за ним аэродром. Я мягко отрываю ее от своей руки. Дальше иду один. На мне старая солдатская форма, кажется, она была русской или немецкой. Я уже не помню, давно не возвращался в тот мир. В пролеске стоят пилоты, на них разная форма, кто в чем погиб. Вот ровный асфальт аэродрома, рядом стоит пара ангаров, пустых. Старый маленький самолет из того же мира, что и форма. Краска на нем старая, такая же выцветшая, как на остальных предметах. На морде самолета нарисована пасть акулы. В самолете два места, одно занимаю я, второе пустует. Ко мне подходит один из парней, жалобно глядит в глаза, я лишь качаю головой. Им запрещено подниматься в небо, это их наказание, ноша. За грехи, что они совершили. Огорченно парнишка вздыхает и подходит к винту, крутанув его, он отбегает в сторону. Вместе с самолетом я поднимаюсь в воздух. *** Снова почти пустой вагон. Почему-то, когда я возвращаюсь, то вагон всегда пустует. И если я отправляюсь на задание, то со мной могут быть один или два попутчика, то назад я всегда еду один. Возможно, мне дается время на усвоение нового материала, чтобы я все обдумал и смирился. Моя внешность и одежда снова меняются на привычный образ. Девушка, лет двадцати, с остриженными по плечи волосами цвета ржи, тонкой шеей и хрупкой фигуркой. Когда я только попала на эту работу, это был мой образ, я так выглядела, и когда я возвращаюсь домой, я снова приобретаю этот вид. Никто из наших друзей не помнит, кем он был в начале, не помнит своего детства и родителей. Мы те, кто путешествует в мирах и меняет свои лица. Сколько раз мы менялись, сколько раз путешествовали между мирами, неизвестно. Нам даровали возможность помнить все что происходит, но мы все равно часть теряем. Наверно это плата за путешествия, ведь другие не тратят на переход почти ничего, они не меняют внешность, не меняют одежды, они всегда те же, у них есть свое лицо. У нас нет. Мы его забыли давным-давно. Поезд останавливается, платформа многолюдна. Много разных лиц, почти все я когда-то видела, но не помню. Тихой тенью выхожу из поезда и иду на станцию. Это большая подземная станция, а может и не подземная, может она находится в космосе, я не знаю, все просто называют ее "Станция", потому что поезда приходят сюда и отсюда же уходят. Каждый день путешественники в пространстве и времени проходят эту станцию, что бы отправится дальше. Она, лишь перевалочный пункт, между мирами, а сама находится вне пространства и времени. По крайней мере, нам так говорят. Тут есть пара кафешек, большой фонтан, вокруг него стоят столики для посетителей. Все чисто и прибрано. Удивительно, в отличии от обычных людей, те, кто путешествуют, не оставляют после себя ничего, ни грязи, ни воспоминаний. Они, наверное, уже привыкли к этому. Сажусь за один из столиков и начинаю комкать салфетку, на душе скребут кошки. У меня всегда такое состояние после лимба. Кажется, я уношу с собой малую часть грусти и боли, что испытывают те пилоты. Думаю, и им после этого становится легче, иначе бы поезд не отвозил меня туда каждый вторник. Меня хлопают по плечу, я не поднимаю глаз. Я знаю что это Георг, Григорий, Гриша, Гоша, Гога, иногда Жора. У него всегда разная внешность, он начал работать совсем недавно, поэтому еще помнит почти все, скоро он тоже будет дорожить своей настоящей "шкурой". А пока пусть меняется, как хочет. — Ты сегодня более грустная, чем обычно, по возвращению. Что с тобой? — Ничего, просто слишком долго там была и устала, лимб начал пить меня. — Пойдем ко мне, отдохнем, пивка попьем, все-таки, простые радости нам не чужды. — Нет, в этом теле я не переношу алкоголь. — Меня резко хватают за плечо, поднимают из-за стола, прижимают к себе. Одной рукой он прижимает меня к себе за талию, а другой зарывается в волосы. Руки у него холодные и немного трясутся от напряжения. Наконец поднимаю глаза и вижу перед собой самое обычное лицо, парня лет двадцати от роду. Глаза у него зеленые, а волосы цвета спелой ржи, достаточно странное сочетание, взор спускается ниже, прямой нос с маленькой горбинкой, похоже, его ломали. Не успеваю рассмотреть дальше, Жора резко притягивает к себе, и касается губами, моих щек, потом спускается к губам. Я не реагирую, только поддаюсь. — Ты же можешь чувствовать! Ты должна что-то чувствовать! Хоть что-то: ответную нежность, отвращение, хоть что-то! — Жора отталкивает меня и отстраняется, начинает пятится. – Все такие, бесчувственные, я не хочу! Это ужасно! Я не буду одним из вас! — Он срывается с места, убегая неизвестно куда. — Ты вернешься! Это наркотик, и ты уже на игле! — Кричу я ему в след. У многих молодых бывают такие истерики, но все проходит, отсидятся дома, а потом все равно вернуться. Ведь путешествия и правда наркотик, ты прыгаешь между мирами, надевая на себя чужие маски, словно кукольник надевает куклу на свою ладонь. Вот только после этого в одной из поездок ты осознаешь, что забыл лица родных, из всех сил стараешься вспомнить, но уже поздно, ты забыл их имена, их голос, ты забыл в каком мире жил раньше. Ты стал человеком без прошлого, тебя мягко от него отделили, как какой-нибудь фрукт от кожуры. Дальше ты перестаешь чувствовать, все дни становятся однообразным, туда приехал, сделал то, что нужно, сюда приехал, выполнил то, что следовало, а через неделю об этом забыл.