prima

- Ты никогда не возвращаешься вовремя. – Она не в первый раз слышит упреки проникая в темную, маленькую квартирку на чердаке, расстегивая плащ и стягивая промокшие на сквозь сапоги, бросает уставший взгляд в сторону от куда слышится раздраженный голос. - Ты никогда не говоришь привет. – Она подходит к кровати, опускается на пол, приглаживает складки на ковре, комкает в руке подол мокрого от дождя платья. Кажется, сегодня он выглядит еще хуже чем вчера, вытянутое лицо стало еще бледнее, оставленный с утра чай с куском хлеба, он не тронул, значит ночь предстоит долгая, бессонная, отсутствие еды, всегда означает чудовищные спазмы, которые не он не она не переживут, а с утра все начнется с начала. . . Она будет играть на скрипке в дешевом театре, в потрепанном платье, ей заплатят, может деньгами, может цветами, если цветами – их еще нужно будет продать, на что сил остается так мало, а она и так никогда не возвращается вовремя. Аптекарь больше не хочет давать под залог, в долг, в рассрочку , он хочет получить свои деньги, а она своего брата. Она хочет так, как когда-то, выйти на сцену и чувствовать себя свободной, ощущать успех, уехать, уехать настолько далеко, что не видно будет с этого жуткого чердака - где она. Если бы только знали они, когда ехали в метро, когда поступали в семинарию, когда пели, не слышали земли под ногами, что будут подавленны крышей этой высотки, что слушателями его таланта станут она и летучие мыши. - Знаешь иногда, когда тебя нет так долго, я думаю, насколько высок наш чердак? Как это снова почувствовать себя парящим, отобрать свои крылья назад, я ведь не дотянусь до окна, и открыть его не смогу, поэтому не смотри так испуганно, я молодая-старая птица, только крыльев моих никто уже не увидит. Они играли дуэтом: она на скрипке, он на фортепиано, близнецы – с детства связанные чем-то, что сильнее чем кровь, они должны были прославить свою страну, своих родителей, свой город, они должны были изменить себя, мир вокруг, музыкой, своей музыкой. Он так пел, когда она просила, пел нежно и мягко, тенором, что сравнится только с виолончелью в руках умельца. Они научились поражать публику в 12, уехали из родного города в 14, прославились в 16, попали в аварию в 18. . . Он больше не играл, да и пел только для нее, она не могла показать лицо людям, оркестровая яма, стала ее тюрьмой, темные углы роднее софитов, играть чуть лучше чем посредственно нельзя ни за что, тогда ее заметят, вызовут на сцену, увидят, пожалеют, кто-то подойдет даст 50 долларов. Но она хорошо помнит уроки эстрадного мастерства: на сцене самое ужасное не провал, за который вас возненавидят, а жалость, вызывать жалость на сцене, самое низкопробное, что может сделать артист. Она знала цену его слов, если у брата есть мысль, бросится с крыши, он откроет ставни и изуродованными пальцами, и прыгнет со сломанным хребтом. Так они променяли чердак на подвал, так она больше не видела куда лететь, а он куда падать, скрипка – самый высокий струнно-смычковый, она меньше чем альт, в разы уступает виолончели и, конечно, ей далеко до контрабаса, но она сильная, она справиться с тем, что готовит судьба, она не прыгнет с моста, не бросится под машину, ей дороже быть собой, пусть даже в тени, она еще выйдет из-за кулис, ведь каждый год бал-маскарад скрывает под маской ее внешнюю несовершенность, оставляя только музыку, а музыка не может быть ужасной, музыка ведь душа. . .