Любовники

Терещенко с Исаевым отстранили Виктора и Андрея от Савицкого и обеспечили свободный проход в квартиру. − Что здесь ещё происходит?! – загремела Ира, ворвавшись в спальню. За её спиной остановился серьёзно настроенный Климов и третий патрульный с автоматом. − Ничего, − невозмутимо пожал плечами Юра, − зашли друга навестить… Да ведь, Дим? Дима, стоявший у кровати, согласно кивнул. Густо покрасневший, Паша лежал на боку и кашлял, уткнувшись в подушку. − Навестили?! Ну так пошли вон! И чтобы я вас здесь больше не видела! − Как прикажете… Юра дал знак Диме и вместе с ним покинул спальню. Вадим проводил их внимательным взглядом. − Климов, постой в коридоре со своими. − Хорошо, Ирина Сергеевна. Ирина подошла к кровати и опустилась на её край, тревожно ожидая. Паша откашлялся, повернул голову, но на неё так и не взглянул. Зато она отметила цепким взглядом едва скрываемую дрожь, коснулась ладонью красной щеки, горящего лба. − Ром, ты температуру мерил? Поил его чем-нибудь уже? − Да когда мне было? – вскинулся Рома. – Не успел толком и сообразить, как эти сразу..! − Ром, я тебя для чего здесь оставила?! – Ира поднялась с кровати и впилась грозным взглядом. – Чтобы ты мне докладывал: всё плохо, всё очень плохо и всё хуже некуда?! С тем же успехом можно было и бабку у подъезда попросить и то больше пользы! Отчитанный, Савицкий виновато потупился. − Так, выйди за дверь к остальным и не зли меня. Мне нужно с Ткачёвым наедине поговорить, сама его напою, раз тебе ничего доверить нельзя. Паша не проронил ни слова, покорно позволил дернуть от шеи футболку, сунуть градусник и подержать руку прижатой к груди. Вот только его кислый взгляд пугал. Ире хотелось спросить, не сделали ли эти Карповские отморозки ему что-нибудь, но она знала, что он не ответит. Не захочет показать ей слабости и уж тем более просить кого-то приструнить. Ей стало за него больно и вместе с тем стыдно перед ним, потому что он не примет ни её помощи, ни жалости. Он ей не Сергей, чтобы лить перед ней слёзы и показывать боль. Он знает, что он ей просто не столь близок, и к своему стыду она ни разу ни словом, ни делом не доказала ему обратное. − Паш… что происходит? Ира коснулась другой рукой его головы, запустила пальцы в шелк волос и ласково провела. − Всё… путем, − ответил он вяло. − Не бери… в голову. Она невесело вздохнула, отпустила его руку и вынула градусник. Серой дорожке не хватило нескольких делений до сорока. − Чёрт… я прибью твоего Рому, − проговорила, потроша упаковку таблеток. – Сейчас, потерпи немного… После аккуратно приподняла его голову и поднесла к губам стакан с водой, чтобы запил. Как изможденный, он жадно осушил стакан до дна и, тяжело дыша, опустился на подушку, заставляя сердце обливаться кровью от его несчастного вида и тех важных слов, той истины, правды, что повисла между ними. Тех тёмных дел с Карповым, которыми он не хочет с нею делиться. А ведь она могла повлиять, но шанс упустила. Она укрыла его одеялом до подбородка и не выдержала – опустилась на его грудь и бережно обняла. Вдруг захотелось никуда не уходить, не слушать жалоб, как там в отделе всё плохо, что случилось на этот и другой раз, упрёков и глупых обид, что всё решила и бросила. Устала. Захотелось остаться, не отпускать и внимать биению сердца. − Тебя… ждут. − Подождут. Рядом с ним всё оставалось где-то далеко, позади, находился покой и уходили глупые мысли. Усталые глаза и те закрылись. − Долго… Не поймут. Ид… Паша не договорил из-за нового приступа кашля. Ира с тревогой оторвалась от его груди. За дверью заспорили голоса. К ним примешался женский. Отвернувшись на бок, Паша покончил с кашлем и закрыл глаза. − Мне надо! Я должна! – доносилось из-за двери. − Отдыхай, − мягко проговорила Ира, поправляя одеяло. Сделав на собой усилие, поднялась, задержалась на мгновение и, наклонившись, коснулась губами виска. После вышла в коридор. Савицкий удерживал Русакову, тщетно пытаясь ей что-то объяснить. Ирину уже всё это: собственное бессилие, общий хаос − порядком достало. − Ну и что вы тут устроили, я не пойму?! − Ирина Сергеевна, − обратилась Катя, − я только узнала, что Паша… − Молодец, и что теперь?! − Но… − Я что-то не помню, Русакова, чтобы я тебя отпускала! Вы что теперь, надо мной всем отделом решили поиздеваться?! Одним не доверишь ничего, − Савицкий потупился, − другие не умеют язык со своими найти, − Климов отвёл глаза, − третьи творят, что хотят, четвертые пьют в рабочее время, – ни Воронова, ни Агапова, ни Черенкова, к счастью, рядом не было, − а остальные у нас уже и просто сбегают! − Ирина Серге… − Да никаких Ирин Сергевн! Ткачёв жив, приболел, обычная история, всё – вернись на рабочее место! А будешь своевольничать, вылетишь у меня как пробка! И это всех касается! Я вам начальник, а не девочка, закрывать на ваши проделки глаза! В коридоре повисла напряжённая тишина. Ирина мысленно сделала себе пометку устроить взбучку старшему инспектору ПДН, чтобы та загрузила Русакову, и у этой заразы не только желания, но и возможности не появилось объявиться здесь к вечеру и потревожить Пашин сон. − А раз все всё поняли, то не держу – свободны! Климов, останься на минуту. Русакова развернулась и, что-то бормоча под нос, ушла. Терещенко, Исаев, третий патрульный последовали за ней. Савицкий вернулся в квартиру. − Значит, Вадим, оставь, пожалуйста, здесь, у подъезда, наряд, если что, пусть мне сообщат. − А что, Ткачёв всё-таки что-то важное знает? − Климов, я не пойму, тебя что, нельзя просто попросить? − Хорошо… Ирина Сергеевна, я распоряжусь. Ирина постояла недолго у двери, потом вспомнила об ещё одном «больном», посмевшем над ней поиздеваться в такой тяжёлый день. Достала из кармана ключи и сжала в кулаке заветный. − Ну, Глухарёв, я тебе приду и устрою…