Лилово-голубой

Пальцы зависают над клавиатурой и уже с минуту Эллиот не отрываясь следит за погруженной в свои мысли Дарлин. Глаза девушки закрыты, лицо поднято к потолку, а ступает она медленно, осторожно, будто тщательно взвешивает каждый шаг, но на деле мыслями она не здесь. В левой руке она держит пластиковый стакан с пивом, сжав на верхнем его крае украшенные многочисленными кольцами пальцы. В правой же — невесть откуда взявшийся бубен, которым Дарлин, ударяет себя по бедру, отстукивая ритм мелодии играющей у нее в наушниках. Эллиота завораживает резкое движение запястья сестры, касание пластмассового каркаса бубна к бедру, скрытому под свободно спадающему хлопковому сарафану в пол, а нестройный ряд звуков гипнотизирует и, вместе с этим, раздражает. — Неприлично так откровенно пялиться на девушку. Он вздрагивает, когда напротив, облокотившись на стойку, возникает… Мистер Робот? Эдвард Алдерсон? Он сам, примеривший лицо отца? Мужчина смотрит поверх затемненных стекол очков и в его глазах отражаются огни неоновых вывесок аркады. Эллиот понимает, что вырвался из плена насыщенно лиловых и нежно голубых цветов на черной ткани сарафана сестры и уже не смотрит за ней. Парень переводит взгляд на экран ноутбука, цепляясь за него как за спасательный круг, и всем своим видом показывает, что не намерен отвечать на вопрос собственной галлюцинации. — Эллиот, Эллиот. Чтобы между вами хоть что-то произошло нужно сделать первый шаг. Быть напористей. Помнишь наш разговор про «единицу и ноль»? Он молчит, но не может сосредоточиться на работе — все его самообладание уходит на то, чтобы не искать глазами источник дребезжащего звука, скрывшийся за автоматом в противоположном углу зала. — Блядь… Где носит Мобли и Ромеро? — Ребят не будет. Они же сами вчера сказали. Здесь только ты и Дарлин. Я не в счет, сам понимаешь, — его губы растягиваются в довольной ухмылке и мужчина забрасывает в рот несколько зерен попкорна. Эллиот закрывает глаза и плотно сжимает губы, но это не избавляет его от вкрадчивого голоса у самого уха. — Ах, да. У тебя же все не так просто с шариками в головешке. Уж кому как не мне об этом знать, правда? — Мистер Робот откладывает в сторону шуршащий пакет и неторопливо обходит стойку. Становится рядом с Эллиотом. — Признайся хотя бы самому себе в том, что хочешь ее. Брови хмуро сходятся на переносице. — Что хочешь выкинуть нахер этот бубен и зажать ее у ближайшей стены… — Прекрати. — Или разложить на одном из столов — тоже вариант. — Хватит. — Скажи ведь, хочешь задрать эту чертову тряпку ей до ушей и вставить так, чтобы она забыла как отца родного зовут. Впрочем, последнее относится, пожалуй к тебе. Она-то помнит, где любимый отец находится последние двадцать лет. — Заткнись! — Он дышит тяжело, прерывисто, крепко сжав руки в кулаки. Эллиот злится, но куда более мерзко понимание того, что все прозвучавшее сейчас в пыльном воздухе аркады, в его голове, все это — правда. — Дарлин — моя сестра. — Я не припомню, чтобы тебя это останавливало, когда ты мальчишкой пробирался в ее комнату по ночам и смотрел как она спит. А потом, думая о ней, дрочил в своей маленькой кроватке в отчем доме. И, помнишь же, когда она пыталась сбежать из дома в третьем классе? Она спасалась вовсе не от жестокости матери, а из-за того, что боялась тебя. Тогда ты тоже пытался поцеловать ее, Эллиот. Неслышно ступая Дарлин проходит мимо стойки и, по-прежнему увлеченная своими мыслями, не обращает внимания на лицо брата, искаженное презрением к самому себе. — Ты ведь даже забываешь ее каждый раз только потому, что всем своим естеством желаешь, чтобы она не была твоей кровной родственницей. Так все становится в разы проще, но это ненормально, Эллиот. Сколько лет Анджела следовала за тобой тенью, надеясь на ответную симпатию? Да с самого вашего знакомства еще детьми, но нет, она — всего лишь друг. А когда ты трахал Шейлу? Вы были настолько обкурены, что ничего не помните, но несколько раз ты назвал свою драгдиллершу именем Дарлин. Не отрицай! Кто бы мог подумать, что у моего сына встает на собственную сестру. — Ты мне не отец… — И это все, что ты мне ответишь? Серьезно? — Мистер Робот, кажется, на самом деле удивлен услышанным. Двумя пальцами по липкой поверхности стола Эллиот отбивает ритм, следуя за музыкой бубна темной, выстланной низменными желаниями, дорожкой. Он видит как девушка проплывает мимо мини-боулинга и тут же у парня перехватывает дыхание от рук забравшихся под худи, от пальцев под вытянутой черной футболкой, сжавшихся на его боках. Сухая кожа, пахнущая табаком и колкий холод колец. Встревоженной птицей в его голове проносится мысль о том, что он не отвлекался, что она не могла столь быстро оказаться так близко к нему, но, попавшая в силки пернатая, задыхается, когда девушка, перебирая пальцами, скользит вверх по его животу. Сам Эллиот задыхается, когда чувствует как она прижимается грудью к его спине. — Дарлин… — А может и так? Не думал, что твои чувства взаимны? Может ты заразил ее своим безумием? Или это проклятье всех отпрысков семьи Алдерсонов? Сумасшедшие бунтари, питающие извращенные чувства к родным? Влажные губы касаются кожи у основания шеи, а Эллиот, отрывисто втянув воздух, ударяет раскрытой ладонью по столу рядом с ноутбуком. Этот жест, наглядно показывающий как страх уступает место растущему возбуждению, веселит Мистера Робота и тот отходит дальше к стене. — В конце концов, кто у вас есть кроме друг друга? Никого. Никто не сможет принять вас такими, какие вы есть, кроме… друг друга. Он прикрывает глаза, когда от девичьих ладоней на его груди, все чувства стягиваются в тугой комок в животе. — Ну хоть кто-то из вас способен признать свою порочность. «Может быть, все так и есть?» Медленно он вынуждает сестру убрать руки из-под его одежды и поворачивается к ней лицом. «Может быть, она любит меня так же, как я ее?» Осыпавшаяся тушь и голубые глаза. Такие же пронзительные, как цветы на сарафане, скрывающем все то, чего он так болезненно желает. Дарлин смотрит не моргая, а Эллиот сглатывает подступивший к горлу ком и немного приоткрывает рот. Он почти не дышит, даже не шевелится от желания, разливающегося по телу. Горячее и острое, оно вовсе не пугает его — Эллиот живет с ним уже слишком долго и успел привыкнуть, научился справляться. «Может быть… так и должно быть?» Обеими руками он касается оголенных плеч сестры и медленно приближается к ее лицу, дает ей возможность успеть оттолкнуть, как недавно на набережной Кони-Айленд, когда холодный ночной ветер трепал, спутывал ее волосы. Когда она смеялась, когда сказала, что любит. Но Дарлин не упирается ладонями в его грудь, не отталкивает, а позволяет накрыть свои мягкие пухлые губы. Даже больше — за полы толстовки притягивает брата ближе к себе, отвечает на поцелуй откровенно и жадно, и Эллиота покидают последние сомнения. Он хочет ее так сильно, что его трясет от нетерпения. Он горит изнутри, но, наверное впервые, это не наркотики и это не ломка, это одновременно в десятки раз хуже и в сотни раз приятнее. Это все Дарлин, зажатая между ним и стеной. Это ее улыбка из-под упавших на лицо прядей волос, пока она стягивает с Эллиота худи. Это бледная кожа ее бедер под его пальцами и мешающая юбка сарафана. — Эллиот… Это горячее дыхание, и стоны и впивающиеся в его спину ногти. — Эллиот. Это нарастающий звон бубна. — Эллиот! Проснись, придурок! Ты что, ночевал здесь? Он сидит на полу, нервно сжимая пальцы одной руки на валяющемся рядом худи, в другой держит невесть откуда взявшийся пластмассовый бубен, а над ним, в черном сарафане в лиловые и голубые цветы стоит Дарлин. — Может быть, Эллиот. Все может быть, — Мистер Робот довольно ухмыляется и закидывает в рот еще одну горсть попкорна.