Солнечное затмение

1. Он стал пить. Поначалу алкоголь жёг горло, язык, дёсны отзывались болью и было нечем дышать. Каждый вдох после очередного глотка казался чем-то невозможным, тяжёлым. Он словно выныривал из глубины и хватал ртом воздух, не думая ни о чём и просто дыша. Так и было. Без мыслей, без памяти, без боли. Но эти мгновения проходили, и память вновь возвращалась, а вместе с нею и мысли, рвущие остатки души. Голова гудела, её рвало на части. Когда осознание происходящего только начало приходить, он напивался до потери сознания и падал, пытаясь сбежать от самого себя. Потом он счёл это трусостью – не бегал от гомункулов и зверолюдей, от боли и отчаяния при виде мёртвого металла с голосом его брата. Не сдался. Пошёл вперёд и сделал всё, что было нужно и даже сверх того! Он смог! А сейчас? И тогда он стал пить только для того, чтобы утихомирить разбушевавшийся разум. Он вёл долгие беседы сам с собой, спорил, уговаривал, ярился и бил стены, с наслаждением чувствуя боль в правой руке, видя кровь, текущую по пальцам. Он смеялся и снова пил, а потом, оставлял себе на утро записку со «счётом» - в чью пользу окончился спор, в его или его совести. Он скрывал это. Приходя на работу в архив был весел и беззаботен, с удовольствием трепался на пустые темы с коллегами и послушно носил синюю форму, с одобрением глядя на невероятно короткие – всего лишь до колена! – юбки девушек из отдела картографии. Ходил на танцы, приглашал на свидания, ругался с начальством и ждал дня зарплаты. Он дрался из-за Мэддисон, которая служила телефонисткой, он отверг Роуэн, потому что она просто ему не нравилась, хотя обе девушки были хороши. Для всех он жил счастливо и довольно, изучая документацию по истории алхимии, систематизируя и подводя под общую базу, выводя новые формулы, которые чувствовал, хоть и не мог проверить, составляя списки запрещённых и доступных преобразований, потому что кому, как не ему, было знать – что можно, а что нельзя? А по вечерам, в одиночестве, дождавшись, когда за стенкой прекратят возиться соседи, он пил. Разговаривал сам с собой, вспоминал, ругался и медленно сходил с ума. Потому что был слаб, бессилен и жалок. Потому что был противен сам себе. Потому что ничего не мог сделать. – Ты выглядишь омерзительно. Вчера была вечеринка книжных червей? – Хавок заступил ему дорогу и стукнул сигаретой по носу. – Ты кого назвал нано-букашкой с отрицательным ростом в минус пять миллиметров?! – Притворяешься, – Жан покачал головой. – Тебя ждёт Риза. – Зачем? - Эдвард недоверчиво посмотрел на него. Они редко пересекались теперь – прошедшая война не была поводом для совместных воспоминаний, да он и не искал этих встреч. Не отказывался, если вдруг Бреда и Фьюри заглядывали в архив, сходить вместе на ужин или посетить бар. Даже шлялся с Жаном по вечерним улицам, флиртуя с девушками и попивая вино в пустом ночном парке. Но сам никогда не шёл первым. Просто не противился. От Ризы он старался укрыться, а генерала просто избегал. Он боялся, и понимание собственного страха заставляло его ненавидеть себя всё сильней и сильней. – У неё и спросишь. Полковник так жаждет видеть тебя, что велела тащить твою цельнометаллическую задницу к ней в кабинет, даже если ты будешь цепляться за паркет и отстреливаться. – Я не ношу табельное оружие, - сухо ответил Эд. Смерив Жана спокойным взглядом, он молча всучил ему несколько папок с перечнем договоров о поставке вооружений за тысяча девятьсот шестой год, и направился в сторону центрального корпуса. Его хотели видеть? Его увидят. На ходу выражение лица Эда менялось – из глаз пропали настороженность и пустота, они вновь стали сверкать весельем и ожиданием, нетерпением, которые прежде всегда были в них. Походка стала быстрой и пружинящей, а плечи распрямились. Девушки начали оборачиваться вслед, заглядываясь на золотоволосого красавца в прекрасно сидящей на ладном теле униформе. Золото и синева, море и солнце. Веселье и сила. Он толкнул дверь кабинета, без стука входя в личные владения Ризы Хоукай, смертоносного Глаза Сокола, лучшего снайпера, личного адъютанта фюрера и его любовницы. В перспективе – жены, потому представить кого-то другого в этой роли было просто невозможно! – Привет, полковник! – Эд плюхнулся на диван у стены и закинул руки на спинку. Всё, как всегда. Действия, повторенные с ювелирной точностью, маскировка выше всяких похвал! - Хотела меня видеть? – Да, Эдвард. – Риза отошла от окна и взяла со стола несколько листов, испещрённых убористым почерком. Стройная, затянутая в униформу и упорно носящая брюки старого образца, она казалась идеальным военным, эталоном, образцом для подражания. Красивая, умная, преданная. Великолепная Риза Хоукай. Ещё один человек, встреча с которым не добавляла Эдварду радости. – Эти письма пришли на моё имя сегодня утром. Это жалобы. На тебя. – Я что, перепутал ящики для хранения засекре… - начал было с иронией отшучиваться Эд, но Риза заставила его заткнуться, просто взглянув на него. Держа в руках бумаги, она прошла по кабинету, закрыла дверь, повернув защёлку, а после села рядом. Не напротив, чтобы жечь его своим всевидящим взором, а рядом, касаясь полой мундира его бедра. – Твои соседи жалуются. Ты шумишь за полночь, что-то кричишь и ломаешь. Они требуют, чтобы тебя переселили в военное общежитие. В казарму, Эд. Или отправили в санаторий для ветеранов войны, в палаты с мягкими стенами. – Если я сотворю пакость с их входной дверью, это не поможет, да? – Эд скривился. – Бумажной промышленности – ещё как. Они настрочат несколько жалоб в добавок к этим и я сойду с ума, разбирая их ужасный почерк. – Риза швырнула листки на пол. – Я больше года не видела тебя, Эд! Что происходит в твоей голове?! – она повернулась к нему и Эду стало страшно – её взгляд, раньше всегда спокойный, пылал от злости и бешенства. – Всё нормально! Просто… кошмары иногда мучают. Ну, понимаешь… - Он мучительно пытался найти хоть одну стоящую отговорку, хоть что-то, что вынудило бы Ризу отстать. – Стоп! Почему они пишут сюда, а не Дженсену, в архив?! – Из архива это и пришло. Твой начальник решил, что не вправе разбираться с тобой, и отдал дело мне. И фюреру. – Что, Огненный дурак будет мне петь колыбельные, чтобы я не кричал? Риза, я в порядке, просто устал. Недосып, отсутствие нормальной девушки и постоянная работа. Если Карла из снабжения не станет больше корчить из себя овцу и пойдёт со мной в театр, то я снова приду в форму! – Может, мне уговорить Дженсена дать тебе отпуск? Съездишь к Алу и… – Ты правда думаешь, что у бабули дома я смогу выспаться? – Эд засмеялся почти по-настоящему. Уинри чего-то ждала и ярилась больше обычного. Бабуля только усмехалась, курила свою вечную трубку и придиралась к работам внучки, продолжая совершенствовать автоброню. Брат жил своей жизнью и делал невероятные успехи, создавая собственный, ни с чем не сравнимый стиль. «Алхимия одного хлопка», как сказал дурацкий полковник когда-то давно. Теперь уже фюрер, но не менее дурацкий. Самонадеянный, усатый козёл! - Риза единственное место, где я могу отдохнуть – это архив! Но я там должен работать. Хорошо хоть у нас есть кладовка для сна и Ческа иногда прикрывает нас, позволяя запираться изнутри. – Тогда смени квартиру, Эд. И… может, эта работа просто не для тебя? – Риза, - Эд повернулся к ней всем корпусом и, срываясь, удивляя самого себя, с остервенением проговорил: - А что я ещё могу делать? 2. – Дура. – Эдвард закатал рукава рубашки и открыл кран с холодной водой. – Счастливая дура. Отец, как же я ей завидую! – он сунул голову под струю, стискивая зубы, когда ледяной поток обрушился ему на затылок. После экстренного охлаждения стало легче. Он вытер волосы, не став их стягивать, прошёл в единственную комнату маленькой квартирки и, удобно усевшись в кресле, положил левую ногу на крепкий деревянный столик. Закатав брючину, Эд проверил протез, сам затянул несколько винтов и добавил масла. После резкого ограничения финансирования он понял, что с ценами на работы Уинри всё же надо считаться. Да и не было больше великодушного начальника, готового отпустить его на неделю со службы, чтобы он починил свою ногу. Эд зло одёрнул ткань и пнул кресло. «Холодный». Они так все звали его. И жаловались на то, что протез леденил кожу даже в жару. Девушки с удовольствием встречались с ним, гуляли, одна даже предлагала жить вместе, но все они с жалостью и страхом смотрели на его ногу, на плечо, где среди шрамов выступали части металла от стыковочного разъёма, который оказался слит с возвращённой рукой. Эд скривился и подошёл к настенному шкафу, где среди чистых стаканов стояла бутылка с джином. Никакой грязи и никакого мусора. Ничего лишнего. И – молчать. Молчать! После второго стакана злость стала отступать. Он плюхнулся обратно в кресло и, отставив руку со стаканом на подлокотник, закрыл лицо ладонью. Как же он был отвратителен сам себе! – Крошечная квартирка для крошечного служаки, - знакомый голос заставил нервно вздрогнуть. Как?! Он же запер дверь! Разведя пальцы, Эд сквозь них с ненавистью посмотрел на стоящего в дверях Мустанга. Три звезды на погонах и идиотские усы. – Взлом с проникновением? Ай-яй-яй, фюрер! - Эд поднял голову. – Меня обвиняют в государственной измене или ты зашёл по просьбе Ризы? – Нет, решил просто встретиться со старым другом. – Рой прошёл в комнату и, сняв мундир, бросил его на узкую кровать. Не спросив разрешения у Эда, он подошёл к шкафчику, открыл дверцу и, достав себе стакан, молча отобрал у парня бутылку. – А друг, как я вижу, нашёл себе отличную компанию! Спиваешься, Цельнометаллический? – Я больше не алхимик, фюрер. – Я вижу. – Рой кивнул. Он отпил небольшой глоток, довольно кивнул, распробовав хороший вкус качественного джина, и сел на край кровати, примяв собственный мундир. – и не цельнометаллический. Тряпка, дрянь и размазня. – Ага. – Эд не стал спорить. Он говорил это сам себе сотни раз, так чего злиться на наконец-то произнесённые кем-то слова? – И дурак. Потерял свою силу, а теперь… – А причём тут моя алхимия? – Эд наклонил голову и с улыбкой глянул на фюрера. – Я отдал её добровольно и ни о чём не жалею. Если было бы нужно, я и руку отдал бы Истине. – Он отсалютовал ему стаканом, сжатым той самой рукой. – Тогда с чего это? – процедил Мустанг, кивая на бутылку, на квартиру, где кроме необходимых вещей не больше ничего, на низкую, жёсткую кровать, где сон превращался в мучение, на самого Эда, который уже захмелел и готов был смеяться на глупым, глупым фюрером. – Мне так хочется. Я совершеннолетен, одинок и работаю. Я порядочный член общества, фюрер. Я служу своей стране и вечерние часы могу проводить как угодно! А по поводу шума… Ну, я же ветеран. Калечный инвалид! Может же у меня начаться какой-нибудь приступ, как и у тех, кто прошёл Ишвар? – Не сравнивай их, Эдвард Элрик. – Действительно. – Он посерьёзнел. – Там были война и страх. Ужас и бессмысленная смерть. Уничтожение и вечный огонь. А я всего лишь исправил собственную глупость. Ты понимаешь, что Отец был тоже близок мне? Можно сказать, он был моим братом, ведь его создали из крови Хоэнхайма! Чудовище… Бесполезное и жадное! – К чему это? - Рой нахмурился, чувствуя что Эд врёт. Не это было причиной его поведения, не это травило душу, заставляя вести себя как последний жалкий идиот. – Ни к чему. Просто пища для размышления. – Эдвард допил джин. – Можете уходить, фюрер. Ваше общество нужно сейчас другим. Страна и любимая женщина ждут вас. – Страна и любимая женщина ждут, что я верну к жизни своего подчинённого, который эту самую жизнь начал выкидывать на свалку по частям. – Я свободен теперь, фюрер. И моя жизнь – только моя! – Эдвард засмеялся. Он впервые за четыре с половиной года разговаривал с Роем вот так – свободно, без лишних ушей. После того, как Ценная Жертва лишилась зрения, Рой стал одним из них, одним из калечных грешников, пусть даже это свершилось против его воли. И вместе с тем Эд стал никем, а Мустанг принял звание фюрера от маршала Грумана. – Так что… – Так что, сопляк, - Рой сорвался с места и схватил Эда за воротник рубашки, - скажи мне – что с тобой! – Эд снова пьяно рассмеялся. – Помните те пятьсот двадцать центов, полковник? – оговорка резанула слух Роя и он разжал пальцы. Юноша смотрел на фюрера, а видел того самого Огненного алхимика, с которым вместе убегал по ночному лесу от Обжорства, который бесил его долгие годы, который вытащил его из инвалидного кресла. – Я возвращаю их вам. И не буду ничего брать взаймы. Я ошибся. Это всё, всё было бесполезно! Мы спасли Аместрис, у власти больше нет военных, которые ради вечной жизни хотели уничтожить всех. Всех! Теперь всё хорошо, да. Теперь строгий, но справедливый фюрер, нет тотального контроля и железная дорога в Ксинг, которую вы сами проектировали, прекрасна! Я думаю, что Мэй Чан скоро всё же примчится в Ризембург и повиснет на шее у Ала, вереща своим дурным тонким голоском. Вы так далеко ушли, полковник! А я остановился. Я был в Крете и даже Драхме. Там то же самое! Всё что я вижу – это Аместрис. Другой язык, другие лица, но суть всё та же! И как бы мы с Алом не старались, выводя новые формулы и проверяя старые, алхимики всё равно повсеместно используют людей в своих экспериментах и лезут, лезут во Врата Истины! И везде власть жрёт людей. Наши хотя бы пытались сделать это разом, за один миг! Демократия… я говорил вам про демократию, полковник? Забудьте про неё. Давайте, станьте жестоким тираном, запретите войну, наставив на всех дуло автомата и пригрозив зажарить живьём. – Да что с тобой, Эд? – фюрер опустился на голый пол и с ужасом посмотрел на Эдварда, который кривил рот в ухмылке и щурил от еле сдерживаемого смеха глаза. Не золотые – тусклая латунь и тени на лице. «Перегорел?» – Ничего. Просто я сделал то, что должен был. Я стал тем, кем должен был быть, если бы не отец с его дурной кровью, которая сотворила из меня алхимика. Я – проиграл. Даже нет, полковник… я всех привёл к проигрышу. Пустые надежды и ставшая явью тайна – люди и есть философский камень! Я уже встречал тех, кто пытался повторить эксперименты пятой исследовательской лаборатории. И они уверены в своей правоте! Они с таким удовольствием… нет, не могу… я бесполезен теперь, Рой. – Едва ли не впервые он назвал его по имени. – Мои знания ничто без практики. Я не могу всё время просить Ала проверить мои выкладки и увидеть то, что живо лишь в моём разуме. Я слаб. И я себя ненавижу. Знаешь, почему ушёл в архив? Потому что не справился с полевой работой. Я пытался ездить с патрулями, но… Они быстрее меня, они не надеялись всю жизнь на алхимию, и им плевать на кровь. – А ты, значит, возомнил себя спасителем человечества и хочешь дальше тащить ярмо всеобщего благодетеля?! – Нет, ярмо тащите вы, полковник, – Эд с усмешкой покачал головой. – Я хотел всё исправить и исправил. А сейчас не пойму – зачем? Драхма всё так же зарится на Бригс, а люди режут и убивают друг друга. Я ушёл в архив после того, как во время ночного дежурства мы четыре часа потратили на то, чтобы не дать пьяной матери зарезать своих детей. Она была уверена, что они – гомункулы. Все увидели их, порождения крови Отца! И моей крови ведь тоже… И мы ей не дали. Наполовину. Та девочка… - юноша поднёс руки к лицу, с ненавистью глядя на дрожащие пальцы. Он видел кровь, ту кровь! Отрезанная рука Рен Фан, мёртвый ребёнок, задавленный обезумевшей толпой во время восстания бывших соратников Брэдли, его и Ала руки и ноги, исчезающие в свете Истины. И Бакканир. Нина. Зарезанный наркоманом мужчина. Обездвиженный Хавок. Умирающая Риза. Пустые глаза кукол из Бессмертной Армии. Его ошибки и недочёты, его глупость! Самонадеянность и наивность… - Она была так похожа на Нину, и я опять не смог! Вся эта кровь, я не могу смыть её, не могу! Я слышу их, я вижу… И чиновников из Западного города, которые не пустили беженцев из Креты, и тех, кто попытался перебить конвой переселяющихся ишваритов, и подданных Яо, которые решили что перевозить наркотики в Аместрис это хорошая и прибыльная идея! - он захлебнулся словами, вспоминая всё снова и снова. - Это всё… – Это всё жизнь, - жёстко произнёс Огненный, глядя в мутные глаза. - Такая, какой она была и будет всегда. – Не хочу, – Эд с болью посмотрел на него. – Зная, что так везде, что это вокруг и никуда не делось, что… Я не могу и не хочу так больше! – Так лучше? – Мустанг с яростью отшвырнул бутылку с джином. - Спиваться и сходить с ума от того, что мир уродлив – лучше?! Что благородство, честь, отвагу и любовь сложно найти в повседневной жизни, в серых днях и ежедневных пустых проблемах? Тебе нужны приключения и подвиги?! – Нет! – Эдвард вскочил. – Я хотел мира! А в этом мире одна лишь только грязь! Сколько раз на тебя покушались за эти годы? Фьюри насчитал восемь, и это только те попытки, о которых он знает. Сколько их было на самом деле? Шрам убил Кинга Брэдли, Груман передал тебе пост, когда зрение вернулось, убрали тех, кто поддерживал мысли о бессмертии за счёт целой страны, и что? Трусливые, подлые мрази решили попытаться занять твоё место только потому, что возомнили себя способными править страной. Ветеранов Ишвара презирают, алхимиков ненавидят, военных боятся, а от цепных псов армии шарахаются, как от прокажённых! Как хорошо, что внешность Ала никому не знакома, потому что меня уже несколько раз пытались убить за то, что я участвовал в восстании в Централе. Почему? Кончилась сытая жизнь! Не жизнь вообще, а… – Заткнись, - процедил Рой. – Заткнись! – он толкнул Эда и тот рухнул в кресло. Повисла тишина, нехорошая и тяжёлая. Эдвард тяжело дышал, смотря пустым взглядом на свою ногу. – Я… не могу. – Можешь! – Нет… – Так, значит… - Рой прищурился. Синие глаза потемнели почти до черноты и губы скривились опасно и зло. Глубоко вздохнув, он схватил Эдварда за плечо и вытащил из кресла. – Пошли! – Оставь меня. – Я приказал тебе идти следом, - на Эда смотрел холодным взглядом не Рой Мустанг, а фюрер. Сжав плечо бывшего алхимика так, что едва не затрещали кости, он поволок его прочь из квартиры. С грохотом ударилась о стену входная дверь, когда Рой раскрыл её пинком ноги. Не обращая внимания на шорохи за соседними дверьми, он потащил Эда на крышу. 3. Замок на чердачной двери растёкся лужицей дымящегося металла, не сумев оказать сопротивление разгневанному мужчине. Ночной воздух, холодный, промозглый, ворвался в лёгкие, ветер взъерошил волосы, на миг переплетая потемневшее золото и яркую черноту. На миг закрыв глаза, Рой с яростью швырнул Эда вперёд, прочь от себя, и брезгливо отряхнул руки, глядя как тот мешком катится по крыше, не пытаясь ни смягчить своё падение, ни сгруппироваться. Раньше бы он вскочил на ноги и бросился в атаку. Раньше бы… Он бы вовсе не допустил того, чтобы его швыряли. Гордый. Яростный мальчишка. Сейчас перед роем вяло копошился двадцатилетний старик, выжженный и пустой. Фюрер прошёл по крыше, остановился возле Эда и, не задумываясь больше ни на миг, ударил его ногой по спине. – Вставай! – Да пошёл ты, полковник… - надсадно просипел Эд, не делая даже попыток подняться. – Я твой фюрер, ублюдок. И это ты поднял меня так высоко. Так что вставай, иначе я сожгу тебя. Помнишь, как выглядела Мария Росс? – Ты сжёг чучело, - Эд застонал от второго удара. – Ты и есть чучело! Пустое, бессмысленное чучело. – Каждое слово сопровождалось ударом. Мустанг наносил их размеренно, спокойно, уже без особой злобы, словно выполнял нудную. Но необходимую работу. Так он разбирал бумаги. Так он сжигал людей в Ишваре. – Зачем ты мне теперь, Эдвард? Ты ведь мёртв! По тебе пора справлять похороны. – Рой ударил ещё раз, а затем, не слушая хрипы у своих ног, огляделся. Спальный района Централа был погружён во тьму поздней ночи, слабые отсветы фонарей не разгоняли мрак, а лишь усиливали его. Только здание Центрального штаба неприступной, облитой холодным светом громадой высилось впереди. Айсберг посреди океана. Просто осколок льда. Фюрер наклонился, ухватил Элрика за руку и потащил к парапету, огораживающему крышу. Дёрнув руку повыше, Рой вцепился пальцами Эду в волосы и заставил его склониться над крышей, а после пнул его коленом в живот. Эда стошнило. С высоты шестиэтажного дома – прямо на тротуар. Громкие звуки льющейся с высоты рвоты разнеслись по улице и Мустанг поморщился. – А теперь, - он развернул свою жертву спиной к краю и приподнял, внимательно глядя в тусклые глаза, - Я сброшу тебя вниз. Прямо на твоё дерьмо. Ты не умрёшь, Эдвард. Просто сломаешь себе позвоночник или руки. Или обе ноги – живую и стальную. И у тебя не будет денег на протез, а Уинри узнает, что ты пьяным навернулся с крыши. Прекрасный конец для героя, да? Алкоголик-инвалид, жалеющий себя и ненавидящий человечество. Хочешь, я тебе это устрою? Я даже, через пару лет, когда ты вдоволь насладишься своей жизнью, помогу тебе перерезать себе вены, чтобы ты наконец-то сдох и перестал портить мир своим присутствием. – Валяйте. – Эд устало закрыл глаза. – Всё равно. – А если всё-таки сжечь? – задумчиво спросил сам себя Рой и щёлкнул пальцами. Эд по инерции подался назад, и тут же державшая его рука разжалась. Не сумев удержать равновесие, он покачнулся и стал заваливаться вниз, с ужасом ощущая как под колени упирается парапет, а босые ноги больше не чувствуют холодный гудрон. Он вскрикнул и выбросил вперёд руку, пытаясь схватить Роя за рукав, но тот мягко отстранился, не давая себя коснуться. Миг, ещё один отчаянный рывок, и Эдвард полетел вниз, чувствуя спиной пустоту. – Нет! – Вот как? – Рука Роя крепко схватила его за запястье. – Всё-таки нет? Или мне отпустить тебя? – Нет! Нет, чёртов ты полковник! – Эдвард был готов плакать от злости, от того, что он снова проиграл. Мустанг втащил его обратно на крышу и отпустил, с интересом глядя на то, как юноша пытается сесть ровно, не шатаясь и не кривясь. – Я больше не буду тебя лечить, Стальной. – Я не… – Заткнись. И слушай. Сегодняшняя наша встреча может стать последней. Я оставлю тебя, и всё твоё дальнейшее существование перейдёт исключительно в твои руки. Через неделю я буду ждать тебя в своей приёмной. Риза передаст тебе дела, введёт в курс дел и научит заваривать чай. – Почему вы отстраняете полковника?! – Эдвард вскинул голову, глядя на фюрера с недоверием и злостью. Эмоции… Эти эмоции затопили его глаза, сделав золото живым, жгущим злостью. – Потому что жена фюрера, тем более в положении, не может подготавливать бесконечные совещания и носить эти проклятые брюки! Первый же мой указ псу под хвост… - Рой усмехнулся. – Ты займёшь её место. Ты будешь моей рукой, моими глазами и моей спиной. Я не могу доверять никому, кроме вас, и именно от тебя, дурак, будет зависеть будущее этой страны. – Я не хочу больше… - начал Эд, но Мустанг, наклонившись к нему, тихо произнёс, глядя в глаза. – Не хочешь. Но будешь. Потому что иначе ленивых, привыкших бояться Брэдли людей мы не переделаем, и Энви окажется прав. Ты хочешь, чтобы убийца Хьюза был прав? Ищи идеи законопроектов, ищи стоящих людей. Вытаскивай своего брата в столицу и готовься встречать посольство из Ксинга. Живи и работай на меня, как раньше. Швыряй в меня донесения, громи кабинет и проклинай молоко. Мне нужен Эдвард Элрик. Упёртый Цельнометаллический алхимик, который смог перевернуть мир и вернуть его обратно. А спивающееся, копающееся в себе говно мне не нужно. И скажи мне, Эд… Как же я, Риза, Хьюз, Армстронг… как мы жили после Ишвара? Каким же дерьмом были мы, не просто не смогшие, а… мы убивали и детей. А теперь исправляем то, что натворили. Так что если ты ненавидишь этот мир – переделай. И я даю тебе этот шанс и эту власть! – голос Роя звенел. Эдвард неотрывно смотрел на него, на человека, который второй раз поднимает его с инвалидного кресла и даёт цель, даёт ноги, чтобы идти, и руки, чтобы бить. На упёртого Роя Мустанга, который даже после встречи с Истиной не отказался от цели, который смог вернуть свои глаза и идти дальше. «У тебя есть ноги. Иди». Эдвард засмеялся. Слова. Сказанные им давным-давно плачущей девочке из Лиора эхом звучали в голове. Ставить других на ноги легко, а сам… – Хорошо, - Эдвард кивнул и сплюнул горькую, смешанную с кровью слюну. – И эту неделю ты проведёшь в Ризембурге, у Рокбеллов. – Но… – Заткнись, Эдвард Элрик. – Фюрер вдруг устало опустился на крышу рядом с ним. – Я устал. Я не спал несколько дней и не помню когда ел. Моя невеста треплет мне нервы, загружая работой, а я даже не могу найти её свадебное бельё, которое она уже купила и держит где-то в кабинете. – Фюрер с усилием провёл ладонью по лицу, будто снимал с него липкую, мерзкую плёнку, отчищал от грязи. – И вместо сна вы пытаетесь воскресить меня, полковник. Как на вас это похоже! – Да. Потому что иначе это не буду я. И мне рядом сейчас нужен Эдвард Элрик, который не даст мне спать, будет бесить меня и заставлять мечтать об однарозовой отмене статьи за убийство. Жестокое, кровавое убийство. – Рой зевнул, потёр шею и тихонько засмеялся. - Хотя я могу обойтись и без этого - должен же я наконец начать использовать своё положение в личных целях? - Домогательства подчинённого уже не считаются? - Эд покачал головой. Пальцы дрожали,руки тряслись. Он пытался выглядеть весёлым, пытался держаться и не показывать той волны, что накрывала его с головой. Отчаяние и надежда, в равных долях, простой рецепт сумасшествия. - Бедная Риза... – Езжай к Рокбеллам и брату, Эд, - резко сменил тему Огненный. - Ты нужен им, а они – тебе. Семья, это единственное, что остаётся рядом, когда весь мир рушится. – Полковник, я… - Эдвард задохнулся. Он сжал на груди грязную рубашку и отвернулся, пытаясь вновь задышать, моля о том, чтобы комок, вставший в горле, пропал. Его трясло, хотелось выть, ломать, крушить всё. Подраться с Мустангом и вспомнить то ощущение бегущей по телу крови, горячей и живой. Рой приобнял его за плечи. – Мальчишка… Ты не один, и нам всем не нужен алхимик. Нам нужен ты. Мне нужен ты. 4. – Свободны. – Император чуть шевельнул рукой, отпуская свою свиту. – Но, Ваше… - залепетал министр, склоняясь в низком поклоне. Полы его расшитого одеяния мели пол просторного пустого зала, который только начали отделывать и был ещё полон пыли. – Свободны, - с улыбкой повторил властитель Ксинга, но теперь в его голосе чувствовался шелест начавшей распрямляться змеи, шорох трещотки на её хвосте и тихий звук раскрываемой пасти. Пятясь и спотыкаясь, свита покинула своего властелина и скрылась за огромными двустворчатыми дверьми, изукрашенными затейливой чеканкой. – Теперь поговорим спокойно, Рой Мустанг. – Линг Яо улыбнулся совсем по-другому, открыто и доброжелательно, глядя на сидящего напротив него мужчину. Фюрер наконец-то избавился от своих усов и стал похож на того самого человека, с которым они вместе стояли на развороченной взрывом площади у Штаба Армии. – Вас мучает вопрос контрабанды? – Он меня возмущает. – Меня тоже. Как смеют эти проклятые наркоторговцы вывозить что-то из моей страны?! – А ты всё так же жаден, Линг, - Рой усмехнулся и отпил глоток чая. Он был почти прозрачным, со странным вкусом, но фюреру нравился. Лучше бы из Ксинга везли его, а не наркотики. – Ты тоже. – Да. Кстати, кто-то ослушался твоего приказа, - Рой кивнул в сторону застывшей у дверей фигуры в чёрном облегающем костюме и с сине-чёрной маской на лице. – Но и ты не один здесь. – Узорчатый веер ткнул в сторону затянутой в синий мундир фигуры у противоположных дверей, на которых скалился львиный единорог Аместриса. Подземный зал для неафишируемых встреч правителей двух стран был построен под Великой Пустыней, чему способствовали тоннель, прорытый Слосом и упорство двух женщин – Изуми Кёртис хотела упростить доступ к руинам Ксеркса для себя и своих учеников, а Мэй Чан жаждала сократить путь между Ксингом и Аместрисом. Железнодорожное сообщение казалось ей излишне медлительным. – Некоторых не хочется отпускать никогда. – Но, как я вижу, это не твой верный лейтенант. – Линг покачал головой. – Моя жадность перешла все границы, и полковник сейчас руководит строительством нового вокзала, попутно выбирая цветы для банкетного зала. – Рой вздохнул. – А моя любимая наложница всегда рядом со мной. Я слишком жаден! – Кстати, про жадность. Я думаю изменить пару статей в проекте Конституции и уголовном уложении в твою пользу, Линг. – Рой откинулся на подушки, которыми был устелен занимаемый ими помост и выжидающе глянул на императора Яо. Тот, не скрывая любопытство, постукивал веером по краю низкого столика и ждал пояснений. – Пойманных за распространение, торговлю, производство или хранение наркотиков будут отправлять в Ксинг, на трехлетние работы. Стройка, копание колодцев,уход за скотом, да хоть пересчёт песчинок – всё, что тебе покажется нужным, ты можешь задействовать для использования преступников. Второе задержание будет грозить им лишением гражданства и передачей в твои алчные руки уже навсегда. Ведь нарушая законы Аместриса ради наркотиков Ксинга они, буквально, предают одну страну ради другой. – Своих я казню, - заметил Линг. – Они и будут твоими. Думаю, подобная угроза охладит многие дурные головы. – Ты жесток, Рой. И как подобная идея пришла тебе в голову? – Не мне. Мой адъютант наконец-то стал проявлять себя и оправдывать жалование. – Ты всё-таки жаден, Рой Мустанг. – Линг открыл вечно сощуренные глаза и рассмеялся. – Великий Фюрер Аместриса. Ты не дашь умереть никому из своих людей и вытащишь их даже из рук Смерти. Всё-таки, мы похожи с тобой. – Не буду спорить с очевидным фактом. – Рой отставил пустую чашку. Воскрешение страны, воскрешение чужой жизни, невозможные вещи, которые приходится творить каждый день… И он будет их делать, будет надрываться, поднимая страну из руин, избавляя людей от страха и подлости, от растерянности из-за потери прежней жизни, где правили военные и диктатура, лишавшая свободы, заодно освобождала и от груза решений, от мук свободного выбора. Он не будет давить угрозами – он просто сам притащит их за руку к нормальной жизни, как притащил Эдварда Элрика к краю крыши, показывая итог неверного выбора. И он вернёт в Аместрис свободу и процветание, так же, как вернул золотой свет в глаза Цельнометаллического алхимика.