От одного до пяти

24. 08. 14. - Один. «Один» - шипящий и дрожащий звук, сорвавшийся с обветренных соленых губ в это подернутое ранней осенью лето. Лето рассветное. Летнему дню пять часов, а Женя сидит на балконе и отчаянно греет ладони, засунув их – холодные, словно северное море, - под рубашку. К ребрам. Женя гладит ребра, норовя сжать их так крепко, чтобы сердце, задохнувшееся в костяной клети, замолкло к херам. Женя отчаянно считает от одного и до пяти – папа когда-то сказал, что где-то в счете от одного до пяти теряется страх и горе, а мозги встают на место. Папа, кажется, немного ошибся, ведь у Жени по счету уже одиннадцатый «один», а мозги на место так и не встали. Она сиплым голосом вырисовывает цифры в этой рассветной синеве на холодном балконе. Жене страшно. Женя сегодня совсем одна. (скажи, что обманул. соврал. пожалуйста, господи.) У неё ноль на балансе и пропущенных нет. Женя тонет в холодном воздухе. Сбивчивые мысли не желают ровняться на «один», всё норовят вылететь из обоймы. К затылку собирается тупая ноющая боль. Женя рвано усмехается, судорожно вздыхает и обрывает счет. Она бредет обратно в свои пятнадцать квадратных метров, чтобы упасть на холодную кровать и забыться сном. Сон не пришел. 13.09.14. Жернова учебных дней крутились размеренно. С толком перемалывали настоящее – серое месиво из сутолоки бездомных дней. Бесполезных. Женя щурится на осеннее солнце, плотнее запахивая кардиган. Ветер холодными ладонями гладит волосы, шепчет неосторожно глупости – Женя идет домой, глядя себе под ноги. Она скинула пять кило и, в целом, почти жива – её тошнит от собственных мыслей, и изнанку, выдубленную холодным двадцать четвертым утром августа, она старается беречь. Она не тушит сигареты об запястья, не рисует лезвием на венах рисунок – она ничего не видит за серой завесой и, приходя домой, садится у двери и тихо считает от одного до пяти. Вчера слово «один» повторилось двадцать семь раз. 02.10.14. Истерика. Истерика нутро обжигает – выворачивает, сосуды считает на изнанке, шумом крови остается в ушах. Истерика злит, играется. Истерика: «Привет. Как ты?» - Зачем, - пляшущие, пьяные буквы срываются с Жениных губ. – За что? Забыла… Уходи. Уходи, пожалуйста. Она шепчет телефону бессвязное «уходи». Экран меркнет. Меркнет город за окном. Она дрожащими руками тянется к телефону. «Замечательно. А ты?» 14.10.14. Цепочка сообщений прервалась на «Может, встретимся?», потому что Жене кажется, что это слишком. Женя кидает телефон на кровать, падает за ним следом, заворачивается в одеало и принимается считать полосы на обоях. Голубые. - Одна. Две. Три… «Может, встретимся?» Мысли, словно брошенные кошки, возвращаются к этой одной строчке. Женя глубоко вдыхает, втягивает воздух до краев в легкие и на выдохе говорит: - Один. 11.11.14. Женя теперь художник. Женя хихикает нервно, думая о том, что, наверное, переборщила с психологией – глядит на полотно, изрисованное красными полосами, водит пальцами вдоль их пурпурных хребтов и считает. Жене в этом счете видится упорядоченность. Порядок. Покой. Папа, кажется, был прав. - Одна. Две. Три. Четыре… Полос всего девятнадцать, но дыхание выравнивается на десятой. 30.11.14. Женя думает, что, наверное, не любила вовсе. Ей кажется, что настоящая любовь – это неподъемная махина, размером со слона. Или кита. Огромная, неповоротливая… А у неё – юркая, прячущаяся за холстами и меж полос на обоях. Затерявшаяся между цифр. Убывающая на счет. Женя водит пальцем по померкшему экрану телефона и шепчет ему тихо, чуть улыбаясь: - Я почти всё. А ты? 03.12.14. - Знаешь… Хватит. (я серьезно. уходи.) Тишина за спиной – клинок между лопаток, но повернуться – нет. Ни за что. - Хватит, - тихо-тихо, но уверенно. Теплый август замело.