Перекрестки миров

Говорят, когда растешь в небольшом городке, да к тому же на окраине, слышать фразу: «студенты – народ не богатый» доводится так часто, что она становится чем-то вроде обыденности, и со временем просто принимается как данность, естественная норма. Однако понять эту прописную истину в полной мере Асано Харуми довелось лишь на втором курсе, когда с факультета дизайна девушка, в середине учебного года, перевелась, последовав за столь долго созревающей и лишь тогда родившейся в ней заветной мечтой - стать профессиональным художником. Ее поступка, как и причин, приведших к нему, большинство так и не смогло понять. Родители встретили эту идею с молчаливым укором, старые друзья и знакомые – с откровенным осуждением. И только старший брат, Рен, уже пять лет как ведущий самостоятельную жизнь, некогда так же, наперекор желаниям семьи, всецело посвятивший себя музыке, полностью поддержал ее стремление. Их отец, владелец небольшой столичной юридической фирмы, внезапно утративший надежного бизнес-преемника в лице сына, так и не смог простить Рену его самовольства, пусть даже оно и вылилось в столь неожиданно успешную карьеру композитора. Даже теперь, спустя столько времени, они виделись лишь несколько раз за год, в основном по праздникам, когда все семейство по традиции собиралось за общим столом. С некой жесткостью и упрямством в характере, столь присущим большинству японских мужчин, Асано Хиро, глава семьи, был человеком в большей степени практичным и приземленным, ровно, как и его супруга, Акико. Эта женщина, всегда и во всем поддерживающая мужа, с легкостью управлялась как с домашним хозяйством, так и с бизнесом, являлась ведущим экономистом и главным бухгалтером в их семейном деле. Свой брак, заключенный по расчету, оба они считали успешным и счастливым, и любили друг друга той не пылкой, но преданной любовью, которая бывает и сохраняется на протяжении долгих лет далеко не в каждой семье. Возможно, именно поэтому отношения с двумя старшими детьми, стремящимися, по неведомой причине, к чему-то столь эфемерному как искусство, у них складывались весьма и весьма непросто. Чего нельзя было сказать о младшей дочери, Наоко. С рождения имевшая несколько флегматичный характер, сейчас, в четырнадцать лет, девочка уже была не по годам рассудительна и имела явно выраженную способность к математическим наукам, чему супруги Асано никак не могли нарадоваться. Этим летом Харуми, по причине нехватки средств и невозможности снять жилье на время каникул, из тесного общежития, при Токийском Университете Искусств, временно перебралась обратно в Инаги*, в дом родителей, о чем в душе жалела. Будь брат в отъезде, или хотя бы занят на работе, она могла бы пожить у него. Но сейчас, когда в его студии идет ремонт, и Рен вынужден трудиться дома, ей там делать нечего – разве что мешаться под ногами. Да и тесновато было бы им вдвоем в однокомнатной квартирке, пусть и большой. А потому, расположившись в своей старой детской комнате на втором этаже, где по-прежнему царили стерильность и несколько пугающий ее творческую натуру порядок, разобрав вещи, девушка поспешила собрать переносной мольберт и все необходимое для рисования в специальный портфель. Закинув его ремень через плечо, она пожелала отцу, матери и сестре хорошего выходного и удачной поездки в центр, за покупками, а сама отправилась на поиски вдохновения и красок жизни, которых в родительском доме ей было, увы, не найти. Извилистая дорога, не асфальтированная, а в это время года к тому же пыльная, уходила прочь от стоящих на окраине домов, через просторные рисовые поля. Туда, где сначала виднелись лишь кроны смешанной чащи, но затем, расположившаяся значительно выше и дальше, постепенно открывалась взору живописная, плотно заросшая лесом старая гора. Ее название – «Аояма*» – хоть и звучало красиво, в действительности же было весьма тривиальным. Однако, по непонятным причинам, в родном городе лишь это место всегда находило в сердце Харуми особенно теплый отклик. Рождая такую понятную, наивную радость от возможности увидеть простое в сложном, и сложное в простом. Вот чего ей так не хватало в Токио. Именно в тот день, и именно там, едва ли не в самой глуши города Инаги, с ней и приключится та история. Как позже она признается - самая невероятная за всю ее жизнь, и вместе с тем судьбоносная... Склон горы был не слишком крутым, а малоприметная, но хорошо знакомая ей тропинка уверенно петляла между старыми деревьями, таинственным образом растворяясь в зеленой дымке. Харуми частенько бывала здесь прежде, и потому без особого труда поднялась почти на самую вершину. Там, несмотря на жаркое солнце, как и прежде чудесным образом сохранялась прохлада и легкий туман. Виной тому служило небольшое озерцо. Его покой нарушали лишь мирно колышущиеся на ветру цветки лотоса, чьи листья виднелись повсюду, едва ли не покрывая собой всю озерную гладь. Расположившись на берегу, девушка установила мольберт устойчивее, насколько это было возможно и, достав краски и кисти с палитрой, задумалась. Пейзаж был прекрасен, и завораживал девушку так же, как и впервые, когда она увидела это место, будучи еще школьницей. В тот год было очень жаркое лето, и найти такое прохладное и тихое место вдали от чужих глаз ей казалось невероятной удачей. Усевшись прямо на земле, Харуми еще долго любовалась летним лесом, с жадностью и благоговением вдыхая пропитавшийся им воздух. Цветы, травы и даже кора – казалось, все источало именно такой запах, какой и требовалось, чтобы вместе, перемешиваясь, они создавали именно этот, ни с чем несравнимый аромат чистоты, свободы и умиротворения... Должно быть, среди всей этой красоты своего давнего тайного убежища она не заметила, как заснула. Потому как, открыв глаза, девушка поняла, что небо уже заметно потемнело, и на Инаги опустился вечер. Поднявшись на ноги, она не сразу поняла, что в окружающем ее пейзаже кажется непривычным. Сонно потерев глаза, она еще раз осмотрелась. И, даже дважды ущипнув себя за руку, не смогла поверить в то, что увиденное ею – не сон. Прямо перед ней, на другой стороне озера, стоял храм. Его невысокая крыша, как и ступени, и столбы, больше напоминающие колонны, казалось, совсем недавно были выкрашены в алый цвет. При входе и на деревянных ступенях, спускающихся прямо к воде, располагались тонкие подставки с яркими фонарями. Внутри храма, за полупрозрачными ширмами, то и дело мелькали тени разного роста и размера, но Харуми не могла рассмотреть их с такого расстояния. Застыв на месте, какое-то время она просто любовалась этим невероятным видом. Едва различимая приятная музыка и отголоски множества бесед завораживали, пробуждая чувство более сильное, чем страх – любопытство. Предусмотрительно сняв обувь, девушка неуверенно опустила босую ногу в воду, ожидая неприятного покалывания и холода. Но озеро оказалось неожиданно темповым, словно море после долгого жаркого дня. Осторожно ступая по дну, она медленно пробиралась сквозь заросли лотоса и кувшинок, стараясь не сломать и не потревожить цветы. Постепенно оказавшись в воде по пояс, она вдруг осознала, что храм, поначалу казавшийся таким далеким, теперь уже всего в нескольких метрах от нее. А еще через пару шагов Харуми нащупала ногой первую ступень. Но, вместо того, чтобы подняться на нее, вдруг застыла в нерешительности. Прямо перед ней, возле самой верхней ступени, зашелестела изящно, но скромно расписанная изображениями зеленых листьев черная ткань кимоно. - Какой интересный гость ко мне пожаловал, - приятный, глубокий голос прозвучал немного насмешливо. Подняв голову, девушка увидела перед собой молодого мужчину, но настолько красивого, что его легко можно было бы спутать с женщиной. Светлая кожа, тонкие брови; прямые, но мягкие черты лица. Едва различимая улыбка. И крупные миндалевидные глаза цвета темной, озерной воды, взирающие с нескрываемым интересом. Однако свободно распахнутое до пояса верхнее одеяние демонстрировало плотно прилегающую к телу белую ткань кимоно нижнего. Длинные волосы, непривычного, светло-пепельного оттенка словно струи воды спускались к самому полу и босым ногам незнакомца. В руках мужчина держал хорошо знакомую Харуми белую лисью маску. Подобные вещи она частенько встречала на традиционных фестивалях. - Это что, ваш дом? – спросила девушка первое, что пришло ей в голову. - Я живу на Аояме уже очень давно, - мужчина вежливо кивнул. – Моё имя Йору*. Однако, не смотря на всю его вежливость, руки он девушке так и не подал. - А я - Асано Харуми. Дом моих родителей неподалеку... - Знаю, - в его голосе послышались теплые ноты. – Что же привело тебя сюда? Вопрос был прост. Но вот ответить на него оказалось нелегко. Харуми всерьез задумалась. Проделав весь этот путь из самого Токио, она, утомленная гнетом мегаполиса, пришла именно сюда. Так зачем же? - Я часто бывала здесь раньше, - казалось, утаить что-то от ее собеседника было просто невозможно. Слова будто сами спешили сорваться с губ. – Только на берегу этого озера я всегда успокаивалась, забывала о проблемах и просто становилась самой собой. Словно именно здесь оно - то самое, мое место. Место, что очень важно для меня. - Что ж, - с грустью вздохнув, мужчина чуть склонился, чтобы протянуть девушке ту самую лисью маску. – Выходит, обитель уже давно тебя манила. Видя непонимание в глазах Харуми, мужчина улыбнулся, и чуть развернулся, указав на распростершийся позади него храм. - Обитель заблудших душ, ищущих покоя и пристанища. - Значит, я могу зайти? – с любопытством разглядывая тени за дверями-ширмами спросила девушка, нетерпеливо сжимая в руках маску. - Лишь однажды, - печально ответил Йору. – Тот, кто ступит на порог этого храма, уже никогда не сможет его покинуть. В этот момент Харуми внезапно осознала нечто крайне важное. Не имеет значения – сон это или нет. Каждое решение, принятое ею, не пройдет бесследно. Каждый шаг куда-то ведет. Каждое действие что-то меняет... Прижав маску к груди, так и не решившись ее надеть, девушка осталась на месте. Мужчина кивнул, понимая и принимая ее выбор. На лице его была невероятная улыбка: столь печальная, но в то же время и радостная. Медленно повернувшись, он направился обратно к дверям храма. И в тот же миг очертания обители и самого ее жителя стали таять, словно туман в свете яркого теплого солнца. - Мы когда-нибудь увидимся снова? – прошептала, не удержавшись, Харуми. Она не была уверена, услышали ли он ее – ведь девушка едва могла рассмотреть спину, облаченную в черное кимоно. - Несомненно, - ответил Йору. – Я буду ждать. Харуми проснулась от того, что ее ноги начали замерзать. Приподнявшись, девушка поспешила согнуть в коленях вытянутые ноги. Ведь они были по щиколотку в воде. Ее обувь и мольберт с палитрой и красками по-прежнему стояли там, где она их и оставила. На небе начали просматриваться первые звезды. А от загадочного храма на другой стороне озера не осталось и следа... Позднее, мне не раз доводилось бывать на ее выставках. Они всегда собирали много народу. И каждую из них, по традиции, открывала та самая картина, что неизменно признавалась ценителями самой удачной из работ Харуми. Темное полотно, изображающее обрамленное лесной глушью озеро. Темную воду сплошь покрывают кувшинки с цветами лотоса. И прямо в воде, посредине, по пояс в воде стоит юная девушка. Ее лицо вполоборота не скрыто лисьей маской, прикрепленной сбоку, но оно до боли печально. Позади девушки – сияющий яркими огнями нарядный синтоистский храм, подобного которому никто никогда не видывал. Стоит задержаться, присмотреться внимательнее, и покажется, что изображение настолько четкое и ясное, словно фотография, а девушка на этом диковинном снимке вот-вот обернется, чтобы в последний раз взглянуть на невольно покинутую ею обитель. Ходили слухи, она многим запала в душу – многие частные коллекционеры и даже галереи упрашивали Харуми продать ту картину. Но по неизвестным причинам она всем отказывала. Помнится, и название у картины было довольно необычное. «Обитель Духов».