Мелкий хен

Ночную тишину нарушает энергичная музыка на звонке. Чонгук нехотя тянется к светящемуся в темноте экрану, мечтая свернуть шею тому, кто поимел наглость звонить в два часа ночи. На дисплее высветилось круглое лицо с широкой улыбкой и пухлыми щечками. В общем, с телефона смотрел милый мальчишка, подписанный как «Мелкий хён». У Чона был всего один такой хен, который доставал его ночными звонками и не доставал ему до плеча. Если только на цыпочках. Ну ладно, Чонгук маленько приукрасил, но все же. Отвечать не хотелось от слова совсем, потому что Чон приблизительно понимал, по какой причине Чимин, а именно так зовут «мелкого хена», звонит посреди ночи. Старший набирал заветный номер Чона только в тех случаях, когда ему разбивали сердце. А точнее, когда он ссорился со своей «второй половинкой» – Мин Юнги. Чимин и Юнги – два разных берега, которые никогда не пересекутся и не услышат друг друга. Один слишком холодный и эгоистичный, а другой отдается весь, желая доказать свою любовь. На эту пару без слез не взглянешь, слишком жалко Юнги, которого уже заебал болтливый Пак, и слишком жалко Чимина, который уже заебал равнодушного к нему Мина. Чонгук никак не мог понять, дурак Чимин или да, но всякий раз пускал его к себе, гладил по волосам и шептал, что все наладится, что они с Юнги еще помирятся и все у них будет хорошо. И ведь действовало. Под утро слезы Чимина кончались, а на его телефон приходило сообщение с коротким «вернись» и вдогонку «блять». Чонгук готов был рвать на себе волосы, видя, как его, именно его солнечный хен с опухшими от слез глазами лучезарно улыбался и торопливо собирался. Гук с натянутой улыбкой провожал его, а потом одиноко стоял в коридоре, закусывая запястье и нарочно не замечая собственных слез. С каждым таким разом Чон понимал, что он закрывает дверь за Чимином не в своей квартире, а в своем сердце. И вот теперь, видя знакомое до боли имя, Чон сбрасывает и идет к двери, шлепая босыми ногами по полу. За дверью сидит Чимин, с разбитой губой и размазанной подводкой. Когда–то Юнги сказал, что любит легкий мейкап на Чимине, так он больше смахивает на шлюшку. А Чимин рад стараться, с каждым разом рисуя линию под глазами усерднее и лучше. Пак поднимает свои покрасневшие глаза, а сердце Чонгука предательски пропускает удар. Еще не зажило, еще не отпустило, еще рано. И лучше бы захлопнуть дверь и пойти обратно в еще теплую постель, но ведь Чимин. Такой разбитый, такой слабый, такой один. Чонгук без усилия поднимает его с холодного пола и тащит на кухню, захлопнув за ними дверь ногой. На кухне, при ярком свете, Чон замечает еще пару синяков на лице Чимина. Его костяшки разбиты, на губе уже запеклась кровь, а глаза виновато опущены в пол. – Привет, – совсем по-глупому, так ненужно и не вовремя. Но надо же было хоть что-то сказать. А Чимин лишь поднимает свои глаза, поджимает губы, слабо морщится от боли и всхлипывает. Предательски и так жалко, что Чон поддается своим чувствам, хватает хена за руку и тянет на себя, заключая парня в крепкие объятья. Они стоят так долго, пока Чимин ревет и цепляется за Чона, словно тот может испариться; пока Чонгук кусает губы и запрокидывает голову, сдерживая слезы; пока они нуждаются друг в друге. Чимин отступает первым, запускает пальцы в волосы Чонгука на затылке и слабо касается его губ своими, разбитыми. Гук чувствует солоноватый привкус от слез и металлический от крови. Раньше он думал, что губы Чимина слаще конфет, но реальность жестока. – Я приму душ? – утверждает больше, чем спрашивает Чимин своим неожиданно хриплым, видимо сорванным во время истерики, голосом. Он тихо уходит, шоркая мягкими тапочками Чонгука по полу, в ванную и закрывается там на час. Чон еще долго стоит на месте и трогает собственные губы, пытаясь понять свои чувства. Это было странно. Он так долго этого ждал, но сейчас почти ничего не чувствовал. Словно одного поцелуя мало, чтобы отблагодарить его за всю помощь, за все то, что он сделал. Словно этого мало, чтобы извиниться за всю боль. Чонгук успевает поправить постельное белье и найти сменную одежду Чимину, пока тот в душе. Пак выходит в длинной футболке Чонгука, которая достает ему почти до колен и открывает вид на острые ключицы. Чон невольно отмечает, что Пак сильно похудел, и сейчас он стал словно в два раза меньше. Будто его втоптали в грязь, а сейчас ее тяжесть тянет Чимина к земле, не давая выпрямиться. Когда они пересекаются взглядом, глаза Чимина вмиг влажнеют, а слезы так и льются ручьем. Чонгук совсем не понимает, что ему делать, но Чим сам слабо шагает в его объятия и заходится в новых рыданиях. Всхлипывает, задыхается, судорожно вздыхает и шепчет. Шепчет, какая Юнги тварь, какая он сука; шепчет о том, как он его предал, как позволил издеваться своим друзьям над ним, как после этого пытался изнасиловать. Шепчет, как сбежал, как ему удалось сохранить девственность и как ему больно. Больно не физически, а там, внутри. Чонгук утыкается носом в его волосы и чувствует эту боль на себе, чувствует, как внутри разливается злоба и желание уебать этому Юнги. А потом все это отпускает, когда он вникает в слова Чимина. – Д-девственность? – выходит слишком тихо и хрипло, но Чимин слышит. Слышит и слабо кивает, пряча заплаканное лицо от Чонгука. Тот смотрит пронзительно, прожигая в парне дырку своим взглядом, а Чим чувствует и тушуется. – Я врал, – тихо объясняет Чим. – Я врал тебе. – Зачем? – не понимает Чонгук, потому что искренне верил, что Чимин уже давно и во всех позах с Юнги. – Хотел казаться круче. Ты постоянно хвастался своими «умелыми» девушками, а я чем хуже? – Чимину неловко и хочется провалиться сквозь землю, поэтому он дергается, желая вырваться из крепкой хватки Чонгука. – Но это же Юнги, – хмурится Чон и держит Чимина еще крепче. – Вот именно. Он хоть и сука, но слово свое держит. Держал, точнее, – Пак снова кусает губу и шипит от боли. – Он пообещал, что ничего не будет, пока я не захочу. – Чимин, ты, – Чонгук тихо смеется и тяжело выдыхает. – Я тут с ума сходил, представляя, как ты перед ним ноги раздвигаешь. – Я боялся его… А теперь вообще видеть не хочу, – старший морщится и снова всхлипывает, окунаясь в воспоминания. – Нет, ты не понял, – Чонгук берет его лицо в ладони и заставляет смотреть в глаза. – Мне было больно от того, что кто-то рушит твою невинность, что ты… – Шлюха? – заканчивает за него Чимин, и его взгляд меняется. – А я ведь ни разу, слышишь?! Пак дергается сильнее, толкая Чонгука в грудь и почти вырывается, но останавливается в последний момент, когда Чон неловко хватает его за плечо. Старший громко вскрикивает, а после шипит от боли и просит отпустить. – Что там? – волнуется Гук и даже не пытается это скрыть, улавливая во взгляде Чимина непонимание. – Снимай футболку. – Нет, – смущается тот, отрицательно покачав головой. – Не надо. – Почему? – хмурится Чон, подходя к Чимину ближе, пока тот пятится назад. Запнувшись об валяющиеся на полу вещи Чонгука, Пак удачно летит на помятую постель и мягко приземляется на кровать. Чон нависает сверху, и это совсем не страшно, не боязно. Это выглядит слишком сексуально, слишком… желанно? Чимин и сам понять не может, но смотрит долго, изучающе. – Кукки? – Чонгук все это время упирается руками в кровать по обе стороны от Чимина и смотрит в его глаза. – М? – он так и не сдвигается, ловя взгляд старшего. – Почему ты… – Что? – перебивает его Чон. – Что почему? Чимин виновато отводит взгляд, но тут же ошарашенно смотрит на Чонгука, который скользит теплыми пальцами под его футболкой, поглаживая торс. – Чонгуки, – сглатывает Пак, вмиг напрягаясь. – Продолжай, – хмыкает тот, переставая двигать рукой, оставляя ее просто лежать на животе Чима. – Ну…, – вмиг стало неловко и смущающе, отчего Пак начинает мямлить и прятать взгляд. – Почему ты мне помогаешь? Ты всегда такой… – Я не знаю, Минни, – губы младшего проходятся в опасной близости от шеи Пака, отчего тот вздрагивает и резко поворачивает голову, случайно касаясь губ младшего своими. Пак задерживает дыхание от резкого осознания того, что ему не противно. Ему не страшно. Он словно доверяет Чонгуку, тонет в бездне его глаз и хочет. Черта-с-два, он хочет этого мелкого прямо здесь и сейчас. А Чонгук искушает, уже давно поняв влечение старшего. Он замечал, что Пак невольно засматривается, прикасается, пытается быть ближе. Что Пак хочет быть с Чонгуком, но еще сам не понимает этого. Наверное, именно поэтому Чон все еще испытывает к хену странные чувства, не давая огоньку в душе потухнуть. – Чонгук, – на грани слышимости выдыхает Чимин, путая пальцы в мягких волосах Гука. – Я не шлюха… – Я знаю, – Чонгук проводит кончиком языка по разбитой губе парня и мягко целует ее. – Но почему тогда я…, – Чим на секунду прерывается, закрывая глаза и отдаваясь ощущениям, – Так хочу тебя? Чонгук замирает и молчит до тех пор, пока Чим не открывает своих прекрасных глаз и не смотрит ожидающе, умоляюще и преданно. Чонгук всегда знал, что Чимин немного глуповат, но не до такой же степени. Он динамит младшего около года и совсем этого не понимает. Не понимает, что за дружескими чувствами прячется что–то большее. Чонгук не просто так задирал его из–за роста, привлекая внимание к себе, не просто так впускал его по ночам домой, выслушивая все жалобы, не просто так крепко обнимал и целовал в висок, наблюдая, как хен закрывает глаза и засыпает. Сейчас же Чимин чувствует себя полным кретином, потому что все это время гнался не за тем счастьем. Он выдумал себе прекрасную иллюзию с Юнги и пытался добиться от него хоть каких-то чувств; он строил с этим холодным парнем односторонние отношения, цепляясь за любые улыбки или слова Мина. Он врал себе и всем, не желая видеть реальность. А ведь то, что он искал в Юнги было так близко. Рядом был по уши влюбленный Чонгук, который выслушивал от Пака такие вещи, о которых Чимин рад был бы забыть; рядом был искренне переживающий за Пака человек, который готов был порвать Мина на куски. А Чимин так долго терзал младшего, и от осознания этого сейчас хочется просто уйти, чтобы больше не причинять Чону боль. Чимин боится не оправдать ожиданий, боится, что Чонгук уже остыл. А Чон ни черта не остыл и ничего не забыл. Он все еще помнит, как Чимин впервые уснул в его объятиях, все еще помнит, как они первый раз принимали вместе душ, все еще помнит, как они проводили вечера за просмотрами фильмов, постоянно комментируя происходящее на экране. Чонгук все еще помнит, как влюблялся в этого неуклюжего хена, помнит, как сгорал от ревности и боли. Но он уже не влюблен, нет. Уже нет бабочек в животе, уже нет той возвышенности, уже не хочется подарить весь мир Чимину, не хочется от него прилюдного внимания. Чонгуку тоже страшно, он не хочет обманывать старшего. Но понимание происходящего приходит только сейчас, когда Чим неуверенно приоткрывает губы и тянется к нему. Потому что Чим увидел, Чим понял даже быстрее самого Чонгука. Чон не влюблен, он уже любит. Сильно, до безумия. Теперь он хочет чувствовать Чимина, ему достаточно будет даже просто держать его за руку, но главное, что старший рядом, здесь. Чону хочется просто быть с Чимином, и не важно в какой роли. Лишь бы старший был счастлив. Хочется, чтобы он был здоров, чтобы весело проводил время, и совсем неважно, если не с Чонгуком. А не это ли то самое, что называется «настоящим»? Чимин увидел это в глазах Чонгука, и от этого стало еще совестнее. Потому что старший пока не может ответить такими же уверенными и сильными чувствами, потому что у него пока дрожь по телу и бабочки в животе делают первые взмахи крыльями. И Чонгук накрывает пухлые губы Чимина своими, вовлекая его в поцелуй. Потому что Чимин не против, потому что Чимин влюбляется. Чон с удивлением отмечает, что, если не обращать внимания на легкий привкус металла и шероховатость ранки, губы старшего все же сладкие и мягкие. И он целует их нежно, с осторожностью, боясь причинить лишнюю боль. Футболка со старшего летит на пол, и Чонгуку открывается прекрасный вид на прекрасно сложенное тело. Чимин тушуется под его взглядом, но Чон слишком занят разглядыванием красновато-фиолетовых гематом. Он касается их пальцами, губами, выцеловывает каждый сантиметр тела Чимина, словно пытается забрать всю его боль. – Чонгукки, – Чим тянет края футболки на младшем и Чон помогает ему, снимая с себя мешающую одежду. Вскоре оба остаются в одних боксерах, и почему-то именно в этот момент это так интимно и пошло, что лицо Пака покрывается румянцем, и он отводит взгляд. – Чим, ты уверен? – шепчет Чон, поглаживая накаченные бедра парня и целуя его вздымающуюся от тяжелого дыхания грудь. Сейчас Чим такой чувствительный, такой отзывчивый, такой желанный, что пальцы сводит от нетерпения, а по телу дрожь. Пак же теряется в ощущениях, он впервые зашел так далеко, впервые изгибается от чужих прикосновений и неожиданно берет высокую ноту на очередном стоне, когда длинные пальцы Чонгука проникают в него. – Хмпф, – кусает руку Чимин, растерянно смотря в глаза Чона, пока тот растягивает его, принося дискомфорт. – Решайся быстрее, если мы зайдем дальше, то я уже не смогу остановиться, – Чонгук вжимает своим крепким телом хрупкого хена в кровать, осознавая, что он уже не сможет прекратить все это, если даже Пак попросит. Но тот не просит, охотно подвиливая бедрами и помогая Чонгуку. Эта близость сводит их обоих с ума. Чимину нравится открываться так для Чонгука, нравится, что тот вытворяет с его телом. А Чон ловит кайф с податливого хена, активно двигает пальцами и раздвигает их внутри, поглаживая нежные стенки. Чимин не в силах терпеть, Чонгук тоже на грани, поэтому быстро избавляется от последней вещи и удобно пристраивается между ног хена. Под его поясницу учтиво подложена подушка, его ноги крепко обхватывают торс младшего, его руки сжимают напряженные плечи Чонгука. А Чон смотрит в глаза и ждет. Ждет, когда Чимин перестанет жмурится, откроет свои очи и будет готов. Будет готов к тому, что сейчас произойдет. Чимин еще утром был уверен, что любит Юнги всей душой, что принадлежит только ему и готов отдаться, если тот попросит. Он правда хотел этого, и если бы не гребаная несдержанность старшего, не его попытки силой завладеть телом Пака, то все было бы по-другому. Сейчас бы он, скорее всего, стонал под Юнги, царапал бы бледную кожу и слушал маты, а не ласковые слова утешения. Чонгук двигался осторожно, но Чимин почему-то представлял резкие толчки Юнги. Чон целовал все, что попадается, а Мин бы кусал нежную кожу Чимина, оставляя свои метки. Гук всячески пытается показать, насколько сильны его чувства, думая о удовлетворении Чимина, а Юн заботился бы только о себе. И Чимин рад, что сейчас он раз и навсегда отдался Чонгуку. Потому что вжиматься в него, чувствовать, как его член скользит внутри, срывать голос от ощущений и выстанывать его имя – это ни с чем не сравнимое, запредельное, в непонимании этого мира. Потому что Чонгук как-то по-особенному, свойственному только ему, втрахивает Чимина в кровать, хрипло постанывая. Чимину, конечно, не с чем сравнивать, но он почему-то уверен, что Чон такой только с ним. А Чонгук с особой нежностью толкается глубже, задевает головкой комок нервов и наслаждается чувственным стоном и коротенькими пальчиками на своих плечах. Чонгуку сносит крышу от того, что он первый. От того, что Чимин теперь его. И после этого они будут долго лежать, тяжело дыша, и обниматься, слыша, как их сердца бьются в унисон. Чимин больше не будет жаловаться на Юнги, а Чонгук больше не будет вытирать слезы с щечек Чимина. Чимин больше не посмеет сравнить Чонгука с Юнги, а Чонгук больше не впустит Чимина посреди ночи домой. Потому что утром Чонгук предложит жить вместе. Потому что Чимин согласится.