1
«С искренним сыновним почтением пишу вам, матушка, сие письмо. Будучи законным герцогом Надора, своей волей в здравом уме и трезвой памяти назначаю наследником титула сына сестры моей, Айрис, девицы Окделл. До появления оного назначаю наместником Реджинальда Ларака...» Лист скомкан и отправлен в камин. Мгновение — и бумага вспыхнула, строки осыпались пеплом. Все слова представлялись блеклыми и фальшивыми. Пред лицом смерти герцог Ричард Окделл желал огласить свою волю, дабы позаботиться о будущем семьи, но попытки были тщетны. Лишь несколько часов назад помыслы его были безмятежны. О, как он был наивен! Как смел предполагать, что можно жить в этом городе и не испачкаться! Если утратил честь, остается лишь проститься с жизнью. Час близок. В лице матушки он не найдёт понимания. Незачем и оставлять письмо. Кузен Реджинальд сумеет позаботиться о его сестрах. Ричард воззрился на хрустальный бокал, в котором уже поблескивало вино. Белые крупицы давно растворились, но Ричард словно видел их на дне. Штанцлер, друг семьи, позволивший называть его «эр Август», не сомневался, что Ричард сможет отравить Рокэ Алву, своего эра. Что сможет нарушить клятву, данную в День Святого Фабиана. Что отринет честь ради мести. Тяжким ударом оказалось это предположение. На три года связала его клятва оруженосца. Три года Алва был неприкосновенен. Использовать яд значило предать своего эра и свои идеалы. Не использовать — предать эра Августа и великую Талигойю. Легче умереть самому. За дверью послышались шаги, и Ричард поспешил выпить отравленное вино. Две капли скатились на дно бокала, похожие на кровь в отблесках от камина. Дверь отворилась, и в покои своего оруженосца размашистым шагом вошел герцог Рокэ Алва. На устах его играла привычная усмешка. О, неведомо ему, что совершил мгновение назад его оруженосец. Ричард отвёл глаза, не зная, как объяснить ему причины своего поступка. Всё же, не след было преподносить Алве подобный сюрприз. Как бы он объяснял скоропостижную смерть оруженосца? Смерть в его доме, но не с его ведома? Ужели кто-то способен поверить в это? — Мой эр! — торжественно начал он, едва сумев подняться на ноги. — Что с вами? Вы пьяны? Мне кажется, неоднократно велел я вам не произносить этого слова. — Монсеньор, — легко поправился Ричард. — Монсеньор, прошу извинить меня за неудобства, которые, несомненно, доставит вам мой поступок. Но, ежели вы пожелаете меня выслушать, я объяснюсь. Время ещё есть. — О чём вы? — тон Алвы был небрежен, словно никаких серьёзных признаний не ожидалось. — Моя честь не может стерпеть подобного выбора: я не в силах блюсти верность нескольким клятвам единовременно. Посему лучшим выходом из положения я полагаю уйти из жизни. Я принял яд. И, как умирающий, прошу выполнить последнее моё желание: сохранить жизнь Людям Чести… Договорить он не успел. Алва, окинув взглядом опочивальню Ричарда, безошибочно обратил внимание в первую очередь на бокал. Понюхав оставшиеся капли содержимого, он нахмурился. — Вы пили — это? Откуда?.. Впрочем, неважно. Хуан! — Монсеньор… — Молчите. Хвала почитаемому вами Создателю, что вы не стали тянуть с признанием. Сейчас вы примете противоядие. — Но… Ворвавшийся в комнату Хуан, этот презренный работорговец, не позволил продолжить. Вопреки сопротивлению Ричарда, он заломил ему руки. Вырваться возможности не было. Да и пустое — ведь, по словам эра Августа, противоядия не существовало… Коварный Алва словно читал его мысли! Заставив Ричарда выпить неприятно пахнущее зелье, он велел Хуану отпустить его и холодно промолвил: — Что ж, теперь у нас есть чуть больше времени, чтобы узнать, почему вы так рветесь на тот свет. Полагаю, вам сообщили, что средства от этого яда нет, поэтому вы так спокойны? Ричард хранил молчание. Он уже сказал всё, что хотел. Дальнейшие речи были бессмысленны. Если Алва не пожелает пощадить королеву, Приддов и прочих дворян из списка Дорака, никакие мольбы не помогут. — Извольте же сесть. Сегодня вы были в гостях у кансилльера. Это он дал вам яд? Для кого? О, как это низко — признаваться в том, что отправлял слуг шпионить за оруженосцем! Но нет, всё равно не следует говорить ни слова — это может повредить эру Августу! — Молчите? — Алва принялся мерить комнату шагами. — Что ж, полагаю, вы не поняли, что вас изначально готовили на роль жертвенного барана. Для кого предназначался этот яд? Как я понимаю, для меня? Почему же он оказался в вашем бокале? Даже для Окделла это непростительная рассеянность. — Это не рассеянность, — неохотно разомкнул уста Ричард. — Я по своей воле принял яд, поскольку травить вас — значило бы нарушить клятву. — Признаться, неожиданно. И весьма несвоевременно. Не думаю, что вы дали себе труд поразмыслить о последствиях. Повелитель Скал почил во цвете лет. Наверняка от руки убийцы своего отца. Так сказали бы ваши драгоценные Люди Чести. После чего мне было бы крайне затруднительно оставлять их в живых. Или в ваши планы входила и моя скорая смерть? — Эр Рокэ… — О да, наивным было полагать, что ваши мысли касались кого-то помимо вашей персоны и вашей чести. У вас будет возможность поразмыслить об этом. Ближайшие десять дней вы не покинете этой комнаты. Десять дней?.. Очевидно, непонимание отразилось на лице Ричарда, так как Алва соизволил пояснить: — Противоядие существует. Пить его следует несколько дней, чтобы кровь полностью очистилась от отравы. Я позабочусь о том, чтобы вы приняли все порции лекарства. Но должен предупредить: оно вызывает временное помутнение разума. Не всё, что будет вам казаться, существует на самом деле, но вряд ли вы сможете отличить явь от видений. Поэтому — для вашей же пользы — вы не выйдете отсюда, пока полностью не излечитесь, иначе возможна намного более бесславная гибель. Например, на дуэли с мятежной каминной решёткой. Дверь за ним закрылась. Ричард бессильно опустился на пол. Он не выиграл ничего.2
Всё тело, казалось, полыхало. За окнами забрезжил рассвет, а Ричард так и не смог уснуть. Одетый, он лежал на постели, не в силах даже сбросить сапоги. Стены то приближались, то удалялись, цветы на шпалерах давали новые ростки, воздух утрачивал легкость, осыпаясь вокруг каменной крошкой. Он оказался неспособен ни на что. Лишь на бесполезное существование. Рядом появился Алва. Как? Дверь не открывалась, в этом Ричард готов был поклясться. Шёлковые цветы благоухали всё гуще, но даже их аромат был не в силах перебить отвратительный запах противоядия. — Нет! — из последних сил воспротивился Ричард. — Если вы будете мешать лечению, мне придется привязать вас к кровати. Ну же, не будьте ребёнком! — К чему вам это? Из-под земли вырос Хуан, одной рукой схватил его запястья, второй — стиснул голову Ричарда так, что он не мог пошевелить ею, третьей — взял лекарство… Цветы обвили ноги, покалывая шипами. Ричард застонал. Собственный голос звучал непривычно, словно в колодце. Язык защипало что-то терпкое, и опустилась тьма. Сколько времени миновало? Сквозь окошко в потолке показалась луна, осветив шероховатые каменные стены. Ричард попробовал дотянуться, коснуться — что-то мешало шевелить руками, но кончики пальцев всё же мазнули по холодному камню. Стены словно дышали, шептали, оживали под прикосновением Повелителя Скал. — Громче! — взмолился он, не в силах терпеть эту пытку, напрягся: ещё чуть-чуть, чуть-чуть, и он дотянется. Усилия были вознаграждены. Скол камня приятно холодил кожу. Шёпот становился всё громче. …В темнице моей ночь и плесень, а в сердце отчаянье, страх. Не пой, чужестранец, мне песню о вольных далеких ветрах, не бей дорогие бокалы, я пью из осколков росу. Прожил я на свете так мало, за что эту боль я несу… Луну заволокло тучами. По щекам катились дождевые капли. Камень растворялся под ними, стекая золотистыми струями на мягкий ковер. Ричард поднял руку ещё раз и нащупал стену. Но в следующий момент его пальцы наткнулись на пустоту. Вокруг царила тьма, и крохотный огонёк свечи был не в силах разогнать её. Более того, искорка то удалялась, то приближалась. Весь мир спал. Помощь не придёт. Комнату пересёк чёрный кот. Так это не свеча! Это сверкание его глаз! Грудь сдавило: кот уселся на Ричарда и принялся умываться. — Прочь! Прочь! Убирайся к Леворукому, своему хозяину! — Ричард забился, ссаживая запястья. — Довольно, юноша, — строго ответил кот, растянулся на его груди, щекоча хвостом шею, — не будьте ребёнком. — Прекратите это! Уберите! Но тщетны были его мольбы. Мир вокруг окончательно померк, и Ричард забылся тяжёлым, беспокойным сном.3
Стены сочились мёдом. Он стекал по камню, подобно слезам. Аромат летнего луга окутывал комнату, пчёлы мирно жужжали среди цветов. Ричард пил воздух, словно кисель, плыл по янтарной реке, подставлял лицо лучам солнца. Лишь одно не давало ему покоя: невозможность нырнуть в тягучий поток, чтобы стать его частью. Как слиться с воплощённым светом, не утонув в нём? Ричард осмотрелся и обнаружил, что на островке сидит Алва в венке из маков. — Вы почтили королеву! — умиротворённо кивнул ему Ричард. — Почтил? Что ж, пусть будет по-вашему. Не откажетесь ли выпить нектара в её честь? — Мои руки привязаны к вёслам, они не могут держать кубок. — Не беда, долг талигойского рыцаря — помочь собрату. — Алва легко вскочил в ладью, взмахнул кинжалом, рассекая путы. Затем сорвал кубок с дерева и зачерпнул нектара из реки. — Уступаю вам первый глоток, — учтиво склонил голову Ричард. Алва пригубил солнечный мёд, отбросил кубок в реку и склонился над оруженосцем, приникнув к его губам. Ричард пил нектар вместе с поцелуями, чувствуя, как нестерпимая жара начала терзать его. Право, к чему одежда, когда все они — лишь воплощённый свет. Поэтому он не удивился, оставшись обнажённым. Тени деревьев, мимо которых плыла ладья, переплетались сетью. В мерцании солнечных пятен он не заметил, когда Алва также успел разоблачиться. В глазах рябило, Ричард смежил веки и обнаружил, что видит так намного лучше. Ладью прибило к берегу, где ива раскинула для путников шатёр из ветвей. Прохладные листья мягко скользили по коже — или же это были руки Алвы? Ричард потянулся было, чтобы перехватить их, но молодые побеги оплели его, не давая шелохнуться. Оставалось лишь внимать своим ощущениям, непривычным, срамным, но приятным. Алва зачерпнул нектара из заводи, щедро плеснул меж бесстыдно разведённых ног Ричарда. Его пальцы медленно скользили к отверстию, природой предназначенному совсем для иного. Ричард кусал губы, откуда-то зная, что нарушать тишину опасно. Всё же, ему не удалось удержаться от стона, когда под его бёдрами оказался дорожный мешок, и Алва, склонившись над Ричардом, возлёг с ним. Он был настолько прекрасен в ажурной игре теней, с лепестками маков в вороных волосах, что Ричард решился открыть глаза. Мрачное подземелье окружало их, и вместо мёда по стенам струилась кровь. Сам он был подвешен на цепях, унизительно беззащитный перед своим палачом: вцепившись в его чресла крючковатыми когтями, им овладевал Зверь Раканов. — Нет! — Ричард рванулся в цепях, прочь от саднящей боли. Мучитель расхохотался, и эхо гулко разнесло зловещий смех по темнице. — Ты ещё будешь молить меня вернуться! — посулил он, излившись. Ричард вскрикнул, когда семя обожгло его внутри. Цепи исчезли, и он рухнул на ледяной пол, съёжившись от холода и боли. Ни плаща, ни охапки соломы не оставил ему Зверь. Ричард знал, что вот-вот лишится чувств. Скорее, к спасительной стене, коснуться камня: камень не оставит Повелителя Скал в беде! Сдирая кожу, не чувствуя членов из-за сковавшего их холода, Ричард прополз не менее хорны, прежде чем добрался до стены. Встав на колени, прижался к ней грудью, щекою, ладонями. — Чего ты желаешь, о мой господин? — Я помощи алчу, оставшись один, — прошептал Ричард. — Где войско твоё, где вассалы и рать? — Неведомо мне, я ушёл умирать. — Ты бросил семью, короля и друзей? Ричард сел под стеной, коснулся её затылком. Слёзы замерзали на ресницах и падали с лёгким хрустальным перезвоном. — Желал лишь быть верным я клятве своей. –Ужель ты не клялся семью защищать? — Довольно! Довольно меня упрекать! — закричал Ричард, ударил по стене кулаком, не глядя. Острая боль пронзила руку, и без того перепачканную кровью. Это расплата. Как он посмел забыть о вассалах Скал? Поздно, уже поздно — он в Лабиринте, и не сможет исправить ошибку, искупить вину, даже если погибнет ещё раз.4
Тепло и безмятежность окружали его. Лишь рука слегка саднила, покоясь на чём-то мягком. Ричард открыл глаза, улыбнулся. — Я знал, что вы существуете. — Существую, — степенно согласилась благообразная старушка-найери. Её можно было бы принять за человеческую женщину, если бы не зелёная прядь, которая выбивалась из-под чепца. — Где я? — В своей комнате. Вам следует принять лекарство. — К чему, ведь вы можете исцелить меня чарами? — Увы, меня изгнали из моего волшебного народа, и чары мне более недоступны. Выпейте, — старушка протянула ему морскую раковину, полную чудодейственного напитка. — Благодарю вас, эрэа, — Ричард вежливо принял дар из её рук. — Эрэа? Что ж… — перед глазами мелькнула пёстрая шаль, и на столике в изголовье оказался кот. Шерсть его на сей раз была серой, но Ричард узнал спутника Леворукого по взгляду. — Напрасно ты переоделся, — заметил он, выпив лекарство. Раковина, опустев, подёрнулась дымкой и исчезла — такова судьба всех волшебных вещей. Кот сидел молча, обернув хвостом когтистые лапы. — Это ты был Зверем? — холодея от догадки, спросил Ричард. Ответа не последовало. Шерсть кота переливалась от жемчужного к чёрному в свете из окна: на улице было пасмурно, собирался дождь, и солнце светило совсем тускло. Ричард потянулся здоровой рукой к его хвосту, но поплатился четырьмя царапинами. — Ответь же мне! Почему ты молчишь?! — Коты не разговаривают, — назидательно поведало животное и испарилось. Мягкая постель превратилась в паутину, затрещавшую под весом Ричарда. Внизу была бездна, где-то далеко шумел поток — а может, готовое к битве войско? Солнце отражалось от начищенных доспехов, копья стучали о щиты. В унисон поскрипывали тонкие нити паутины. Затекшая нога Ричарда дрогнула, и он сорвался вниз. Облака стремительно проносились мимо. — На помощь! — хотел закричать он, однако из груди вырвался лишь сдавленный хрип. Потоки воздуха свистели в ушах. — Держитесь! — его подхватил Алва, напряжённо хлопая огромными чёрными крыльями. Ричард отчаянно вцепился в него, наслаждаясь пряным щекочущим запахом оперения. — Вы — настоящий Ворон! — счастливо промолвил он. — Теперь вы убьёте меня? — Нет. Я не убиваю неоперившихся птенцов. — Но я видел вашу истинную сущность. — Вы ошибаетесь. А теперь — держитесь крепче. Ричарду пришлось обхватить его руками и ногами, прильнуть, чтобы упрямый ветер не заставил его вновь рухнуть в бездну. Крылья мерно поднимались и опускались, ритм завораживал, усыплял. Ричард то и дело встряхивал головой, чтобы согнать дремоту. — Спите. — Нет! Я же упаду! Я же не удержусь! — Пусть твоё сердце забудет тревогу хоть на время, — отозвалось парящее над ними облако. — Ворон не даст тебе погибнуть, скорее погибнет сам. Сильные руки обхватили его. Ричард счастливо вздохнул и расслабился. Сон опадал на плечи Алвы серебристой пыльцой. Так это облако насылает чары? Ричарду на мгновение почудилось, что в его очертаниях он узнал старушку-найери. — Вы солгали мне, эрэа, — медленно произнёс он. — Конечно, — из-за облака вылетела Катарина. Крылья её цветом были подобны закату: багрово-розовые разводы украшали их. — Моя королева? — Ты отказался спасти меня. Яд должен был достаться Ворону. Ужели честь дороже для тебя, чем жизнь дамы? — Прости, прости меня, прости, — исступлённо шептал Ричард, внимая её речам. — Никогда, — королева извлекла из-за корсажа нож и ударила Алву в спину. — Рокэ! — Ричард попытался зажать рану, но тщетно — они падали. Уступы скал мелькали с головокружительной скоростью. Скал! Ричард собрался с духом, разжал правую руку и потянулся к серому камню. Мгновение — и оба лежали, обессиленные, на краю обрыва. В скале гостеприимно зиял вход в пещеру. Алва не мог ступить и шагу. Ричард взвалил его на себя и понёс, сгибаясь от тяжести, спотыкаясь об волочащиеся по земле крылья. В пещере было сухо и тепло, но Алву всё равно била дрожь. О нет! Сколько же крови он потерял! Ричард осторожно развёл слипшиеся перья, вдохнул металлический запах. О горе им! Даже тряпицы для перевязки здесь нет! Склонившись над раной, Ричард обвёл её пальцами, затем в отчаянии накрыл губами. Там, где он касался, медленно появлялась новая кожа. Ричард слизывал солоноватую кровь, целовал спину вокруг раны и плакал, расставшись с надеждой покинуть эту недобрую страну. Слёзы, падая на безвольно опущенные крылья, оставляли серебристые следы. Старые шрамы также вспыхивали серебром — и разглаживались. О, как помолодел он и стал ещё более прекрасен! Хорош той дивно греховной красотой, которой наделяют Леворукого. На бледном лице расцвел лёгкий румянец, ресницы затрепетали. — Вы живы! — обрадовался Ричард. — Ещё не совсем, — Алва обнял его, расправил крылья — и сомкнул их, словно шатёр над головами обоих. Они соприкоснулись лбами, Ричард замер, млея от чувства покоя. — Она хотела защитить себя. — Глупо защищаться, когда никто не нападает. Впрочем, обратное также верно. Ты спас меня. Ты — хозяин этих мест, они помогли тебе вдохнуть в меня жизнь. Я желаю наградить тебя. — Я лишь расплатился за своё спасение. — Не перечь мне. — Алва впился в его губы поцелуем, болезненным и сладостным одновременно. Воля к сопротивлению покинула Ричарда, он закрыл глаза и потянулся навстречу этим то ли ласкам, то ли укусам. «Он душу твою забрать пожелал. Ветер раскол внесёт среди скал!» — зашипели камни. «Неправда!» — хотел крикнуть Ричард, но в ушах зашумело, и он лишился чувств.5
Вокруг плясали ведьмы. Бесстыдно короткие юбки то и дело задирались. Ричард попытался пошевелиться, сбежать — и обнаружил, что привязан к столбу посреди площади. — Пусть выпьет эликсир любви! — воскликнула самая юная ведьма, синеглазая, в чёрных лохмотьях. — Пусть выпьет эликсир любви! — вторили ей остальные. Навязчивые трели флейты, гомон, топот — всё стихло. Ведьмы расступились, пропуская рыжего кота. Тот шёл на задних лапах, гордо водрузив на голову серебряную чашу. Жидкость в ней переливалась от зелёного к виноградно-красному. — И вновь ты? — Не более тебя рад встрече, — наглый кот подошёл совсем близко, казалось, сверкание глаз вот-вот обожжёт. — На сей раз тебя никто не защитит, тебе ничего не поможет. Здесь нет камней. И Ворону сюда не добраться. Спаси себя сам — ежели сумеешь. — Чего вы пытаетесь добиться? Какие цели преследуете? Для чего я вам? — Мы просто желаем позабавиться. Из тебя может выйти отменная игрушка. Зови на подмогу, развлеки нас! — кот рос с каждым словом. Став величиной с человека, он ловко влил в рот Ричарду эликсир и сдавил губы, не давая выплюнуть. Жар прокатился по горлу, осел под сердцем. — Славься, любовь! — юная синеглазая ведьма выхватила чашу у кота, бросила оземь. Загрохотали барабаны. Ведьмы вновь пустились в пляс. Кот взмахнул лапой — когти сверкнули в солнечных лучах — и рассёк одежду Ричарда, не повредив верёвок и не оставив ни царапины на теле. То одна, то другая ведьма приближалась, чтобы ущипнуть его, пощекотать, укусить… Кот нырнул в чашу и был таков. Ведьмы бросились врассыпную, и спустя несколько мгновений Ричард остался на площади один, в лохмотьях, не прикрывавших наготы. Следовало кричать, звать на помощь… Но отчаяние сменилось вожделением. Эликсир любви? Эликсир похоти! Разве походило то, что он чувствовал сейчас, на светлую любовь к королеве? Ричард коротко застонал, представив Катарину среди ведьм, в такой же короткой юбчонке. Голова кружилась, освободиться от пут никак не удавалось. Мужское естество восстало, и даже стыд отступил перед всепоглощающим желанием. — Кто-нибудь! — срывающимся голосом позвал Ричард. — Освободите меня! Развяжите! Город вымер. Или люди боялись выглянуть из домов, чтобы ведьмы не вовлекли их в свой танец? — Здесь только я! Я пленник! Помогите! — Весьма отрадно. — Лёгкие шаги, и перед ним появился Зверь Раканов. — Вот мы и встретились. — Развяжи меня, умоляю. — В памяти легко и в мельчайших подробностях воскресла давешняя ночь в подземелье. Новая волна похоти прокатилась по телу, и Ричард стиснул зубы, чтобы не застонать. Зверь смотрел на него с любопытством и отнюдь не спешил предпринимать что бы то ни было. О, мучитель! За что все эти испытания… — С легкостью развяжу тебя, ежели затем ты согласишься стать моим гостем, — наконец, соблаговолил ответить Зверь. — Нет! — вырвалось у Ричарда, прежде чем он успел обдумать ответ. — Что ж, дело твоё. — Зверь взмахнул крыльями. — Нет! Погоди! Не улетай! — Помнишь, я говорил, что ты ещё будешь молить меня вернуться? — Зверь протянул когтистую руку, поднял его лицо за подбородок. Ричард с трудом сумел не отвести глаза. — Я готов сразиться с тобой, но прежде освободи меня! — Нет, дитя Лита, сражаться мне неохота. Я покажу тебе более приятное времяпрепровождение, — вторая рука провела по его бедру, и Ричард коротко всхлипнул. Всё его тело пылало, плавилось, трепетало. Уже и цепи в подземелье не казались ему печальной участью. Лишь избавиться бы от этого порочного напряжения… — Да. Забери меня отсюда. — Как пожелаешь, — Зверь разразился зловещим хохотом. Свет вокруг померк, и в следующее мгновение вновь разгорелся — в очаге. Ричард не был в силах рассматривать огромную комнату, куда принёс его Зверь, но успел заметить кувшин и два бокала. Хозяин опустил свою добычу на роскошную постель и выхватил из ножен, висящих на стене, длинный кинжал. — Нет! — вскрикнул Ричард. Зверь не слушал его, попробовал пальцем остроту клинка и одним движением вскрыл себе брюхо. Ричард замер в ужасе, не зная, что делать. Чудовищная шкура опала на чёрный ковер, словно костей под ней и не было. Алва, небрежно оттолкнув её ногой, приблизился к постели и лёг рядом с Ричардом. — Вы?.. — Я, — лениво согласился Ворон, укрываясь крылом. — Но… — Это ваш сон, юноша, и ваш выбор, кого видеть, — Алва приглашающе протянул ему руку. Ричард несмело коснулся длинных пальцев и вздрогнул, словно молния поразила его. Утихшее было желание разгорелось в нём с новой силой. Крыло медленно шевелилось, и перья ласково щекотали его плечо и шею. — Отбросьте смущение, сейчас оно представляется мне ложным, — Ворон перевернул его на живот, продолжая поглаживать крыльями. От каждого прикосновения Ричард едва ли не вскрикивал, настолько острым было удовольствие. Алва не спешил. Лишь когда Ричард начал закусывать подушку, чтобы не молить униженно об утолении плотской жажды, Ворон вошёл в него. Вспышка боли, затем вспышка небывалого блаженства, и…6
— Стыдитесь, сын мой! — матушка скорбно поджала губы. Серая вуаль едва заметно колыхалась: в церкви вновь забыли законопатить щели, и между скамьями, и без того выстывшими, гулял сквозняк. Ричард нахмурился. Выпороть Джека на конюшне за ослушание. Сколько можно приказывать подновить северную стену? Куда этот негодник девает полученные на закупку необходимого деньги? — Простите, матушка. Я задумался. — Вы отказались выдать отцу Маттео средства на новый алтарный покров. — Отказался, — не стал спорить Ричард, — мое почтение к вам, матушка, безгранично. Но герцог здесь я, и только я решаю, на что тратить деньги. Вдовствующая герцогиня замолчала, сверкнув глазами. «Поговорим после проповеди» — значил этот взгляд. Ричард устроился поудобнее на крайней скамье, привычно коснувшись пальцами шлифованного камня. Пусть священник говорит. Слушать здесь будут не его. Стена ответила нетерпеливой волной. Скалы жаждали поведать новости своему Повелителю. Ричард улыбнулся краем губ, погладил холодную стену. Спешу рассказать я тебе, господин, о том, кто приедет сюда — не один, со свитой роскошной, в сапфирах, в шелках. Давно собирался он здесь погостить, но тяжкая доля — корону нести. Так пей же вино, его верный вассал, покои готовь и устраивай бал… Ричард прикрыл глаза, уже не сдерживая улыбку. Его Величество Рокэ Первый побывал в Надоре всего один раз со времён своей коронации. Визит его был недолгим, но результатами король остался доволен. Новая порода овец вполне заслужила его одобрение, и герцог Окделл стал официальным королевским поставщиком сукна. После службы матушка напомнила было о пожертвовании на алтарный покров, но Ричард перебил её: — Сюда едет король. К вечеру он будет здесь, посему у меня множество дел. Отец Маттео может жаловаться королевскому духовнику, если пожелает, но мне пусть на глаза не показывается, если не хочет из герцогского священника превратиться в главу деревенского прихода. Я сказал. Небрежным жестом он отмёл дальнейшие возражения и отправился готовить достойные короля покои. Матушка, судя по всему, сдалась: ни одного слова о пожертвованиях он более не слышал. Она даже согласилась переодеться из траурного в чёрное бархатное платье — хоть и строгое, оно было ей чрезвычайно к лицу. Суета улеглась далеко за полночь. Нелёгкое дело: разместить свиту, расставить удвоенные дозоры, проследить, что ни одна мелочь не упущена… Сон не шёл. Набросив плащ, Ричард вышел на террасу, где царила прохладная тишина весенней ночи. Камни под ногами немедленно зашептали: «Известно ль тебе, молодой господин, что ночь коротаешь без сна не один?» — Вашему Величеству угодно что-либо ещё? — учтиво спросил он, не оборачиваясь. — Как ты услышал мои шаги? — Это мой дом. Я чувствую, должен чувствовать всё, что здесь происходит. Повинуясь безмолвному приказу, плющ начал виться вокруг них, пряча от чужих глаз. Ричард сбросил плащ и укутал им плечи своего южного короля. — В это время года ночи в Надоре бывают холодными, — шепнул он, склонившись к самому уху Алвы, нарочно задевая его губами. Алва усмехнулся, привлекая его к себе. — Ты забыл — у меня есть крылья. Я согрею нас обоих.7
Песок струился между пальцами. На много хорн вокруг — ни единого деревца, ни следа других людей, ни ручейка. Палящее солнце, скрипящий на зубах песок и нестерпимая жажда. Ричард поднялся на ноги, вытер лоб давно испачканным рукавом. Сколько он здесь скитается? Счёт дням давно потерян. Если бы здесь были камни… Горы — и те состояли из множества песчинок. Ричард не плакал: влага была слишком драгоценной, чтобы тратить её на слёзы. Горло пересыхало. Впрочем, звать на помощь было некого. — Если бы я мог отрастить крылья… — прошептал он, бредя по раскалённому песку. Ночь не приносила облегчения. Разве что безжалостные солнечные лучи переставали кусать его щеки. Он рухнул на медленно остывающий песок, судорожно вздохнул. — Просто поразительно, в какие передряги вы успеваете угодить, стоит мне лишь отвернуться. Знакомый насмешливый голос. Ричард не поверил своим ушам. Мираж, мираж, как и всё здесь. — Я принёс вам воды. Она чиста и прохладна. Неужели вы не хотите пить? — Вы вновь спасаете меня, — хрипло ответил Ричард и припал к кубку с живительной влагой. Ворон сидел рядом, склонив голову набок совершенно по-птичьи. — Вам больше не нужно лечение. Вы полностью здоровы. Не знаю, что вы видели, но надеюсь, вы всё забудете, когда придёте в себя. — Я здоров, — беззвучно повторил Ричард. Чувство лёгкости переполняло его. Он воспарил над ночной пустыней, расправил серые крылья и счастливо рассмеялся: — Давайте полетаем вместе! В последний раз! Алва покачал головой, но затем всё же взлетел следом, потрепал его по голове. — Пора домой, Ричард.8
По правую руку на прикроватном столике почему-то лежала Эсператия. С ней соседствовал кувшин воды, который удостоился большей благосклонности со стороны Ричарда, нежели священные тексты. Осушив его едва ли не полностью, Ричард нашёл в себе силы оглядеться. Провёл кончиками пальцев по стене. Тихий, едва слышный вздох. Хранить мы молчанье на людях должны. Твоей, Повелитель, нет здесь вины. Навеки отныне пребудем с тобой, но молчанье храни, нам таиться позволь. Леворукий... Воистину, лекарство помутило его разум! Неужели он до сих пор в бреду? Стена на мгновение показалась шершавой и холодной, затем Ричард вновь ощутил под пальцами шёлк. — Я вижу, вы очнулись, — в комнату вошёл Алва. Ричард подозрительно посмотрел за его спину, но крыльев не заметил. — Я… полагаю, что так, — наконец ответил он, когда пауза затянулась. — Что ж, весьма отрадно, что вы больше не собираетесь безвременно отправиться к праотцам. Если вам лучше, собирайте вещи. Завтра мы едем на войну. Ричард кивнул и стряхнул со щеки прилипшее перо.