Сосуществование

Она появляется на пороге его дома внезапно. Говорит, от Дистрикта 4 ее уже воротит и что Энни все равно больше не нужна ее помощь. Хейзел с детьми решила вернуться в родной округ, оставляя старшего сына одного в чужом дистрикте и в не менее чужом доме, который теперь оказался слишком просторным для него одного. Он прекрасно знает, что денег у Джоанны полно – в стране осталось не так уж много Победителей. И не совсем понимает, зачем ей это. Все их общение в Тринадцатом ограничивалось парочкой споров, совместными тренировками и несколькими разговорами, когда оба сидели на одной койке напротив кровати Китнисс, ожидая, пока та придет в себя. Но Гейл впускает ее, без особых раздумий. И Джоанна Мейсон остается у него жить. Спит в комнате для гостей, но после перебирается в его спальню, которая так или иначе пустует. Говорит, тут меньше солнечного света по утрам. Он не против. Все равно, за время, пока его родня обитала здесь, он привык ночевать внизу, на диване. — Как по-солдатски, - бросает Джоанна, когда узнает об этом. Она вечно ходит по дому в одном белье, никогда за собой не убирает и все повторяет, что уедет, как только представится случай. Но случай все никак не представляется. Его это не волнует. К тому же, из-за работы он постоянно где-то вне дома. А своим присутствием она приносит хоть какое-то разнообразие в его серую и монотонную жизнь. Наконец посреди ночи его будит крик. Потом окажется, для Джоанны это уже давно стало обыденной частью сна. Но Гейл все же поднимается наверх, проверить. Она тяжело дышит и умоляет его прекратить эти ужасы, а потом, очнувшись, клянется, что все в порядке и что ее не нужно опекать, радуясь, что в темноте не видно слез. Он уходит. А на следующий день Джоанна, напившись и рухнувши на кровать, просит его посидеть с ней. Говорит про теплый морской песок четвертого округа и жалеет, что не довелось вскрывать Китнисс Эвердин топором череп, когда была такая возможность. Гейл слушает ее пьяные россказни с нескрываемым безразличием. Потом засыпает. На утро он обнаруживает себя подле Джоанны, которую прижимает спиной к своей груди. Словно укрывая от внешнего мира. Через некоторое время они напиваются уже вместе. Джоанна, перебрав куда серьезней его, разбрасывается обидами, сердится на него и на всех подряд. Он отвечает на гадости гадостями. Тогда она упоминает Прим, и оставаясь довольна тем, какой эффект это повлекло за собой, продолжает говорить. Еще громче, и еще злее. Тогда Гейл подхватывает ее на руки и, игнорируя проклятия, угрозы и попытки сопротивляться, несет в ванную, под ледяные струи душа. Он видит, что переборщил, когда понимает, что вместо ругательств слышит лишь шум воды и бешеный стук ее сердца, а вместо вырываться - она побелевшими пальцами судорожно сжимает его одежду, глядя остекленевшими карими глазами куда-то в сторону. В Капитолии ее пытали водой. Долго. Об этом он не знал. Он промокает полотенцем ее темные, короткие - едва достающие до шеи - волосы и укладывает в кровать, предварительно натянув на нее первую попавшуюся сухую футболку. Джоанна не говорит ни слова. — Ты в порядке? - решается спросить он на следующее утро. Она отрывает от своей тарелки взгляд и переводит его на лицо собеседника. А потом дает звонкую пощечину. Больше они об этом не вспоминают. Сперва он пытается не реагировать на крики, то и дело раздающиеся на весь дом посреди ночи. А потом все же поднимается к ней. Как когда-то ложится сзади, обнимая. Остаток ночи она спит спокойно. — Почему мы вообще это делаем? - спрашивает Гейл однажды, когда она по привычке укрывается его тяжелой рукой. — Проще некуда, - говорит Джоанна, зевая. - Это своего рода взаимовыгода. Ты можешь представить, что я Эвердин. А я представлю, что я в безопасности. Он мысленно соглашается с ее ходом мыслей. Потом они снова ссорятся. Это начинает входить в привычку. Она бросает ему в лицо оскорбления. Он грубит так, как никому никогда не грубил. Снова устраивается спать в гостиной, а потом возвращается назад с ее первыми ночными кошмарами. Иногда по вечерам они просто молча сидят бок о бок на ступеньках крыльца, словно не замечая присутствия друг друга. Гейл чистит оружие, Джоанна ковыряет землю острием своего топора. Смотрят на небольшой лесок Дистрикта 2 и думают каждый о своем. Потом в гости приезжают его родные. Маленькая Пози дразнит их женихом и невестой, все докучает расспросами про «красивое белое платье как у принцессы», а Хейзел, особо ни на что не надеясь, тешится, что у сына появилась какая-никакая компания. После количество обитателей дома снова сокращается до двух человек. И снова начинается ругань. Во время одной такой Гейл в порыве эмоций хватает первую попавшуюся тарелку и швыряет ею о паркет прямо у ног Джоанны. Она подпрыгивает. — Серьезно? А следующей ты пройдешься мне по роже? - она берет с полки вторую и сует ему в руки холодную керамику. — Чего же ты, солдат, вперед. Я знаю, тебе давно хотелось. Гейл размахивается, резко разбивает несчастную посуду о пол и вдруг коротко, но уверенно, целует Джоанну. Она, явно не предугадав такого выпада, смотрит на него несколько мгновений широко распахнутыми глазами. А потом берет в свои ладони его лицо и, так же, как он секунду до этого, требовательно впивается в его губы поцелуем. Худые ноги тут же обвивают его торс, а спина Джоанны оказывается прижата к ближайшей вертикальной поверхности. До конца дня оба делают вид, что второго не существует. А вечером, когда Гейл Хоторн по привычке устраивается на крыльце, она подсаживается к нему, сжимая в тонких пальцах кружку травяного чая, который однажды принесла вместе с новостями от дочери (или скорее о дочери) миссис Эвердин. — Знаешь, Хоторн, - подает она голос первой, делая глоток, - к такому я не была готова. — Я ведь не… - решает на всякий случай уточнить тот. Джоанна Мейсон откладывает кружку и молча находит его ладонью небольшую загрубелость, которая уродливым рисунком украшает внутреннюю сторону ее бедра: — В том цирке уродов со мной делали вещи и похуже. Он продолжает настороженно смотреть на нее, поэтому Джоанна добавляет, закатив глаза: — О, господи. Нет, ты не сделал мне больно, если тебя волнует это. Можешь спать спокойно. Извивающаяся дымка пахнет тимьяном и мятой. — К тому же, - продолжает она, утонув бледным лицом в травянистом запахе, - Эвердин явно многое упустила. Гейл издает грустный смешок. — Если бы ты еще не был таким невыносимым полудурком… — А ты – такой сумасшедшей стервой… Она смеется, прислоняясь щекой к его плечу. Да, в том случае их сосуществование было бы куда более вменяемым. И куда более скучным.