Любовь побеждает смерть

В первый раз мы встретились на «Ишимуре». К этому моменту я неплохо знал вкус своих жертв, все, что наполняло их жизнь — и смерть. С каждым поглощенным я все лучше узнавал их, и меня это не особенно впечатляло. За короткую жизнь человек успевал очень мало, и большая часть этой малости приходилась на глупые занятия. Многие из них даже не желали самовоспроизводиться. Примитивный разум не таил в себе ничего интересного. Может быть, когда эти люди становились послушными разлагающимися марионетками моего разума, в них появлялось даже больше смысла. Например, они очень красиво мутировали: обнажалось мясо, ломались кости, срастаясь в острые клинки, внутренности вываливались наружу сквозь истончившуюся кожу. Некоторые даже воплотили священную человеческую мечту и научились летать. На мой взгляд, их анатомия стала гораздо интереснее после моего вмешательства. Мне уже наскучило играть с перемолотым в кровавую кашу экипажем «Ишимуры», когда в мой персональный человеческий ад прибыла еще одна компания. Тут-то я и понял, что недооценил привычки, впитанные мной с человеческими мозгами. Один из новоприбывших меня очень заинтересовал, и это был очень примитивный, пошлый интерес. Если верить местным приметам, я влюбился. На вкус он не отличался от остальной плоти, которой у меня и так было в изобилии. Но что-то особенное я в нем нашел. Первичный контакт наладился быстро — я создал фантом его женщины: она успешно переварилась, став одной из моих клеток. Но Айзек — я запомнил его имя, единственное из всех — невовремя распознал подделку. Потом он ускользнул, причинив мне чудовищную боль. Судя по воспоминаниям всех, кого я поглотил, для неразделенной любви это было нормально. Я не собирался отступать и вплелся в удобную для меня религию. Все эти фанатичные юнитологи думали, что поклоняются мне и во имя моей воли пытаются уничтожить врага веры Айзека Кларка. В чем-то они были правы: я хотел его смерти, потому что только она могла соединить нас. Я сводил с ума толпы и сбивал их в хорошо организованную стаю, но Айзек — недаром я его полюбил — оказался сильнее моих рабов. Я начал заедать тоску и поглощал юнитологов за малейшую провинность. Но ни одно, даже самое вкусное гниющее тело, зараженное мной, не утоляло этот странный голод. Я по-прежнему любил его. Я хотел обвить его своими щупальцами и протолкнуть их ему в горло, и, пока он будет задыхаться и давиться кровавой слизью, ощущать биение его сердца и нетерпеливо ждать, когда оно уже, наконец, уймется. Я мечтал как следует избить его, чтобы Айзек стал загнанным животным, воющей от боли бессмысленной тушей с вытекшими глазами и размолотым мозгом. Я надеялся оставить его тело на долгие дни, чтобы оно покрылось отвратительно живой биомассой паразитов, а потом медленно поглотить его, наслаждаясь вкусом и ароматом тлена. Мы могли бы быть такими красивыми – я и он в составе моего организма. Но Айзек почему-то к этому не стремился. *** Со временем мне удалось подманить его ближе, гораздо ближе. К этому моменту я так хорошо научился понимать людей, что сумел осознать одну простую истину: как бы я ни пытался приблизить смерть Айзека, он будет изо всех сил сопротивляться. А сил у него много, хотя, казалось бы, их куда меньше, чем у меня. Люди слишком ценят жизнь, чтобы расстаться с ней по воле какого-то трупоеда, пусть даже он огромный, могущественный и безумно влюбленный. И тогда я решил: что ж, человеческий век короток, а что значит каких-то сто лет для меня? Если Айзек не может для меня умереть, то я попробую для него жить. Я просочусь в тело того единственного человека, которому я позволил остаться рядом с Айзеком, одурманю его разум, а потом похлопаю Айзека по плечу и скажу: — Слушай, лететь еще долго, а я тут подумал… может, пойдем трахаться? Кажется, люди предлагали стать едиными именно так.