Пиши мне...

27.09.1939 Здравствуй! Не знала, как начать - ты мог меня и не помнить. Имеешь право. Если не вспомнишь "бесёнка Иренхен", все равно, ответь - я могу и снова с тобой познакомиться, только не молчи! Не молчи - у меня в доме все молчит, все мертвы! Только смерть ходит, ходит, дышит холодом. А так - все молчит. Бомбежки не в счет - это один из звуков смерти. Расскажу тебе - я уже тоже устала молчать - у меня никого нет. Отец погиб под Визной, мать расстреляли. Знаешь, о чем я жалею? О том, что я до сих пор жива! О том, что я вижу войну в лицо, что я не лежу со славой героя в братской могиле, а сижу в разорванной на куски Польше и пытаюсь убедить себя, что мое сердце не разорвано также. Но это неправда. У меня нет аргументов для такого глобального переубеждения. Прошу тебя расскажи мне, зачем нас убивают. Я надеюсь, что ты не с ними, но все-таки - за что? Почему мы должны гибнуть? Ушло столько молодых, сколько людей, чьи судьбы только начинались! Ради чего их убивают?! Мой отчет уже пошел - я в армии. Не отрицаю, что это письмо может быть последним. А ты, все-таки, на него ответь - хоть на могилу положишь. С начала отсчета, Иренхен. 09.10.1939 Здравствуй,милая Ирен! Признаюсь, был очень удивлён, получив твоё письмо. Мы не общались многие годы - с тех самых пор, когда плебисцит 21-го года, разделивший Силезию, разлучил и нас. Твои родители покинули Бреслау, опасаясь за свою жизнь, ибо фрайкор в ту пору не щадил никого, а местное немецкое большинство было настроено враждебно. Но только не наша семья, Ирен, ты должна помнить наши совместные вечера и праздники, когда мы, ещё маленькие дети, прытко резвились и бегали по комнатам дома, играя и беззаботно предаваясь детским шалостям, а гувернантка, фрау Шолль, ловила нас и отводила на "расправу" к родителям. Те же всегда, погладив нас по-голове и пожурив для острастки, в конце "экзекуции" выдавали нам по нескольку конфет, и мы продолжали радоваться жизни. Боже, как это было давно! С тех пор минуло целых семнадцать лет! Твои известия приводят меня в состояние шока, и я сочувствую тебе всем сердцем. Не могу поверить, что твою мать расстреляли наши солдаты. Она ведь не еврейка, но и таких отправляют в лагеря, где они трудятся для военных нужд. Ужасное злодейство! Как случилась эта трагедия, расскажи, прошу тебя! Мне горько слышать такое, ведь я тоже солдат. Меня призвали в Вермахт совсем недавно, в июле, согласно военной мобилизации пограничных с Польшей округов. Наши офицеры говорили нам, что поляки готовят коварное нападение на нас и мы, немцы, должны быть готовы наказать дерзких, вернув свои исконные земли в состав Рейха. Но я понимал, что это не может быть правдой, так как противоборство с коммунизмом всегда было для вас важнее. Если тебя это утешит, могу сказать, что в Польской компании я не участвовал - меня оставили на западе, среди тех везунчиков, что гоняют в футбол с французами на "линии Зейдлица". Всегда был убеждён, что поляки - не враги немцам, о чём, однако, сейчас приходится помалкивать - градус ненависти по отношению к вам зашкаливает. Разговоры о Бромбергской резне шли и в наших окопах. "Фёлькишер Беобахтер" разжигает злобу повсеместно, но это не повод для того, чтобы расстреливать мирное население! Но почему ты, хрупкая и мечтательная девушка, выбрала для себя путь борьбы? Не лучше ли бросить бессмысленное дело сопротивления? Я очень волнуюсь за тебя....Чёрт, кажется, в нашу землянку собирается наведаться ефрейтор Клаус - весьма неприятная личность с гнусным характером... Вынужден попрощаться, дорогая Ирэн. Буду с нетерпением ждать твоего ответа. Твой верный друг и пламенный доброжелатель, Курт Шлейман.