* * *
По мнению Сабе, то, что затевал Комитет Лоялистов, называлось государственным переворотом и совершенно никуда не годилось ни по этическим, ни по практическим соображениям. Но королева считала нужным оказывать им формальную поддержку — то ли для сохранения репутации завзятой оппозиционерки, то ли на случай, если эти идиоты всё же преуспеют. Поэтому Сабе исправно присутствовала на большинстве тайных собраний и практически на всех полузакрытых вечеринках, которые часто значили для дела куда больше всяких собраний. Здесь, между выпивкой и танцами, заключались союзы, разрабатывались операции, перечислялись деньги на счета наёмников. Здесь, а не в тесных кабинетах, решалось будущее... — Ещё коктейль, сенатор? — изящно склонился перед ней Мале-ди. — Нет, спасибо. Набуане сейчас блюдут пост, посвящённый страданиям Ирем, — машинально ответила она и только потом задумалась: а королева чтёт ли родные традиции? Она ведь живёт в совершенном отрыве от Набу, и часто демонстративно-космополитична. В любом случае, даже если она и ошиблась, это прошло незамеченным: Мале-ди слишком недавно заступил на пост, и не успел узнать иной Амидалы, кроме Сабе. — Сегодня на вечер пожалуют джедаи, — негромко поделился уйтерянин. — Мон говорит, что они сами связались с ней и предложили свою помощь. — И добавил в голос: — Тур фуранты, сенатор? — С удовольствием, — Сабе присела так низко, как только позволяло жёсткое платье, подала кавалеру руки и устроила голову у него на плече. — Как интересно, — шепнула она. — А не знаете ли, чем это мотивировано? — Увы, я знаю не больше вашего. Они просто связались с Мон и предложили свои услуги. — Как мило, право, — Сабе старательно скорчила характерную презрительную гримаску своей королевы. — Вам не кажется, что Чандрила и Алдераан забирают слишком много власти и ресурсов, сенатор? Тот уклончиво хмыкнул и Сабе нанесла ещё удар: — Они играют и делают ставки, но жертвами их игр становятся другие. Лекси была моим другом. — Неужели у вас есть предложение, как изменить ситуацию? Сабе подкрутила колёсико "слухового аппарата" и удивилась, отчего с той стороны не приходит ответа. Должно быть, Её Величество уснула. «Что ж, придётся самостоятельно». — Предложений нет, но есть пара мыслей... Фуранта закончилась и музыкальная машина — живые оркестры на подобных мероприятиях были слишком опасны — завела тягучую акванну. Мале-ди оставил свою партнёршу и перешёл к Ни Алавар. Чи Эквай, взявшая на себя роль распределителя празднества, объявила выборы королевы бала[1]. Едва начавшись они, к неудовольствию Сабе, завершились — по настоянию Органы, к которому присоединились все немногие присутствовавшие мужчины, королевой избрали её. Точнее, Амидалу. Возвели её на трон, увенчали тонким золотым венцом и вернулись к танцам. Рядом — роль трона исполняла небольшая скамья — уселся Органа. Промокнул лоб белым платочком, изобразил приветливую улыбку. — Так мило с твоей стороны позаботиться о консорте, — завёл он беседу. У Сабе не было настроения его терпеть, поэтому она молча постучала по "слуховому аппарату": мол, помехи, не работает. Органа проигнорировал это жест и продолжил рассуждать, что консортам непременно стоит давать развлекаться среди белой кости, ведь это научит несчастных недочеловеков вести себя прилично и даст им чувство «культурного единства», которое, видите ли, первый залог предотвращения революций. «Какая чушь, о, какая чушь!». Но Итира и правда наслаждалась жизнью: хотя необходимость прятать копытца и ограничивала ассортимент доступных ей танцев, она, кажется, не жаловалась и спешила перетанцевать хоть по туру с каждым. Джедаи зашли, когда Сабе объявила алдерею. Выбрала не без задней мысли: Органа не мог просидеть на лавочке свой национальный танец. Это всё равно, что Амидала отказалась бы плясать халларду. Сенатор ведь лицо своего народа и должен это всячески показывать (ах, если бы королева получше это помнила!). Органа как раз встал и подал руку своей неизменной Шелти Ретрак, когда двери разъехались в стороны и зашли джедаи. Странное зрелище они представляли! По залу, мягко встречаясь и разбегаясь вновь, волнами прокатывались облачённые в белое и чёрное дамы и кавалеры. Свет живых огней дробился на тысячи искр о золотые кольца, браслеты, пояса, заколки и ожерелья — сегодняшняя вечеринка была посвящена победе джедаев над Нагой Садоу. И вот, среди этого великолепия, когда сердце и душа своими очами видят явление Дарагонов, а может и самой Тейты во славе её, среди нежного пения флейт и мерного журчания клавира, среди шороха лёгких шагов и звона подвесок — среди всего этого явились три громоздкие, неуклюжие, в нелепых своих картопельных мешках фигуры, самым обликом своим нарушившие гармонию мироздания. Магистр Винду и его верные подпевалы: высоколобый многожёнец Ки-Ади Мунди и забрак Аген Колар, занявший место магистра Галлии. И словно в ответ на это недопустимое вмешательство в порядок вещей, взвыла тревожная сирена, оповещая всех о срочной необходимости покинуть верхние этажи и скрыться от грозы.* * *
Я не могу говорить, — подумал Магистр-Отшельник. — У меня нет рта В зеркале Ним покачал головой. — Разве нужен рот, чтобы говорить? Разве недостаточно голоса твоей души? Разве у моей души есть голос Разве у моего голоса есть душа Мысли путались, рождая обрывки фраз — недовопросов, полу-ответов. Надо действовать, чтобы помочь Ниму, но как он может действовать, если любое применение Силы — он знал это, он это чувствовал! — лишь плотнее запакует его в кокон, глубже заточит в невидимой тюрьме? Этот проклятый Храм удерживал в своих стенах координаторов и посильнее его. — Ален, пожалуйста! Ален, прикажи им стрелять — дай нам умереть, Ален, мы не в силах уже жить! «Как страшно он устал, если просит о таком. Неужели пройдёт время — и я тоже буду надеяться, что кто-нибудь сумеет принести мне быструю смерть?» Это не выход, Ним. Это не вариант. Надо жить Ним-из-зеркала смотрел на него грустно и безнадёжно. — Значит, ты тоже попался. Даже тебе нас не вытащить. Магистр-Отшельник (Ален! Его имя — Ален!) недовольно закусил губу. Не отвлекай! Он искал решение. Если ни силой, ни Силой нельзя заставить ловушку его отпустить, остаётся сделать это хитростью. Там, снаружи (не думать, прятать даже от Нима эту мысль!) ждёт Нель. И надо его остановить, не дать зайти внутрь, ведь это бы значило для него — попасться в ловушку. Храм весь — одна большая ловушка. «Надо любой ценой выйти отсюда», — подумал он. Но какая цена — любая? Вечный вопрос. Ним в зеркале продолжал говорить. Ему — тоже любой ценой — надо было добиться от Алена действия. «Но зачем?» Ответ он наполовину ощутил, наполовину понял умом: затем, чтобы он остался в ловушке навсегда. Он должен дать ей ключ к своему сердцу, сделать первый шаг — и дальше он будет в её власти. «Это же Хельгереальд!» Он и раньше слышал о создании магистра Теар'ге Реальда, о потустороннем мире, который иные называют Раем Отшельников, а иные — Капканом Кающихся. О том, что эта огромная грёза исполняет все желания человека, погружает его в мир, где он может исправить все свои ошибки и прожить жизнь иначе. Он подарит прекраснейшую из женщин, лучшего из друзей, прекраснейший меч и немыслимые приключения — а взамен заберёт жизнь и душу, чтобы стать сильнее. И только самый внимательный поймёт, что и друг, и женщина — лишь отражения его самого, и книги — лишь те, которые он читал или которые выдумал сам, и всё, что с ним случается — лишь то, чего он сам ожидает. И тогда человек сможет вырваться из когтей Хельгереальда, говорят легенды. Но они не говорят — как. И как вырваться тому, кто в эти когти ещё не попал. Поняв, что обман не сработал, Ним исчез из зеркала. Женщину, занявшую его место, Ален узнал очень не сразу. «Надо же! Я помню лицо своей матери», — подивился он и отвернулся прочь. Пусть у него был фарфор вместо лица, пусть вокруг кружили маски, пусть проваливался под ногами пол. Надо было понять, что делать. Надо было решить задачу: как выйти, когда ещё толком не попал в ловушку, но попадёшь непременно, стоит только попытаться выйти? Ответ пришёл словно сам собой — такой лёгкий и очевидный, что Ален рассмеялся в голос. Он закрыл глаза, выпрямился и медленно, старательно, одну за другой выжег себе все точки Силы. Он чувствовал, как слепнет, как глохнет, как спадает с него лёгкая невесомая паутина, шепчущая, подсказывающая, направляющая, берегущая. Он был рыбой, выброшенной на берег. Он был пустынной ящерицей, брошенной в воду. Но он продолжал — одну за другой, точку за точкой, перекрывая ток Силы, отрезая себя от Её могучей реки. Кель-Дрома выжил, и он справится. Он ведь лучше Кель-Дромы. Он должен закончить начатое. Отказавшись от прошлого, от имени, от ловких рук и фехтовального мастерства — отказаться от самого главного. И стать собой. Стать свободным.