Слава храбрецам!

Слава храбрецам, живущим так, словно они бессмертны. Слава безумцам, которые отваживаются любить, зная, что всему этому придет конец. Е.Шварц «Обыкновенное чудо»

Прядь русых волос легла поперек широкой переносицы Льва, и Люси засмеялась, глядя, как Аслан скосил к носу два желтых глаза. – У тебя теплые волосы, – сказал Лев. – Это комплимент, – после паузы уточнил он. Люси, повозившись, поудобнее устроилась между его передних лап, положив голову на львиное плечо. Послеполуденное солнце омывало их обоих, и трава была зелена, а лиственный шатер над головами укрывал от дневного зноя. К тому же Люси не без оснований полагала, что место зачаровано. – Как дела у моих любимых детей? – спросил Лев. – О чем нынче их мечты и заботы? – Явись и спроси, и я уверена, что живущие с именем Аслана с радостью раскроют перед тобой сердца. – Не время, – меланхолично ответил Аслан. – Дорогой мой сын справляется, и во мне нет нужды. Улыбка приподняла его усы, и Люси ощутила нечто вроде укола ревности. Впрочем, она тут же укорила себя за это. Аслан никому не принадлежит, его любовь объемлет весь созданный им мир. Смешно и недостойно ревновать его к Питеру. Все равно, что ревновать отца к старшему брату. Да и зачем? Аслан как солнце, его хватит на всех. – Брат мой Верховный Король справляется, – важно согласилась королева Люси, – но ноша его нелегка. Пиры перемежаются битвами, и в мирное время Питеру надобно уметь разговаривать с существом всякой породы. Верховный Король – непростая работа. – У мальчика и в четырнадцать были крепкие плечи, – возразил Лев. – Если я буду поддерживать его руку, держащую меч, она никогда не окрепнет. – Но ты же поддерживаешь! – Люси перевернулась набок, чтобы заглянуть Аслану в глаза. Лев со всею осторожностью перекатился набок, освободив из-под себя задние лапы – могучие, с красиво вычерченными сухожилиями под золотой переливчатой шкурой, с такими нежными подошвами, будто он никогда не ступал по земле. Лев оставлял глубокие следы только тогда, когда в его умысле было оставить зримый след. – Разумеется, – согласился он, улыбаясь. – Незримо. У Питера дух льва, сила льва и сердце льва. Даже если в мире не будет Аслана, у мира будет Питер. Этого я и добиваюсь. Расскажи мне обо всех, Люси. – Мне казалось, – задумчиво сказала девушка, – ты видишь нас насквозь. Что тебе за нужда в моих рассказах? – Мне нравится слышать любовь в твоем голосе, Люси. К тому же у тебя есть добрый дар видеть правильную дорогу. Люси сорвала «солдатик» – цветок подорожника. – Сьюзен с Эдмундом ездили в прошлом году в Ташбаан. Королевич Рабадаш делал Сью предложение, и это было то еще приключение. Нам пришлось ввязаться в битву за Арченланд, но все устроилось наилучшим образом – мы даже нашли наследника их трона принца Кора. Но… ты уже знаешь! – воскликнула она в притворном возмущении. – О Аслан, покинувший Нарнию, со временем тебе все труднее будет скрывать тот факт, что на самом деле ты никогда не покидал Нарнию! – Но пока пусть это будет наш с тобой Большой Секрет, ладно? – И никому-никому нельзя сказать? – Они же все равно не поверят, – изрек Аслан с непередаваемой интонацией, склонил огромную голову и позволил Люси в притворном возмущении дернуть себя за гриву. – Итак, – сказал он, – королева Сьюзен вошла в брачный возраст, и появились женихи. Рабадаш только первая ласточка, как бы он ни был неладен. Что вы думаете об этом? Возможно ли, что скоро вас останется трое? – Сьюзен говорит, что не хочет замуж. Она говорит, что у нее есть семья и есть дом, и для того, чтобы жить долго и счастливо, ей вовсе не нужен какой-то сомнительный… Рабадаш. Сьюзен из нас самая здравомыслящая. Эдмунд как-то в шутку сравнил четверку Пэвенси с домом. Питер – наша крыша, он защищает нас от невзгод. Сьюзен – фундамент, благодаря ей мы твердо стоим. Меня он назвал окошком, – Люси засмеялась, – потому что из окошка все видно. – А себя король Эдмунд, бьюсь об заклад, видит каминной трубой! – Откуда ты знаешь?! Аслан самодовольно улыбнулся в усы. – Я же бог! Мне положено. Может быть, я сам вложил Эдмунду в голову эту метафору. – Мы по-прежнему все вместе, Аслан. Как это было в детстве, помнишь? Один начинает фразу, другой продолжает. – Признаться, я опасался за Сьюзен, – сказал Великий Лев. – Золотой Век длится в Нарнии, пока ею правят четверо королей. Без одного из вас великое и хрупкое равновесие этого мира нарушится: без Сьюзен не будет мира и благоденствия… как не было бы их, если бы когда-то не был спасен Эдмунд. Вас четверо, моя девочка-львица, и вы едины – это очень важно для Нарнии. – Да, – сказала Люси, – я понимаю. Это как четыре ножки у стола. Или четыре конца креста. * * * Королева Сьюзен спустилась к завтраку в обычное время и с неудовольствием отметила, что она первая. – Где король Питер? – спросила она у прислуживавшего за столом фавна, мистера Секундуса, пока он накладывал овсянки в ее королевскую миску. – Верховный Король ускакал на рассвете без завтрака, Ваше Величество. На конюшне сказали – он взял простого коня. Не говорящего. – Опять? – это спустился из своей спальни зевающий Эдмунд. Он бы предпочел спать по утрам подольше, но Сьюзен сказала, что завтрак будет в восемь, и точка, и он счел, что дешевле будет ей не противиться. У короля Эдмунда были достаточно широкие полномочия, чтобы не пытаться отыграть еще какие-то скудные баллы внутри семьи. – Что-то он частенько стал удирать без объяснений. Опять мне делать его работу. – Куда он ездит, ты не знаешь? Эдмунд покачал головой, решительным жестом отказался от овсянки, и тогда фавн положил ему сосисок. В столовую вошла Люси. Фавн налил младшей королеве чаю с молоком. – Нет, спасибо, я брала с собой бутерброды. – А ты где была в такую рань? – Гуляла. Встала до рассвета, сидела на траве… – Этого ты могла бы и не говорить, – заметила Сьюзен, взглянув на испачканный травяным соком подол сестры. – Если ты тайком встречаешься с каким-нибудь фавном, – встрял Эдмунд, откусывая от громадного бутерброда, – помни – среди них попадаются очень-очень плохие. Люси бросила в него салфеткой. – Питера не видела? – Нет, а что, он опять уехал? – Слова никому не сказав. – Ну, он ведь сейчас не особенно нужен? Я имею в виду – ничто не требует его обязательного личного присутствия? – Не хочу бить тревогу, – сказал Эдмунд с набитым ртом, – но Пит меня тревожит. Даже если не обращать внимания на эти его отлучки… вы заметили, как он скачет? Будто хочет оторваться и остаться один. – Он говорил тебе, что хочет остаться один? – с живейшим интересом спросила Люси. – Но вы же всегда соревновались, кто быстрее, выше, сильнее, – одновременно с нею произнесла Сьюзен. – Для вас это нормально, Эд. – Потому я и вижу разницу, – медленно сказал Эдмунд. – Раньше Пит всегда в голове держал, что сражается с младшим братом, а теперь в нем чувствуется этакое… раздражение, что ли, желание покончить с глупостями. И оттого Пит бьется и скачет в полную силу. Сейчас, – добавил он, криво улыбнувшись, – я чувствую себя младшим братом намного сильнее, чем когда мне было десять. – Когда это с ним началось? – спросила Люси с нарастающей тревогой. – Что-то изменилось с Питером тогда, помните, когда он свалился с лошади в овраге, и мы с ума сходили несколько дней, пока искали его. А когда он вернулся, то ничего не рассказал. Сказал только, что помогли ему добрые подданные. – Царапины на нем были свежие, но подлеченные, – припомнила Люси. – А ключица сломанная, по-моему, и до сих пор не зажила как надо. Питер никогда не позволял мне расходовать на него мое лечебное зелье. Говорил, что само пройдет. – Может быть, у него кто-то есть? – предположила Сьюзен. – В каком смысле? – брови Люси взметнулись вверх. – В рабадашевом, – бросил Эдмунд, и Сьюзен покраснела и разозлилась. – Едва ли Питеру стоит опасаться того, что его схватят за косы, бросят через седло и увезут в заморский гарем, – ответила она, и в голосе у нее был яд. – Питер уже взрослый, – вставила свои пять пенсов Люси. – Совсем, я имею в виду. Он старший, и если тебе делают предложения, Сьюзен, то и он, наверное… – Я вижу здесь другое тонкое место, – задумчиво сказал Эдмунд. – За косы и через седло – это явно не про Питера, но он Верховный Король, и это делает его мишенью. Кто сказал, что он не встретил какую-то ведьму, и она не угостила его рахат-лукумом? – Твой эзопов язык, Эд, делает честь твоему уму, но мне даже думать об этом не хочется, извини. – Я могу думать за вас обеих о вещах, о которых вам думать не хочется, но не скажу, что я этому рад. Почему Питер ничего нам не рассказывает? Значит ли это, что эта девушка – кто бы она ни была, если она вообще существует! – неподходящая, и Пит это понимает? Что, если у нее козлиные ноги? Или их вообще четыре? – Кто знает, – промолвила Сьюзен, – если бы Питер женился… – …кому-то здорово бы повезло. Я не знаю никого более готового к этой роли, чем Пит. Он был нам «папочкой» всю дорогу, и я хочу сказать, что у него получалось. – Мы говорим о браке Верховного Короля, Эд, – напомнила Сьюзен. – Это политическое дело. Эта девушка взойдет на нарнийский трон, а тронов в Нарнии четыре. Не говоря уже о том, что традиционно посадка королей на трон – дело Аслана. Нужна ли Нарнии королева, если их и так уже две? – Я могу уступить ей место, если ты так боишься за свое, Сьюзен! – воскликнула Люси. – Я и сама уступлю место, если она окажется подходящей. – Вы не можете уступать место, ни свое, ни чужое, вы обе держательницы Волшебных Даров. Если кто, так только я… – Мы все избраны и коронованы Асланом, – сказала Люси. – Мы не можем ничего тут менять. За тебя, Эд, Аслан принес великую жертву, он счел тебя столь же драгоценным, как любого из нас, и никто из нас не последний. – Если бы тут был Аслан, мы бы его спросили. А так – только нам решать. Какова была бы подходящая Нарнии девушка? Нет, мальчик не подойдет! Это не слэш! – Ну, она, во-первых, должна быть человеком. – А в Нарнии по определению нет людей, – подхватил Эдмунд. – Значит, придется искать за границей, в Арченланде или на Одиноких Островах. – Она должна быть знатного рода, – подумав, продолжила Сьюзен. – В идеале королевского, но можно и чуть поменьше. Это брак Верховного Короля. – И раз уж она должна стать одной из нас, – добавила Люси, – надо, чтобы с нею было хорошо разговаривать. Как принц Кор, например, или леди Аравита… Она должна быть другом Нарнии. – И еще, – буркнул Эдмунд себе под нос, – она должна нравиться Питеру, об этом как-то забыли. * * * Как странно. Питер решительно не узнавал дороги, несмотря на то, что проезжал здесь… он уже не помнил, сколько раз. Тропа пропала в папоротниках, и королю пришлось спешиться: он не хотел рисковать добрым конем. Конь, признаться, тоже не проявлял энтузиазма, словно не чуял впереди теплого стойла и сытного угощения. В этом было что-то неправильное. Обычно дорога здесь была прямее и легче, деревья сами расступались перед Верховным Королем, и корни убирались с его дороги. Питера словно ветром сюда вносило, и уж конечно тогда тут не было этой тяжелой липкой сырости, притаившейся под почти черными ветвями, от прикосновения которых вздрагивали и конь, через седло которого был переброшен королевский плащ, и спешенный всадник в кожаном колете. «Это мой золотой король вносит солнце в мой пустой дом». Питер резко обернулся, потому что эти слова прозвучали, как воспоминание, в его собственной голове. Эдмунд, коли бы при том был, непременно вонзил бы брату вилы в бок – сказал бы, что лесть того погубит, но Питер надеялся, что не дожил еще до того, чтобы льстить самому себе. Кто-то произнес эти слова, может быть, даже не в сегодняшнем сне. Нет, здесь он определенно когда-то был – он уже отводил рукой эту ветку! Черемуха, тогда она цвела… Питер отер рукавом лоб. Он много охотился и знал каждую тропку в окрестностях Каэр-Параваля в радиусе двух дней пути. Никогда прежде лес не казался ему столь зловещим. Под листьями папоротника клубилась тьма, меж стволами деревьев висели клочья тумана. Что-то похожее на чувство потери кольнуло его в самое сердце, но только добавило королю ярости, с которой он продолжил продираться вперед. Вот эту гать из жердей он точно узнал, только сейчас ручей под нею разлился, местность заболотило, и Питеру пришлось уговаривать коня и тянуть его за узду, чтобы тот, наконец, решился ступить на бултыхающийся в воде, кое-как сколоченный мостик. Излишне говорить, что после этого на короле сухой нитки не осталось. Некоторое время Питер был как бутылка, в которую натолкали слишком много сильных чувств, а потом закупорили. Какой-то частью сознания он помнил, что отсюда уже недалеко. Тот самый овраг, с падения в котором все началось. Вот его неровный край, скрытый высокой травой. Но Питер не помнил, чтобы эта трава была черной… Он тяжело дышал, сам того не замечая, волосы прилипли к потному лбу. Кустарник, что прежде как будто расступался перед ним, сейчас удерживал его за одежду. Конь тихонько жалобно ржал, и поскольку ни ран, ни царапин, ни сколько-нибудь заметной хромоты при беглом осмотре Питер на нем не заметил, пришлось предположить, что это он от страха. Питер остановился и огляделся. Я что-то неправильно делаю? «Мой золотой король, кто-то заколдовал солнце, и теперь оно смотрит только на тебя». Если бы Эд слышал, сколько было грустной иронии в этих словах, он бы и не подумал шутить насчет лести. Да он, в общем, и не думал. Эд ничего не знает о том, что здесь. Я ж не говорил. В Нарнии много чудес, и не все они безопасны, и некому подсказать… Впрочем, если бы даже сам Аслан вздумал просунуть свое мнение между Питером и той ладонью, что легла ему на грудь, Питер был вовсе не уверен, что принял бы это мнение с чистой душой и открытым сердцем. На этом самом месте… нет, пятью шагами правее Верховного Короля учили целоваться. Аслан является лишь тогда, когда он действительно нужен. Он не придет, если полагает, что Питер справится сам. Питер ведь и к отцу не со всякой разбитой коленкой бегал. И вообще. Та, что называла его своим золотым королем, улыбалась и делала вид, что ей хорошо. Что ей все равно. И еще его тревожило, что ее лицо он помнил куда хуже голоса. Оно растворялось в золотом сиянии… или же было слишком близко? Или это все ему приснилось, а он принял сон за правду, как когда-то в детстве они все думали, будто бы Люси приснилась Нарния, а она по малолетству спутала явь и сон? Но если сделать из той истории какие-то выводы, то логично было бы верить снам. Это не был сон. Вот поляна и старый дом на ней. Дом он помнил. Вот крытый травой навес, вот столб под ним, где Питер прежде привязывал коня. Полно, тот ли это столб? Питер помнил его горячим, желтым, как мед, в каплях смолы. Сейчас он тупо смотрел на сухое потрескавшееся дерево темно-серого цвета. Казалось, прошло много лет, и все эти годы тут никто не жил. По крайней мере никто его не встретил. Никто не выбежал на крыльцо, не разлился над поляной счастливый смех. И вообще, сейчас тут было ощутимо темнее: словно за те дни, что Питер не был здесь, деревья разрослись и сомкнулись над крышей дома. Колодец нашелся там же, где был: пока Питер шел к нему через заросший бурьяном двор, ему казалось, будто кто-то следует за ним незримо. Он даже обернулся пару раз, рассчитывая увидеть, кто же таится за звуком его шагов, но потерпел неудачу. Здесь никого не было. И это тоже сбивало его с толку. За многие годы, проведенные им в Нарнии, Питер привык, что всегда − только голову поверни − есть кто-то, с кем можно договориться. В кустах, в норе, в дупле… Над этим же местом словно проклятие тяготело. Даже ветер не хотел сюда заглядывать. Даже солнце. Крышка на колодце поросла зеленым мхом, он с трудом сдвинул ее − как каменную крышку с королевского гроба, и, признаться, с тем же чувством. Та, что жила здесь − как она справлялась? «Моей силы хватило, чтобы дотащить сюда тебя, мой король, из самого оврага! Я сильнее, чем кажусь». Он невольно улыбнулся. Опустил ржавую бадью в колодезную мглу и сырость, вытянул ее, налил в лошадиную поилку, и расседлал коня. Из второй бадьи долго пил сам, потом опустил лицо в ледяную воду и терпел, сколько мог, надеясь, что это поможет ему против морока. Выпрямился, как вынырнул, с фырканьем − холодные ручейки с волос с восторгом устремились за ворот. Тут солнце все-таки пробилось в самый центр поляны, Питер бросил куртку на освещенный пятачок и стянул сапоги, решивши, что с места не сдвинется, пока они не просохнут. С солнцем сразу стало лучше, даже трава казалась ярче. Ручеек, журчащий у самых ног короля, помнился Питеру больше и звонче, но это, должно быть, от того, что русло заросло травой. Быстрая вода завивалась в косы, Питер смотрел на воду так долго, что ему показалось, будто и в самом деле ему все привиделось. Будто он не видел, как полощутся в ручье другие косы, золотые, как сплетаются они с водяными струями, мягкими, как шелк. Он закрыл глаза, рассчитывая, что память подскажет ему что-нибудь полезное, но не вспомнил ничего, кроме мельтешения зеленых пятен на внутренней стороне век. Что-то мягко поцеловало его в лоб, но то был всего лишь ветер. Обманули и бросили, возможно, заколдовали. Что теперь делать? Дышать глубже. Никакого ощутимого вреда не нанесли… гм… только отняли что-то единственное, что было только его, Питера. Потому что, если подумать, то больше ничего своего и не было. Так ведь и не нужно было. Хватало Нарнии, которая билась в жилах и спирала горло, и вырывалась в боевом кличе, брата и сестер, стоявших рядом, плечом к плечу. И сам Великий Лев гарантировал их всегдашнюю правоту. А теперь и Эдмунд, и Сьюзен, и даже Люси казались ему такими далекими, словно он оставил их в Англии. Мучительно, до рыка, вырвавшегося у него сквозь стиснутые зубы, Питеру захотелось, чтобы кто-то обнял его. Чтобы подошел сзади, обвил руками, чтобы ощутить между лопатками тяжесть прижавшейся головы. Скажите на милость, откуда бы он знал, чего хотеть, если это никогда не случалось с ним прежде? Теперь у него была решимость войти в дом. Низковатая для него дверь − Питер привычно поднял руку и взялся за притолоку, жест был вполне свойский. Темно, но не так, чтобы глаз выколи. Питер открыл ставни, длинные желтые полосы света легли на полы и прочертили заброшенные комнаты. Безотчетно он боялся запаха смерти, тления, и, возможно, гнили, но все тут было сухим, а пахло разве что сухой травой. Из этого окна − он помнил − утренний свет падал на руки, разглаживающие на коленях вышитое полотно. Он смотрел чуть издали… он, кажется, лежал, потому что сознание еще мерцало после оглушительного падения. Вот и ложе: травяные матрасы, скомканное и как будто разодранное полотно, которое выглядело истлевшим и серым. Из сухой травы ртутной струйкой выскользнула потревоженная змейка и потекла к выходу. − Ты не говоришь? − спросил Питер, отступая на шаг назад − он был босиком. Змея не отреагировала никак, разве что еще скорее заторопилась к выходу. − Арахна! − крикнул Питер во всю мощь. Он вспомнил имя как раз тогда, когда вообще о нем не думал. Так ее и звали. В первый раз он подумал, что за всем этим может стоять не ее воля. «Нет, мой прекрасный король, я не пойду за тобой. Ты позвал, твоя совесть чиста, но я не то, что может равно принадлежать четверым, ты понимаешь? И не станем об этом говорить. Ты не проси меня пойти куда-то, и не вели мне это, иначе мы потеряем друг друга. Тем, что тебе дорого, самой собой, я могу быть только здесь − мне этого хватит. Нет-нет, не говори про себя. У тебя есть Нарния, а Нарнии нужен король, который защищал бы ее, устанавливал правила и следил, чтобы они выполнялись. В этом смысле я Нарния и есть − мне, как и всем, нужен добрый король, который все делает правильно. Я живу здесь, я лажу с неговорящими зверями. Я не стану тебе правильной королевой. Обо мне будут злословить, мне это неприятно. Великий Лев не одобрит меня.» Питер перешел в кухню, где они вместе завтракали столько раз. Печь была холодна, заслонки растворены, все покрывал тонкий слой холодного серого пепла. Дубовый стол был разбит вдребезги. Что бы тут ни произошло, в этом не было ничего хорошего. Левая рука короля сжала меч, который он нес, снявши с пояса. «Разве ты не чтишь Аслана?» Он словно снова услышал ее смешок. «Хорошо, я расскажу тебе, кто я. Когда Аслан творил этот мир песней, он то ли икнул, то ли чихнул, то ли вскрикнул от боли, занозив лапу. В общем, так появился наш род − из его песни, но вопреки его воле. Лев позволил нам быть, раз уж мы завелись, но поставил условие − ни в чем ему не противостоять. Мы помним, что живем из милости.» «Ты бессмертный дух?» Волшебство, которое ее окружало, было столь плотным, что казалось видимым глазу, но теперь не было ясно, ее ли это волшебство, или же о том позаботился Аслан. «Никто не бессмертен, кроме Льва и той ведьмы, которую ты победил». Питер хмыкнул. «Ее победил Аслан. Это он откусил ей голову. Меня самого она заполировала вровень с местностью. Если кому и даровать честь победы в той битве, так только Льву, и еще моему брату Эдмунду − это он лишил колдунью ее палочки. Я только бился во главе войска, которое терпело пораже…» «А где был Аслан сто пятьдесят лет, когда колдунья вымораживала эту страну и превращала в камень его созданий? Почему он ждал мальчика, который поднимет его именем королевский меч, а Лев явится, когда настанет час принести победу? Нашему роду тоже необходимы тепло и свет, и право дышать, и под угрозой тени, перед лицом зла мы не ко Льву взываем. Мы уповаем на Короля. Король, в отличие от Льва, приходит, когда его зовут. А Лев приходит, когда верно встают звезды. Сколько бы нас ни умерло − он огорчится, и только, и отомстит, может быть, когда придет его время. А Король бьется насмерть.» Прошу тебя, сказал тогда Питер, не смущай мою верность. И теперь думал, не поплатилась ли она за эти слова, узнает ли он когда-нибудь правду, какова она будет, и как теперь жить. * * * – Аслан, мой брат несчастен. Лев смотрел в никуда неподвижным взглядом. Люси сидела перед ним на пятках и ежилась от налетавшего холодного ветра. – Да, – наконец сказал он. – Что – да?! Это не тот Питер, которого мы знали, кем он был всегда. Он совершенно… мертвый. На наше солнце накатила туча. Аслан вздохнул так тяжко, словно вздохнула гора. – Не хочешь ли ты сказать, что такого брата ты любишь меньше? Люси отчаянно замотала головой. У нее было чувство, будто ее ловят в словесные сети, но с другой стороны во всем этом крылся какой-то урок. – Мне трудно объяснить, как это больно – видеть его таким. Эдмунд и Сьюзен тоже так думают. – Стал ли Верховный Король хуже делать свою работу? Может быть, он уделяет стране и народу меньше времени, чем прежде? Люси посмотрела озадаченно. – Нет. Нет! Но неужели ты думаешь, что страна и народ не видят, что королевское чело омрачено? И что они при этом думают? Что некая беда надвигается на Нарнию? – Но вы со Сьюзен и Эдмундом уже измыслили лекарство. Что держит вас? – Уже ничто. Эдмунд вчера отправился с посольством на Одинокие Острова. Питер, наконец, позволил ему говорить от своего имени, но радости в этом не было никакой. «Делайте, что хотите! – вот что он сказал. – Я сделаю как надо». Это – Питер?! Аслан помолчал. Реплика Питера показалась ему трактуемой вполне двояко, однако он хорошо знал Львенка, чуждого всякой двусмысленности. Люси смотрела на него умоляюще. – Если Питеру не можем помочь мы, как мы можем рассчитывать на девушку, которую он знать не знает и знать не хочет? Скажи мне, что надо сделать, чтобы Питер стал прежним? Я сделаю все! Без него, как без солнца… – …как без солнца, – повторил Лев. – Обычно так говорили обо мне, но когда я дал им Питера, они меня забыли. – Никто тебя не забыл, – возразила Люси. – Во всех официальных формулах и в документах фигурирует, – она выговорила последнее слово с очевидным трудом, – «и с благословения Аслана». Сразу перед «по праву завоевания». Лев дернул хвостом. – Вот-вот. Свели к официальной формуле и нарисовали в гербе. Девочка, поверь мне, иначе было бы хуже. Все, что было сделано, сделано ради Питера и ради будущего Нарнии. – Но ему больно! – Девочка, – Лев сделал паузу. – Я делаю больно. Ты разве забыла, как было больно тебе? − Как я могу забыть, я видела твою смерть на Каменном Столе. Но зачем? Дай мне понять, и я поверю тебе, Аслан! – Получить тяжелый удар Питеру было необходимо, во-первых, для развития личности. С Эдмундом мы этот рубеж перешагнули много раньше, а Питер до сих пор оставался невинен. − Потому что он принял тебя сразу и всем сердцем. − Потому что он умеет беречь мир и соблюдать правила, и защищать слабого − ты это знаешь. Прежним он не будет, потому что никто не выплывает против времени, но он справится. Он сильный. Нарния и мечтать не может о лучшем короле. – Аслан, ты что же, хотел бы женить его на Нарнии? − Девочка моя, поверь, я знаю будущее. Никто из вас не… Впрочем, я рассказываю каждому только его историю. − Нет никакой отдельной истории у каждого из нас, Аслан. Моя история − это и история Питера тоже. И история Эдмунда, и Сьюзен. А история Питера − это и история той девушки, которую он потерял. Почему, Аслан? Что там «во-вторых» и «так далее»? − Почему, как ты думаешь, он ничего вам о ней не сказал? Люси нахмурила лоб. − Ну… у Питера никогда не было ничего своего настолько, чтобы мы это не переворошили, не оглядели со всех сторон, не перетрогали своими лапами и не высказали своего мнения. − Тебе не стало грустно, когда ты так подумала? − Мне нынче грустно все время, Аслан. Больше всего я хочу, чтобы ты объяснил мне, и чтобы я поверила… Нет. Больше всего я хочу, чтобы у Питера заблестели глаза и распрямились плечи. Аслан перекатился на бок, задрал лапу выше головы и задумчиво ее лизнул. Тут ему следовало сказать, что он специально доращивал Люси до этих слов, но почему-то ему стало грустно. Благонамеренность богов губит их миры. Он это знал. − Со временем так и будет, но мне жаль, что «просто верить» тебе уже недостаточно. Как ты уже знаешь, в моей крови кипит сила создавать и сокрушать миры. Не то, чтобы я был на это каждый день способен, но Нарния тому доказательство. Здесь все дышит моей волей. И сила эта, − он помолчал, − передается. Я поцеловал Питера в лоб и назвал его своим дорогим сыном. − У него есть эта сила? − Люси была заворожена. − А разве не видно? − Лев улыбнулся, но улыбка вышла печальной. − Для этого нужна одна лишь страсть, всего лишь страсть. Разумеется, я не мог позволить ему растратить благословенный дар на менад. Если бы я хотел, чтобы Питер получил некоторые уроки, мне было бы проще уступить его Джадис. – Джадис? Лев сердито тряхнул гривой – он не хотел углубляться в тему Джадис, по крайней мере в разговоре с Люси, столь невинной. – Это существо − я не хочу называть ее женщиной… − Она жива? − Люси даже не заметила, что перебила самого Аслана. − Это ты их разлучил? Я могу ее увидеть? − Она жива. Я объяснил ей ситуацию, и убедил, что для Питера так будет лучше. Я бы, конечно, попросту ее съел, для гарантии, но она предъявила страховой полис − так это называют в вашем мире. И я подумал, что есть предел, до которого я могу поссориться с Питером. Можно сказать, Питер спас ей жизнь, хоть он и не узнает об этом. − Она?.. У нее будет ребенок? О Аслан, но как же… − Так нужно, Люси. Что же до второго твоего вопроса − нет, ты не можешь ее увидеть. Она невидима. Я ее такой сделал. − Но я или Сьюзен можем встретиться с ней? Может, ей нужна помощь? О Аслан, ведь если она невидима, никто не сможет ей помочь во время, ну когда… Я знаю, что роды − это очень опасно, и я уверена, ты не меньше меня хотел бы, чтобы ребенок родился здоровым. Живым. Я не могу поверить: сын Питера, мой племянник! Пэвенси! Аслан дернул усами. − Никакой помощи этому созданию не требуется, они на редкость живучи. Даже больше, чем это было бы удобно. Она не человек, и ребенок человеком не будет. Если это была игра с расчетом выставить наследника престола от Тьмы… − Аслан, но ты же видишь сердца насквозь: кому, как не тебе знать, была ли это игра! Была ли это Тьма? К тому же если ребенок не человек, то… я не понимаю, как он может взойти на нарнийский престол, и тогда ж нет никакого смысла в это играть, ну, ты понимаешь?! − Хорошо, − молвил Лев. − Это не была игра. Это правда. И, чтобы твое воображение не рисовало тебе совсем уж ужасные картины, скажу, что внешне у нее отличия от человека нет. Ни рогов, ни копыт, ни крыльев. Одна лишь способность светиться отраженным светом. И непреодолимое желание эту способность реализовывать. Немудрено, что ее потянуло именно к Питеру − в нем весьма силен собственный свет. Ребенок, рожденный от человека, будет походить на человека еще больше. Она будет отражать его свет − пусть этим удовлетворится. Большего я ей не дам. * * * В последние дни обстановка в Каэр-Паравале стала несколько тягостной, и Эдмунд, сказать по правде, был рад сменить ее на морской простор. Кутаясь в меховой плащ − близилась осень, и ветра стали холодны! − он часами простаивал на носу королевского когга, отправленного с посольством «по тому самому делу». Качку он переносил неплохо, а к мелким неудобствам, какие непременно случаются в море, относился с юмором. Начать с того, что он, король, не был на борту «Летящего» сколько-нибудь важной персоной. Скорее ценной посылкой. Ему следовало не мешаться под ногами во время ежедневных работ, на палубе он мог находиться только в определенных местах, а о каких-либо изменениях режима плавания Эдмунда лишь информировали − не более того. Вероятно, это было правильно. Дни походили один на другой. Порты тоже. Капитан делал запасы продовольствия и пресной воды, Эдмунд же встречался с местной знатью и глазел на девушек, которых водили вокруг него стадами. Ему очень нравился здешний свет: приглушенные, но ясные цвета, которые отличались от насыщенных красок Нарнии, где главными были травяной зеленый и солнечный золотой. И еще державный алый. Именно сейчас он понял, что лучшим отзывом о любом путешествии будут слова: «Рад, что съездил. Счастлив, что вернулся». За две недели пути он узнал про облака и волны больше, чем за восемнадцать лет жизни. Здесь, в этом царстве постоянно меняющихся оттенков серого и синего, где только рассветы и закаты расцвечивали полотнища небес, единственным непременно и неизменно алым пятном была его собственная туника с изображением льва. Эдмунд и раньше представлял брата и замещал того, когда Верховному случалось отлучаться по государственным делам, но сейчас он чувствовал легкую тревогу. Дело в том, что Эдмунд никогда не считал себя душевно чутким. В таких делах Лу была как рыба в воде, но Лу же не пошлешь с таким делом? Ну то есть Лу, вероятно, справилась бы наилучшим образом… не говоря уже о том, что никто лучше нее не понимает Питера, и никого Питер так не старается понять и не боится обидеть, как Лу… Но говорить-то надо не сердцу с сердцем, а с лордами. А те горды. Они не станут обсуждать свои привилегии с юной девушкой. Что же касается «послать Сью», то это был бы еще худший вариант. В Ташбаан уже посылали, это во-первых, еле ноги унесли. А во-вторых, при раздаче добродетелей Сьюзен, очевидно, в очередь за чуткостью не стояла. «Питер, ты должен» − в иной тональности мы ее и не слышали. Девушки попадались разные: иногда хорошенькие, иногда просватанные, иногда слишком умные − с этими невозможно было выдержать и десяти минут. В основном именно то, что Эдмунд про себя называл «любыми». «Любая была бы рада», о да. Но любая не нужна! А кроме того, где-то в пятых или шестых гостях к Эдмунду пришла страшная мысль: та единственная, за кого Пит зацепился бы душой, вполне могла бы им, Эдмундом, быть удостоена лишь беглого взгляда. И наоборот. Найти бы кого-нибудь вроде Лу! Маленькую и умненькую, с чистыми глазами. Все понимающую единственно правильно. К тому же следовало по дороге убить еще каких-нибудь политических зайцев. Сказать по правде, Эдмунд особенно рассчитывал на Одинокие Острова. Титул императора этих мест Питер унаследовал после победы над Белой Колдуньей, они лежали далеко на северо-восток от берегов Нарнии, и колдунью там помнили куда лучше, чем Аслана. Если бы у кого-то из тамошних высоких лордов сыскалась подходящая партия, королевский брак укрепил бы отношения, оживил торговлю и способствовал бы развитию нарнийского флота, чем Питер как раз занимался. Когда причаливали в Нарроухэвене, капитан поднял на «Летящем» парадный парус с королевским львом и множество алых вымпелов, обрамленных золотой бахромой. На причале короля Эдмунда встречал правитель острова лорд Пасифик со свитой. Сам лорд, представительный мужчина в возрасте за пятьдесят, два оруженосца, и какой-то родственник, кажется, кузен. Городской глава Нарроухэвена с секретарем, заметно дрейфивший в присутствии стольких знатных персон. Начальник городского порта с заместителем. И куча адъютантов и помощников адъютантов, женщин и мальчишек. Впрочем, это, наверное, они сами себе казались шумной городской толпой, а Эдмунд видел, что творится в гавани Каэр-Параваля, когда «Летящий» причаливает там, и короли сходят на твердую землю. Так что это не толпа, а так, кучка. И не город это, а деревня. Домики, сложенные из почти неотесанного камня, лепятся по склонам, узкие террасы, неаккуратные подпорные стенки, поддерживающие крохотные огороды. Растительность мелкая и корявая. Выше деревни на склонах пасутся козы. Там замок − орлиное гнездо. И идти туда пешком, по узкой извилистой тропке. Долго, так долго, что начинаешь задыхаться. А местные лорды, похоже, привычные, тащат по крутизне свои пузы и только пересмеиваются в задних рядах. В ближних почтительно молчат. Нельзя им показывать усталость, даже если после палубы кажется, что остров качается у тебя под ногами. Засмеют и всерьез не примут. И так всякий раз, знакомясь с новым очередным бароном, из тех, кто не был при Беруне – а их никого там не было! – читаешь на его лице сомнение − очень уж молоды короли Нарнии. * * * Пахло дымом, смолой, солью. Козами. И еще почему-то яблоками. А в тесном дворе замка пахло еще и навозом. И кожей. Эдмунд оглядывался по сторонам с любопытством, но все же старался сохранять сдержанную манеру государственного мужа. Нужно быть безупречным, чтобы с тобой считались в твои восемнадцать лет. Да и безупречность ничего не гарантирует. Для этого надобно быть себе на уме… ну и еще иметь за собой очевидную силу. Почему-то сразу захотелось отыскать глазами штандарт со львом, который внесли перед посольством, но штандарт уже поднимали на главной башне: выше, чем собственное знамя лорда Пасифика. Мужчины тут носили войлочные шапки, плотно облегающие темя, и бороды – даже молодые. − У вас праздник? − осведомился Эдмунд у хозяина. − Я видел, за стенами выгораживают ристалище и ставят шатры. И в гавани много ладей под благородными знаменами. Поднимаясь по той горной тропинке, что именовалась в Нарроухэвене Главной улицей, он заметил множество щитов, повешенных на двери постоялых дворов и гостиниц − в столицу островов явно съезжались гости. − Да, Ваше Величество, у нас тут, некоторым образом, фестиваль всех Островов. Уже осень, скоро навигация закончится, и до весны мы будем сидеть по своим островам: женщины над прялками, а мужчины – с трубками и горячим пивом. День будет очень коротким, море – суровым. Вот в последние теплые деньки мы и проводим на главном острове фестиваль с турниром, состязание стрелков и ярмарку. В этом году моя дочь Анук Илэйн стала достаточно взрослой, чтобы я мог посадить ее в кресло королевы турнира. В конце концов, никто из дев не равен ей древностью рода и его высотой. Никаких других достоинств, – лорд Пасифик откровенно ухмыльнулся в желтые от табака усы, – у моей девчонки нет. Все будет достаточно скромным, потому что, без сомнения, вы, Ваше Величество, привыкли к роскошным празднествам в Каэр-Паравале. Если вы захотите принять участие в турнире, главным его украшением будете вы сами. Наконец ему позволили остаться одному в покоях, отведенных царственному гостю. Эдмунд огляделся. Чувство было такое, что он, наконец, угодил в настоящее, а не игровое средневековье. А еще он осознал, как далеко на юге находится благословенный Каэр-Параваль. У нас стеклянный купол, а тут и в окнах стекол нет, вместо стекол три ряда тяжелых драпировок, и сами окна – щели в грубой кладке. Толщина стен футов семь: Питер мог бы во весь рост вытянуться поперек этого подоконника. Водопровода, естественно, нет: вместо него тазик с холодной водой и кувшин с горячей. Которая тоже холодная, потому что уже остыла. Эдмунд поправил положение, сунув в кувшин раскаленную кочергу. Большая печь, выложенная, красивыми изразцами, и камин, возле которого зачем-то выложена горка булыжников величиной с голову. Топят, очевидно, торфом, потому что весь пригодный лес идет тут на корабельные нужды. За дверью хихикают молоденькие служанки. Полог над чудовищной антикварной кроватью раздернут, угол одеяла отогнут. Простыни чистые. Приняв так называемую «ванну» в огромной бочке и переодевшись, Эдмунд спустился к ужину и остаток вечера провел с местными лордами за разговорами о политике метрополии, видах на импорт и экспорт, и, разумеется, о флоте. Было очень интересно. Потом он отправился спать, заодно прояснив назначение булыжников. Их нагревали у камина, заворачивали в полотно и согревали ими постель. * * * Я взялся привезти брату невесту, а привезу, похоже, только трещину в копчике! Трибуны взревели, чертов горец поскакал к ним, воздевая копье и хвалясь тем, что ссадил наземь короля Нарнии, в центральной ложе все вскочили и оставались на ногах, пока Эдмунда под белы руки не препроводили туда и не устроили в самом мягком кресле. Всем подали горячее пиво. Выбыл в четвертьфинале. Вот Пит бы им… ладно. – Простите, сир, – сказал лорд Пасифик, – я надеюсь, вы не зачтете эту досадную случайность за урон вашей чести. Эдмунд вымученно улыбнулся. – Мне не хватило веса. Вообще-то, честно говоря, бой на копьях не совсем мой вид спорта. В пешей схватке на парных мечах я лучше. Полно, лорд Пасифик, у меня брат и две сестры: выросши в такой компании невозможно не научиться проигрывать. Я склонен разделить мнение трибун: все это вполне забавно. – Простите, сир, – сказала Анук Илэйн, – по-моему, вам очень больно, и мне при мысли об этом совсем не весело. У нее было самое маленькое кресло, потому что иначе ее ноги не доставали до земли, и стояло оно на помосте – чтобы королеву турнира было хоть сколько-нибудь видно над перилами. Птичка. Волосы каштановые, отливающие то ли ржавчиной, то ли рыжиной. Как у Люси. Маленькое бледное личико, серьезные глаза цвета здешнего моря. Местные герои бились здесь явно ради собственной славы и чести, а если кто и красовался перед центральной ложей, так это только потому, что Анук Илэйн была дочерью высшего местного лорда и выгодной партией. Уже через две минуты после того, как он оказался в ложе, Эдмунд знал, что она это понимает и принимает. Есть такие женщины – они не рассчитывают на любовь. Из всех, кого он встретил, она походила на Люси больше всех. Только Люси всегда открыто говорила, что думает, даже если все вокруг считали ее слова сущим бредом – что было крайне глупо, и Эдмунд это знал на своей шкуре! – и если ей не верили – стояла на своем. Анук Илэйн, похоже, тоже смотрела вокруг своими, а не чужими глазами, но не спешила убеждать окружающих. Смотрела, как будто пожимала острыми плечами: зачем? Интересно, если бы Питер не защищал так яростно право Люси говорить вслух, мы бы тоже ее так вот… забили и не заметили? Тем не менее, она была так уверена в своей правоте, что о какой-то жалости и речи нет. – Пешие схватки будут позже, – заметил лорд Пасифик словно невзначай. – Я охотно посмотрел бы на обоерукого мечника. – Нет, увы, я сегодня не боец, – беспечно отказался Эдмунд. – У вас отличное пиво, лорд Пасифик, а отсюда прекрасный вид. У меня в этой поездке есть еще одно важное государственное дело. Я ищу невесту для брата. Вежливое молчание встретило его слова. – У вас, Ваше Величество, только один брат? – уточнил после паузы лорд Пасифик. – Да, я говорю о Верховном Короле Питере, тра-та-та-та, милостью Аслана и по праву завоевания, и императоре ваших Островов. – И вы завели речь о королевском браке именно сейчас… Да, горец внизу, на ристалище может одерживать свои победы, никто на него сейчас не смотрит. Имею я право на это крошечное удовлетворение? – Вам нужны Острова? – напрямик спросил лорд Пасифик. – Острова у нас есть и так, – возразил Эдмунд. – Конечно, у Нарнии есть дерево, а у вас есть корабелы, у нас юноши – а у вас опытные мореходы. Все это рассматривается, но это не критично. – То есть вы хотите сказать, что оказываете Эли эту честь ради нее самой? – Я надеюсь, что леди Анук Илэйн подумает о моем предложении серьезно. – Она подумает, – сказал отец. – Но я… – Сир, вы с государем вашим братом похожи? – спросила девушка, совершенно не обращая внимания на то, что перебила отца. Против своего намерения Эдмунд смутился. – Ну, если честно, Питер намного красивее меня. Он на полголовы выше, и эту жестянку, − он указал на горца, спешащего за своим призом, − Пит скомкал бы голыми руками, если бы завелся. У него единственного в семье светлые волосы. В Нарнии есть поговорка, будто бы солнце смотрит на Короля. Я только стою в его тени, и иногда у меня получается пошутить. – Вам там удобно, сир? – Я чувствую себя на своем месте. Все дриады в него влюблены. Все девы сохнут по нему, и все благородные матроны тоже хранят его образ в своих вечно юных сердцах. – Столь горячо любимый своим народом король, – судя по голосу, Илэйн улыбалась, но только если судить по голосу, – будет ли верным мужем мне, не блистающей никакими достоинствами? – Она не подходит в жены Верховному Королю, сир! – громогласно вмешался лорд Пасифик. – Она слишком глупа! В глазах Анук Илэйн проскочила некая искорка, и до Эдмунда наконец дошло, что его делают, как пацана. Никакой забитости тут и в помине нет. Это их с папочкой способ защиты от дурака. – Я знаю Пита всю жизнь, – сказал он. – Мне бы и в голову не пришло, что он может оставить меня или девочек и пойти по своим делам. Наоборот, он из тех, кто схватится за самую тяжкую ношу, сдохнет под нею, но не бросит. Я просто… ну, не знаю никого, кто был бы более верен слову. Возможно, если бы не мы, младшие, Пит был бы другим, но и мы были бы другими, если бы не Пит. Прошу вас, лорд Пасифик, езжайте со мной в Каэр-Параваль, поговорите с ним сами, пусть леди Анук Илэйн узнает его чуть лучше, чем с моих слов. Ручаюсь, вас примут как королей равного ранга, и… вы сможете уехать в любой момент, если что-то придется вам не по нраву. Последнее он упомянул, вспомнив собственный недавний визит в Ташбаан. – Вы любите брата, – сказала Анук Илэйн с легким оттенком удивления. – Я за него умру. − Простите, сир, − Анук Илэйн встала, чтобы наградить победителя. − Мне тут надо выполнить кое-какие обязанности. * * * Лорд Пасифик сделался мрачен, когда ступил на борт «Летящего». − Простите, сир, − сказал он, − но это плохая идея. Ноябрь, поднялись злые ветры. Даже мы в такое время выходим в море только по суровой необходимости, и то между островами, а не в дальний поход. К тому же это судно, − он топнул ногой по палубе, − не лучшим образом предназначено для морского перехода. Оно годится для каботажного плавания, и терять берег из виду на нем безопасно только в ласковый летний день. Я предлагаю вам перезимовать в Нарроухэвене и отправиться в путь весной. − Сколько это по времени? − Пять месяцев, не меньше. Мы скрасим ваш досуг, насколько сможем, хотя, конечно, нашему двору далеко до Каэр-Параваля. Да. И пять месяцев над Каэр-Паравалем будет висеть эта туча… и я не буду знать, что там происходит! − Я рассмотрю этот вариант, лорд Пасифик, если не будет другого. Я нужен брату. Анук Илэйн, которая была с ними, тихой мышкой пересекла палубу от борта к борту. − Если Его Величество спешит, мы могли бы отправиться на одном из наших коггов, отец. Они остойчивее и лучше взбираются на большую волну. − С другой стороны, − сказал Эдмунд, − я не могу рисковать столь драгоценным грузом. Анук Илэйн переглянулась с отцом. − Мы не боимся, − сказала она. − Мы знаем море, погибнуть в нем для мужчины или женщины нашего рода вероятнее, чем в постели от старости. Мы относимся к морю так же, как вы к своему Великому Льву − мы все в его ладонях. Мы верим морю. Если оно берет нас, значит − так надо. − Нет, − сказал лорд Пасифик. − Я имею в виду, мы пойдем на этом корыте. Это королевская посудина, тут всякая мишура, резьба позолоченная. Мы должны это вернуть… и сделать это красиво. Ты невеста Верховного, или нет? Но, сир, команда будет моя, это раз. И выходим прямо завтра, потому что позже погода будет хуже. Вас это устроит? − Как нельзя более, если это удобно для леди Анук Илэйн. − Не обращайте на меня внимания, − сказала леди. Эдмунд и лорд Пасифик пожали друг другу руки. * * * Первую неделю в пути им везло. Ветер задувал хоть и сильный, острый, как нож, но ровный. На три балла, сказал лорд Пасифик, а капитаном на «Летящий» он поставил своего шурина, обещая, что дело тот знает. Кораблю изрядно досталось от команды за название: Эдмунду всю дорогу все, кому не лень, объясняли, что на волну королевский когг всходит тяжело, и штевни у него не той формы. Радовало лишь то, что ветер попутный, и команде не пришлось садиться на весла. Будучи на корабле самой бесполезной вещью, Эдмунд довольно много времени проводил с Анук Илэйн. Куда более опытная путешественница, чем он сам, она много лучше выбирала для себя место на палубе, чтобы никому не мешать, и когда кто-то говорил ей одно только слово «леди…», согласно кивала и уходила в свою каюту. Никакой нервозности, никакого страха, никаких признаков морской болезни. С каждым днем Эдмунд все более убеждался, что нашел Нарнии отличную Верховную Королеву. Как ни странно, это чувство − полного успеха миссии − оказалось довольно гнетущим. Эду почти не хотелось, чтобы их долгий путь завершился. Ну то есть свежие простыни, горячая ванна, никакой беготни и ругани за пологом, худо-бедно заменяющим дверь, твердая земля под ногами… И что, теперь, чтобы поговорить о вон тех черных клочках на горизонте, придется благовоспитанно испрашивать разрешения у Пита? Черные клочки первой заметила Анук Илэйн, и шурин ее отца отнесся к ее словам со всем вниманием. Матросы побежали по вантам, парус зарифили, забили парусиной палубные люки, ею же обернули и обвязали клетки с курами, проверили помпы, привязали все, что было невозможно убрать. Шатер на палубе, где ночевали мужчины благородного рода, сняли, чтобы не хлопал на усиливающемся ветру и не мешал палубным работам. На камбузе погасили огни. Эдмунд спросил, нет ли какого дела, где он мог бы быть полезен, но капитан ему решительно отказал. Тут, сказал он, сейчас пойдет такая свистопляска, что на палубе лучше быть тому, кто знает, что делать, а кто не знает − пусть сидит в трюме. Эдмунду, как всякому новичку, почему-то казалось, что в трюме страшнее. − Ваше Величество может присоединиться ко мне, − сказала Анук Илэйн. – Наши жизни сейчас в лучших руках, какие можно пожелать. Об остальном можно забыть за хорошим разговором. Вы мне поможете с этим, король Эдмунд? То есть это она мне поможет, мы оба это понимаем. В каюте леди Анук Илэйн все было убрано и принайтовано. Госпожа королевская невеста пустилась в путь без служанок − из-за того, что место на борту ограничено, а лишняя бочка воды лучше, чем лишняя девица. Собственно, на «Летящем» была одна-единственная каюта: капитанская. − Находящегося на палубе может смыть, − сказала Илэйн, когда они оба чинно сели на сундуки друг напротив друга. − Те, кто на палубе, тоже не спасутся, если корабль пойдет ко дну. Мы же, пассажиры, переживем бурю, если не опрокинемся, не переломимся, не потеряем плавучесть... но если это случится, то это случится со всеми. − Я плаваю как топор. − Я умею плавать, но это не поможет. Даже если каким-то чудом уцепиться за что-то, носимое бурей по волнам, нет никаких шансов быть подобранным в такое время в этих широтах. − Я понял, леди Илэйн, статистически здесь более безопасно. − Есть еще трюм, но там будет мокро. Я советую вам, Ваше Величество, надеть меховой плащ. Будет холодно. Капитан собирается использовать скорость ветра, насколько это возможно, чтобы быть как можно ближе к порту, когда шквал догонит нас. Потом парус придется убрать, и весла тоже, и тогда мы будем игрушкой на волнах. Это самое тяжелое и неприятное испытание. «Летящий» не то, чтобы плох, но он недостаточно хорош. Должно быть, выражение лица Эдмунда оставляло желать лучшего, потому что Анук Илэйн сменила тему: − В Каэр-Паравале чтят Великого Льва. Я почти ничего о нем не знаю. Расскажите мне. В каюте изрядно потемнело. Лицо Анук Илэйн белело как маска, висящая в темноте, вокруг почти ничего не было видно. − Я не знаю, откуда начать, − признался Эдмунд. − Я получил жестокий урок любви, когда мне было десять. Я был гнусным маленьким засранцем и обижал сестру, за что мне частенько прилетало от брата. Я думал, что ненавижу Питера. Он был сильнее, он был всегда прав… Противостоять ему было делом моей детской чести, хотя теперь я знаю, что это называется «инфантильное поведение». Ну и когда мы оказались в Нарнии, я встретил Белую Колдунью, она наобещала мне с три короба, и я решил, что все теперь будет мое. И я предал всех, не понимая, что ей нужна была только смерть всех четверых, а я был наживкой. − Вам было десять. И в старшем возрасте не все понимают, где добро. − Люси было восемь, и она никогда бы так не поступила. Меня не просто простили, меня спасли. Аслан принес за меня великую жертву − свою жизнь, и воскрес, повинуясь законам Тайной Магии, но я не думаю, что ему не было больно и страшно умирать. Нет, сам я не видел, мне рассказали. Лев после говорил со мной. Брат обнял меня, и я видел его глаза, полные счастливых слез. Вот оно так всегда: я говорю о Льве, а думаю о брате. На самом деле я плохо помню те дни. А после коронации я Аслана не видел. Эдмунд думал, что это история подкатила к самому горлу, но когда замолчал, оказалось, что это качка − «Летящий» взбирался на очередную волну как больная корова, и ухал вниз. Раз за разом, раз за разом. За закрытой дверью бегали и кричали, ветер ревел, а громче ветра ревели капитан и лорд Пасифик. Потом стало совсем плохо. Держаться пришлось за привинченные к полу сундуки, над головой раскачивалась лампа, волны перекатывались через палубу, и одна из них сломала наконец мачту. Анук Илэйн закусила губу и слушала, словно понимала все, что происходило на палубе, где ее отец боролся за жизнь судна, превращенного штормом в жалкий неуправляемый обрубок. Сьюзен затрубила бы в рог. Люси в сердце своем воззвала бы к Аслану. Питер… наверное, доблестно потонул бы с мечом в руке, хотя не факт, конечно, учитывая явное благоволение Льва к его любимому сыну. У Эдмунда где-то поперек трахеи стоял запрет на то, чтобы просить Аслана о милости, потому что слишком много − нельзя. Просто… просто все это было как-то очень нечестно. И девушка… Огромная волна − изнутри каюты невозможно было увидеть, насколько та была огромна! − обрушилась с кормы и сорвала дверь. Черная вода и белая пена встали в дверном проеме, Анук Илэйн вскрикнула птичкой, это длилось какую-то секунду прежде чем корпус изменил положение, а волна пронеслась поверху, но этого хватило, чтобы… Если мы сейчас потонем, мне не придется ни перед кем оправдываться! Анук Илэйн была в его объятиях, и можно было бы сказать, что он просто подхватил ее, когда волна сбила ее с ног, но… сейчас отпущу. Через секунду. Еще один вдох, удар сердца. Это… это больно! Что я скажу брату? * * * Спустя минуту Эдмунд забыл обо всем, потому что лорд Пасифик взревел: – Земля! И король Нарнии постыдным образом сбежал на палубу, где свирепые гиганты в непромокаемых шляпах и зюйдвестках боролись за то, чтобы «Летящий» добрался до порта. – Это Каэр-Параваль! – воскликнул Эд. – Смотрите, город на горе, и над ним стоит солнце. До него рукой подать. Когда мы войдем в бухту, волнение уже не будет таким сильным. – Да, и двигаться мы будем намного медленнее. У нас полтрюма воды, и ее уже не откачать – корпус разбит волнами, и множественные течи. Мы плывем в решете. Нечего терять, весла на воду! Все на весла! Ни слова более. Эдмунд прыгнул в гребной трюм, вскрикнул, когда ледяная вода обожгла его, но сел на скамью рядом… с кем-то и еще кем-то. – Девочка! – воззвал лорд Пасифик. – Выйди на палубу. Если чертово корыто затонет, ты доплывешь! Ты сумеешь! Волны рвали из рук тяжелые весла, но слаженная сила гребка представлялась Эдмунду такой, что «Летящему» впору было оправдать свое имя – вырваться из плена вод и нестись поверху, не касаясь днищем. Капитан стоял на лестнице, ведущей в трюм, и отсчитывал ритм. Голова его торчала наружу. Близость Каэр-Параваля придала Эдмунду сил, а в остальных, видимо, той же магией отозвалось слово «Земля». Потом вода подступила к самым плечам, сковала движения, и всем велели выйти наверх. Эдмунду показалось, что самого его выволакивали за шиворот − так он одеревенел. Сизые волны плескались уже почти вровень с бортом. Впереди на воде лежала граница света − Каэр-Параваль был под солнцем, и Эдмунд рванулся туда всем изголодавшимся сердцем. Анук Илэйн стояла на носу, закутанная в плащ из шкуры тюленя, в меховых наушниках-темплетах, зябко спрятав руки в рукава и смотрела только вперед, будто закинула взглядом канат и теперь подтягивала за него весь корабль. Из гавани навстречу «Летящему» вышли две узкие и длинные галеры: в бухте и вправду волнение почти не чувствовалось. С них сигналили, что готовы принять всех с судна, которое столь явно терпит бедствие. Толпа в столице собирается мигом: стоило только слуху пронестись – это, мол, «Летящий»! «Да что вы говорите?!» «Я знаю «Летящий», это разбитое корыто на него вовсе не похоже». Там была Сьюзен, красивая и нарядная, как это должно при встрече невесты Верховного Короля, и Люси, которая подпрыгивала и махала руками, и выкрикивала имя Эдмунда. «Летящий» пересек границу света, и мягкая гладкая волна лизнула палубу между ютом и баком. Ничто больше не двигало судно вперед, инерция погасла. Галеры развернулись, как псы, и устремились на помощь. Подойдя ближе, они спускали шлюпки. Эдмунду показалось, что на одной из них он видит брата: слегка расхристанного, слегка замурзанного, в коричневой кожаной куртке, которую не продувает ветер, и в синем шарфе, намотанном до самых ушей. Будто бы только что с верфи прибежал. Впрочем, почему «будто»? То-то Сью, должно быть, недовольна. Вокруг Эдмунда матросы с «Летящего» сигали за борт. Тяжело, как тюлень, боком, плюхнулся в воду лорд Пасифик, придерживая под локтем дочь. Анук Илэйн была так спокойна, словно ничего особенного не происходило, только оглянулась − Эдмунду показалось, что на него. − Отплывай! − кричали ему. − Затянет! Набрав в грудь воздуху, Эдмунд, что оставалось сил, оттолкнулся ногами, стараясь оказаться как можно дальше от уходящего на дно когга. Он сразу погрузился с головой. Вокруг поднимались столбики пузырьков, и он старался держать глаза открытыми, чтобы видеть солнце в верхних слоях воды. Страшно не было. Потом кто-то обрушился в воду рядом, обхватил за ребра и вытолкал наверх, где обоих ударило солнцем и ветром. Почему-то Эдмунд знал, кто это. Пит в курсе, что я не умею плавать. Какая… какая прозрачная у нас в бухте вода! Остальных уже подняли всех, лорд Пасифик с дочерью, по-видимому, оказались на другой галере. Эдмунда закутали в одеяло, так что одна макушка торчала, и он был счастлив, что не надо ничего говорить прямо сейчас, и можно собраться с мыслями. Спустя четверть часа галеры ткнулись в причал, где, кажется, весь Каэр-Параваль собрался. Два минотавра растолкали толпу, чтобы королевы могли приблизиться к братьям. На берегу все были ужасно возбуждены. На борту напротив − делано спокойны. Ситуация требовала исполнения правил, словес и поклонов. − Государь брат, − сказал Эдмунд, проглатывая комок в горле, − позволь тебе представить лорда Пасифика, старшего меж главами родов на Одиноких Островах, и его милую дочь, леди Анук Илэйн. Ты знаешь, зачем они здесь. Она в сухом плаще, и даже причесана. Ни кровинки в лице, стоит прямо и смотрит без улыбки. На Питера, ясное дело, на кого ж тут еще смотреть. Потом делает совершенно безупречный книксен. − Государь, брат ваш рассказывал о вас, и его словами впору мостить дорогу для королей. Сейчас я вижу, что все было правдой − насколько слова вообще способны передавать правду, сир. Если Питер сейчас улыбнется, это будет нокаут. Эдмунд посмотрел на себя со стороны и подумал, что должен быть очень счастлив. Может быть – потом. Совершенно неотразимый старший брат, король, коронованный солнцем. Мокрый и встрепанный, и у переносицы смоляное пятно. Люси говорит, он лучшим просто не бывает… а Эли так похожа на Люси. Я специально так выбирал. − Благодарю тебя, Эдмунд, за то, что в столь сложных обстоятельствах ты в целости доставил в Каэр-Параваль столь знаменитого лорда и столь милую девицу. − Помилуй, Питер, − выдохнул Эд, − это они меня доставили! Чтоб я хоть раз еще хотя бы одной ногой на палубу… Вокруг засмеялись. − Ты совершенно зеленый, Эд, − сказала Люси. − Принято, − сказал Питер. − Большое вам спасибо, лорд Пасифик. Прошу вас поскорее быть моими гостями под кровом Каэр-Параваля. Паланкин для леди… Две эти говорящие ехидны, мои сестрицы, позаботятся о вас лучшим образом. И повернулся спиной. − Лорд Пасифик, что вы скажете плохого о моих кораблях? Сьюзен открыла рот… и закрыла рот. Бок о бок король Питер и лорд Пасифик двинулись вверх по улочкам, сопровождаемые растянувшейся свитой. Эдмунд плелся следом, а сестры шли за ним, и он поневоле слышал и тот разговор, и этот. − …штевни должны быть острее, и я сделал бы корпус шире в миделе. Тогда бы он как будто резал волну. А дерево отличное, просто отличное, мы сломали только три весла… − …он ведет себя просто безобразно! К собственной невесте не только не прикоснулся, но… даже не улыбнулся ей, и слова приветливого не сказал, и отделался какой-то казенщиной!.. И руки в карманах. Стыдно! И по-человечески, и в политическом смысле! − …у меня есть плотники − Бобры, да, и еще я хочу перевозить кентавров… − …Сью, но ты понимаешь, что у Питера обстоятельства сложные… И вообще, судя по всему, Питер с большей охотой женился бы на чем-нибудь деревянном. С подходящей формы штевнями. − На еще более деревянном, хочешь ты сказать?! О, я дома. * * * Единственная пара, которую в этот день буквально с трудом разлучили, были Верховный Король с лордом Пасификом. За обедом они жестикулировали вилками и чертили на скатерти, строили флоты из сосисок, и Нарния стремительно двигалась к господству на морях. − Величие страны обретается на путях строительства коммуникаций! Придворный суслик-летописец немедленно определил королевскую фразу в анналы. В Британии всякий школьник счет бы ее за саму собой разумеющуюся банальность. − О! − сказал лорд Пасифик. Сьюзен и Люси на своем конце стола тормошили Анук Илэйн, совершенно недвусмысленно норовя вытащить из нее, что она такое. Совершенно очевидно, обе они были обречены на поражение. Она держалась любезно и отвечала правильно, а юмор в ее словах если и был, то где-то не на поверхности. Эдмунд сидел один и чувствовал себя так, словно его избили. Когда обед закончился, и дворцовый протокол разрешил, наконец, всем отправиться на отдых в свои покои, Серебряный Король вздохнул с облегчением. Уже очень давно ему не выпадало случая уединиться со своими сложными чувствами, чтобы в них разобраться и усмирить те, за которые стыдно. − Эдмунд! − Ээ… да, Пит? − Нам надо поговорить. Тяжкий вздох вырвался у младшего брата. Знаю я этот фальцет − с ним не спорят. Вожжа под мантию и все такое. Когда Верховный делается невыносим, лучше с ним соглашаться. − Как прикажешь, Твое Величество, − кисло согласился он. Уединились в покоях Верховного Короля. Питер сел в кресло, брат его мыкался у дверей. − А скажи-ка мне, Эдмунд… вот эта славная барышня, которую ты мне притащил. Почему ты ее выбрал? Почва в одно мгновение стала очень скользкой. − Раз уж все равно кто, − Эд постарался глядеть нагло, − так лучше, чтобы хорошая. Тесть тебе, я видел, понравился. − Тесть классный, такой тесть нам, несомненно, нужен. Эдмунд, я, собственно, даже не столько о Пасификах. Лет… ну, ты знаешь, сколько назад у тебя случился сдвиг по фазе. Ты знаешь, о чем я. Пора с этим покончить. − Эээ? − Ты ее нашел? − Ну… − Ты ее привез? − Ну да, в общем. − Ты на ней и женишься. Пауза. − Ты шутишь, Пит. − У меня нет чувства юмора. Я не могу принять то, что мне предложено без радости. − Скажи это снова, когда мы будем обсуждать налоги! − вырвалось у Эдмунда. И тут он получил подзатыльник! Замечательную полновесную плюху, словно львиной лапой отвешенную, такую, что чуть голова не оторвалась, а из глаз брызнули слезы и черные искорки с белыми хвостами. Зажмурился и засмеялся. И Питер смеялся вместе с ним. − Смиренно принимаю сие, ибо знаю, что заслужил! − Но ты понял, за что? − Ну… эээ… твоя рука − владыка, государь! − Ты любишь ее больше, чем меня. Этого курса и держись. Когда тебе перекладывают лучший кусок с тарелки, чувствуешь себя таким идиотом, знаешь ли… Неужто ты думал, что когда я увижу любовь, я ее не узнаю? − А если не увидишь − узнаешь? Питер вздрогнул и огляделся. − Ты что-то сказал, Эд? * * * Ввечеру королевы Нарнии решили, что именно для них этот день выдался самым тяжелым. − Слишком умная! − сказала Люси. − И не слишком красивая, − закончила свою мысль Сьюзен. С другой стороны, с чего мы вдруг взяли, что она так сразу будет нас любить? − А с чего это мы взяли, что Питер в нее влюбится? − Какая-то Джен Эйр, прости меня Аслан. Люси, мы должны поговорить с Питером, иначе он своими руками похоронит все наши прекрасные планы. Разумеется, Анук Илэйн видит, что ей недостаточно рады. − И одеваться ему следует получше, да, Сью? − И это тоже. И эта стрижка под шлем… для рыцаря, может, и хороша, но на короле выглядит по-мальчишески. Пошли, зададим ему трепку. Королевы вышли из своих покоев и направились к покоям брата. На пути им встретился фавн Секундус, который, скособочившись, тащил неудобный пустой бочонок. Из-за неплотно прикрытых дверей грянул взрыв хохота. Смеялись двое. − Что там происходит? − спросила Сьюзен. − Короли послали за пивом, Ваше Величество. − Мило. − Они в третий раз послали за пивом, мэм, − пожаловался фавн, но было поздно. Королева Сьюзен распахнула дверь и вошла без стука. − Привет, Сью, − сказал Питер. Лицо у него было совершенно красным. − Привет, Лу. Пива хотите? − Что тут происходит?! Мы думали, эти звуки несутся из конюшни. − Мы обмываем помолвку. Присоединяйтесь. − Аа… − Сьюзен явно не знала, что сказать. − Что ж, поздравляю. − Не меня. Его! Питер ткнул кружкой в еще более красного Эдмунда. − Не поняла… − Ой, Сью, но что же тут непонятного! − Эдмунд любит Анук Илэйн и женится на ней с моего высочайшего… −…пинка. − Точно. Он бы сам не осмелился. Эдмунд попытался спрятаться за стаканом. Фавн протолкнул в дверь бочонок с пивом. − Ой, Питер, как я рада! − завопила Люси и кинулась на шею Верховному Королю. Питер поймал ее свободной рукой и чуть отстранил от себя. Придержал, словно не желал выражения чувств столь непосредственных и бурных, и Люси это, разумеется, заметила. И не смогла истолковать. Даже сейчас, когда все они хохотали хором, толкались, как в детстве, и подначивали друг дружку − что-то было не так. Люси отвернулась, чтобы Питер не заметил прилива слез в ее глазах. − А Анук Илэйн? Ее-то спросили? Вдруг она не согласится? − Завтра спросим. Думаешь, я не смогу сделать для Эдмунда то, что он сделал для меня − сосватать девушку? − Тебе будет труднее, Пит. Я допускаю, что Анук Илэйн любит Эдмунда − это, собственно, совершенно все объясняет. Но что ты скажешь лорду Пасифику, который влюбился в тебя?! * * * Сьюзен вышла из королевской гардеробной, прижимая руку к сердцу и притворно закатив глаза. Люси смотрела на нее с восторгом и ожиданием. − Ну, что там?! − Ты не поверишь. Смерть дриадам! − Ооо! − Люси прикрыла глаза ладонью. Это Верховный Король появился, наконец, на пороге. «Смерть дриадам» − так младшие Пэвенси, явно посланные старшим для смирения, окрестили бархатный камзол цвета морской волны, с золотыми шнурами в швах и золотыми же застежками в виде львиных голов. Камзол этот королева Сьюзен подарила брату в прошлом году на день рождения, чтобы подчеркнуть его собственные золото и лазурь, и Питер возненавидел его сразу, с первого взгляда, и утверждал, что в нем его не видно на фоне обоев. Сьюзен пошла на принцип, и через день в Каэр-Паравале поменяли обои. Эдмунд предположил, что Питер сам себя пугается в зеркале. Некоторое время королевы опасались, что Питер просто утопит чертову тряпку где-нибудь в заливе, предварительно набив ее камнями, чтоб не всплыла, но на их счастье Верховный слишком ценил мир в семье, и до сих пор «смерть дриадам» тихо висела в дальнем углу королевского гардероба. − Корону мне, − велел Питер, кладя руку на рукоять Риндона. По коридору цокающей рысцой пронесся фавн Секундус, неся на вытянутых руках золотую корону. − Мне уже страшно за лорда Пасифика, − сказала Сьюзен. − Питер, − спросила Люси, − а ты за облака не зацепишься? − И во всем этом ты собираешься сказать, что не женишься на Анук Илэйн? Верховный, ты зверь, чистый зверь… − Спасибо, что не грязное животное, − сказал Эдмунд, неслышно появившись из-за угла. − Ой! Пит, ты только в зеркало не смотри, а не то… − Уже. Люси, застегни мне запонки. Спасибо. Эд, что у тебя с лицом? − Похмелье у него, − съязвила Сьюзен. − Абстинент. Сбившись в тесную кучку, четверка Пэвенси отправилась в тронный зал. Лорд Пасифик и Анук Илэйн уже ждали там, а кроме них никого не было. Раннее утро, стеклянный купол позволял солнцу беспрепятственно заливать зал. Будущий королевский тесть был умеренно весел и слегка небрит. Анук Илэйн… солнце вспыхивало в ее каштановых волосах, гладко зачесанных и убранных серебряными гребнями с изумрудами. Таковы же были и серьги. Нижнее платье из шелка цвета ржавчины, верхнее − черное. Скупость цветов подчеркивала совершенство покроя. Все, что на ней надето, смекнул Эдмунд, так или иначе продукт ее земель. Ничего случайного тут нет. Анук Илэйн взглянула на Верховного Короля и опустила глаза. Ну да, а кто бы не ослеп? − Лорд Пасифик, − сказал Питер, − как милостью Аслана и по праву завоевания Верховный Король Нарнии и император Одиноких островов, я прошу руки вашей дочери для моего любимого брата, короля Эдмунда… которого по недоразумению прозвали Справедливым, и прошу вас дать ответ немедленно. Иначе, боюсь, его удар хватит. − Хммм… − ответил на это лорд Пасифик. − В первой версии договора были другие условия. С чем связаны эти… хммм… поправки? Или вы, государь, сочли, что моя синичка недостойна вас? Не кажется ли вам, что передавая ее из рук в руки таким образом, вы посягаете на ее достоинство? Старый морж умел торговаться уже тогда, когда и родители Пэвенси еще не поженились, отстраненно подумал Эдмунд. Питеру придется туго. − Брак с королем Эдмундом никоим образом не унижает достоинство леди Анук Илэйн, − в голосе Верховного прорезался фальцет, и Эдмунд слегка встревожился, опасаясь, что если Питер пойдет вразнос, то тогда его двоим держать. − Король Эдмунд мой наследник, и я не желаю никого другого, кто будет править Нарнией после меня… − Сколько вам лет, Ваше Величество? − Двадцать два. …и вместо меня, если таковы будут мои личные обстоятельства. Ой. Смертельный удар, Пит, короной об пол. Зная, что для тебя Нарния, и, что уж говорить − трон… − Питер, ты же не всерьез? − Там посмотрим, − сквозь зубы бросил Питер. − Это очень весомое заявление, сир, − сказал лорд Пасифик. − Я не могу ответить сразу, это не по-купечески. − Нарния волшебная страна, − ответил на это Питер. − В ней чудеса случаются сплошь да рядом. Я сам Санта-Клауса видел, честно. И если на этой короне, не приведи Аслан, вырастут рога… Лучше уж сейчас разобраться с этим, чем потом строить каменные лица. Посмотрите на них. − Простите меня, отец, − выговорила ровным голосом Анук Илэйн, − я виновата. − Я вот все думаю, синичка, когда это ты успела провиниться? Вроде и глаз не спускал… − Питер, − сказала Сьюзен голосом столь холодным, что ему бы позавидовала и Джадис, − если ты сейчас же не прекратишь паясничать, я проломлю тебе голову твоим же скипетром. Милорд Пасифик, перед вами исполняется постановка домашнего театра «Гнев Верховного Короля». − Простите, − раздался неуверенный голосок Люси, − может быть, Анук Илэйн ответит сразу, если спросить ее? − Да, пожалуйста, леди Анук Илэйн. Вынесите приговор этому… недоразумению, моему брату. Даю вам мое королевское слово: если он будет вас обижать, я буду его бить. − А справитесь, государь? − Справится, − сказал Эдмунд. − Я ж поддамся. У Анук Илэйн искривились губы, как если бы она сдерживала смех. − Милорд отец, мне кажется, что Верховный Король отнесется ко мне благосклоннее в этом качестве. Я приму это предложение, если на это будет ваша воля. Если лорд Пасифик и имел что-то сказать, его никто не услышал за хоровым «ура» семейства Пэвенси. − Я знал, − сказал Питер, − что «смерть дриадам» сработает! * * * На свадьбу короля Эдмунда съехалось множество народа со всех уголков Нарнии, и прибыли зарубежные высокие гости − в частности, король Лут с сыновьями Кором и Корином, и с воспитанницей леди Аравитой. На Пэвенси свалилось столько приемов, аудиенций, переговоров и показательных ужинов, что, похоже, они нескоро решились бы устроить еще один королевский брак. Эдмунд уже столько выслушал на этот счет, что чувствовал себя виноватым. Очень хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Так что завтрак в кругу семьи, с одним только семейством короля Лута был скорее милым и тихим мероприятием, которое не смог испортить даже принц Корин. Принц был вполне милым существом, если держать его на расстоянии, однако у него была одна пламенная мечта − он боготворил Верховного Короля и мечтал носить за ним меч и шлем. Отец пообещал ему, что не станет возражать, если сам Питер даст согласие, на что королева Сьюзен ехидно заметила, что конечно даст, потому что два сапога пара. Пита, мол, тоже хлебом не корми, а позволь кому-нибудь начистить рыло. Питер согласился, потому что деваться было некуда, Корин приблизился к нему с кубком в руках, чтобы принести присягу на родниковой воде… Корин потом утверждал, что кто-то подставил ему ножку, но никто не сознался. Как уже было упомянуто выше, Нарния − страна чудес. В общем, принц полетел в одну сторону, а кубок в другую… кто-то вскрикнул, и рядом с Верховным Королем обрисовался неясный силуэт, причем силуэт поспешил укрыться за спиной Верховного Короля, оставив на виду только краешек намокшей юбки. В этом переполохе, где каждый выдал какое-то бессвязное восклицание, спокойным остался один Питер. Он поймал в воздухе что-то невидимое и придержал − со стороны это выглядело так, будто он положил руку себе на плечо, вот только под рукой у него явно что-то было. Будто чья-то другая рука. − Ах вот куда пропало мое платье, − сказала Сьюзен, приглядевшись к узору на подоле, выявленному водой. − Извини, Сью, это я его взял. Если ее не видно, это не повод ходить в обносках. − Совершенно не повод, но взрослой женщине недостаточно одного платья. Ты едва ли представляешь себе, сколько… ну ладно, мы этим займемся. − Благодарю вас, королева Сьюзен, − голос был очень тихий, но очень приятный, и все замолчали, пока она говорила, и слушали с жадностью, как воду холодную пили. − Простите, но мне пришлось его расставить. Люси, широко раскрыв глаза, смотрела на пустое место. − Мне кажется, − сказала она, − я что-то вижу. Не очень много… Что-то как будто золотится в воздухе. Посмотрите все! Питер, тогда, когда ты меня придержал, твоя же… она была рядом, да, и ты не хотел, чтобы я ее толкнула?! − Я, − Питер глянул через плечо, наверх, − подозревал. − Я услышала, что Верховный Король женится, и… я только хотела убедиться. В невидимости есть свое преимущество − можно войти куда хочешь. Простите. Я думала, что уйду потом незаметно. − Эли знала, − подал голос Эдмунд. − Но она, Пит, по лицу твоему догадалась. На причале еще. − Какие все умные, − сказал Верховный. Глаза его смеялись. − Я так понял, что мы находимся перед лицом Верховной Королевы, − промолвил король Лут и встал. Сыновья его немедленно вскочили на ноги. − Не могу обещать вам лица, добрый сэр… − Я действительно что-то вижу! − вскричал непосредственный Корин. − Вот волосы и лоб… Золотое сияние, наполнившее комнату, обрисовало ясный лоб, волосы, заплетенные в косы и уложенные красиво, нежный профиль и женственный изгиб шеи и плеч в повороте, и даже ее ладонь на плече у Питера проявилась, как прозрачная перчатка. – Спасибо, ребята, – сказал Питер. – Я, признаться, на вас рассчитывал. – Неужели всего света Нарнии не хватит, чтобы проявить одну королеву? – сказал на это Эдмунд. – Над тронным залом у нас стеклянный свод. А Люси подумала, что теперь уже не Сьюзен самая красивая женщина в Нарнии. − Будет еще одна свадьба? − смекнул лорд Пасифик. Всех поневоле передернуло. − Этот союз не благословлен в верхах, − ровным голосом сказал Верховный Король. − Но я полагаю, что если Лев против, я вынужден буду обойтись без его одобрения. Если народ Нарнии сочтет это невозможным… что ж, у Нарнии, − он ухмыльнулся, − офигительно с престолонаследием. Львиная морда на щите позади Верховного Короля широко улыбнулась и показала язык, но заметила только Люси. Рунная вязь, окружающая щит, извещавшая прежде о том, что «оскалит Аслан зубы – зима пойдет на убыль» сложилась заново в иной девиз. Поверху шло – «никто не знает будущего», а понизу – «слава храбрецам»!