Ложь — это часть отношений

Гость проснулся с отвратительным привкусом старых носков во рту и вслепую потянулся за бутылкой воды. Он, кажется, лежал в кресле и частично на полу в какой-то не слишком пригодной для сна позе, о чём тут же дала знать спина, в которой резко вспыхнула тупая боль, будто кто-то пытался вбить Гостю в позвоночник гвоздь. Гость поморщился. Кое-как он дотянулся до бутылки, но воды осталось так мало, что её едва ли хватило на глоток. Гость стряхнул оставшиеся на донышке капли себе на язык и отбросил бутылку в сторону. Та врезалась в стену, отскочила и, кажется, попала в одну из множества конструкций из металла и проводов, что занимали большую часть лаборатории. Только после этого Гость всё-таки открыл глаза. В лаборатории было темно и хорошо, но немного холодно: у них всегда ломалась батарея, а чинить всё не было времени. Анри сейчас спал где-то рядом с ней. Во сне он издавал забавные негромкие звуки перезагружающегося компьютера. Теоретически, Анри не нужен был сон, как и еда, вода, тепло и другие вещи, которые нужны были людям для того, чтобы, ну, не умереть в мучениях от голода, жажды и обморожения. Это хитрые системы заставляли его думать, будто ему всё это нужно. Внутренние часы мерили время: час, десять, пятнадцать, эй, парень, да ты ужасно устал, тебе нужен сон. Внутренняя база данных соотносила изображение еды со вкусом: лимон — кислый, кофе — горький, сахар — сладкий, кофе с сахаром снова сладкий, а если добавить молоко, то вообще отлично. Внутренний детектор тепла измерял температуру: + 30 жара, - 30 — собачий холод. Очень хитрые системы. Идеальная симуляция живого организма. Может даже головную боль сымитировать (хотя по поводу последнего у Гостя были сомнения: иногда ему казалось, что Анри врёт про головную боль, чтобы не слушать очередной план по спасению мира). Гость бросил взгляд на часы на своей машине времени: Анри всегда спал минута в минуту, проснётся — включится — только через час и семь минут. Гость переполз поближе к батарее и задумчиво посмотрел в лицо Анри: вот сейчас он действительно больше был похож на робота, чем на человека. И ещё он слегка был похож на котика из-за тех размеренных приглушённых звуков. Гость осторожно поправил Анри съехавшие на бок гогглы, потом подумал немного и погладил его по волосам. Волосы у Анри были как качественный парик, мягкие и не по-человечески хорошие. У людей не бывает таких хороших волос, вечно что-нибудь сечётся или путается. Тогда-то Гость и задел взглядом своё запястье. — Блин, — негромко сказал он. Несколько секунд Гость просто тупо пялился на собственную руку, будто на ней вдруг отросла рука поменьше и теперь приветственно махала ему, а потом вскочил с места, позабыв и про ноющую спину, и про шаткие проводо-металлические конструкции вокруг. — Блин блин блин, — бормотал он, выдвигая ящики и заглядывая под кресло, и роясь на столе, и шаря в полутьме по полу. Нигде. Нигде его не было. — Блин, — заключил Гость. Это попахивало катастрофой. Маленькой, но очень запарной катастрофой, с которой Гость очень, очень, ооочень сильно не хотел бы столкнуться снова. Натянув на себя слегка запачканные кислотой штаны и ботинки на босу ногу (плащ уже был на Госте, потому что плащ слишком крут, чтобы снимать его на ночь, а без штанов можно и потерпеть), он ударил по кнопкам машины времени и исчез из лаборатории. Краем глаза он заметил непривычную вспышку света прямо перед тем, как испарился. Когда он снова появился, вокруг него была уже не комфортно тёмная каморка, пахнущая машинным маслом и крепким кофе, а ярко освещённая полуденным солнцем квартира Рафа. Как всегда, Гостя там встретили с распростёртыми объятиями. — Ты опять здесь? — спросила Стелла очень угрожающим тоном. Они сидели за столом и то ли очень поздно завтракали, то ли слишком рано обедали. Они — это Раф, Стелла, Маттео и Жюдит. Вчетвером они едва помещались за небольшим столиком в гостиной, что, впрочем, совсем не помешало Гостю подсесть к ним. — Раф, дай мне маркер, — требовательно сказал он. Раф застыл с тостом в одной руке и ножом с кусочком масла на нём в другой. — Зачем? — попытался уточнить он. — Просто дай мне маркер! Раф закатил глаза, отложил тост в сторону и вышел из комнаты, бубня себе под нос что-то о засранцах из будущего, которые нагло вмешиваются в его личную жизни и мешают строить здоровые отношения со Стеллой. Как будто их отношения когда-то были здоровыми. Гость взял салфетку, послюнявил её и принялся оттирать размазавшийся по коже большим невнятным пятном чёрный рисунок. Как это вообще могло произойти? Он попал под дождь? Нет, это бы Гость запомнил. В душ сходил? Ну это тем более нет. — Опять собираешься дурить своего дружка? — скучающим тоном спросила Жюдит, помешивая молоко в чашке кофе, пока Маттео мазал на её круассан очень тонкий слой земляничного варенья. Наверное, Жюдит была на диете. Зачем человеку, который столько пьёт ночью, днём пытаться соблюдать диету, Гость не знал. — Это мерзко, — заметила Стелла. Гость фыркнул. — Это для всеобщего блага, — ответил он. — Нет, Раф, мне нужен маркер с тонким стержнем. Раф закатил глаза ещё сильнее и снова исчез за дверью. Из коридора донеслись вялые возмущения. — Общее благо заключается в том, что тебе лень иметь дело с роботом, который слишком часто вырубается, и поэтому ты дуришь его как выпускник восьмиклассницу? — уточнила Жюдит. Ей было не столько жаль Анри (Гость вообще не был уверен, что в арсенале Жюдит есть такая эмоция, как жалость), сколько хотелось в очередной раз ткнуть Гостя лицом в его неправоту. Это было дважды тупо, потому что он был прав. — Или, — продолжила Жюдит тоном одновременно совершенно не заинтересованным и ужасно едким, — ты просто комплексуешь из-за того, что у тебя нет метки и тебе никогда не обломится, и пытаешься это компенсировать. — Это расизм, — на автомате ответил Гость. Скорее всего, это ничего общего не имело с расизмом, и Жюдит как раз собиралась об этом сообщить, но её прервала Стелла. — Метка никак не связана с романтическими отношениями, — сказала она, и вид при этом у неё был человека, попавшего в зыбучие пески и старательно пытающегося убедить себя в том, что это вовсе не так. Вошедший в комнату Раф согласно закивал и, сев рядом со Стеллой, взял её за руку. На его лице застыло выражение влюблённого школьника. Стелла поморщилась. — Ну да, вам-то лучше знать, — пробормотал Гость, отнимая у Рафа маркер, о котором тот успел забыть в ту же секунду, когда Стелла вроде как кажется заговорила об их отношениях. Раф любил разговаривать об их отношениях. Может, хобби у него такое было, или ещё чего. Сам Гость и рад бы слышать об этом пореже, да не мог: они то ли специально время такое подгадывали и начинали обсуждать свою жизнь именно в тот момент, когда Гость оказывался рядом, то ли просто трепались об этом при каждом удобном случае. Если бы Гостя не тошнило от этой темы так сильно, он бы может и высказался о том, что у них ничего не выйдет не потому что у Стеллы на запястье нарисована корона, а у Рафа ворота (или прямоугольник без низа или число Пи, Гость никогда не мог понять, что это, но в любом случае выглядело ужасно скучно), а потому что Стелла слишком хороша для Рафа, но сейчас он просто принялся рисовать на своей руке штрих код. Гость делал это столько раз, что ему уже больше не нужно было сверяться с оригиналом, который он как-то перерисовал, когда Анри в очередной раз вырубился. — … это совсем ничего не значит, — донеслось до ушей Гостя. Он вроде как пытался абстрагироваться от этого разговора, но Стелла сидела прямо рядом с ним. — Вы же с Маттео не встречаетесь. Маттео бросил на Стеллу печальный взгляд щеночка, забытого под дождём, который заставил бы Тома Харди собрать манатки и навсегда оставить карьеру актёра. — Я его босс. Это хуже, — ответила Жюдит. Маттео вздохнул и передал ей круассан. — И почему у тебя вообще нет метки? — спросил Раф. У него была какая-то потрясающая супер-способность спрашивать курьёзные вопросы в паузы, возникающие во время бестолковых разговоров. Наверное, это была его единственная супер-способность. — Потому что, — раздражённо ответил Гость, — я из будущего. В будущем полно таких как я. И это расизм. — Мне одному кажется, что он врёт? — поинтересовался Раф, кажется, только у Стеллы, но закивали все сидящие за столом, причём с таким видом, будто они были экспертами по будущему, что было фигнёй — Гость тут единственный эксперт по будущему. Он сам из будущего. Он из такого будущего-будущего, что этим даже не снилось. — Это с чего вы вдруг начали обсуждать мою личную жизнь? — раздражённо спросил он, засовывая маркер в карман. Раф себе новый в ближайшем магазине купит, а Гостю, чтобы его достать в своём времени, нужно тащиться в Нео Версаль или куда похуже (потому что он из будущего. Он уже упоминал, что он из будущего?). — С тех пор как ты сюда вломился? — ответила Жюдит. Гость изобразил деланную, но очень артистичную обиду. — Всё, хватит, — объявил он, поднимаясь из-за стола, — некогда мне тут с вами сидеть, — Гость взял со стола тарелку с круассанами, банку варенья и упаковку овсяного печенья и, с трудом удерживая это в руках, нажал на кнопку машины времени. — Может мне его грохнуть? — спросил Маттео, наблюдая за тем, как Гость исчезает вместе с круассаном Жюдит, который та имела неосторожность положить в общую тарелку. — Нет, — сказала Жюдит ледяным тоном. — Пускай страдает. К счастью для Гостя, он этих слов уже не услышал, и, возможно, именно благодаря этому сможет спать по ночам. Никому не захочется слышать угрозы Жюдит, особенно когда знаешь, что её угрозы всегда исполняются. Обычно здоровенным вооружённым мужиком. Гость красиво поставил тарелку с круассанами на Кастабота, который лежал на столе и заряжался от батареи через длинный провод (теперь ясно, почему она в очередной раз не греет), и облизал слегка перепачканные вареньем пальцы. Если считать, сколько времени прошло здесь с тех пор, как он ушёл, получится едва ли несколько мгновений: в ту секунду, когда он появился, воздух всё ещё был озарён вспышкой от прыжка в прошлое Гостя-тридцатиминутной-давности. Так вот что это было. Надо в следующий раз считать время аккуратнее. Так можно и с прошлым собой встретиться. Встречи с другим собой никогда не заканчивались для Гостя хорошо. Он остановился посреди комнаты, всё ещё наполненной тихим гулом и едва различимым тиканьем множества машин, что стояли по углам и на полу, и на столе, и друг на друге, и едва уловимым завыванием мертвяков за тяжёлой дверью, и здесь было не то чтобы тихо, но после шумной и яркой квартиры Рафа Гость словно окунулся в тишину, и это тишина так гудела в ушах. Гость сел на пол рядом с Анри, потом придвинулся ближе. Потом — ещё ближе. Потом на то расстояние, с которого, наверное, если хорошо постараться, уже можно было бы услышать сердцебиение, будь у Анри сердце, но у него там были только провода и микросхемы и хитрые-хитрые системы, заставляющие Анри думать, будто сердце на самом деле есть. Гость был прав. Гость никому не лгал. Ну то есть, он довольно часто лгал, он лгал постоянно. Он лгал, когда нужно было спасти мир от ужасного наводнения и сильнейшие засухи, он лгал, когда ему нужно было что-то получить, а ему не давали, он лгал, когда друзья спрашивали, почему на его запястье нет метки — нет настоящей метки, — но об этом он лгал только чуть-чуть, да и то только потому что, скажи он правду, ему бы не поверили. Там, откуда он, действительно полно таких как он, без метки. Целый мир таких как он. Но Анри Гость не лгал. Не об этом, по крайней мере. Гость посмотрел в лицо Анри, и оно было точно таким же, каким полчаса (минуты две) назад, каким будет спустя десять лет, двадцать, тридцать. Гость склонил голову на бок и задумчиво коснулся губами губ Анри: ему это больше казалось похожим не на поцелуй, а на один из тех обедов в дорогом ресторане, когда перед тобой ставят какое-то блюдо, которое ты никогда не пробовал, и выглядит красиво, но ты совсем не знаешь, какой вкус у него будет. Вот только Гость знал, потому что у Анри губы всегда были одного и того же вкуса, Гость просто надеялся, что когда-нибудь получится другой. У Анри на губах всегда был привкус пепла (у Гостя на губах обычно был привкус крови). Он так и лежал рядом, пока гул систем вдруг не оборвался, очень резко, будто их вдруг разбудили, и теперь они спешили проснуться. У Анри, когда он включается, очень растерянный взгляд. — Стелла угостила нас круассанами, — сказал Гость, не делая попыток слезть с Анри. Лежать на нём почему-то казалось совершенно естественным, тем более, что Анри, казалось, и сам не возражал. — Опять спизд… — Опять украл, да, — признался Гость. Несколько мгновений в Анри сражались гуманист, который говорил, что красть чужую еду плохо и нужно немедленно её вернуть, и желание поесть круассанов (которого на самом деле не было, но оно как бы было, хитрые системы, мать их). — Я сделаю кофе, — наконец объявил Анри, скидывая с себя Гостя. Тот самодовольно улыбнулся. Это явно было его пагубное влияние. Гость перевернулся на спину и какое-то время так и лежал на полу, наблюдая за тем, как Анри заваривает кофе. Он не лгал: это не было совсем ложью. Ему бы хотелось когда-нибудь рассказать, что метки не настоящие, что свою он нарисовал за пять минут, и что на самом деле у них обоих и нет никаких меток вовсе. Но это не ложь, потому что это неважно. Гость и безо всяких меток про них всё знает.