Время желтых цветов

– Все четверо? Как это может быть? – лорд Пасифик, младший королевский тесть, наблюдал из окна, как вокруг четырех пойманных лошадей бессмысленно толкались воины и слуги. Там же, в нижнем дворе, была и Верховная Королева: нелепая и неуместная, и очень растерянная, с этим резным рогом в руке. Будто не знала, что делать и куда смотреть. Ему внезапно захотелось увести королеву оттуда. Не нужно бы ей там быть. И выглядеть так не нужно. Слишком много глаз. Брат лорда Пасифика, лорд Джаред, еще не снявший грязных ботфорт, стоял рядом: вопрос был адресован ему. – Кони – вот все, что от них осталось, и никаких следов. Сбруя в порядке, она довольно дорогая – ничего не тронуто. Рог королевы Сьюзен был у седла. Уж она бы за него схватилась, если бы была опасность. – И никто ничего не видел? – Это-то и странно, – сказал Джаред. – Тут в каждой норе, на каждой ветке свидетели. Многие из них весьма болтливы: хлебом не корми, дай рассказать, что видели. Видели их в Урочище Фонарного Столба: короли и королевы гнали белого оленя. Коней их взяли там же, неподалеку, оседланных и взнузданных. Не привязанных. – Третий день в Нарнии нет королей, – произнес Пасифик так, словно сам себе не верил. – Такого ведь прежде не бывало. Если Верховный Король и отлучался, он оставлял за себя Эдмунда. – Все, – сказал Джаред. – Разом. Что-то случилось. Пасифик оглянулся на брата. Удовлетворение, звучавшее у того в голосе, настораживало. – Может быть и ничего особенного, – неуверенно возразил он. Он был старше, но в Джареде была сила, которую тот давал почувствовать, когда хотел, и эта сила смущала младшего королевского тестя. – Судьба королей Нарнии предопределена тайной магией. Они слуги Льва. Да и без всякого Льва Верховному только позволь во что-нибудь ввязаться, а младшие не отстанут. Мало ли в какое приключение их втянули на этот раз? – В такое, куда не возьмешь ни коней, ни бутербродов, ни рога, способного призвать помощь, где бы ты ни был? Твоей дочери рожать недели через две, и поправь меня, если я ошибаюсь. Бросил бы ее король Эдмунд, не предупредив ни словом? Пасифик заложил руки за спину и пересек галерею, где они стояли с братом. Наружные окна выходили на гавань и верфь, где кипела работа, и поднимались остовы новых кораблей. – В одном ты прав. Не могу себе представить, чтобы король Питер по своей воле оставил флот. Джаред кивнул, стоя в отдалении, словно ход мыслей старшего брата наконец свернул в нужную колею. – Посмотри на нее, – сказал он, снова привлекая Пасифика к окну во двор. – Мы гадаем, а она… она знает. Ее мир рухнул. В Нарнии больше нет королей, брат. И нам надо хорошенько подумать, что мы можем выиграть на падении царства. – Арахна… – заикнулся старший. – А что нам Арахна? Кто она сама-то по себе, без Верховного? Флот… представь, эту королевскую игрушку ты мог бы взять себе. − Не представляю, что я скажу дочери. − А и не надо ей пока ничего говорить. В ее состоянии ей совсем не нужно волноваться. У нас нет сейчас ничего дороже нашей принцессы и ее чрева. В нем наше великое будущее, брат. Внезапно Пасифик понял, что было не так. Над Каэр-Паравалем больше не светило солнце. * * * – Ты хуже выглядишь, Верховная Королева. Я имею в виду – тебя стало хуже видно. – Немудрено. Солнце Нарнии ищет короля, и не может его найти, а я, как известно, видна лишь в отраженном свете. Верни мне мужа, Лев. Холодный ветер трепал гриву льва, полоскал на ветру черные одежды королевы. Этот ветер нес песок. – Ты не можешь ничего требовать, женщина. Ты и так получила слишком много такого, на что не имела прав. Что бы ты делала, если бы он пал в битве? – Горевала бы, как честная жена, и требовала отмщения. Но они не могли пасть все четверо, включая моих золовок, которые, как известно, не участвуют в битвах. Они исчезли в одночасье, все четверо. Что повинно в этом? Неужто не магия? А если это магия, к кому еще мне идти, как не к тебе, Лев? – В свое время они вернутся, чтобы спасти Нарнию. Для этого они должны были сейчас ее покинуть. Не говори мне, будто я тебя не предупреждал, но ты ведь хотела изменить будущее, не так ли? Ты знала, что не навсегда, знала, что ненадолго − и каждый год рожала ему еще сына, с отчаянной решимостью, словно ставила на якоря вашу жизнь. – Хочешь сказать, у меня есть надежда, Аслан? – Нет. У тебя нет надежды. Не думаю, что и дети твои до этого доживут, и дети твоих детей. И Каэр-Параваль тоже не дождется своих королей. Но если ты вспомнишь, когда-то тебе было достаточно унести его ребенка, зная, что это его ребенок. Ты так говорила, и я тебе позволил. Напомнить тебе, кто тогда нарушил условия соглашения? – Я лучше узнала с тех пор, что потеряла. Ее лик серебрился так, словно отражал свет луны. Лев подавил тяжкий вздох. Он вовсе не хотел быть жестоким. – Анук Илэйн тоже несчастна. Ее-то за что караешь? Уж она-то идеальная принцесса. Аслан наклонил огромную косматую голову. – Тебе незачем это знать, женщина, но я тоже утратил кое-что важное для себя. – Что будет с нами всеми, Лев? Эли через две недели рожать. В доках пятнадцать незавершенных кораблей. На северной границе неспокойно. Мы приглашены на свадьбу Кора и Аравиты. Что будет с Нарнией? Кто Нарния, если не мы? – Золотой Век закончен. Будете жить как все – в интригах и ссорах, может быть – в междоусобных войнах. Я не вмешиваюсь в то, что люди делают друг с другом. Лорд Пасифик хороший человек. У него множество родственников, которым известны слова Верховного Короля о том, что он не желает себе другого наследника, кроме брата. После себя и вместо себя. А Пасифика уже есть внук. И две старшие девочки. – Верховный Король был неженат и бездетен, а нынче у меня пять прекрасных сыновей, пять золотых монет, отчеканенных с оригинала. – И старшему из них… – …Уолтеру… – Уолтеру – нет еще и шести, а король Нарнии должен быть военным лордом. Обладает ли копия силой оригинала, будет известно позже: для того, чтобы выяснить это, надобно сохранить детей. – Сохранить? Король Эдмунд уступал дорогу королю Питеру! – Король Эдмунд прикрывал спину королю Питеру, а король Питер защищал короля Эдмунда и покровительствовал ему. Но Золотой Век миновал. Когда-то я вырвал у Питера обещание взвалить на себя это бремя – не право, заметь! – в обмен на спасение брата из круга Тайной Магии. Сейчас я готов разрешить его от его слова. Ты ведь не вполне человек, Верховная Королева. Значит, и дети твои не вполне люди. Даже если в них кровь Верховного Короля. – В них его кровь… и кровь Нарнии. О нет, не той Нарнии, которую ты хотел и пестовал, а той, что у тебя получилась. Настоящей. Неужели ты не поможешь его детям? – Я не помогаю там, где люди справляются сами. Это твое будущее, Верховная Королева. Правда, я думаю, что теперь тебя нельзя так называть. Любовь подданных пока позволяет тебе быть видимой. Если ты утратишь ее, будешь сама виновата. Твои дети тоже не позволят тебе погаснуть: конечно, если ты согласишься довольствоваться их светом. Но, разумеется, со временем ты будешь видима все слабее, и однажды канешь в небытие. – Лев, ты чудовищный бог, тебе говорили? От какой грядущей напасти ты желал бы спасти Нарнию руками и мечами королей и королев, что ради этого ввергаешь страну в хаос?! Лев усмехнулся. Справедливости ради следует отметить, что вышло у него невесело. – И даже если бы я вернул вам мужей, королевы, что бы вы с ними делали? Усыновили? Королю Эдмунду десять. Твой муж тремя годами старше. Тело его не помнит тебя. Нарния была для Пэвенси учебным классом и площадкой для игр, а мальчики не играют в любовь. Мальчики играют в войну. – Да мы и не играли, – сказала Арахна, кладя руку на живот. – Уже и шестой на подходе? – промолвил прозорливый лев. – Ты мелко мыслишь, женщина. Твои претензии непомерны. Арахна посмотрела на него, слегка откинув голову назад. – Я знаю, как показать тебя силу моего чувства, глупое бесчувственное божество. Будь ты проклят, Лев: проклят на невидимость и забвение, и на неверие твоих творений. А насколько пустой была моя боль, и незначительной – моя потеря, ты узнаешь, когда мое слово вступит в силу. Аслан обернулся сперва направо, потом налево. – Я знал это, когда не желал вашего союза. Я предупреждал, что будет очень больно. Лучше бы эти узы были разорваны тогда. Ты злобное отродье Джадис, женщина. Ты зеркало всякого греха. – Увы, я твое собственное творение, Аслан. Я всего лишь хочу сделать тебе очень больно – всеми силами моей души. Ответь равно, если у тебя хватит совести. Я не боюсь. Лев вздохнул. Он уже начал трепетать и размазываться по контуру. – Налагая проклятие, ты должна определить условие, при котором оно падет. Таковы законы Тайной Магии. – Замечательно. Тебя проявит искреннее любящее сердце. Найди такое – и в Нарнию вернется ее всемогущий бог. Надеюсь, поумневший. – Да будет так, – Аслан склонил голову, словно поклонился. – Я не отвечу равно. Иди. Неси свою боль. * * * Женщина плачет. Не слышит никто. В спальне темно, Арахна в дневном платье свернулась клубком на широкой кровати. Между коленями и лицом зажата подушка, ею она душит слезы. Днем королева способна принимать удары прямо в лицо, не моргнув глазом − на то и королева! − но у ночи свои правила игры. Ночь − время отчаяния. Вся, вся моя жизнь пропала, и никому не жаль. Шакалы. Как же теперь, любимый? Одна надежда − тебе не настолько больно. Тринадцать лет. Детские игры, непролитая кровь. На теле снова нет следов от ран. Снова на пороге юности. Еще более ослепительной, более сияющей… может быть, более счастливой… эту мысль пережить почти невозможно. Вторая юность, великий дар взамен… да, взамен меня, Уолтера и Эдмунда, Адама, Дигори и Джона. И тебя, пока еще безымянный и совсем незаметный малыш. Вот только своего мужа, лев, я знаю получше, чем ты. Ты не боишься, что с той стороны он разобьет себе голову об этот чертов шкаф? Твой бог предал тебя. И меня, и наших детей, и весь этот невинный и доверчивый мир. Делайте, что хотите, он не вмешивается. Что бы ты сказал сейчас насчет твоей верности, мой золотой король? В том, что произошло, не было никакой справедливости. Ни на ломаный грош. Никто не упрекнет честную жену в том, что она плачет, потерявши мужа. Упрекать они станут утром, за то, что утром она не плачет. Все, что надо, следует сделать сейчас. Они вернутся, сказал Аслан. В тяжелый час, чтобы спасти Нарнию. Они будут в опасности. Им понадобятся их волшебные Дары. Шакалы растащат все. Третий день глаза шакалов алчно взблескивают на то, что прежде им не принадлежало. Арахна перестала плакать. Села. Высморкалась. Риндон здесь, над изголовьем, ей пришлось встать на кровати, чтобы снять королевский меч. Прислонившись к стене и прижимая меч к груди, королева переждала еще один сотрясший ее приступ. Ничего. Это всего лишь железка, к которой ты порой ревновала. Арахна подняла рукоять с золотым львом на уровень глаз, словно снова смотрела в лицо Великого Льва. Чтобы пережить эту ночь, достаточно как следует разозлиться. Думаешь, я не знаю, с чего ты вызверился на меня? Ты, самозваный учитель этики. Каково тебе было обнаружить, что твой любимый сын был отважен и честен сам по себе прежде, чем ты преподал ему первый урок отваги и чести? Что с тобой ему было по дороге ровно до тех пор, пока его понятию «хорошо-плохо» было по дороге с твоим? И когда вопрос встанет остро, он станет решать его без подсказки, и, может быть, не к твоему удовольствию? Балконная дверь распахнута, с Восточного океана веет свежий ветер. Щит со львом висит над камином в гостиной. Покои королевы Сьюзен не заперты. Знаменитый лук, не дающий промаха − на стене, тут же колчан слоновой кости, в нем оперенные алым стрелы. Арахна знает, что ключи от сокровищницы тоже здесь: Королева-Разум была для них лучшей хранительницей. Последней она навещает покои Люси, Королевы-Чувства. Хрустальный флакон с соком огнецвета, заживляющим самые страшные раны. Самый волшебный из Даров. Некоторое время Арахна борется с искушением оставить его себе. Они вернутся. Это вопрос моей верности, мой золотой король. Даже если ты никогда не узнаешь, кто сберег для вас ваши любимые игрушки. Она чувствует себя привидением, духом минувшего царства, когда идет по коридорам и лестницам, нигде не зажигая света. Луна светит в тронный зал сквозь стеклянный свод. Только в подземелье Верховная Королева отваживается зажечь свечу. Все надо сделать быстро. Она раскладывает Дары по сундукам, поднимается и запирает за собой дверь. Сдвигает стенную панель, налегая спиной и морщась от натуги: нельзя, нельзя делать это через силу. О Силы. Она убрала не все. Резной рог, призывающий помощь − он остался в ее покоях, висящим на ручке кресла. Арахна забыла о нем, но… может быть, это и к лучшему? Рог может понадобиться ей самой. Ты мелко думаешь, женщина. Ты думаешь о себе! Да! * * * Теперь главное. Пока Арахна суетилась с Дарами, было время обдумать то, что должно быть сделано. Есть нечто более драгоценное, чем волшебные игрушки королей Пэвенси. − Позови ко мне мистера Тумнуса, − велит она сонной горничной-дриаде. − Пусть придет немедленно. Горничная убегает. Королева угрюмо усмехается той вослед: завтра весь Каэр-Параваль будет знать, что королева ночью позвала фавна. Народ у нас тут веселый, а теперь вовсе ничто не сдерживает их языки. Кулак у Верховного Короля был весьма убедительный. Тот же фавн, мистер Тумнус, вышел в дверь вперед рогами, когда его отношение к королеве Люси, младшей сестре Верховного, вышло за рамки допустимого. Поговаривают – в закрытую дверь. Историю, правда, удалось замять, так что теперь было уже неизвестно, байка это, или просто дело до неузнаваемости обросло слухами. К примеру, что только ни рассказывали про самого Питера и дриад, однако Арахна знала, что все это выдумки самих дриад. Мальчик… юноша, найденный ею в овраге без чувств и со сломанной ключицей, с которым потом все так прекрасно и нежно сложилось, столь ослепительное сочетание пылкости и чистоты, был совершеннейшим новичком. Ну а после, разумеется, никаких дриад, наяд и прочих представительниц свободных народов, несмотря на их откровенно влюбленные взгляды. Тумнус является быстро, часто моргает, под мышкой держит папку: он королевский секретарь, если его позвали, то с большой вероятностью по бумажному делу. Верховная Королева делает рукой отстраняющий жест: то, что она от него хочет, никакой бумаге доверено быть не может. − Нам нужно срочно переговорить с Ореем и с Бобрами. Устрой это. Оба понимают, что в этот час визит кентавра в Каэр-Параваль со всеми его многочисленными лестницами и гулкими залами никак не останется незамеченным. Никуда не денешься, придется самим идти в его жилище. Где-то в это время силы окончательно оставили Верховную королеву. От всех этих хождений ноги ее отекли, и на одной из лестничных площадок она просто бросила свои туфли. Дальше пошла босиком, наслаждаясь прикосновением холодного мрамора. Точнее, наслаждалась бы, если бы не тяжелые камни, которыми как будто обложили ее поясницу. Беременность, чтоб ее… благословенное состояние. Фавн цокал копытцами впереди, ему несколько раз пришлось поджидать свою спутницу. Дом Орея стоял во дворе, под защитой стены, опоясывающей Каэр-Параваль, но не в основной группе зданий, из которых состоял весь беломраморный дворцовый комплекс – как сказал бы кто-то, в отличие от королевы Арахны знакомый с подобными оборотами речи. Внутреннее устройство дворца позволяло кентаврам свободно перемещаться всюду: для них были специально оборудованы пологие пандусы: кентавры спокойно поднимаются по лестницам, но испытывают крайнее неудобство, и даже головокружение, когда приходится спускаться. Ночной визит королевы растревожил семью Орея. Сам он вышел к королеве хмурым, его кобыла Элиа выглядывала в приоткрытую дверь спального стойла, и только однажды подала знак с просьбой говорить тихо, чтобы не будить жеребят. Парни у Орея были уже взрослые – собственная его шкура подернулась сединой, а лицо избороздили морщины! – однако Арахна также полагала, что чем меньше народу посвящено в ее замыслы, тем лучше. Пока. Там посмотрим. Тем временем Тумнус сбегал за Бобрами, и – о чудо! – привел их быстро. – Завтра на Коронном Совете я подниму вопрос о регентстве, – сказала Арахна им всем. – Если этого не сделаю я, лорды с Одиноких Островов своего не упустят. Вы все – члены Совета и старые боевые соратники королей Пэвенси. Вы меня поддержите? Настороженное молчание встретило ее слова. – Почему? – спросила королева, надеясь, что они не слышат в ее голосе боли. Тумнус, по крайней мере, смотрел на нее сочувственно. Лицо Орея, коннетабля Нарнии, не выражало ничего, кроме напряжения. Леди Бобриха сложила маленькие лапки на животе и смотрела на мужа, а позиция Бобра в этом вопросе была известна. – Потому что это не слишком хорошо, Ваше Величество, – напрямик сказал он. – Что значит «поддержим»? Возьмем сторону ветви короля Питера против ветви короля Эдмунда? Доброе ли это дело: ставить малолетних кузенов друг против дружки? – Разве это я собираюсь делить их на золотых и черных? Это они тащат на трон короля Джерри. – А кто, кроме вас, знает, что вы собираетесь делать, Верховная королева? Сложно доверять тому, кто выглядит как человек, но при этом человеком не является. Доверие в делах дележки власти обходится ой как дорого. Вот не добром помянутая Джадис… На Бобра шикнули. Сравнивать Верховную королеву с исчадием зла, истребленным совсем недавно, было слишком бестактно. – Видели ль вы себя в зеркале, королева? – спросил Орей. Королева не любит зеркал. Она боится однажды не увидеть себя в зеркале, но Орею об этом знать необязательно. Она, собственно, сама существо-зеркало, и, как зеркало, она разбирается в людях – к слову о черных замыслах лордов Одиноких Островов. – Что, по-вашему, я там увижу? – отвечает она вопросом. – Вы и раньше источали свет, мадам, но то был свет погожего летнего дня, а летним днем все любят друг друга. Сейчас этот свет стал холодным. Зимним. – Силы, да какой же свет я могу источать сейчас?! – вырвалось у Арахны, но она не позволила этой слабости развиться. Никаких слез… перед этими. Единственный человек, которому я позволю себя утешить… ему тринадцать лет, и сказано, что я больше никогда не увижу его. Значит, обойдемся без утешений. – Вы знаете, в чем проблема, королева, – сказал Орей. – Вас не одобряет Лев. Королю Питеру я дал слово быть с ним до смерти, и я бы сдержал слово, но вы не он. Арахна улыбнулась ему так, как могла бы улыбнуться Джадис… если бы та умела. – Я подумала, – сказала она, – что ответил бы вам король Питер, если бы был здесь и слышал это. – Я никогда не думал, что мне придется выбирать между словом Аслана и словом Питера. Это беда, на самом деле. Это раскол такой, что и Нарния его не пережила бы, если бы он случился. Но Аслан… он был с Нарнией со дня ее создания, и он был прежде, чем родилась Нарния, а король Питер… я помню его мальчиком, не умевшим держать меч. Добыча любого, кто был бы сильнее или коварнее – и, видит Лев, тогда это было нетрудно. Я не выскажусь ни за вас, королева, ни против. Нарния слишком недавно пережила войну, где полстраны билось с другой половиной. Для того, чтобы снова выстроить нас по обе стороны поля при Беруне, должно произойти что-то ужасное. Я не хочу. Всеми силами души. Нарнии нужен мир. Бобры согласно закивали. – Хорошо, – сказала королева ровным голосом, хотя, разумеется, ничего хорошего во всем этом не было. – Тогда у меня есть к вам еще одно дело. Нужно спрятать детей. Присутствующие окаменели, словно Белая Ведьма поразила их своей палочкой. – Если я вдруг права, и пришлые лорды затеяли недоброе, чтобы посадить на нарнийский трон детей своей принцессы, вы сохраните моих сыновей. Если я исчадие зла, норовящее ввергнуть страну в бездну – вы сохраните моих сыновей. Они не удовлетворятся тем, что отстранят меня от трона, оболгут меня и очернят мою любовь: они сделают так, чтобы вопрос о престолонаследии не возникал в этом поколении вовсе. Они обезопасят себя. Мне нужно, чтобы дети исчезли. Спрячьте их. Мне больше не к кому обратиться. – Это мы можем сделать, – неуверенно сказал Бобр. – Наверное. Да, Бобриха? Если мы возьмем самого маленького? Ты справишься, милая? – Дигори и Джон близнецы, – предупредила Арахна. – Пожалуйста, не разлучайте их. Вы… вы сможете приютить обоих? – Ну, – неуверенно сказала Бобриха, – Барсучиха наверняка поможет. – Они не едят рыбу. Вам понадобится кормилица. – Я возьму старших, – решился Орей. – Искать будут в первую очередь Уолтера… если вы правы, мадам. Его право первое, по старшинству. К тому же мы с ним уже знакомы, мальчик доверяет мне. Я сумею его защитить, – коннетабль Нарнии подумал. – Надеюсь. – Я возьму Адама, – сказал мистер Тумнус. – Я сделаю для него все, что в моих силах, мадам. И я не буду один. Свободные народы Нарнии и кровь королей Пэвенси неразделимы, мы не хотим противопоставлять одну ветвь другой, но нельзя позволить уничтожить одну, прикрываясь интересами другой. Преступление не свершится. Я хочу, чтоб вы знали, мадам, я бы вас не оставил – и перед лицом лордов тоже. Видите ли, я свой жестокий урок любви уже получил. – Дети важнее. Спасибо, Тумнус. Пойдемте со мной, вы мне поможете их принести. И вы тоже, леди Бобриха. Уолтер, когда его разбудили, принял все как игру, как приключение, сам встал и оделся. Был даже, кажется, рад тому, что надо идти в дом Орея: он часто играл с его старшими внуками и младшими детьми, и сам коннетабль иногда разговаривал с ним. Видел в нем юного Питера, отчаянного мальчика, которого нужно прикрывать в битве, исподволь взращивая его силу и мудрость. А вот Дигори разревелся, когда его вынимали из колыбели. Бобриха посмотрела беспомощно, и матери пришлось взять ребенка обратно, чтобы успокоить. – Вы плачете, мадам, – сказал Тумнус. Адам в его руках даже не проснулся. – Ничего. Это ничего. Зато я буду знать, что они в безопасности. Вы уж только, будьте так добры, не подпускайте к ним дриад раньше времени. Вы ведь знаете этих дриад… Все тихонько рассмеялись, потому что «знаю я вас, фавнов» хоть не прозвучало, но чувствовалось так явно, словно королева сказала это вслух. Арахна вполне отдавала себе отчет в том, что может больше никогда их не увидеть. * * * Никто не догадался бы об этой ночи, глядя на лицо Верховной Королевы, когда собрался Коронный Совет. Красивая, слишком красивая. Рожавшая пятикратно не может сохранить такой тонкий стан, такую легкую поступь, такое ясное чело. Столь же стройна, как в день, когда Питер повел ее к венцу. Хотя, если быть точным, в тот прекрасный день королева была как раз не слишком стройна. Джаред утверждает, что якобы дал горничной монетку, и та шепнула, будто королева опять в тягости. Месяца два-три, не больше, еще не видно. У златовласых блондинок такого типа со временем краснеет кожа, черты расплываются. Эта же − всякому сразу видно! − не человек. И слегка светится изнутри. На ней магия, чары, а чары опасны. Сколько ей лет, тоже никому не известно. Кого это заботило, сошлись на том, что она будто бы на пару лет старше Верховного Короля, но сейчас лорд Пасифик ни за что бы не поручился. − Они не погибли, − сказала Арахна. Она сидела во главе стола, справа. Четыре пустых места за тем столом были как четыре выбитых зуба. Лорды с Одиноких островов заняли левую строну длинного стола Совета. Представители старой, исконной Нарнии сидели напротив. Достанет ли королеве ума и характера опереться на них, или нам повезет стравить их между собой - так сказал Джаред. Бобр мещанин, его не следует принимать в расчет. Интеллигента Тумнуса тем более. Реальная сила тут только Орей, способный в одиночку положить весь Коронный Совет, если ему какая вожжа попадет под хвост: тем более, что великий кентавр имел привилегию всюду входить с двуручным мечом. Сам лорд Пасифик не хотел никого ни с кем стравливать и более всего предпочел бы, чтобы все вернулось на круги своя, так, как оно было всего лишь неделю тому назад. Чтобы ему не приходилось покидать привычный ему круг торговли и вступать на топкую тропу гражданской смуты. − Откуда Верховной Королеве это известно? − почтительно спросил он. − И не поделится ли она с нами всеми своими данными? Королева, без сомнения, понимает, что у нас тут кризис власти. − Я говорила со Львом. Для коренных это известие было, видимо, очень важным, потому что они запереглядывались и зашептались. Пришлые же люди, в глаза не видевшие Аслана, только плечами пожали, сочтя все за форму речи или, того хуже, за суеверие. Или за попытку сыграть на религиозных чувствах. – Тем самым перед нами стоит не вопрос о наследовании, но вопрос о регентстве, – продолжила королева. – Я понимаю, что не в состоянии в одиночку справиться со всеми аспектами государственного строительства, в частности с охраной границ и с новым нарнийским флотом. Поэтому, если лорд Пасифик признает право Уолтера на трон Нарнии, я предлагаю ему со-регентство. Разумеется, в интересах мира и согласия в доверенной нам стране. Джаред за плечом брата выразительно хмыкнул. Кинули кость от полной миски. Со-регентство – это она будет определять сферы, в которых властны лорды с Одиноких Островов, а куда им лучше носа не совать. – Миледи, – осторожно сказал лорд Пасифик, – ваш вес во времена предыдущего царствия, и ваш вклад в царствие последующее не подлежат никакому сомнению. Невозможно состязаться с вами в сердце мужчины, я это понял сразу, как только увидел вас, и это самое сказал моей дочери… Арахна удивленно приподняла бровь. – Пасифик, – сказала она, – неужели вы все еще не простили мне то, что не Анук Илэйн, а я сижу на этом месте? – Место, на которое вы претендуете сейчас, не ваше, – сказал Джаред. – Вот как? Какое же место, по-вашему, я должна занимать? Кес, командир стражи Джареда, засмеялся в гулкой тишине. Ноздри Орея раздулись, кентавр положил ладонь на рукоять меча, но Арахна движением брови велела ему не вмешиваться. – Я Верховная Королева Нарнии, – промолвила она. – Императрица Одиноких Островов в силу брака. Жена короля и мать наследника. Кто смеет сомневаться в моем праве? – Кто угодно, – Джаред встал и пошел вокруг стола, не переставая при этом говорить. – Вы – женщина Верховного Короля и мать его бастардов. Ваш брак не утвержден вашим божеством, стало быть, он незаконен. – Лорд Джаред, – медовым голосом сказала королева, – вы повторите эти слова в лицо королю Питеру, когда он вернется и спросит вас, что тут, к чертовой матери, происходит? Джаред переглянулся с Кесом. – Мы найдем, что сказать королям Пэвенси, когда – если! – они вернутся. Сдается мне, им и самим придется искать оправданий. Пока же очевидно, что возглавлять Нарнию должен военный лорд. Ваши сыновья похожи на отца, спору нет, словно отлитые в той же форме но обладают ли копии силой оригинала – покажет время, а времени у нас нет. Времени никогда нет. – Разумеется, оно ведь все уходит на заговоры. Исключительно из недостатка времени вы вместо шестилетнего Уолтера тащите на трон годовалого Джерри? – К вопросу о чудесном сходстве, миледи. Вы что же, не привнесли в породу ничего своего? Вы на это не способны? Быть может, это потому, что вы не человек? – Пасифик, – бросила королева через голову Джареда, который был ей никем, и звать-то, в сущности, никак, – во всем этом вы игрок или фигура? Все это я должна считать сказанным от вашего имени? – Ну, – младший королевский тесть потер лоб, – Арахна, вы помните, что король Питер сказал, что не желает себе других наследников, кроме брата? – Я не помню, – с чистым лицом солгала королева. – Меня при том не было. – Ну да, там были короли Пэвенси, я и Анук Илэйн… – Так спросите у Анук Илэйн, и пусть будет по ее слову. Смысл тогдашнего швыряния короны об пол был в том, что Питер скорее отдаст трон брату, чем женится на Анук Илэйн, которая любила Эдмунда, но в теперешней ситуации все переиначивали все в своих интересах, и ничто не осталось незыблемым. – Одна из древнейших традиций Нарнии в том, что здешний трон должен занимать человек, – с улыбкой заявил Джаред. – Вы не человек, ваши дети не люди. За неимением лучшего сгодились бы и ваши, но зачем, если есть вполне чистокровный сын короля Эдмунда и принцессы Анук Илэйн? Я полагаю, что следовать принципу, неписанному закону, традиции – для здешних тварей более высокоморально, чем тупо свуниться над отраженным в бастарде светлым образом Верховного Короля. Этак к нам и дриады могут пойти косяком – с полными подолами наследников. А Совету придется разбирать, чья поросль старше. Лорды Одиноких Островов снова засмеялись. Одно из прозвищ короля Питера было «смерть дриадам», однако от людей пришлых ускользала та местная тонкость, что смерть дриад наступала от неразделенной любви. В наступившей тишине поднялся со своего места фавн Тумнус. – Боюсь, – сказал он негромко, – что лорды более чем однозначно выразили свою позицию в отношении нас, коренного населения Нарнии. Я не знаю, как мне протестовать против разделения подданных на чистых и нечистых иначе, как только покинуть ряды этого, с позволения сказать, Совета. Для меня нет чести участвовать в таком правительстве. – От козла слышу, – сказал кто-то. Фавн вскинул голову, на мгновение продемонстрировав профиль, с которого монеты печатать можно. – Катитесь все, воздух чище будет. Орей вновь положил руку на меч. Кес сделал то же самое. Бобр поднялся и, ни слова не говоря, неловко заковылял на выход. Все молчали, пока старая Нарния покидала Королевский Совет. – И кстати, о возможном возвращении королей и королев, – с нехорошей улыбкой сказал Джаред своему капитану. – Даже если такое случится, вернуться они не должны. Ты знаешь, что делать. Пошли надежных людей. – Можете на меня рассчитывать, лорд. – Что тут происходит? – в других дверях, тех, что вели в зал Совета из королевских покоев, стояла Анук Илэйн. Лорды повскакали с мест. Принцессу Одиноких Островов было почти не видать из-за огромного живота: она, в общем, никогда не отличалась ни ростом, ни статью. Птичка, так называл ее отец. – Сестра старшая королева, – сказала она Арахне, проходя в зал походкой, менее даже изящной, чем у Бобра, – я на твоей стороне. Отец, мне рассказали, о чем идет нынче речь. Вы все с ума посходили? Мои дети не будут разменной монетой в ваших играх. Вы без всякого на то права прикрываетесь моим именем, лорды. – Брат, – озабочено воскликнул Джаред, – принцессе не надо тут быть. Она слишком драгоценна сама по себе и носит слишком дорогое дитя, чтобы так… нервничать. Прошу вас, удалите принцессу из зала Совета ради ее же блага. Пасифик встал. – Синичка, – сказал он, – пожалуйста. Будь благоразумна. Не вреди себе, и не вреди ребенку. Пойдем… Последовала неприятная сцена, Анук Илэйн буквально на руках вынесли из зала, невзирая на ее протестующие крики. Пасифик удалился вместе с ней, уговаривая ее быть умницей. Похоже, он и сам покинул зал Совета с облегчением. Кес от окна подал знак своему лорду. – Вы должны это видеть, – сказал он. – Они покидают Каэр-Параваль. Фавны, кентавры, говорящие звери. С вещами, с домочадцами. Следует мне что-то предпринять, или пускай? – Пусть идут. Разберемся с ними по очереди, если начнут создавать проблемы. Если договорятся между собой, – Джаред слегка хохотнул. – Сказать по правде, свой шанс создать нам проблемы они только что доблестно упустили. Время укрепляет нас и разобщает их. Орей глупец, а Тумнус – слабак. Мы выиграли этот бой. Он обернулся к Арахне. – Пожалуй, меры, принятые к принцессе, будут разумны и для Верховной Королевы, – обратился Джаред к Совету, в котором теперь никто нему не перечил. – Для вашей же безопасности, Арахна, некоторое время вам лучше не покидать покоев. – Это арест? – Меня крайне огорчает, Ваше Величество, ваше стремление видеть врагов в ваших ближайших подданных, чья важнейшая миссия – хранить вас и ваших детей. Складывается впечатление, что вы просто хотите быть обиженной! Я вас понимаю, вы пережили сильное душевное потрясение, потеряв любимого мужа, под защитой которого безмятежно пребывали все это время. Полагаю, вам следует в тишине восстановить душевное равновесие, чтобы присоединить ваши силы и ваш авторитет к делу нового государственного строительства. – Сколько еще пустых слов вы способны сказать, не повторившись, Джаред? – Лорд Джаред, с вашего позволения. – Нет на то моего позволения, и вы это знаете. – Возможно, мы с вами быстрее придем к пониманию, если я возьму ваших мальчиков под свою опеку? Вы увидите, как я о них забочусь, и оцените мое доброе расположение по достоинству. Королева вздохнула и не ответила ничего. Джаред в раздражении щелкнул пальцами и послал человека привести принцев. Следующие пять минут прошли в молчании, потом посланный вернулся один и что-то растеряно зашептал на ухо лорду. Появился лорд Пасифик, тоже расстроенный донельзя, молча сел на свое место и не смотрел по сторонам. Нет ничего дороже родственной крови, сказал ему Джаред, но цена казалась ему высокой, и ему не хотелось ее платить. Если честно, он предпочел бы оказаться на палубе корабля в самый суровый шторм, чем выслушать все, что сказала ему любимая дочь. – Куда вы дели детей? – рявкнул Джаред. Королева приподняла брови. – Понятия не имею. Должны быть с няней в детской согласно дворцовому распорядку. Вы посылали за ними, не я. Если бы я была вами, я обвинила бы вас в их пропаже. Итак, лорды, где мои дети? – Няня была из фавнов, – сказал посланный. – Она ушла вместе со всеми. Во дворце сейчас пусто. Там в детской нет никого. – Они их вынесли, – догадался Джаред. – С узлами, корзинами и прочим барахлом. Они нас обвели вокруг пальца. У них все было продумано. Но ничего. Это все нам даже на руку. Теперь пропажа детей на совести так называемых свободных народов. Я уверен, что Тумнус при делах, так? И кентавр. Мы им предъявим обвинение. Пусть попробуют доказать, что это мы, а не они избавились от ублюдков. – В самом деле, какая трогательная забота о детях, – сказала королева в сторону. Джаред, видимо, наконец выведенный из себя, наклонился над столом. – Тем не менее, мы не заинтересованы в том, чтобы где-то кто-то предъявил в качестве наследников светловолосых голубоглазых мальчиков подходящего возраста, людей. Кес, – распорядился он, – реши это дело. А пока отведи эту ушлую дамочку в ее комнаты, и проследи, чтобы она и шагу не сделала за порог. Ради ее же безопасности. Тут у нас длинные пустынные коридоры и крутые лестницы. Неровен час, поскользнется, если себе не сломает шею, то может потерять что-то важное. Поняли мою мысль? * * * – Это, значит, здесь вы сделали всех этих королевичей? – спросил Кес, вторгаясь в королевскую спальню. – Милое местечко. Располагает. Весь в черной коже и вороненой стали, все на нем бряцало и позвякивало. На правой руке латная перчатка с шипами, совершенно неуместная в просторной комнате с белеными стенами, с яркими занавесями и вышитыми подушками, с простой и удобной мебелью из черного дуба. В добрые времена здесь всегда были свежие цветы и яблоки. Питер никогда не входил сюда в доспехах. У Верховного Короля Нарнии было прекрасно развито чувство хорошего. У него, разумеется, тоже имелись латные перчатки, и Арахна слышала, что муж пользовался ими без всякой жалости и сомнений, но едва ли он потрясал ими перед женщинами и детьми. Арахна не стала отвечать своему тюремщику. Уолтер, старший, был зачат на лесной лужайке, в траве, возле веселого ручья, но никому, кроме них двоих это знать необязательно. Он дурной человек, этот Кес, существу-зеркалу это ясно, как день. Кому бы хорошему стал Джаред настолько доверять в плохих делах? – Анук Илэйн рожает, – сказал Кес, глядя на королеву. – Все, от кого есть толк, там. От кого нет толка – тоже там. Суетятся и делают вид, будто участвуют. Надеются на будущие выгоды. – Что ты хочешь этим сказать? Вы так бездумно опустошили Каэр-Параваль, что теперь сестре младшей королеве нужна помощь, а помочь-то и некому? Я могла бы. – Нет, – сказал Кес. – Без тебя обойдутся. Найдут какую-нибудь ловкую бабу из жен стражи. То есть, конечно, если она родит мальчика, островная династия упрочится. Это хорошо. Но уже есть Джерри, а у Джерри – две старшие сестры, дети которых могут наследовать. У лорда Джареда тоже есть сын Керрик. – Понятно. То есть, вам всем есть ради чего стараться. – Я хотел сказать, что в этом крыле совершенно пусто. Люди шепчутся, я занятные вещи о тебе слышал. Верно ли, что существо такой породы отражает желания и способно дать мужчине именно то, что он хочет? – Судя по всему, капитан стражи желает пощечину. Кес усмехнулся. – Начать можно и с этого. Каково оно, королевское лакомство? – Я закричу, – сказала королева, не двигаясь с места и не повышая голос, словно давала понять, что пока угроза несущественна. – Сколько угодно. У твоих дверей мои люди, я даже поделиться с ними могу. Ты предпочитаешь троих по очереди или одновременно? Может быть, тебе понравится? Как бы ни драл тебя Верховный, его фантазия, верно, гуляла совсем другими тропками. – Я ошиблась в первый раз, – ответила королева. – Ты желаешь умереть. – Я желаю, чтобы ты попыталась это сделать. Меня забавляет гнев. Бессильный гнев забавляет меня вдвойне. Хочу, чтобы ты понимала: у меня есть разрешение на все. Я не должен тебя убивать, это верно. Но я не должен тебе мешать. Все, что ты сделаешь сама – на все твоя воля. Окно вон… открыто. Я могу сделаться невидимой, мелькнуло в голове Арахны. Исчезнуть, пройти мимо них неслышно. Покончить с этим раз и навсегда… Этого они и хотят. Они, разумеется, знают о проклятии Льва. Видима, пока любима. Их более всего устроит, если она исчезнет, так сказать, естественным путем. Все знают о проклятии. Всего-то и надо, что признать от души, от сердца – ты осталась одна. Никто не поможет. А маленький? – Королеву невозможно оскорбить, – сказала она с усталостью в голосе. – Оттуда, где вы стоите, и камнем до меня не добросить. – Да что ты говоришь? Она не сдержала крик, когда Кес схватил ее за горло и тиснул к стене. От удара она почти потеряла сознание. Латная перчатка возникла перед ее глазами: на указательном пальце был заостренный коготь. Кес согнул и разогнул палец несколько раз. – Этой мыслью ты можешь утешать себя, когда я буду тебя щекотать. Или, может, пощекотать твоего ублюдка? Ты их и так слишком много нарожала, держу пари, шестой даже для тебя лишний. Ну, сколь глубоко ты его прячешь? Меня не интересуют твои прелести, мне нужен твой смертный ужас, твоя боль, твой истошный крик – до белых глаз. Твое отчаяние. Обожаю беременных – они так прикольно дергаются. Я не могу, я не буду, я не хочу это отражать! На кресле под скомканным вчерашним платьем спрятан рог королевы Сьюзен, подаренный Санта-Клаусом. Аслан не имеет к нему никакого касательства: к трубящему в рог непременно придет помощь. Не просто придет. Успеет! Вот только Арахна никак не могла представить, как затрубить в рог в подобных обстоятельствах. – Есть ли что-нибудь такое, на что ты не способен, Кес? – Разумеется. Например, мне совершенно несвойственно расчувствоваться и проявить сострадание. Начнем с простого. Ты встанешь сейчас на колени… и расшнуруй-ка, пожалуй, корсаж. – Иди ты в ад, – сказала ему Арахна. – Когда твой господин тебя догонит, будешь приносить ему тапки. Он куда крупнее негодяй, чем ты. Меня сейчас на тебя вырвет. Железный кулак с шипами сжался в дюйме от ее глаз. Он был так велик, что королева не могла видеть его целиком. Дыхание Кеса было жарким и зловонным, как дыхание дракона. – Ты действительно то, что мне нужно, – прошептал он. – Я люблю, когда баба держится. До сих пор у нас был только разогрев. Предварительные ласки, так сказать. Куда мне ударить – в лицо или в живот? Выбирай добровольно. – А что, сделаешь, как скажу? – Возможно. Она отвела за уши выбившиеся пряди. Прости, маленький. Я знаю, что это тебя не спасет, но все-таки... – Бей в лицо, пес. И зажмурилась, ожидая белого взрыва. Вместо этого теплое брызнуло ей на лицо. Запах крови. Третий голос, смутно знакомый, хороший голос: – Какого черта тут творится? Прости, королева, я тебя кровью запачкал. * * * – Они меня не пускали! – вполголоса возмутился Корин Громовой Кулак. – Я пришел засвидетельствовать тебе свое почтение, а меня не пускают! Ну, я их положил обоих, вхожу с чувством, что что-то тут неладно… а тут этот… – Будь благословенна твоя вспыльчивость, мой мальчик! – с чувством сказала ему Арахна. Она имела право так называть младшего арченландского принца: Корин с двенадцати лет был оруженосцем ее мужа, и Питер хлебнул с ним столько неприятностей, сколько может свалиться на человека, взявшего на себя ответственность за самого неуравновешенного, драчливого и своевольного подростка. Питер, в отличие от отца Корина, короля Лута, был военным лордом, лично возглавлял войско и в битве всегда нырял в центр самой яростной схватки. Такой же сорвиголова, но с самодисциплиной, в которую можно ткнуть пальцем, когда надобен хороший пример. Это то условие, при котором дурацкая авантюра превращается в авантюру успешную. «О! – говорили округлившиеся глаза маленького арченландца, – с этого места поподробнее!», а королева Сьюзен обеими руками зажимала себе рот. Питер был единственным, кто справлялся с этим маленьким кошмаром, а кошмар боготворил Верховного Короля во всей полноте чистого сердца. Сейчас Корину было двадцать, и маленьким его не назвать даже в шутку. Косая сажень в плечах. Обоерукий мечник. Бреется. Кес лежал у их ног с арченландским ножом в шее, и в этом ракурсе нравился Верховной Королеве более всего. – Я пустился в путь, как только узнал об исчезновении королей Нарнии. Я подумал, что, может, нужна помощь: моя ли, или отца и брата. Но, Силы, я и не предполагал, что помощь нужна настолько! Он ничего тебе плохого не сделал? – Не успел, хотя собирался. Ты очень вовремя, друг мой. – Где Орей? – Не знаю, – честно ответила королева. – И знать не хочу. – Тебе нельзя тут оставаться, госпожа. Очень дельное замечание. – Тебе тоже. Что бы тут ни замышлялось, каким бы зловонным ни был этот дохлый пес, за его убийство они тебя порвут. Тут сейчас правит ложь. – Понял, – лаконично изрек юноша. – Пойдем. Взял королеву за руку и потащил по коридору. – Постой, – у Арахны подкосились колени. – Я не могу так быстро. – Надо. – Я беременна. – Что, опять? Ты женщина или говорящая крольчиха, королева? Арахна рассмеялась с облегчением, хотя было куда как рано чувствовать себя в безопасности. – Полминуты погоди, – велела она. Корин послушно остался в коридоре, а она вернулась в покои и, брезгливо обходя распростертое на полу тело, взяла плащ попроще и рог с кресла. Корин тем временем втащил в спальню бесчувственных стражников, сложил их подле мертвого капитана и попросил разрешения взять с кровати покрывало. – Может, прикрытыми их не сразу обнаружат, – пояснил он. – Думаю, нам и пара минут – выигрыш. И увидел рог. – Ты меня звала? – спросил он изменившимся голосом. – Нет. Я им не пользовалась. Не успела. – Тогда ты правильно за ним вернулась. Штука слишком ценная, нельзя оставлять этим Волшебные Дары. Казалось, Корин был счастлив от того, что его привлек сюда не голос магического рога, а долг, случай и зов сердца. – Поговорим о насущном, – прервала его Арахна. – Ты сможешь меня вывезти? Ты въехал в Каэр-Параваль без спутницы. Он усмехнулся. – Ну и что? Мне не впервой выезжать с девчонкой на крупе откуда бы то ни было. Или в Каэр-Паравале перевелись хорошенькие горничные? Арахна промолчала. Таким образом из-под носа у Джареда уже вынесли детей: можно ли надеяться, что удастся провести того дважды? Наверняка о прибытии арченландца доложено. – У тебя есть люди, или ты один? – Я один. Мне так обычно удобнее, хотя сейчас я, правду сказать, жалею, что не взял отряд. Арахна накинула на голову капюшон: странно выглядит горничная или кухонная девушка с покрытой головой, но это лучше, чем нести на выход открытым ее собственное, всей стране известное королевино лицо. Когда переходили двор, по возможности беззаботно направляясь к конюшням, истошный женский крик вырвался из верхних окон, аж стекла в рамах задрожали. Арахна остановилась и подняла голову к окнам башни. – Что бы они ни творили, Анук Илэйн такая же жертва, как я. Как она долго на этот раз… хватит ли у нее сил? Корин взял ее за локоть и увлек за собой практически насильно. – Что, опять седлать? – возмутился стражник, приставленный к конюшне за неимением покинувших службу нелюдей. – Только что ж приехал! А до кабака тут рукой подать, можно и пехом… – А по шее? – сам Корин справился бы быстрее, но как раз сейчас нельзя было выказать торопливости. – Ладно, принц, ладно. Через минуту арченландец был уже в седле, Арахна протянула ему руку, чтобы он помог ей сесть на круп. – Нет, – сказал Корин. – Передо мной. Если вдруг погоня, у них есть арбалеты. Я женщиной прикрываться не стану. – Не глу… Конюх вытаращился на них. – Ребенок, – напомнил ей Корин. – Сейчас слушайся меня, потом я за все извинюсь, ладно? В открытые ворота со двора донесся шум. – Остановите арченландского принца! – А чего с ним не так, с принцем? – А как он выглядит? Смешной вопрос в Каэр-Паравале, где Корин провел несколько самых активных лет. – Он перебил стражу и похитил королеву! – Он носит знак медведя! – Хха! – рявкнул Корин, вздергивая коня на дыбы. – Скажут тоже – перебил! Поспят чуток, оклемаются. Одного только и зарезал, ну так он сам напросился. Нет времени, королева. Он нагнулся с седла, стиснул Арахну за бока, будто и впрямь горничную, и мало что не швырнул ее перед собой… только взвыть успела: – Не тааак! Ребенок… Подтянул, повернул, посадил перед собой боком, схватился впопыхах за что не следовало. – Ой, извини, – наверное, даже покраснел. – Мне придется тебя держать. – Ладно, лучше ты, чем тот пес… Кес. Потом извинишься. Корин ударил коня ногами, тот вылетел на свет и затанцевал, видимо с перепугу. – Вот он! – Стреляйте! – Закройте ворота! – С ним королева. – Угрожай мне, – резко велела Арахна. – Ты убил Кеса, а только Кес знал, кому можно отдать особый приказ. Джаред не знает людей Кеса, и ему нужно время, чтобы найти новое чудовище! Они засветили меру собственной лжи: далеко не все тут поднимут на меня руку. Конь бесился, стиснутый ногами: обычный, не говорящий конь, которому не объяснишь, как правильно играть в команде. Арахна скинула капюшон и ощутила нож на горле. Другой рукой Корин держал ее за талию. Королева чувствовала себя будто в центре урагана: ей было хорошо. Малыш, если ты переживешь все это, ты вырастешь совершенно фантастическим существом даже для Нарнии! – Все от ворот! – заорал арченландец. – Не то я ее прирежу. – Пять золотых тому, кто подстрелит медведя! – крикнул с галереи Джаред. Стражники рядом с ним вскинули арбалеты, но опустили. – Слишком велик риск попасть в женщину, милорд, – сказал стражник. Джаред дернул углом рта. Если бы Арахну подстрелили здесь, это была бы самая большая удача. И есть на кого свалить, пока арченландец держит нож у нее на горле: несколько человек есть тут, кто умеет распознать во всем этом спектакль. Тем временем Корин нырнул под барбакан. – Накроем их у городских ворот, – распорядился Джаред. – Пошлите вдогонку отряд… подайте сигнал трубой – пусть закроют ворота. Позовите мне призового стрелка, того, который выиграл кубок в прошлом году. Алек, кажется… Алека нашли, он был слегка пьян, и рассчитывал продолжить, но мигом протрезвел, когда Джаред спросил, сможет ли он снять стрелой мужчину, не задев женщину, потому что от Джареда, очевидно, ждали этих слов. – В лошадь я тоже стрелять не стану, – сказал Алек. – Если лошадь упадет, она может покалечить королеву. Я смогу его достать, когда он станет проходить поворот у здания Биржи, на Сенной площади… и, разумеется, у ворот, если он не успеет выскочить. – Не успеет, – заверил Джаред. – Сигнал к закрытию подан. Лицо Алека выразило сомнение. На воротах стояли минотавры, и никто не помнил случая, чтобы те хоть что-то сделали быстро. – И, разумеется, я смогу стрелять, пока он не отошел слишком далеко от городских стен. – Будет погоня, – заверил Джаред. * * * – Идиоты! – бросила в сердцах королева. – Не знаю, как они собираются обелять себя, но объявив, что все свободные народы Нарнии украли по королевскому ребенку, и исключительно все – с недобрыми намерениями… кем они собираются править? – Людьми, – хмуро сказал сзади Корин. – Возьми-ка на всякий случай поводья, королева. Для лошади у меня не хватает рук. Народы Старой Нарнии покинули только дворец: те, кто жил в городе и промышлял ремеслами, были не столь зависимы от новых порядков и не столь мобильны. Корин с королевой скакали вниз с замкового холма, кривыми улочками: потревоженные грохотом копыт гномы выскакивали на шум и жались к стенам. В погоню несся отряд преследования, звук рога разносился над городом. Они вошли в последний поворот. Ворота. Решетка опускается. – Именем Верховной Королевы! – во весь голос закричала Арахна. – Открыть ворота! Открыть ворота – и закрыть ворота за моей спиной! Вот так, ничего не объясняя. Диковинно выглядит Верховная Королева: плащ с капюшоном на сторону, золотая коса бьется по ветру, лицо горит. Это даже если не принимать в расчет высокого арченландца, по отношению к которому самым уместным словом сейчас было «лапать». Минотавры вытаращились на эту потрясающую пару и застыли. – Ворота! – застонала Арахна. – Я погибну из-за вас. Вот так-то лучше. Все вопросы к королю Питеру. Боюсь, после того, что тут учудили островитяне, Питер захотел бы ввести в королевстве смертную казнь. Ага, посредством «я сейчас убью эту поганую сволочь». Минотавры рысцой кинулись к вороту, решетка поползла вверх, и беглецы влетели под нее пригнувшись. Отрывистая команда – и решетка упала, отсекая погоню. Начальник воротной стражи под барбаканом гулко оправдывался перед преследователями: он честно исполнил все приказы. Пропустил Верховную Королеву, когда она потребовала, и закрыл ворота, как велел регент. Просит указать, где он неправ. На стене было полно народу: погоня наделала шума. Некоторые и впрямь верили, что арченландец похитил королеву. Поссорившись со свободными народами Нарнии, Джаред сообразил, что ему придется как-то объединять страну, чтобы не стать добычей внешнего врага или интригана поживее, чем он сам. Объединиться во вражде против кого-то показалось ему хорошей идеей. А тут арченландский принц как раз похитил королеву! Правда, до сих пор Арченланд вполне успешно дружил с Нарнией против Тархистана… Додумать эту мысль Джареду помешали. Алек кинул стрелу на тетиву, прищурился. – Похитил, как же! – сказал из-под его локтя какой-то гном. – Это Корин-то Громовой Кулак? Он девушкам свистит, и они к нему в окна выпрыгивают! Да она впереди коня бежала, видел я. Алек шикнул на гнома, потому что тот мешал ему целиться. Тренькнула тетива. Ничего не произошло. – Я попал! – возмущенно завопил стрелок. – Руку на отсечение… Потом подумал и взял свои слова обратно. Конь как шел, так и шел, удаляясь в сторону леса. Алек взял еще стрелу. – Он, наверное, в железе, – предположил кто-то сочувственно. – Я и целюсь в сочленения, – сказал Алек сквозь зубы. – Не маленький, умею… Ушла вторая стрела. Ничего. – Остановились! – завопил еще один зевака, которых на стене было больше, чем достаточно. – Королева свободна. Смотрите, она соскочила наземь. Увидели и другое: похититель упал коню на шею, королева взяла поводья и потащила коня в лес, в кусты. С дороги. – Черт! – сказал Алек в гробовом молчании, опуская лук. – Кажется, я чего-то не того… * * * – Держись, пожалуйста, – попросила Арахна. – Я знаю место, оно недалеко. Там нас нипочем не достанут. – Да в порядке я, – огрызнулся Корин. – Эта штука только немного мешает. Его кровь струилась по лошадиному боку, конь дрожал: ему не нравился запах. Ветви кустов хватали за плащ. – Вернусь в Каэр-Параваль, найду этого умельца, отниму колчан, да и все, что там есть, в колчане, переломаю об его же спину. И, судя по всему, погрузился в обдумывание того, как он это сделает. Везет мне на понтоватых мальчишек. – Не выпендривайся. – Мне начать стонать? – ехидно осведомился понтоватый мальчишка. – Королеве полегчает? Я воин, и знаю, что эти раны не опасны. – Я королева, и приказываю тебе молчать и слушаться. – Ты королева Нарнии. Я принц Арченланда. Львы не приказывают медведям. Ого! – Я жена человека, которому ты давал присягу на родниковой воде. Тут ему нечем крыть. Спасибо, Питер. – Это я, – мысленно сказала Арахна. – Тут все мое. Деревья, кусты и травы, признайте меня и пропустите. Дайте дорогу, заклинаю словом добра и правды, потому что слово лжи и зла – не мое. Великий Лев, когда б ты понял это! Два беспомощных существа у меня на руках. Три, если вспомнить нерожденного ребенка, это глупого коня я посчитала вторым. Глухая тропка появилась под ее ногами, просто полоса истоптанной зверями грязи: всю неделю шли дожди. Край оврага, поросший черной травой. Сгнившая за несколько прошедших лет гать из жердей над ручьем. Ручей тоже пришлось заклясть, чтобы конь согласился перейти его. Еще королева уронила туман за своей спиной, отцепила тропку от своих ног, вернула ее назад, чтобы преследователей снова вынесло на торную дорогу. В этом овраге когда-то она нашла юношу с золотой головой, со сломанной ключицей и без сознания от сильного удара. У него тоже был глупый конь. И только потом насмешница-сойка крикнула ей с ветки, кого Арахна притащила под свой кров. Веррховный Корроль! Верррховный Коррроль!!! Сам по себе, своею волей, Верховный Король ни за что не нашел бы этот старый дом. А потом он приходил в себя, сознание его мерцало, и множество фантастических образов теснилось в нем. По старому дому, словно языки пожара, распространялись полосы теплого золотого света: всюду, куда они достигали, старое превращалось в новое, черное – в цветное, одиночество – в любовь. Арахна начала отражать его прежде, чем поняла, что происходит. Достаточно взрослый, чтобы получать удовольствие от женского прикосновения, и достаточно юный, чтобы отчаянно этого стесняться. Тем «что-он-хочет» Арахна стала прежде, чем они оба поняли, чего хотят. Это было настоящее счастье – это вот все отражать. Он не хотел уезжать. Искал повода задержаться или вернуться. Ей тоже не хотелось его отпускать. В глубине души Арахна всегда знала, что это слишком много, и тогда ею завладела мысль о ребенке, которого она могла бы оставить себе. Потом было много всякого: одиночества, отчаяния, страха. Его отказ жениться на настоящей принцессе, ее «да» на вопрос «он мой?» Была любовь, родились дети. Тогда ей хотелось верить, что Великий Лев, про которого все твердили, что он добр, махнул на них своей большой лапой и просто позволил им обоим нести столько счастья, сколько в них влезет. В какой-то момент грохот копыт за спиной приблизился настолько, что только туман скрывал беглецов. Арахна заставила коня уйти в кусты, за кустами пряталась небольшая пещерка: скорее нора в глинистом склоне. Все затаили дыхание: до кольчуг и копий дворцовой стражи можно было дотронуться, когда те проезжали мимо. Арахна положила руку на волшебный рог. Если затрубить, помощь придет. Как она выглядит, эта помощь? О! Она видела это много раз. Тяжелая рыцарская конница, наставившая копья. Алые стяги с золотым львом. Блещущие латы. И – для верности! – отряд Эдмунда во фланг из ближайшего лесочка или овражка. После чего любой враг был как моллюск в расколотой раковине, шлемы снимались, трубили рога, ставились шатры прямо посреди поля и все шли праздновать. Врагов не добивали, врачи оказывали помощь раненым с обеих сторон. А трава пахла медом. Сколь прекрасное воспоминание. Она приложила рог к губам и набрала в грудь воздуха. Кто скатится к ней с седла? Тринадцатилетний мальчик? Не умеющий держать меч, добыча всякого, кто более силен или более коварен. Ты слышала, какой отдан приказ? Если они вернутся, сделать так, будто они никогда не возвращались. А они будут доверчивы. Это их Нарния, оставленная ими в миг, когда все их любили. Когда все было хорошо. Они погибнут. Я не приму помощи такой ценой. Я уж как-нибудь сама. * * * Арахна вытащила из стремян грязные сапоги Корина и остановилась перевести дух. – Парень, – сказала она, – я одна не справлюсь. Тебе придется спешиваться. Перевалился на живот, упал на ноги, прокусил себе губу, но проблем не создал. Теперь можно втащить его в дом. Давай, потихоньку, шаг за шагом, я думаю, можешь опереться на меня еще тяжелее. Так, теперь на лавку. Уф. Здоров ты, арченландский медведь. – Хранительница, – сказала Арахна вслух, – мне нужно мое ложе. Из сухой травы на досках кровати выскользнула гадюка. Арахна протянула руку, и змея что-то сказала ей. Глаза Корина округлились, как в детстве. – Что?! Был здесь? Когда?!! Ах нет, – голос королевы словно упал, – это давно. Это сразу после Льва. Спасибо, Хранительница. Прости, у меня нет молока. Со всем достоинством змея удалилась на выход. Королева заставила своего спасителя лечь. Стрела застряла сзади в мышце плеча: Корин был прав – рана кровавая, но неопасная. Жила не задета. Еще одна сидела в боку. – Просто перевяжи потуже, и мы продолжим путь, – предложил принц. – Очень уж тут близко от Каэр-Параваля. Под самым носом. Арахна покачала головой, разрывая на полосы свою нижнюю юбку. – Тебе надо отдохнуть. Да и мне не помешает. То, что близко – это хорошо. Никто нежеланный сюда никогда не проходил, чары тут. Она вздохнула. Питер прорывался. Наверное потому, что когда она говорила «нет», думала «да». – Не многие могут похвастать, что видели нижнее белье королевы, – пошутила она. – А ты в нем даже некоторое время щеголять будешь. – Мы не можем задержаться тут надолго, – напомнил Корин. – У нас есть нечего. Арахна чуть не зарычала. Эти мужчины! Они вечно хотят жрать. Ему бы полагалось сейчас быть слабым и впасть в глубокий сон. И для раны полезнее… и проблема с едой отодвинулась бы на некоторое время. – Грибы, орехи и яблоки, – сказала она. – Сейчас самый сезон. Возможно, немного меда и травяной отвар. Это если мне удастся воспользоваться старым соседством с белками. Хлеба нет, извини… – А мясо? Арахна помолчала. – Я тут живу… жила в дружбе с лесными тварями. С неговорящими. Я была вегетарианкой. Знаешь, было бы крайне дурной шуткой воспользоваться их доверием, чтобы утолить голод. В этом доме не едят мяса. – Тогда немного отдохнем, – подытожил неукротимый Корин, – и тронемся в путь. – Какие у тебя планы, принц? – Я отвезу тебя к нам, попрошу отца и брата оказать тебе покровительство. Я знаю горные тропы, которыми ходят контрабандисты: твои олухи-преследователи ни за что нас не догонят. Я там так же свободен, как ты в этом лесу, хоть и без всякой магии. У тебя еще остались нижние юбки для перевязок? Боюсь, мне понадобится в дороге. Чего было в избытке, так это юбок. Дворцовая мода требовала излишеств, и теперь, когда все эти многослойные подолы вымокли в высокой траве, королева чувствовала себя так, будто ей юбки свинцом подбили. Живя здесь, она носила одно домотканое платье. То есть платьев-то, конечно, было несколько, но по два-три за раз она не надевала. Ходить по хозяйству было много легче, а на день, как сейчас, когда сыро, можно и подол подоткнуть. – Полежи пока, – попросила она раненого как можно более мирно. – Я пойду поговорю с белками насчет еды. Где-то тут она видела цветущий мак. Не хочет успокоиться сам, придется ему помочь. Для нашего общего блага, разумеется. Маковое молочко не имеет своего вкуса, если добавить его в питье, Корин ничего не заподозрит. Она вышла на поляну, к ручью. Постояла молча, забыв, зачем сюда шла. Потом села прямо в мокрую траву, обхватила себя за локти. Прикусила губу, чтобы не голосить вслух, и сама не помнила, сколько времени так просидела. Очнулась лишь оттого, что Корин подошел сзади и осторожно обнял ее. – Слушай, королева, – сказал он виновато, – я бы сердце себе вырезал, если бы это его тебе вернуло. Не могу я это видеть. – Я разрешала тебе встать? – тут надо было бы подпустить металла в голос, но с самого начала не задалось. – Ты и не должен был… видеть… если б лежал послушно. Нельзя тревожить раны. – На раны не следует обращать слишком много внимания, – заявил самоуверенный арченландец. – Тогда они не будут диктовать свою волю. Дух управляет телом, а не наоборот. Ну… до определенной степени. Вняв этой полезной сентенции, Арахна взяла себя в руки, растопила печь и вскипятила воду в котелке, который нашла под разбитым столом в куче рухляди. Лев в том памятном разговоре подкрепил свои права на любимого сына весомым ударом лапы по столу. Стол не пережил. Интересно, о чем подумал Питер, когда увидел этот стол? – Знаешь, он был просто до неприличия верным мужем, – сказал Корин. – Все эти байки про дриад – полная ерунда. Я даже думаю, дриады их сами сочиняли, выдавая желаемое за действительное. Я же оруженосец, я всегда рядом, я все знаю и все вижу. И мне до всего есть дело. Ну, то есть дриады, конечно, ошивались вокруг целыми рощами, но заворачивали их всегда вежливо и твердо. Ах, как плакала та боярышниковая дриада… если бы ты видела, какая она была красивая! – А кто ее утешил? – спросила королева, подбрасывая в печь хворост. – Уж не оруженосец ли, которому до всего есть дело? За ее спиной сконфуженно пфекнули. Мальчик, ну разве можно так беспомощно палиться? – Арченланд – человеческое княжество. Там строгие законы и нравы, за соблазнение подростка можно и плетей на площади получить. И тут я приезжаю в Нарнию и вижу всех этих ваших кентавров, фавнов, минотавров… Полу-то, полу-это, и все это наводит на такие разнузданные фантазии, что простая дриада – это так… почти респектабельно! Арахна поймала себя на том, что она перестала думать о муже, когда искала более или менее целые кружки, заваривала в них траву, поддерживала разговор, в котором возникали все более длительные паузы… Потом она ничего не помнила. * * * Было так по-ненастоящему светло, как бывает в снах, где есть только главное, а прочее – условно. Арахна выбежала из дома навстречу и смеялась, а потом плакала, потому что знала, что это всего лишь сон, и так уже никогда не будет. Тыкалась носом в плечо мужчины и бормотала то единственное имя, которым могла называть его во сне. Потом очнулась. В принципе, ей было известно, что это ложе вполне широко для двоих. – Паршивец, ты поменял кружки! – Я и не знал, что королева умеет ругаться. – Она и в морду дать сумеет, сейчас убедишься. – Но-но-но! Ничего такого, о чем ты, может быть, подумала! Я не настолько крут, чтобы… Арахна резко отодвинулась и села. Между ними лежал меч. Чистая условность, если прикинуть, ничему бы он не помешал… маленький мерзавец, если он додумался положить меч, значит, это пришло ему в голову! – Разумеется, когда я увидел, что ты завариваешь траву не в котелке, а в кружках, я поменял их. Я подозревал, что ты захочешь меня усыпить, а себе сделаешь что-нибудь возбуждающее. Тебе не меньше моего нужен был отдых. Решил, что большой беды от этого не будет: едва ли ты замышляла меня отравить. Я зато покараулил. Он усмехнулся: – Меч лежит так, потому что так мне удобно его быстро схватить. А под головой лежат ножи. – Большой беды?! Куда уж больше! О ребенке ты подумал? – Что? Арченландец сразу сдулся. Если медведя вообще можно напугать, то у нее получилось. – Ему это может навредить? Я не… ты не простишь. Я сам себе не прощу. Королева несколько раз глубоко вдохнула. Собственно, травы эти, кроме мака, были не столько сами по себе снотворными, сколько успокаивающими и обезболивающими. Естественная реакция человека, истерзанного болью, у которого боль внезапно прошла – крепкий долгий сон. На это и рассчитывала. Корин, потерявший много крови, должен был упасть от тычка пальцем. Удивительно то, что не падал. – Я очень надеюсь на то, что мы с ним проснулись вместе. Никогда ничего не давай мне без моего разрешения, понял! Я ведь не положила ромашку только потому, что не нашла! – Да. Меня это тоже касается, ладно? Они замолчали. – Помнишь, как ты пекла рулет с аронией на день рождения принцессы Хелен? Тогда все семейство собралось на кухне в Каэр-Паравале. Знаешь, мы ведь с братом в семье одни, а до двенадцати я вообще рос единственным ребенком, потому что Кора похитили. Чудно для меня это было: оказаться сразу в такой толпе, где все постоянно бранятся, толкаются и все друг дружку любят, и друг за дружку кого угодно порвут. Я как в сказку попал: обе нарнийские королевы, Сьюзен и Люси, обе королевы-жены – Анук Илэйн с именинницей на руках, принцесса Арника в люльке, и ты с животом царила над всеми… – Это был Адам, – вставила Арахна. – И все тебя слушались. У тебя волосы растрепались, и от жара печи ты была румяная. Я никогда не видел столько света в одном месте: он весь шел от тебя… и плясал на всех этих медных штуках – котлах и сковородках! Ты была как центральный столб, на котором натянут шатер света, когда подавала лист с пирогом на вытянутых руках, и кричала, чтоб побереглись – мол, горячее. Потом Питер с Эдмундом вломились, и тоже вели себя как дети. Им указали место в уголке и велели не мешать. И они послушались. Верховный получил по рукам полотенцем, когда попытался стянуть пирожок. А мне удалось! – Я тогда заметила, конечно. Но тебе можно. Ты все-таки был совсем мальчишка, вдали от семьи… а таскаться за Питером всюду, куда он полезет – развлечение то еще, хоть Эдмунда спроси. К тому же ты обжегся, не спорь. – Ты, правда, когда носишь ребенка, делаешься такая, что только сиди и смотри на тебя, и только рот иногда закрывай, чтоб не совсем идиотом... – Я зеркало, мальчик. Просто я отражала любовь. – Мне всегда казалось странным, – осторожно начал Корин, – почему из восьми рожденных детей ни один не назван в честь Верховного Короля? Казалось бы, так естественно… – Ну, две из них, во-первых, девочки… А когда у Эдмунда наконец родился сын, он заявил, что брату и без того льстят сверх меры. Сам-то он был весьма доволен тем, что своего старшего Питер назвал в честь отца Уолтером, а второго – Эдмундом. А своего сына назвать в честь себя, любимого, мужу и в голову, разумеется, не пришло. Королева сглотнула слюну. – Я не позволяю себе дурных мыслей в адрес Эли и ее детей, – сказала она. – Они пешки, и хорошо, если сами не жертвы. Эли, может, похуже, чем мне сейчас. Но если бы ее Джерри звали Питером, и они возвели бы его на трон, боюсь… боюсь, это было бы моей последней каплей! Корин не стал ничего отвечать, и она успокоилась. – Мы пока не знаем, как она разрешилась, и кто у нее родился. Что-то не нравились мне эти роды. – Скоро узнаем. Если мальчик, об этом будут кричать на всех углах. – Бьюсь об заклад, его назовут в честь кого-нибудь из островной династии. Хорошо, если Пасификом… он лучший из них. – А для этого, – Корин указал подбородком на живот королевы, – имя уже есть? Я хотел сказать, теперь только ты выбираешь. Ты ведь мальчика ждешь? И опять как две капли воды похожего? Если ты назовешь его в честь отца, это будет… – …нагло. – Вызывающе, – согласился арченландец. – В самый раз. Он же засветится, когда подрастет. Эх. Больше всего я хотел бы, чтобы Питер с Эдмундом вернулись и вынесли на пинках ту нечисть, что засела в Каэр-Паравале. – Могу тебя заверить, что девушки в этой семье тоже не стоят скромно рядом. Ей странным образом полегчало. У Корина, этого несносного проказника, вопреки общему мнению, кое-что нашлось в голове и в сердце: во всяком случае, он догадался поговорить с ней так, как надо, чтобы боль, которую невозможно было выносить, отошла в сторону, дала дышать. Думать. Планировать жизнь. – Еще очень рано, – сказала Арахна. – Посмотрим. Еще темно. И дождь идет. Давай теперь ты спи. Сегодня с места не сдвинемся, а к вечеру посмотрю, как ты, и тогда вези меня в Арченланд. * * * – Скажи мне, мой мальчик, если бы ты был принцем Корином, ты бы притащил… привез бы королеву Нарнии в Арченланд? Кор задумался. – Я понимаю, отец, – сказал он. – Если бы я дал королю Питеру клятву на родниковой воде, как Корин, если бы я служил ему несколько лет со всей самоотверженностью и любовью, как Корин, если бы я застал Верховную Королеву в ситуации, которая не допускала двойственного толкования и требовала мгновенного решения… словом, если бы я был принцем Корином, могучим и отважным… я бы наверняка сделал это и ни о чем не сожалел. Но мне далеко до Корина. Я боюсь подумать о том, что на его месте я бы остолбенел и ничего не сделал. Брат говорит, что иногда самое честное – это встать и дать в морду. Иногда мне хочется быть таким, как он. – Если бы он привез только Верховную Королеву, было бы мало горя. Она беременна, и Нарния требует выдачи ее и ребенка. Новая Нарния становится очень неприятным соседом. Кор кивнул. – Я думаю, отец, я не должен говорить, что если мы их выдадим, то тем самым погубим? – А если не выдадим, то ввяжемся в войну. Тархистан смотрит, так и ждет, когда мы поссоримся, чтобы взять нас – а потом их. Кто держит Арченланд, тот держит Нарнию за горло: так говорил Рабадаш. Помнишь? – Раз уж ты сам вспомнил о рейде Рабадаша… именно Нарния нас тогда выручила. Мы им обязаны. – Стране или людям? – Королям Пэвенси, – решительно сказал Кор. – Нам на помощь пришли Эдмунд и Люси, и Питер бы пришел, если бы не был тогда на севере. Жертвовать жену Питера одному слову «Нарния» я бы не стал. – Есть еще Великий Лев, ты помнишь? Он тоже сыграл в том деле не последнюю роль. – Как я могу его забыть? Он вернул меня домой. – У Аслана с королевой существует… недопонимание, как я слышал. Кор напрягся, и король Лум это заметил. – У него и с Аравитой, помнится, вышло недопонимание. – Словом, подумай, – сказал отец. – Твой брат хочет, чтобы мы восстановили Арахну в правах силой оружия. Это невозможно. Арченланд маленькое княжество, а у Нарнии стараниями Питера прекрасная боеспособная армия и новехонький флот. Более того, если мы вторгнемся на территорию Нарнии, то из защитников прав обиженной королевы превратимся в захватчиков. Объединим узурпатора с его народом. И если король Питер когда-нибудь вернется, бьюсь об заклад, ему не слишком понравится эта война. – Ты говоришь так, будто предлагаешь оставить все как есть, отец. – Иногда приходится. * * * Лампа, поставленная в изножье, освещала узкие длинные ступни и гладкие смуглые ноги, скрещенные в лодыжках. О цене гладкости этих голеней принц Кор не имел ни малейшего понятия, а Аравита, разумеется, не рассказывала о суровой нитке, о настойке перегородок грецкого ореха и прочих ухищрениях восточной женщины, выросшей в гареме. Он знал только, что его возлюбленная использует какие-то притирания, от которых ее кожа становится шелковистой и отражает свет. Выше лодыжек свет не поднимался. Только отблески по контуру. Это была его любимая поза: когда Аравита полулежала, скрестив ноги – длинные пальцы, длинные ступни, длинные голени и прекрасные длинные ровные бедра! – и опираясь на локти, ее роскошная грудь выглядела восхитительно, даже будучи обрисована одними лишь тенями и бликами. Из одежды на ней только эти блики и были. Чертова Нарния испортила им свадьбу. Когда все четверо особенно дорогих гостей внезапно пропали, бракосочетание отложили – вдруг вернутся? Без них как-то и мед не сладок. Королевская свадьба не то мероприятие, для которого все можно организовать в любой день: слишком много надо к ней готовить. В общем, жених с невестой решили, что все эти заграничные свары не повод откладывать личную жизнь, и однажды отправились в постель. Все об этом знали, никто не возражал, а Корин поздравил близнеца возгласом «ну наконец-то!» От любопытных скрыли лишь то, что инициатива была целиком аравитина. Кор с Аравитой дружили с двенадцати лет, пережили вместе волнующие и опасные приключения, а потом тархистанская таркина воспитывалась при дворе короля Лума, и само собой разумелось, что когда-то они поженятся. И для Кора было, в общем, сущей неожиданностью, когда оказалось, что этому «когда-то» уже года полтора как пора. Он привык, что Аравита всегда рядом, ему нравилось с ней разговаривать и открывать мир, как это делают все дети, она была умна и знала много такого, чему самому ему пришлось учиться сразу после того, как оказалось, что он – похищенный в младенчестве старший сын короля Арченланда. Разница с младшим сыном короля, Корином, составляла двадцать минут. В первый же день, как Корин оставил службу оруженосца у короля Питера и вернулся в Арченланд, добросовестно исполняя главную роль в постановке домашнего театра «принц снова дома», он подмигнул Аравите, шлепнул ее ниже спины и проводил восхищенным присвистом. За завтраком же во всеуслышание заявил, что если старший ничего не предпримет в самом ближайшем будущем, то он, Корин, невесту у того уведет. – Хочешь мою невесту, брат? – Не хотеть такой грудасик, брат, невежливо, некуртуазно и вообще как-то нездорово. – Корин! – возмущенно воскликнул отец. – Где ты этого набрался? У минотавров? – Ага, – с набитым ртом отвечал младший принц. – Есть в Нарнии два минотавра… один беленький, другой черненький, оба, кстати, женатые. Веселые ребята, у них чего только не подцепишь. Король Лум сделал вид, будто пришел в ужас. – Как ты можешь так говорить о королях Нарнии? – Ах, так вы их узнали по описанию? Я рад. Справедливости ради, королю Эдмунду за такое обычно прилетает ложкой в лоб, от короля Питера или королевы Сьюзен – в зависимости от того, кто ближе. Особенно забавно бывает, когда две ложки встречаются на его лбу. Вот только я думаю, откуда бы королю Эдмунду всему этому набраться? – Король Питер, без сомнения, знает, где и что будет уместно сказать. Обращаю внимание возлюбленных сыновей на это крайне полезное королевское качество. – Не вопрос, – согласился с отцом Кор, дрожащий от ярости. – Я только подозреваю, что в присутствии короля Питера никто не шутит в адрес королевы Арахны. – Не шутят, – согласился и Корин. – Потому что мордобой будет мгновенным, чрезвычайно жестоким и, скорее всего, смертельным. Хочешь, научу? Кор сглотнул. Набить Корину морду он мог бы, пожалуй, только если того связать, а лучше еще и усыпить – для верности. Те оба раза, что он позволил Корину втянуть себя в приключения по его, коринову, вкусу, до сих пор вспоминались Кору как что-то крайне опасное и очень болезненное. При всем при том брата он обожал. Все любили это маленькое чудовище. Впрочем, кто сказал – «маленькое»? – Возлюбленный брат, – сказал он, – ты просто ужасающее трепло. – Возлюбленный брат, – последовало в ответ, – ты просто удручающий тормоз! – Тебе надо как можно скорее жениться на Аравите, – сказал отец после того завтрака. – Иначе можешь ее потерять. Вспомни, когда ей было двенадцать, она бежала из дому и из страны потому, что отец хотел выдать ее замуж за своего ровесника, тархистанского вельможу. Но с тех пор прошло восемь лет. Теперь она хочет замуж. Она очень темпераментная девушка. Кор смотрел в пол и чувствовал себя крайне неловко. – Разве вы не знаете брата, отец? Корин так шутит. Ему не нужна Аравита. Это его способ быть вежливым. Как так: ходит красивая девушка, и никто за нею не волочится? – Если бы Аравита была ему нужна, я бы тебя не предупреждал. Досталась бы победителю, выбрала бы лучшего… в общем, сама была бы виновата. – Это понимаю и я, и вы понимаете, отец. Даже сам Корин это понимает. Думаю, что и Аравита… мы с ней стали очень близки за эти годы. – Мальчик, – резко сказал отец, – в каком смысле ты употребляешь это слово – «близость»? – Несколько шире, чем мой возлюбленный брат. Он совершенно не знает Аравиту. – Зато он знает про женский оргазм. Когда леди Аравите надоест ждать, то и Корин будет стоять перед ней таким же, извини, болваном, каким сейчас выглядишь ты. – Есть одна идея, которая позволит Арченланду сохранить лицо, а новую Нарнию оставит с носом, – сказала Аравита, когда Кор рассказал ей про ноту о выдаче королевы. – Им надо пожениться. – Кому? – Арахне с Корином. От мужа выдачи нет, а срок еще маленький. Какой ребенок? Никакого ребенка! Это вообще его ребенок. Все. Комар носу не подточит. – Угу. Ты знаешь, каких сыновей рожает Арахна? У него на лице будет написано, кто его отец. И королевская печать приложена. – Это уже другая серия. Утрутся. Кор подумал. – Они не признают брак. Король Питер не мертв, брак при живом муже не имеет силы. – Все в порядке, дорогой. Еще как признают. Потому что если они не признают непреодолимые и исключительные обстоятельства отсутствия Верховного Короля, в юридическом смысле сопоставимые только с его смертью, то их Джерри сидит на троне незаконно! Правда, я не знаю, он в этом возрасте уже может сидеть? Государственное право куда более строго относится к основаниям, чем семейное. – Арахна, – сказал Кор. – Как ей такое предложить? Она и так-то выглядит как тень, только ребенок ее держит. У них с Питером все было так ослепительно. – Арахна рассудительная и разумная женщина, она прекрасно понимает, что выгодно ей и ее детям. Если бы чувства скакали у нее вперед головы, у нее никогда не хватило бы разумения спрятать старших детей. Я вполне допускаю, что она может вступить в новый брак взвешенно и по хорошему расчету. В конце концов, я бы даже уважала ее за это. В конце концов, далеко не все пары испытывают друг к дружке неземную страсть. Это было сказано так холодно, что Кор даже немного испугался. Он считал, что знает свою Аравиту. Что она на самом деле думает об их браке? У нее разве был выбор? – Ты поговори с Корином, а Арахну я возьму на себя. Кор вздохнул и вспомнил слова про мордобой, мгновенный, жестокий и, скорее всего, смертельный. – У него куча заморочек на то, что он должен и что не должен в память государя, которому принес присягу на родниковой воде. Его понятие о верности – не смейся! У него есть честь, и все, что он делает, замкнуто на его честь. Он отдаст жизнь за Арахну и ее ребенка, даже не задумается, но прикоснуться к ней, как к женщине, лечь с ней, возвращаться к ней из походов, выслушивать ее мнения по любому вопросу… всю жизнь… да он будет в ужасе от одной идеи! Он не станет меня слушать. – За все эти годы он тебя хоть раз ударил? – Нет, но… он постоянно вводил меня в искушение ударить его. – Или ты поговори с отцом, а он пусть поговорит с твоим братом. Идея очень, очень хорошая. – Идея из разряда «всех поженить, и в мире станет куда чище». Это у тебя под нашу свадьбу, да? Ты можешь себе представить, что за муж получится из Корина? Это все равно, что лесной пожар в камине. Аравита притворно вздохнула. – Арахна, – сказала она. – Существо-зеркало. Отражающее желания мужчины. Способная стать «тем-что-нужно» для того, кого пожелает. Рожающая сыновей. Как искусительно звучит, не правда ли? Какой мужчина не дрогнет от внезапного интереса: правда ли это, каково это? Кто не захочет попробовать? Ты мужчина, повелитель, скажи мне. Кор лишился дара речи. – Дорогая, – вымолвил он наконец, – это в чей огород камушек? Его возлюбленная зажмурилась и улыбнулась, потянувшись всем длинным смуглым телом. Там, откуда она была родом, где люди не знали, как еще остудить свои жилища, за достоинства женщины считали прохладу тела. Но здесь, в горном северном княжестве, люди не возражали против лишней толики тепла. Аравита была горяча и на взгляд, и на ощупь. И в любви. – Скажи брату только два слова – «одновременный оргазм», и ты выиграл эту битву. – Или ты не знаешь Корина? – драматически вопросил Кор. – Он же до конца дней будет проверять, «то-что-нужно» она, или вон только что прошла «то-что-нужнее»! Как можно честной женщине – королеве! – подложить такую свинью?.. Тьфу. Аравита рассмеялась. – По-человечески и по-сестрински я ей сочувствую, – сказала она. – Но как благоразумная жена и будущая королева, я крайне заинтересована, чтобы существо с такими способностями было счастливо в браке. К тому же я радею не только о безопасности жен, но и о своем честном имени. Ты знаешь, о чем болтают. Кор и рад бы не знать. Болтали, разумеется, о Корине. Когда ты стоишь в одном шаге от трона, и у тебя брат-близнец, это политически крайне неудобно: мало кто в курсе, что Корин готов выпрыгнуть в окно с воплем «не надо мне твою работу!» Когда ты собираешься жениться на столь роскошной женщине, как Аравита… ох! В народе только и слухов ходило о том, не путает ли невеста близнецов, и если путает – то насколько при этом лжет. И кто ей больше по вкусу. Темперамент Корина и его репутация заставляли старшего близнеца ощущать себя полным ничем. – Дорогая, – предложил он, – давай отложим наш разговор минут на тридцать? Сколь бы соблазнительна ни была идея решить нарнийское дело миром, она не соблазнительнее тебя. Вечером того дня, когда должна была, но не случилась их свадьба, все чувствовали себя несколько подавленными. Корин – тот вообще ускакал в Нарнию выяснять, какая там обстановка и не надо ли чего, остальные завидовали тому, что он при деле. В конце концов, Аравита сказала те самые слова про «это не повод» и буквально за руку втащила Кора в свои покои. – Некоторое время, прежде чем ты назовешь меня женой, сможешь звать возлюбленной, – сказала она. Замок уже накрыло ночной тенью. Ступая босиком по пушистому ковру, Аравита зажгла светильники вокруг широкого ложа. На ней были просторные белые одежды, приготовленные для свадьбы: шелковые шаровары, накидка, золотые браслеты на щиколотках, длинные серьги, множество тяжелых ожерелий. Волосы распущены. – Слишком много всего, – сказала она досадливо. – Давай снимем лишнее. И чур по ковру в сапогах не топать. Кор не возражал против того, что она взялась командовать. Послушно стянул сапоги, бросил в кресло тесный камзол, затем, шалея от собственной отваги, избавился от рубашки. Присел на краешек ложа. Аравита сидела на другом краю: она сняла только накидку. – Я тебе нравлюсь? Кор кивнул. Горло постыдно перехватило: он впервые увидел ее вот так, в тенях и бликах. Слова и метафоры, которыми он себя до сих пор подгонял, возбуждал и подбадривал, не имели никакого отношения к его Аравите. Они, эти слова, если честно, провоцировали скорее драку, чем любовь. А он хотел ее любить и опасался, что не получится. Те самые груди, тяжелые, полные, такие шелковые, что свет с них соскальзывает, а между ними залегла сама тьма. – Хочешь, я станцую для тебя? – А ты умеешь? – Я выросла в гареме. Звеня монистами, шелестя шелком шаровар, притворно неторопливо Аравита расставила лампы в круг на полу. – Откинься на подушки, – велела она. – Ляг. Просто смотри. Дыши, – хохотнула, – ровно. Легко сказать! Она ведь не предупредила, что будет танцевать совсем без всего! А одних золотых браслетах на щиколотках. Эти гаремные танцы – прожив несколько лет в Тархистане, Кор слышал о них, но относил к разряду сказок про джиннов и ифритов. Он не смог бы рассказать, что видел. Она… дрожала кожей на боку, будучи в остальном совершенно неподвижной. Ее руки текли, непрерывно меняя позиции, и всякая была прекраснее и совершеннее предыдущей, ее груди были, кажется, двумя самостоятельными живыми существами. Толчки и круги ее бедер равнялись, кажется, на его собственный пульс. Да, точно, и убыстрялись вместе с ним. Когда Аравита закончила, она тяжело дышала, хотя старалась это скрыть. Неся себя как тень, подошла к ложу со своей стороны, оперлась на него руками и коленом. Грудь ее при том коснулась покрывала. – В твоих руках способ убить мужчину, – сказал Кор, чувствуя себя так, словно пробежал десять миль. – Ты слишком совершенна. Как ты можешь любить меня? Ее грудь легла ему в руку. Ее рука легла ему на живот, и все его мысли были теперь в этой руке. Кор потянулся губами к розовому, как лепесток, соску. Там, видимо, проходил нерв, потому что от легчайшего засоса девушка выгнулась так резко, словно в нее стрела попала. Отделались легким испугом, потому что Аравите, ошеломленной собственной отзывчивостью, явно было скорее хорошо, чем плохо. С груди его ладонь перешла на бедро, восхищенно обежала его шелковую округлость. Аравита обхватила его шею и потянула к себе, еще ближе. На себя, так, чтобы его лицо оказалось над ее лицом. Поцелуй в губы вышел слишком неловким, и принц поспешно, по-страусиному спрятался: уткнулся лицом ей в шею. Там пульсировали темные жилы, в них билась горячая аравитина кровь. Поцелуй сюда заметно ободрил обоих: даже сам Кор поверил, что сейчас все у них получится лучшим образом. – Если бы оказалось, что мое тело не влечет тебя, я была бы несчастна вечно. Кор в ответ промычал что-то невнятное, чем, впрочем, возлюбленная его вполне удовлетворилась. Губы его были заняты, он развивал успех вниз по шее и на плечо – точеное и хрупкое. – Чего бы ты хотел, мой господин и возлюбленный? Я сделаю, что пожелаешь. Та часть сознания Кора, которая была самоиронична, подумала, что это, видит бог, довольно безопасное предложение. Он, в конце концов, не Корин, который всегда знает, чего хочет… и в какой позиции. Впрочем, едва ли тут нашлось бы место для иронии. Продолжая исследование, Кор чуть подтолкнул Аравиту так, что она перевернулась на бок, к нему спиной, поглаживаниями ласкал ее бедра, понемногу привлекая их к себе, гадал, выгнет ли она спину, губами и пальцами скользил по цепочке позвонков, отчаянно наслаждаясь тем, как меняется их изгиб, когда Аравита шевелится. Целый смоляной поток прекрасных и густых, как непроглядная ночь, волос. Кор отодвинул их, потому что они лезли под губы, и вдруг почувствовал, что Аравита всем телом каменно напряглась и попыталась отстраниться. Его Аравита, скакавшая верхом лучше его самого, танцевавшая перед ним в одних ножных браслетах, никогда не показывала спины. Десять шрамов, как от бича поперек ее гибкой узкой спины. Два удара когтистой лапой. Кор поцеловал каждый из них, наверное, тысячу раз, и когда возлюбленная вновь повернула к нему смуглое лицо, оно было исчерчено слезами. – Я готова получить еще тысячу шрамов за то, что ты сейчас делаешь, – сказала она. И тогда затрясло уже самого Кора. Они могут тысячу раз, десять тысяч раз говорить мне о милосердии и справедливости Великого Льва, но мое собственное понятие милосердия и справедливости сейчас с ним разошлось. То, что я сам у себя называю совестью, никогда не позволит мне от чистого сердца признать: да, так надо было, так было правильно. Он сделал ей больно! Все ли, кто творит зло, получают равной мерой, или ты утверждаешь справедливость только для беспомощных детей, маленьких девочек? Те, кто творит зло, тех ты прощал, являя великодушие и милосердие. За побег Аравиты высекли рабыню: вот в чем была ее вина, навечно записанная на ее спине львиными когтями. Не убийство, не предательство, ничего от черного сердца. Странные же вещи несовместимы с твоим милосердием, Лев. – Люби меня, – прошептала Аравита. – Люби меня сейчас, всегда… пожалуйста. * * * Корин влетел к Арахне, как ошпаренный. – С тобой они тоже… поговорили? – принц кипел и не находил слов. – Я примерно представляю, о чем ты. – Слушай, я хочу, чтобы ты знала: я не хотел, это не моя идея, я, черт побери… – Разумеется. И не моя. – Послушай, Верховная Королева. У меня тормознутый брат и хитро…умный отец, но никто здесь не принудит тебя к браку, пользуясь твоим затруднительным положением! И ни одна сволочь не станет шантажировать тебя выдачей. Я тебя увезу, я найду место, где ты сможешь родить ребенка и жить так, как захочешь, в конце концов, мне не привыкать тебя красть. Какая разница – откуда. Никто тебя не тронет, и никто тебя не оскорбит. Арахна покачала головой. – Речь не совсем об этом. Ты не должен строить свою жизнь вокруг моей. Тем более, ты не должен принимать сгоряча решения, которые определят твою жизнь на всю жизнь вперед. Я как минимум на десять лет старше. Ты можешь найти себе прекрасную девушку без прошлого. – Да у меня их был табун – без прошлого, и ни одна… – Ну о чем, о чем ты сейчас со мной споришь? Я же с тобой согласна: это совершенно идиотская затея, из которой ничего доброго не выйдет. – Э… я не это сказал. Арахна тяжело вздохнула и сложила руки на коленях. – А что ты сказал? Нет, я могу объяснить тебе, что ты сказал, но тогда мы снова упремся: сказал ли ты то, что хотел сказать, или использовал слова неправильно, наполняя их не тем смыслом, который услышала в них я. Корин набычился. Их с братом не перепутать даже в кромешной темноте. Иначе говорят, иначе двигаются. У Кора ясное чело, он будет, без сомнения, лучшим королем. А Корин из этих двух герой и первый рыцарь. Корин сделает то, на что у Кора не хватит духу. Или безрассудства. Корину удастся то, на что Кор не станет даже замахиваться. Бог весть, кто из них летает выше. – Я сказал, что хотел. – Ты сказал, что тебе не нужно мое согласие, данное под принуждением. – Ну да. – Ты сказал, что кладешь свою жизнь служением моей жизни без каких-либо моих встречных обязательств. Я не могу это принять. Это будет… согласие, данное под принуждением. Я не хочу обыгрывать тебя в такие игры. – А что, королева, те, кто женятся в моем возрасте, или дают присягу чести – они тоже, по-твоему, обмануты в нечестной игре? Вся жизнь, королева, это ведь, увы, не вечность. Ее всегда так мало, всей жизни, ее и хватает разве только на честь. Арахна встала и пошла к окну, за которым виднелись поросшие лесом горы. Корин за нею не пошел. – Корин… ты будешь любить моего сына? – Как своего. – Ты будешь его беречь? – Как своего. То есть – от синяков и шишек, от приключений и от красивых девчонок – нет, не стану. Посажу на коня в три года, в пять вложу ему меч в руки. Я знаю, ты доверила по сыну каждому из свободных народов Нарнии. Ты настоящая королева. Твой сын вырастет в Арченланде, и большей чести для себя я не… – Тогда я стану «той-что-надо» для тебя, если будет на то твое желание. Корин опустился на одно колено и поцеловал ее подол. – Не сейчас, – сказала Арахна. – Прости. Пусть мальчик родится. Тогда я буду отражать тебя.