Дети отчаяния

Из холщового мешка на стол, накрытый чистой тряпицей, вытряхнули голову. Регент, лорд Джаред, недовольно поморщился: он не любил, когда вот так, грубо и в лоб. Голова качнулась туда-сюда, перекатившись на круглом кудрявом затылке. Длинные, поросшие пепельной шерсткой уши, надо лбом маленькие рожки. На рожках следы: когда-то их украшали золотые наконечники − подарок королевы Люси. Сейчас их нет, и капитан стражи делает недоуменное лицо в ответ на вопросительный взгляд. То ли драгоценная фитюлька досталась тому, кто повязал фавна, то ли вовсе продана была давно по суровой материальной нужде. На лице страдание, в полуприкрытых глазах вся мировая скорбь. − Да, − сказал лорд-регент, − это он. Постарел, конечно. Но ты знаешь, мне нужна не эта голова. Фавн только воспитатель, Хранитель. Капитан стражи промолчал, а потом, когда молчать стало неудобно, выдавил из себя угрюмое «да, сэр». И фавна-то добыть оказалось нелегким делом, а мальчишку сейчас бережет, наверное, другой фавн. Нас это, конечно, не остановит, но лорд должен понимать, что всему нужно время, деньги и благоволение богов удачи. С фавном вышло проще всего. Выяснили, что старшие мальчики у кентавров, но связываться с кентаврами себе дороже. Было дело, и связывались, но тот бой остался не за нами, и кентавры только забились глубже в леса и ощетинились: не возьмешь их. С кентаврами сила не поможет, их разве только перехитрить. Выждать время, заманить в ловушку, хорошо бы своего меж ними завести. Пока не сложилось, но будет. Время работает на нас. Пока идет время, новая власть укореняется, перестает быть новой, становится своей. Те, кто ее не принимает, ставят себя вне общества, вне главного потока истории… Младших вовсе потеряли. Было предположение, что они у Бобров, но Бобры, даже говорящие, столько не живут. Логично предположить, что они передали принцев другим говорящим животным, но кому и куда? Добытые сведения были противоречивы. Сам Джаред считал, что нечего с ними разговаривать, со зверями. Так не заметишь, как и с деревьями разговаривать начнешь. Я спросил у ясеня, угу. А ясень, разумеется, не ответил. В любом случае, выросшие в норе или берлоге дети Верховного Короля едва ли могут всерьез претендовать на отцовское место. Тот, кто имеет право, уступает тому, кто в силе: мы это уже проходили с королевой Арахной. А если претендент не умеет вести себя по-королевски, то нечего и думать, будто он сможет опереться на толпу и тем паче ее возглавить. Такой претендент, вне всякого сомнения, годится только как знамя мятежа, как фигура в руках закулисного интригана… и то рискует своей неловкостью погубить оного интригана старания. Конечно, лучше перестраховаться. Однако за прошедшие тринадцать лет охота на блох, которые не кусают, потеряла актуальность. Старшему… как бишь его… Уолтер?.. минуло уже восемнадцать, и его права до сих пор не заявлены. Дети сгинули, будто их и не было никогда, и ничто не грозит Островной династии. Джерри прочно сидит на троне и ведет себя хорошо, и королевство в надежных руках. В его, джаредовых руках. Пусть тут и остается. Детьми и животными надо управлять. Он сделал отстраняющий жест: капитан смекнул, что его время вышло, завернул голову фавна в тряпочку и убрал сверток со стола. Регент займется государственными делами и бумагами, а голова сделала свое дело, теперь ее только на помойку выбросить. − Да, и кликни мне распорядителя двора, − приказал регент в спину выходящему капитану. Вошел распорядитель: мелкий и суетливый, с кривыми ногами в черных чулках, из тех, чья жизнь − служение. Впрочем, он был хорош в своем деле. Прекрасная память и жесткость к низшим обеспечивали тот результат, которого желал лорд-регент. В Каэр-Паравале все было устроено наилучшим образом. − Что у нас с королевским днем рождения? Проблемы есть? Распорядитель уверил, что проблем нет, но так, что Джаред уловил в его голосе некое сомнение. − Арченландский принц приедет на именины государя Джерри. Впервые… с того времени. Официальная делегация, под знаменем, с дипломатической неприкосновенностью, гарантией которой выступает королевское слово. Желаете сделать особые распоряжения, лорд-регент? Джаред задумался. − Он с сыном приедет, − добавил распорядитель. − Они собираются участвовать в турнире: отец во взрослом, а мальчик − в подростковом. − Мальчику сколько лет? − Двенадцать. Именно сейчас Корин Громовой Кулак намерен вернуться в Нарнию и въехать в Каэр-Параваль открыто, под своим именем и как официальное лицо. Он рискует − тринадцать лет назад он покидал замок совсем иначе, галопом, с парой стрел в шкуре... с той женщиной в своем седле. Корин не друг Нарнии. Не сегодняшней Нарнии. Как должно трактовать это явление? Не исключено, впрочем, что его можно трактовать в положительном смысле. Арченланд нужен Нарнии, Нарния нужна Арченланду, а прошлое это всего лишь прошлое. − Осмелюсь заметить, лорд-регент, мальчик из королевского дома Арченланда − хорошая партия для принцессы Арники. Из младшей ветви. Эту мысль следовало обдумать. Старшую из принцесс, Хелен, Джаред желал бы видеть супругой своего сына Керрика, и едва ли что-то могло помешать этому браку. От брака следует приобретать выгоды, но следует избегать брака, несущего в себе угрозу. Какие выгоды получит Нарния от брака младшей принцессы с принцем младшей ветви? Арченландский трон наследуют старшие, дети Кора и Аравиты, и их там достаточно, чтобы не ожидать перехода короны к детям Корина. Это у нас Джерри один, и случись с ним что − корона перейдет к детям Хелен. Тут все просчитано. Для принцессы Арники мы держали в уме Тархистан. Гарем хорошее место для лишних принцесс. Посмотрим, с какими намерениями здесь буйный арченландский принц. Возможно, если время не изменило его, он просто желает взять все кубки на нашем турнире. Иначе зачем бы ему брать с собою сына? Если бы это был мальчик из старшей ветви, у нас была бы возможность посадить на их трон нашу королеву. Брак с младшим принцем дает Арченланду шанс на наш трон − а таких вещей следует избегать. В любом случае, чем скорее Керрик женится на Хелен, тем лучше. Шансы Арченланда на наши земли обратно пропорциональны количеству их детей. * * * − Керрик! − принцесса Хелен состроила непередаваемую гримасу и повернулась спиной, однако надежда то, что кузен что-то поймет правильно и пройдет мимо, были невелики. Арника и Джерри понимающе ухмыльнулись и сделали вид, будто все трое заняты разговором и видом из окна. Вид и вправду был хорош: в последние годы Каэр-Параваль перестраивали, расширяя и спрямляя старые улочки, и теперь город от самой гавани лежал как на ладони. Джерри улыбнулся в уме: оно простреливалось. С сестрами он это уже обсудил, а с Керриком… было неинтересно. Тот, разумеется, подошел, оттер Арнику в сторону так, будто она тут не стояла, и потом тоже стоял к ней спиной. И с самим Джерри поздоровался небрежно, как с низшим. В чем-то Джерри его понимал. Керрику пятнадцать, он уже воин. Подростковый турнир этого года для него последний, потом он будет сражаться с взрослыми, как равный. Он выше короля на голову и намного сильнее, и не забывает об этом. И никому не позволяет забыть. − Странно, − сказала Арника когда кузен наконец лишил их солнца своего внимания. − Красивый парень, весь из себя крутой, хоть куда вообще, хоть в мир, хоть в пир − скажите мне, почему от него так тошно? − Тебе тошно? − Хелен посмотрела на сестру выразительно. − Представь, как тошно мне. Я ненавижу самый звук его голоса, его манеру смотреть, его рыжие волосы… его победительную ухмылку! Я сделаю все − все! − чтобы этот брак не состоялся. − Ему равных нет, − вставил пять копеек Джерри. − Вот именно, − Хелен обхватила себя за локти и уставилась за окно, на синее-синее море. − И его это устраивает. − Если бы кто-то его поколотил, может, ему пошло бы на пользу? − хихикнула Арника. − Может − да, может − нет. Не смотри на меня, сестра, тут надобен кто-то покрепче. − За ним его папа стоит, − сказала Хелен. − Все ради Керрика. Он и не предполагает, что может быть иначе. Ты для него «ну, король», Джерри. Он выиграет подростковый турнир… который ради этого и затеян… и тебе придется посвящать его в рыцари. Это он только называется твоим подарком, этот турнир, Джерри, на самом деле это подарок ему. Как всегда. − Дешевенький способ получить посвящение, учитывая, что равного противника для него нет, не так ли, Хелен? − Иначе, Арника, ему бы пришлось искать себе подвигов на войне, в чьей-нибудь свите, а лорд-регент этого, разумеется, не допустит. Как можно рисковать столь драгоценным мальчиком! − Злые вы, девочки, − вздохнул Джерри. − Не хотел бы я быть на месте кузена Керрика. Стоит спиной к вам повернуться, так потом полдня из шкуры колючки выковыривай. − Поворачиваться к принцессам спиной невежливо, − возразила Арника. − Так что поделом. − Мне для него рыцарского звания не жалко. − А мне жалко! − Арника треснула кулачком по ладони. − Это профанация рыцарского звания − давать его вот так и вот таким. Джерри, а правда, сделай ты что-нибудь с этим браком? Не надо бы Хелен идти за Керрика. Они в близком родстве. Ты же король. Четырнадцатилетний король удрученно вздохнул. − Я думаю, − огрызнулся он. − Я все время думаю. Не травить же мне кузена в само деле? − Я его отравлю, − пообещала Хелен. − Если это зайдет слишком далеко. − Никогда не женюсь, − пообещал Джерри. − А тебя не спросят, − хором парировали сестры. − И мяукнуть не успеешь. Уехать бы куда-нибудь. Далеко-далеко. А лучше уплыть на корабле. И пусть тут королевствует, кто хочет. Я даже знаю, кто хочет. Правда, Хелен против, а без нее у Керрика не получится. Джерри с внезапной тоской потянулся взглядом за горизонт. − Слышал, у нас интересные гости ожидаются, − сказал он. − Медведи приедут. Я имею в виду − Арченланд. Принц Корин Громовой Кулак. Шороху по этому поводу во дворце… они думают, будто я ничего не слышу! − Я помню Корина, − сказала Хелен, которой было семнадцать. − Он классный. − Угу, − поддержала ее младшая, − горничные тоже так говорят. − На нем, между прочим, убийство. Он кого-то убил тут, в Каэр-Паравале, и ушел с боем. А Арченланд его, ясное дело, не выдал, и виру не заплатил. Это из-за него у нас не очень хорошие отношения с Арченландом. И ничего ему не сделай, он официально нынче едет. − А это не они? − из всех троих Арника была наиболее востроглазой. − Ветер полощет знамена, а на знаменах что? Не медведи? − Красный медведь на зеленом поле − это Арченланд. У Корина − он младший сын! − медведь должен быть в верхней части щита справа. Все трое свесились из окон, рассматривая посольский отряд, въезжавший под барбакан. Во главе его, под стягом с медведем, ехал темноволосый мужчина с веселым загорелым лицом. Он казался огромным в полном боевом доспехе, но был без шлема, и свежий ветер с моря трепал его волосы. − Он совсем не старый, − заметила Хелен. − Ему тридцать или около того. Я верно слышала, Джерри, на мечах ему равных нет? − Он женат, − подколола ее младшая. − И на мечах, и на топорах, и с длинным боевым луком… Корин Громовой Кулак − зерцало рыцарства, и кузену Керрику очень повезло, что он играет подростковый турнир, а не встретится лицом к лицу с Медведем. Медведь его одним щелчком… Джерри замолчал, потому что прозвучало это до неприличия злорадно. − А кто это с ним? «С ним» была свита, отряд из тридцати человек, приличествующий принцу, но едва ли принцесса Арника стала бы про них спрашивать. Мальчик лет двенадцати с волосами цвета спелой пшеницы вез копье принца и − отсюда видать! − был этим горд. Вздернутый нос, прямая спина, повадка умелого наездника. Можно было смело спорить, что у него голубые глаза. Следующим своим шагом он как будто планировал завоевание мира. − Обещали, что будет с сыном, − сказал Джерри. − Это, надо полагать, сын и есть. Эй, девочки, принцессам неприлично свисать из окон! Что-то неуловимо изменилось вокруг, король и его сестры посмотрели друг на друга, пытаясь сыскать причины этой перемены. − Будто солнце взошло, − воскликнула Арника. − А до того как не было солнца. Хелен, а правда ведь медвежонок хорошенький?! * * * − С сыном, говоришь? − Джаред выдохнул с присвистом. − Как же, с сыном. Вот только с чьим? Распорядитель непонимающе смотрел на лорда-регента, и лорд-регент только раздраженно махнул рукой. − Забудьте и думать об арченландском браке для принцессы Арники. Это невозможно. Не надо работать эту версию. Распорядитель не поймет. Во дворце мало кто остался из тех, кто помнит предыдущее царствование. Голубоглазый мальчик подходящего возраста с золотыми волосами. Торжествующий взгляд, которым Медведь, въехав во двор, обменялся с ним, Джаредом: он ведь, стоя на галерее, полагал, что невидим. Непростой это визит, и Корин Громовой Кулак не так прост: он приехал бросить камень в наш пруд и послушать, как мы заквакаем. У этого камня ямочка на подбородке. Каэр-Параваль берут штурмом прямо сейчас. К мальчишке, ясное дело, не подойти. Вокруг тридцать человек свиты и сам Корин, который стоит тех тридцати при самой скромной оценке. А мы и подходить не будем. Корин привез сына, и пусть весь Арченланд изойдет на то, что мальчик на отца не похож − сплетни и анекдоты не наше дело. Мальчик из арченландского дома, с медведем на тунике, может участвовать в игрищах сообразно статусу благородного семейства. Это все. Тонкие намеки лучше всего встречать с каменным лицом. * * * Двое стояли на стрельбище, окруженные тишиной и зеленым простором. У обоих в руках были длинные боевые луки, толпа зрителей в отдалении замерла. На шестах полоскались цветные вымпелы, впереди – далеко! – их ждали деревянные мишени, одинаковые у обоих. Красный круг в белом кругу, а тот – в черном. Почти и не видать отсюда. В состязании лучников было несколько туров, и всякий раз мишени относили дальше и дальше, пока не остались эти двое, а кубок получит победитель. – Ветер поднимается, – сказал Корин Арченландский. – Два пальца поправки. – Полтора, милорд, – возразил ему королевский лучник Алек, не имевший громких титулов. Корин хмыкнул, наложил стрелу, поднял лук, натянул его, поглядел вдоль стрелы… опустил. – Приятно встретить мастера, равного себе, – сказал он. – Наконец-то у нынешних состязаний появилась интрига. Я, признаться, боялся, что это все останется избиением младенцев. Алек сдержанно кивнул. У них было по три выстрела в этом кругу, и два они уже сделали. Толпа за канатами исходила на истерику, там ставили деньги, но лучники были выше суеты. – Большая честь, – сказал Алек, – то, что милорд не брезгует искусством, которое исстари развивали пастухи и пахари. Я запомню этот день. – Славный денек, что и говорить, – согласился Корин. – А ты, пожалуй, прав – полтора. Мгновенным движением поднял лук и спустил тетиву – та тренькнула только, а сухое дерево мишени отозвалось гулким, как валторна, звуком. Стрела вошла ровно в центр красного круга. Первые две стрелы арченландца были там же, но чуть ближе к краю. Трудно выстрелить лучше. Это только в балладах бьют стрелой в стрелу, в жизни мы все зависим от тетивы и ветра… – Твой выстрел. Алек опустил лук и пару секунд смотрел на соперника. Для Корина это было не первое состязание в этот день. Он уже выиграл все, что можно: и пешим, и конным. У другого бы руки тряслись, и плечи ломило. Может, и ломит, но… и сын на него смотрит, шею тянет, из себя выскакивает. У Алека не было детей, и жены не было: он все говорил себе, что не нашел пока жену, но, если честно, и не искал особо. Стрела, которую он пустил, ушла далеко мимо черного круга, она и в мишень-то не попала, и мальчишка, посланный за ней, долго рыскал в траве. Победитель определен, толпа ревет. Победитель обернулся в гневе, только что не за грудки Алека схватил. – Что за черт, парень? Какая муха мимо тебя пролетела? – Простите, милорд, – сказал Алек. – Я не хотел вас обидеть. Просто я хотел… однажды я попал. Я вам пару стрел должен. Это то, что надо было… ну, в общем, вы ж поймете. – А, – ответил на это принц. – Так это ты был? Не знаю, что и сказать. Тогда-то я, конечно, был на тебя зол. Приходилось с тех пор по живым стрелять? – Всякое было. Мне ж приказывают. Вы ж тоже поди не одни чучела тренировочные рубите? – Ясно. Надо нам с тобой как-нибудь выпить вместе. Поговорить. Алек поклонился и сделал шаг назад, потому что Корина уже награждать шли, а разговор, что меж ними случился – он не для чужих ушей. Не для всяких ушей. И времена не те нынче, чтобы принц с лучником так вот запросто, а давно ли, казалось, иначе было? А теперь про Золотой Век разве что в балладах услышишь, да и баллады те поют с оглядкой: про Короля-Свет и Короля-Тень, про Королеву-Разум и Королеву-Чувство. Будто и не было их никогда. * * * Корин швырнул сыну очередной кубок − последний в этот день! − и потребовал пива. Зрители на трибунах, украшенных стягами и лентами, никак не могли успокоиться. Публика попроще, стоявшая в толпе вокруг, тоже драла глотки в честь короля турнира. Корин благодушно взирал на это с высоты своего роста и пил пиво. Складывалось ощущение, что круг за кругом он уносит призовое золото шутя. Никто здесь не мог ему противостоять ни в одном виде турнирной программы, а выезжать против него с копьем было все равно, что скакать на башню. Только лоб расшибешь. − Потребуется телега, чтобы их вывезти, пап! − Телегу купим. Или украдем, − отец подмигнул и выплеснул на сторону остатки. − Завтра твой черед. Покажем местным, что им есть куда расти. − Я постараюсь, пап, − серьезно ответил белобрысый. − Правда, золотой? − Обещали, − громко ответил на это Корин. И, шепотом, но так, что кругом засмеялись: − Но зуб на это я бы не поставил! Вечер не задался. Корин отправился на банкет, устроенный в честь победителя, и Питер остался один в апартаментах, отведенных арченландской делегации. Комнаты здесь шли анфиладой, и отец поставил в каждой по шесть человек, а в последней расположились они двое. А что тут делать? Только на подоконнике сидеть и смотреть, как наступает вечер. И вид из окна никакой: ни тебе моря, ни неба − здания дворца углом, стены и окна, и кусок двора далеко-далеко внизу. Пяти минут хватило, чтобы выяснить расположение карнизов и труб. До крыши тут ближе, чем до земли, но он дал слово… Питер вздохнул. И не так, чтобы все погано было, но дали б полазить! Отец на пьянку тоже отправился без особенной охоты, однако отказаться было бы некуртуазно. Потом, сказал, пойдешь знакомиться с местными, после турнира, а прежде никто не должен знать, на что ты способен. Есть знатоки, которые могут оценить, как ты движешься, прежде чем ты сделаешь на ристалище хоть шаг. Фаворит завтрашних боев тебя на три года старше и на голову выше, и не стоит его недооценивать. А вот если он тебя недооценит − это будет нам на руку. Пускай выйдет шапками закидывать. И еще − отец был очень серьезен, а когда отец не шутит, не шутит никто. Терпение есть воинская добродетель. По тому, как отец расселил воинов, по тому, как он смотрел на ворота и стены, просчитывая пути и возможности отхода с боем, сын догадался, что тут не все просто и весело, да и вообще он многое слышал, а что не слышал, до того своим умом дошел. Нарния нам не друг. Она бы съела нас, были бы мы не такие жесткие. А мы сами сейчас в пасть льву влезли и пляшем там: мол, врешь, не возьмешь. А завтра собираемся стать льву поперек глотки. Правда, из пары отцовских обмолвок знаю я, что не много у тутошних прав − носить льва. Тут, видно, и корни у старой вражды, которой лет больше, чем ему, Питеру. Питер прекрасно понимает, почему его свои так берегут. Ценнее заложника, если до чего дойдет, трудно представить. Если он себя позволит взять, отец будет крайне зол. И что еще хуже, отец попадет в безвыходное положение. Такое, если и простят, то сам себе не простишь. Интересно, а тутошний король, бледный темноволосый мальчик, которого Питер видел только издали −он-то присутствует на пиру? И, что еще более интересно: допущен ли за взрослый стол его завтрашний главный противник, сын лорда-регента? Темнело долго, а потом охрана внесла лампы, и поесть. Хлеб и молоко, сыр и тушеные овощи, и Питер был уверен, что их попробовали. Необходимость держать в голове меры безопасности раздражала его и утомляла. Карнизы и трубы представлялись ему широкой торной дорогой, а все самое интересное наверняка происходило где-то тут, за углом. Мальчик дернул уголком рта. Его не держало ничто крепче слова. А ведь в этом что-то есть, если подумать: я буду разговаривать с ними победителем турнира. Не раньше. С этой мыслью он волевым усилием отправил себя спать. Было, наверное, за полночь, когда вернулся Корин. Вошел без света, немедленно во что-то влетел, шепотом осторожно выругался. − Привет, − сказал ему разбуженный сын. − Все в порядке? − Принцессы спрашивали о тебе. Питер отмахнулся от принцесс. − Король был? − Нет, мал он еще для таких развлечений. И противник твой бережет силы для завтра. Отцовская интонация насторожила Питера. − Ты, − поддел он, − в этом возрасте не был мал, да? − И теперь я думаю, что был неправ, − цыкнул Корин. − Что там за шум?! Офицер из охраны всунул в дверь бороду и голову. − Милорд, − сказал он шепотом. − Там в прихожей дамы… инкогнито. Три штуки. Сцепились. Они это… того… к вам. С намерениями. − Вот и гоните их инкогнито, − шепотом же рассвирепел Корин. − Алебардами по шеям. По лестнице вниз. Совсем стыд потеряли, я ж с сыном. Сын давился хохотом, для приличия уткнувшись рожицей в подушку. Предполагается, он не должен понимать, о чем тут разговор. − Не могу, милорд, − отозвался охранник. − Они ж инкогнито. Кто знает, может, они сильно знатные. Сами и гоните. Правда, боюсь, они так ногтями поработали, что от инкогнит их мало что осталось. Завтра на трибунах смотрите поцарапанных − это наши. − Борзые дамы… − донеслось из подушки. − В этом есть что-то, да? − Питер! − прикрикнул отец. − Нехорошо. У тебя не язык, а рашпиль. Однако тоже хихикнул, и Питер был уверен, что запомнил и на вооружение взял. Ладно, для него не жалко. * * * Ночью прошел сильный ливень, и утром у кузнецов было много работы: глинистую дорожку для скачек развезло, и господа настаивали, чтобы лошадям поставили другие подковы. Было скользко, мокро и очень зелено. И солнечно так, что глазам больно. Дамы и кавалеры занимали места на трибунах, на бархатных подушках, положенных на мокрые доски. Энтузиазма сегодня было поменьше: тому немало поспособствовал ночной пир, так что болеть за своих собрались, в основном, родственники. Зрители попроще столпились вокруг ристалища: многие пришли с детьми и посадили их на шеи. Все-таки это был подростковый турнир. Да тут и без турнира было на что посмотреть: многие из детей знати на трибунах никогда прежде в глаза не видели коренное население − нелюдей. Правда, тем, кто заявился на турнир, некогда было пялиться в толпу. − Этот конь слишком большой, − стоял на своем мастер-распорядитель турнира. − Мальчик с ним не справится. − Это дело наездника − справляться с конем, − горячился в ответ Корин. − Если не справится − будет сам виноват. Сам Питер стоял тут же и молчал, что само по себе было чудом, но молчал он только потому, что отец говорил все то, что следовало сказать, ведь с отцом они не могли не считаться. Мастеру-распорядителю никто не приказывает, он сам приказывает всем… а какие приказы он получает где-то там, куда мы не вхожи − об этом можно только гадать. Хотя угадывается на раз, между нами говоря. Зверя для Питера и впрямь подобрали из ряда вон. Огромный гнедой конь, злой даже на вид, мальчишка у него на спине как блоха. Впечатление создавалось такое, что всю ставку арченландцы делают на коня, а наездник никакой роли не играет. Ему-де только до финиша доехать, не упасть. Арченландцы об этом, разумеется, знали. − Мы имеем право участвовать в игрищах, − сказал Корин, умеряя тон. − И мы намерены воспользоваться этим правом. Предложите ваш выход. − Либо вы даете мальчику другую лошадь… − Это исключено. Они тренировались вместе, коня мы взяли специально для этих скачек. − Либо лошадь понесет дополнительный вес: для уравнивания шансов. Это состязание наездников, а не конезаводчиков, милорд. Корин сделал шаг назад и поманил за собой сына. − Придется соглашаться на вес, − сказал он. − Я, разумеется, стану браниться за каждую унцию, но ты понял, да? Выигрывать тебе придется вчистую. Наглядно. Любое сомнение они истолкуют не в твою пользу. − Тем больше хочется выиграть, да, пап? В весовой Питер взвесился с седлом, и угрюмый клерк посчитал, сколько нужно добавить, чтобы уравнять вес юного арченландца с весом старшего из наездников − Керрика. Против этого возражать не стали, но мощь коня невозможно посчитать объективно, и у Корина только брови подскакивали вверх с каждой новой свинцовой пластиной, которую вкладывали в специальные кармашки под седло. − Мы, − громко сказал Питер в тишине весовой, − когда ехали сюда, видели мельничный жернов на постоялом дворе. Если вы пошлете за ним телегу, я и его могу прихватить. Отец рядом выразительно хмыкнул. Конюх спрятал усмешку в лошадиный бок. Клерк осознал, видимо, что рвение рвением, но не все следует так уж выставлять напоказ. Грузить Сатурна перестали. Сделали все, что могли. Теперь наш черед. Кто знает, вдруг сами себе удивимся? − Я разузнал, − шепотом сказал Корин, когда Питер был уже в седле. − У твоего соперника говорящий конь. Они обычно сильнее простых, и еще, будь уверен, с конем поговорили так же, как с распорядителем. Он понимает не только хлыст и шпоры, но и слова. Они играют в команде. Подростки выехали на старт, и пока воротца перед лошадьми не открылись, герольд зачитал правила скачек. Дорожка была проложена вокруг ристалища таким образом, что огибала толпу зрителей и трибуны, и наездники были на виду на всем протяжении скачки, за исключением разве что пары мест, где им приходилось нырять под низко нависшие ветви. Распорядитель хотел вырубить эти буки и тополя, но ему не позволили. Ветви нарушали монотонность скачек и создавали интригу. На ветвях в этот раз привязали розовую ленточку принцессы Арники: кто ее привезет, того и объявят безусловным победителем скачек. А если никто не привезет, то победит тот, кто первый придет. Вот и крутись, как знаешь. То ли за ленточкой тянись, то ли минотавр с ней, с ленточкой, скачи во всю прыть и надейся, что никто ее не взял. А ленточка, ясное дело, высоко подвешена. Высоко! Длинная рука нужна, чтобы достать. Да что там достать, ее еще увидеть нужно в этой мешанине листвы и света! На все у нас есть два круга. Ну, поехали. Со старта ушли все разом, оступаясь в лужах и брызгая грязью. Кто-то лучше справляется с конем, кто-то хуже − это и у взрослых так. С лошадью договариваться надо, кто из вас на ком ездить будет. Говорящая лошадь в этом смысле, конечно, находка. С другой стороны, наличие языка не гарантирует наличие мозгов. Мы вон, люди, говорящие… Сатурна хорошо видно, он большой и темный. Когда скачка растянулась, он третьим шел. У него характер есть. А у мальчишки есть еще и мозги. Я надеюсь. Кто-то за спиной посетовал, что гладкие скачки неинтересны, что с препятствиями было бы лучше. Корину потребовалось все самообладание, чтоб не развернуться… и не убить! Твоего ребенка там нет. Первый круг. Вылетели из-под низко нависших ветвей: видно, что коней уже не сдерживают. Мальчишки. Впереди, как и ожидалось, сын лорда-регента на своем сером, Сатурн идет впритирку, морда к крупу, только шанса ждет, чтоб обойти. Рано. На следующем кругу на этом месте в самый раз будет. И корпуса два отрыва − во избежание недоразумений. Кое-кто жалеет сейчас, наверное, что мало весу положили. Ленточку никто не предъявил. Что-то толкнуло Корина обернуться на королевскую ложу. Четырнадцатилетний Джерри сидел, сильно наклонившись вперед и облокотившись на перила руками, и подбородком поверх рук, с выражением крайнего внимания. Принцесса Арника встала. Принцесса Хелен делала вид, будто ей это все неинтересно. Головная группа пошла на второй круг, Сатурн скалился так, словно собирался куснуть серого за круп, и, судя по всему, серому тоже так показалось. Вот он обернулся… Учитывая, что серый − говорящий, Корину было бы интересно узнать, что он сказал. Впрочем, можно и догадаться, не маленький. Из под ветвей потянулись отставшие. Кто-то даже пешком, грязный и зареванный, ведя коня в поводу. Корин никому бы не признался в том, что пережил самые напряженные в его жизни пять минут. Сатурн с серым некоторое время шли бок о бок, то один, то другой опасно оскальзывались в грязи. В видимой панике оглядывался назад не только конь, но и рыжеволосый всадник. Потом Сатурн начал прибавлять, рассекая ветер широкой грудью. Корин Громовой Кулак в этот момент не сказал бы точно, сидит ли он на трибуне среди дорогих гостей, или сам там бежит. Керрик взялся за плеть, и несколько секунд казалось, что это ему помогло. Правильно ли это − с гражданином?! Ценой отчаянного усилия серый отыграл морду… а потом… потом Сатурн столкнул его под низко нависшие ветки. − Что он делает? − это голос недоуменной дамы, сидевшей чуть позади. − Мальчик. Он… встает? − Разумеется, мэм, − с некоторой долей раздражения ответил ей Корин. − Иначе ведь ленточку не достать. Он увидел, как Питер сбросил стремена и встал в седле на колени. Сатурн лишь чуть сбавил ход. Руки. Надо оторвать руки. И не забыть про ветки, которым только и счастья, что смахнуть на землю всадника, возомнившего о себе, будто он акробат. Тут не видно. Видно станет пять секунд спустя, когда две лошади − гнедая и серая! − вылетят из-под прикрытия ветвей. Вот они. Морда в морду, серый в полной мере воспользовался форой, которую дали ему цирковые упражнения арченландца. Интересно, чем его стимулировали? Живодерней? Я бы уже не удивился, правда. Ленточка, грязная, розовая, измятая − у Питера в кулаке, поднятом над головой, но он еще и скачку выиграть хочет! И выиграет. Просто отпустит коня, а у коня характер. У серого тоже характер… да и у рыжего тоже, рыжий, видно, не привык. Все это для него неправильно, нечестно, случайно. Его обокрали! Он то ли плачет, то ли в драку… Питер валится с седла на руки отцу, он ведь так и закончил скачку − без стремян. Попробуйте отнять такую победу, ну попробуйте! Ленточка − вот она, а коли скажете, что я снял ее неправильно (ага, только Керрик и мог до нее дотянуться, и то если бы в стременах встал, а я бы не достал, даже стоя в стременах!) − тогда аннулируйте результат по ленточке, и считайте победу по первенству. А по первенству мы полкорпуса взяли, кто не видел − тот слепой. Питера трясло. Отец набросил ему куртку на плечи. Это только начало. Впереди еще пешие бои на мечах. Долгий-долгий турнир в парах, на выбывание, и к финалу этого турнира придут два совершенно измочаленных пацана. − Там была пара достойных соперников, − выложил Питер, чуть отдышавшись. − Но у тех, кто реально мог скакать, не было хороших лошадей. Ну или народ знал, что не выиграет. Просто знал. Сдается мне, мы с Сатурном здесь единственные темные лошадки. Но, пап… рыжий − дерьмо! − Тсс! − Я знаю, что говорю, − упрямо заявил сын. − Нет, я понимаю, мы все хотим побеждать, если ты не хочешь побеждать, зачем ты вообще вышел… но, пап, ему победа нужна была больше, чем честь! − Ты его славно вытолкал под ветки, где его рост стал его проблемой. − Это в пределах правил. А он сбил соперника под этими самыми ветками на первом кругу. Просто с седла столкнул. Будто так можно. − Ну… − Корин пожал могучими плечами. − Зато ты понял, с кем имеешь дело. Вы еще встретитесь сегодня, будь готов, а пока пойдем, сядем. Видишь ли, отец Керрика очень любит Керрика. Питер помолчал, приходя в себя под тяжелой отцовской курткой. Ему принесли выпить горячего. − Ему не стоило бить своего коня, − хохотнул он. − Конь обиделся. Пап, знаешь, что? Я теперь выиграю эти игры. Просто теперь − точно выиграю. * * * В утоптанном кругу, огражденном канатами, шел второй четвертьфинал. Местный паренек оказывал Питеру недюжинное сопротивление, и публика в массе своей болела за него: многим казалось, будто бы Арченланд и так взял слишком много золота, хотя парнишка, конечно, очаровательный. Имелась в виду, разумеется, «чистая публика». Простонародье, «старая Нарния», что смотрела состязания не с трибун, а столпившись вокруг канатов, стояла молча. Никто из них не уходил, несмотря на то, что парные пешие бои на выбывание длились уже не первый час. Керрик, подобно Питеру, державший беспроигрышную серию, достойного сопротивления как будто не встретил, и сейчас отдыхал в своем шатре. Свой четвертьфинал он взял, казалось, шутя. Корин Арченландский был уверен, что и полуфинал останется за сыном лорда-регента. Они сойдутся в финале. Собственно, этого и мы хотим. – Собачьи бои интереснее, – беспечно произнес какой-то лорд, обращаясь к даме. – Принцам ведь не позволят поубивать друг дружку. Корин смерил болтуна взглядом. – Там только один принц, – сказал он. – С каких пор сына лорда-регента зовут принцем? Никто не нашелся ответить, а если б и нашлись – побоялись связываться. – По неофициальным данным в королевской ложе желают вам победы. Корин обернулся. Человек, которого он увидел, был ему незнаком. Толстый и маленький, нос картошкой, бесформенное коричневое одеяние. Он… выглядел добрым, а Корин совсем не ожидал встретить при здешнем дворе доброго человека. – Мое имя Деметриус, – сказал человечек. – Мэтр Деметриус. Простите, милорд, я знаю, это звучит несколько тавтологично. – Я несколько лет прожил при нарнийском дворе, – ответил Корин. – Я вас не помню. Вы появились здесь недавно? Не очень вежливо, но Корин настоящий паспортный принц и может позволить себе быть грубым с низшими. По правде говоря, он испытывал желание быть грубым только с новыми, с теми, кто пришелся тут ко двору, когда власть в Каэр-Паравале так резко сменилась к худшему, но сейчас… у него возникло странное чувство, будто он неправ. – Это неудивительно, милорд принц. Видите ли, – человек поправил на носу круглые проволочные очки, – в Каэр-Паравале много детей, дети играют тут немаловажную роль, и нужно, чтобы возле них был кто-то, кто понимает детей и служит посредником меж ними и взрослыми. Я специалист по детским делам, милорд Корин. – Ясно, – сказал Корин, хотя ничего не было ясно. – А где королева-мать? Анук Илэйн? Если бы она умерла, я бы слышал. И я не знаю, кто у нее родился тогда, тринадцать лет назад. Деметриус, казалось, смутился. – Хорошо, что вы спросили у меня, милорд. Я знаю, вы были знакомы с королевой-матерью. Ее здесь нет. Она вернулась на Одинокие Острова и правит там по закону, как единственная дочь своего отца. Что касается исхода тех родов, я, правду говоря, не в курсе, и, боюсь, это не тот вопрос, на который вам тут ответят. – Вернемся в королевскую ложу, – грубовато сменил тему арченландец. – Почему вы пришли сказать то, что сказали? – Потому что принцесса Арника желает победы вашему сыну, а принцесса Хелен будет рада, если кто-то как следует натыкает лицом в грязь ее жениха и кузена. – Жениха, вот как? – Да, это вопрос практически решенный. – А что король Джерри? – Король Джерри умеет молчать. Но он обычно не лжет. Я не думаю, что он имеет мнение, отличное от мнения сестер. В любом случае они хотели бы познакомиться с вашим мальчиком. – Сейчас Питер немного занят, – Корин кивнул на арену, где Арченланд как раз одерживал трудную победу по очкам. – Но как только мы развяжемся с турниром, я обещаю, мы непременно подойдем выразить почтение Его Величеству и поблагодарим принцесс за поддержку. Уверен, Питера она воодушевит. Да, особенно про «натыкать в грязь». – Буду вам весьма признателен, – мэтр по детским делам поклонился. – Видите ли, милорд, принцесса Арника видела дурной сон… В общем, это может оказаться важным. * * * Во сне она видела весь Каэр-Параваль одновременно: хотя в действительности это никак бы не вышло. Люди сражались в коридорах, на лестницах, во дворе. Арченландцы сбились плечом к плечу, тесным кольцом, ощетинившись наружу мечами. У Корина было такое страшное лицо, с каким его, казалось, невозможно представить. Лучник Алек, стоя на верху лестницы, сажал вниз стрелы одну за одной, и Громовой Кулак кричал, чтобы того прикрыли и не оставляли одного. Те, кто теснил гостей со всех сторон, были как будто наши, но сердце почему-то болело за пришлых. Корин, кажется, был один везде, так его было много. По ступеням текла кровь. Она выглядывала мальчика, потому что знала откуда-то, что это все из-за него, но золотая голова нигде не мелькала. Возможно, его просто не видно из-за воинов. Во внезапном оцепенении ума и чувств − и ног! − принцесса понимала, что полягут все, и что ей не удастся на это не смотреть, как бы ни хотелось. Она также поняла, что они к этому готовы − и идут на это. Вот за их спинами − они сходятся кольцом у конюшни! − мелькнул огромный черный конь, проносясь на выход, затанцевал, вздыбился − нет, это его вздернули на дыбы. Золотоволосый мальчик, Питер Арченландский, распластался по темной влажной шкуре… Корин кричит так страшно и зло. Уходи! Ты им нужен, так они тебя не получат. И конь скрывается под барбаканом, взмывает как птица над спешно разводимым мостом: и принцесса не понимает, хорошо ли все закончилось или плохо. Как может все кончиться хорошо, когда столько крови на ступенях, ранее зеленых от мха? А во дворе все становится тихо. Все, кто остался жив − живы. Все стоят с обнаженными головами, на всех лицах отпечаток ужаса, словно случилось что-то такое, чему не должно. Снова эта лестница, откуда стрелял Алек, только сейчас его там нет, и люди − воины! − на каждой ступеньке. И кого-то передают на руках. Тело. Видны сапоги, безвольно и беспомощно свисает рука, слишком маленькая для взрослого. Лица не злые, но убитые. Здесь и наши, и арченландцы. На какой-то миг мелькает золото волос. Нет другой такой головы в Каэр-Паравале, сердце принцессы замирает так, что она не знает даже, остановилось ли оно навсегда, но на следующем повороте лестницы она видит, что волосы уже как будто и не золотые, а черные, и становится еще страшнее, еще хуже, и Арника просыпается в слезах и в крике. − Хелен, Хелен! Сестра обнимает ее, подает воды. Арника жадно пьет. Вода должна бы прогнать кошмар, но вокруг так темно и тихо. Ниоткуда не лязгает сталь, никто не кричит злым голосом битвы. У нас тут толстые стены: свершится что – и не узнаешь. Это только кровь колотится в висках… Захлебнулась, облилась. Намокли скомканные простыни. − Хелен, скажи, сегодня… сейчас… никого не убили? Сестра вначале злится, что ее разбудили, потом злится на глупый вопрос. Потом не злится, ей становится не по себе. Старшая знает толк в снах. Она снимает с изголовья ловушку для снов, сплетенную из бечевы на пяльцах, украшенную цветными перьями. Она здесь, чтобы ловить хорошие сны, но вот что принесло течение ночи… − Это не мой сон, − говорит Арника. − Это сон другой женщины, взрослой, которая знает, чего бояться. − Может, хорошо, что ты его увидела, − шепчет Хелен. − Теперь мы знаем, чего бояться. Арника порывисто кивает и обнимает сестру. Ей больше не у кого искать защиты. Черные волосы − у Джерри. * * * – Ваше Величество, – Корин обозначает поклон. Питер рядом с ним, с непокрытой головой, но в латах, наскоро умытый, кланяется еще чуть более небрежно. Вода капает с его волос, от воды они курчавятся. Четвертьфинал, по его собственным словам, взял у него больше сил, чем Питер рассчитывал и мог себе позволить потратить. На другом, противоположном входе в королевскую ложу стоит Керрик, за его плечом лорд-регент Джаред. Они почти одного роста. Корин и Джаред улыбаются друг другу над головами своих сыновей. Джерри смотрит на одну пару, на другую. – Прошу вас, – говорит он. – У меня тут есть апельсиновый сок, а упражнения на арене вызывают жажду, как я слышал. Сегодня печет. Младшая принцесса, Арника, девушка пятнадцати лет с густыми, чуть рыжеватыми волосами, спускающимися ниже локтей, наполняет два бокала из серебряного кувшина. Керрик протягивает руку, берет и пьет. Питер делает отстраняющий жест. Губы его кривятся, и Корин понимает, что сейчас будет пущена парфянская стрела. Почему-то это его не слишком беспокоит. Он бы и сам не удержался. – Простите, Ваше Величество. Мне сейчас на ристалище, я воздержусь от лишней жидкости в организме. Там, на арене, мысли о полном пузыре могут помешать. Керрик багровеет. Питер огребает легкий поощрительный подзатыльник, принцессы откровенно прыскают в широкие рукава. – В следующем году я уже буду биться на копьях, как подобает рыцарю, – говорит сын лорда-регента. Подразумевается – «а ты – нет!» – Вот как, – тянет Корин, глядя на юнца как будто с интересом. – Ну, тогда я непременно приеду в Каэр-Параваль на будущий год. Надеюсь, обстоятельства не помешают нам преломить копья. Интереснее всего в этот момент наблюдать за Джерри, но по лицу Джерри едва ли что прочтешь, если его не знаешь. Возможно, Деметриус понимает короля? – Не смею больше задерживать состязающихся, – Джерри разводит руками. Непохоже, что он смущен, скорее наоборот. – Прошу меня извинить за то, что лишил вас нескольких минут отдыха, столь нужного вам обоим. Заранее благодарю вас за удовольствие, которое вы нам доставите. Вот так: вежливый, умный, послушный король. Правильный мальчик. Интересно, чует ли он, что под ним трон горит? * * * Полуфинал Питер провел расчетливо и аккуратно, зрители были разочарованы и криками выражали неудовольствие, однако Корин понимал и всецело одобрял эту политику. Керрик играл первый полуфинал, и перед финалом у него было больше времени на отдых. – У него длинные руки, – шепотом говорил арченландец, шнуруя сыну наручи. – Он может нанести сильный дальний удар, но он сейчас в том возрасте, когда длинные руки и ноги скорее помеха. Он быстро растет и может не чувствовать свои габариты. Если удастся навязать ему ближний бой, воспользуйся этим. − И его так просто взбесить, − Питер мечтательно и безмятежно улыбнулся. – Ослабь шнуровку на спине, пап, мне нужно больше свободы. Я тоже расту. Питер так и не пил, хоть губы его потрескались. Там, где перевес традиционно на стороне более высокого и тяжелого соперника, он собирался воспользоваться своей легкостью. Он был сдержанно весел и умеренно зол. Как я, думал Корин. Вот этому я его научил. А вот этому – не я, это он сам. Я бы ругался, махал руками и подпрыгивал, и задирал бы противника заранее, до того, как мы ступили в круг. У мальчика полпроцесса идет внутри, что-то там варится под черепом. А сварится победа, я уверен в этом. Я не перестаю восхищаться тем, что выросло в моих руках. – Скажи, пап, тебе так же важно, чтобы я победил, как это важно мне? – Да. И еще это важно маме. А лорду-регенту важно, чтобы… ну, ты в курсе. – Маме этого лучше бы не видеть, – Питер усмехнулся одним ртом и опустил забрало. – Я ей не скажу, – пообещал отец. Мечи им дадут деревянные. И мечи будут одинакового веса. Мужчины бьются стальными, но предполагается, что мужчины за себя отвечают. Пацанов еще и обыскали на предмет засапожных ножей и прочей прелести, что можно пустить в ход озверевши. Герольд зачитал правила, где указывалось, какие удары противникам запрещено наносить. Керрик слушал, нетерпеливо постукивая мечом о щит. Питер слушал внимательно и стоял неподвижно. Гарцующая лошадь не выиграет забег. К тому же мы не можем позволить себе невнимание к мелочам. Это сына лорда-регента тут простят, а мы должны быть предельно аккуратны. Корин мысленно одернул себя. Нехорошо переносить на Керрика ненависть к его отцу. Да, он сын предателя и подлеца, но сам он пока всего лишь плохо воспитанный мальчик. Начали в полной тишине: только щиты гулко отозвались на первые удары. Мечи выкрашены красной краской: отметина на доспехе считается за рану. Отметина на щите не считается. Или показалось, или старая Нарния, та, что смотрит состязания стоя, действительно качнулась к канатам и замерла? Питер начал аккуратно, в обороне. Керрика это воодушевило, он кинулся развивать успех: дальние удары у него тяжелые. Питер ускользал: нельзя позволить прижать себя к канатам. Весь его щит испещрен алыми отметинами. На щите Керрика их всего две или три. Ну и правильно. Нет никакой пользы лупить по щиту. Надобно бить под щит − оставить «рану». И чем больше «ран», тем лучше: рано или поздно любые самые предвзятые судьи признают противника «истекшим кровью». Три года в этом возрасте разрыв почти фатальный. У Керрика наверняка были лучшие учителя. В том, чтобы лупить со всей дури по щиту есть одна польза: рано или поздно у противника устает левая рука, она опускается под тяжестью щита, и можно пропустить удар. Так чья рука устанет прежде? По количеству нанесенных ударов Керрик безусловно лидирует, но эффективности у них ноль. Он и сам уже понял, что штурмует неприступную крепость. Все, что ему остается, это усилить натиск, но как? Крепость-то не стоит на месте, она убегает. Уворачивается. Издевается. Зрителям на трибунах это не нравится, но измор − тоже тактика. В ожидании, пока можно будет проскользнуть под щит. Вот! Есть, красная полоса по ребрам, и назад, пока рука противника возвращается с дальнего замаха. Судьи засчитывают удар вскользь. Царапина. Сказать по правде, меня бы это тоже не остановило, но танцам явно пришел конец. Сошлись вплотную, и Керрик использует вес. Питер просто отлетает, когда удар приходится щит в щит. С другой стороны, отлетает он достаточно далеко: так, что на выпаде не достанешь. Тут главное удержаться на ногах. Не удержался. Покатился кубарем по песку, вывернулся из-под удара набегающего врага, попытался зацепить того ногой за ногу, но тут вес Керрика как якорь: чтобы его свалить, надо больше силы. Больше веса. Чистая физика. Щит, закрепленный ремешком, мешает встать − долой щит! Удар! Деревянный меч в руках Питера – вот все, чем можно парировать, но деревянный меч ничтожная защита против обитой железом кромки щита! Он просто ломается пополам, как тростинка. Как перерубленный… Корин вскакивает и кричит. Питер, отброшенный в сторону, выжидательно смотрит на судей. По крайней мере, в сторону судей, потому что едва ли он что-то видит сквозь сплющенное забрало. Дисквалификация! Запрещенный удар. В рядах громкий единый вздох. На скамьях, откуда видно хуже, потому что дальше, и то заоглядывались. Судьи невозмутимы. На краю щита − удары в лицо запрещены однозначно! − краски нет. Зрители начинают препираться: был ли удар, чем он нанесен и насколько в пределах правил. Даже Керрик притормозил: похоже, ему было все равно, чем бить, он даже не понял, что произошло. Для того, чтобы во время боя держать в голове правила, надобно иметь на плечах голову, а не болванку для шлема. Питер тем временем сдирает с головы покореженный шлем. У него разбита бровь и ссадина во всю щеку. Некоторое время Корина интересует только − цел ли глаз, а кто победил − дело сотое. Однако у сына другое мнение. Глаз, видимо, цел. Мальчишка поднимается и поднимает обломок меч. Приказа остановить бой нет. Сволочи. Чума на это царствие, я сам вашей чумой буду. Честь короля гарантирует правила турнира. Что вы делаете с королевской честью? Что я матери скажу? Ах да, мы обещали не рассказывать маме. А кто сказал, будто мама у нас дура? Впрочем, мамы тут нет. А теперь держись, Нарния: медведь озверел. Корин улыбнулся почти мечтательно. Потому что мальчишка поднял и второй обломок меча, и теперь у него их два, а мы тренировали обоерукий бой. Правила допускают смену оружия без прекращения поединка. А теперь попробуй отрази эту мельницу одним мечом и одним щитом! В конце концов Керрик оказывается неспособен одновременно держать удары с правой и с левой рук, и глухо уходит за щит. Потеря преимущества, за нею − потеря подвижности. Щит следовало бы бросить, но для этого надобно быть готовым! В довершение всего он теряет равновесие… а вот по забралу его, по забралу! Мечом можно, правила допускают. Джаред вскакивает на своих скамьях. − Остановите бой! Судьи, послушные лорду-регенту, поднимают жезлы. − Нет, продолжайте! − голос как будто негромкий, но эффект − как от удара молнии. Зрители на трибунах начинают подниматься на ноги: сперва в центре, а после − волной, концентрическим кругом. В королевской ложе стоит Джерри. Судьи в шоке. У них слово лорда-регента против королевского слова. Джаред смотрит так, словно перед ним земля разверзлась. Сестры глядят как на незнакомца. Король улыбается. Он очень доволен. * * * Судьи на то и судьи, чтобы находить лазейки. Смена формы состязания. Без оружия. Без доспехов. Босиком. Исход поединка решит борьба. Попросту говоря, драка. Питер полулежит на скамье, на свернутых плащах. К лицу приложен лед. Ничего особенного. Корин лично проследит, чтобы никто вокруг не причитал. Подумаешь. Шрамы украшают мужчину, а тут если и останется отметина, то крохотная. Даже интересно. Была б она первая на шкуре − мож и сокрушались бы над ней, но к двенадцати годам у мужчины уже много чего есть. Керрика где-то лелеют свои. − Они уже думают, что выиграли, − говорит отец. Со скамейки доносится сдавленный ехидный смешок. − Лорд Джаред предупредил, что Керрик побил всех мальчишек-конюхов. − А ты что на это ответил, пап? − Что мне ты обычно проигрывал. На скамейке философски вздохнули. − Я поддавался, пап. Исключительно из сыновней почтительности. Арченландский принц и не хотел, а расхохотался так, что вокруг все заоглядывались. Спорим на что угодно, в лагере противника не смеются. − Ты не можешь его покалечить, − предупредил он Питера. − Дисквалифицируют и используют как предлог для международного скандала. − Но синяков-то ему наставить можно? − По необходимому минимуму. Если иначе никак. Ну, ты понял. Ладно, время. Поднимайся. Он сам перебинтовал сыну запястья и предплечья: если в лагере противника не дураки, они сделают то же самое. На предплечья придется максимум ударов. − Все то же самое касательно дальнего и ближнего боя. Твои шансы на короткой дистанции. Питер кивнул, опять уходя в себя и в предстоящую схватку. Сжал и разжал кулаки. Он уже разулся, и на земле стоял цепко. Рукава рубашки закатаны, штанины подвернуты. Корин сморгнул совершенно неожиданное для него ощущение того, что мальчик для таких игр слишком мал. Такие мысли к лицу матери, а сам он делал все, чтобы для Питера в его двенадцать происходящее было нормальным. Зрители устали. Трибуны были полупусты: турнир слишком затянулся, многие ушли отдыхать в тень. Кое-кто возвращался теперь к финалу, возможно только потому, что болеть за сына лорда-регента было прилично. А вот среди публики попроще движения почти не было. Кто не мог больше стоять, тот прямо тут на землю сел: и чудное зрелище представлял этот табор. Фавны, минотавры, кентавры… как в добрые старые времена. Мальчишки делают несколько шагов по кругу. Керрик на голову выше. У него на предплечьях уже прорисованы жилы − он почти взрослый. Он очень зол, и когда они сходятся, Корин видит его насквозь. Он не умеет драться. Все, что он умеет − это схватить за волосы, сунуть пару раз кулаком в подвздошье, разбить сопернику нос о колено, стукнуть ногой под колено. Босиком, кстати, это не очень-то получается. Его учили рыцарским искусствам. Сгодится, чтобы бить конюхов, если конюхи не слишком сопротивляются, он и сейчас думает обойтись тем же. К тому же босиком ему плохо. Растоптанная грязь к послеполудню подсохла, на этих корках и гребнях с непривычки больно стоять. Подсунуть ему в качестве противника Питера с его поставленным ударом − это даже жестоко. Пока мальчишки там лупят друг друга − ваш сын, он что, резиновый? − над ристалищем повисает низкий ровный гул. «Нарния, Нарния!» Казалось бы, вполне политкорректно: чего еще желать лорду-регенту, как не поддержки простонародья. Но ведь они не просто Нарнию поминают, болея за нее в пику чужому и пришлому Арченланду. «Свободная Нарния!» С лица Корина медленно сходит улыбка. Именно так. Имеющий глаза − да увидит, а имеющий память − вспомнит. Другой мальчик бился так же при Беруне. Только драться тот умел похуже, да бой был насмерть: за свободную Нарнию. То был открытый бой лицом к лицу, а сейчас я ввязал его в танец на канате над змеиной ямой. Причем сам мальчишка понятия не имеет о змеях. Корона Верховного короля лежала на золотой голове и взята была в честной и жестокой битве: я об этом только напомнил. Потому что им надо было напомнить. На ристалище Питер обращал вес Керрика и силу Керрика против Керрика. Захваты, повороты, броски. Губу ему сын лорда-регента все же рассек, но, похоже, медвежонок пустил это по разряду сдачи мелкой фигуры ради крупного выигрыша. Дело приблизилось вплотную к концу, когда сквозь поднятую мальчишками пыль стало видно: Керрик лежит лицом в землю и пытается встать, одновременно беспомощно молотя перед собой кулаком левой руки, а Питер у него на спине, пыхтя, заламывает ему правую. Сидит верхом, стиснув противника коленями и вогнав тому под ребра большие пальцы босых ног, как коню, когда коню объясняют, кто тут хозяин. Несколько судорожных рывков, и Керрик падает лицом в землю. Гонг. − Слабак, − говорит Корин. Мэтр Деметриус смотрит на него вопросительно. − Питер, − высокомерно роняет отец, − поднимает вес, равный себе. Питер бы встал. * * * Питер устал. Его хватило на битву, но последующий бюрократический ритуал с награждением победителя явно его бесил. Не поднимая глаз, он принял из королевских рук кубок, сделал движение сунуть его под мышку, потом спохватился и передал отцу, состроившему самую невозмутимую физиономию. Джерри, казалось, был слегка озадачен, сестры откровенно забавлялись, особенно старшая – красивая, совсем взрослая девица в черном бархате, с косами, перевитыми золотыми лентами и скрученными в баранки по бокам головы. Поднявшись на ноги – видно было, что Джерри сделал это с удовольствием, потому что просидел несколько часов! – король посвятил победителя в рыцари ордена Льва. – А ты сам почему не там? – спросил Питер, поднимаясь с колена и кивая в сторону опустевшего ристалища. – Я имею в виду: с награждением бы и девчонка справилась. Или тебе не позволено? Джерри вытаращился на наглеца и не нашелся, что ответить. Арченландцы взяли тайм-аут на то, чтобы умыть и переодеть своего героя, а герой постарался как можно дольше протянуть время. По отношению к королевскому семейству, целый день проторчавшему в ложе, это было невежливо, однако Корин полагал, что кое-какую моральную компенсацию мы заслужили. В конце концов мэтр Деметриус, подобно пузатому купеческому кораблю курсировавший между ставкой арченландцев и королевской ложей, сообщил, что король и принцессы отправляются во дворец на банкет, и будут рады, если победитель сочтет достойным себя к ним присоединиться, поскольку король понимает, сколь великие силы потребовались Питеру Арченландскому для этой победы. – Это просьба? – изумился Питер. – Это приказ, – поправил его отец. – Не обольщайся формой вежливых слов. Король Джерри, как видно, умеет разговаривать. Во всяком случае, не сомневаюсь, что ты получишь адекватный ответ на свою выходку. – Так тогда я уже новую придумаю. Тебе не кажется странным, пап, принимать рыцарство из рук человека, который сам рыцарем не является? – Он король, он выше любого рыцаря. Случается так, что рыцарь должен принять решение, от которого все зависит, а от короля все зависит всегда. Король все время принимает такие решения. Вспомни хоть своего дядю Кора. И еще – он болел за тебя. Подумай об этом. – Казалось бы, при чем тут Керрик? – хмыкнул Питер, но заткнулся и собрался так быстро, как мог. С королем и сестрами арченландцы встретились в просторном дворцовом холле, когда следовали на банкет. Джерри с принцессами шли поверху, по галерее, Питер с отцом поднимались к ним по широкой лестнице: мальчишка вертел головой и не сразу заметил, что за ним сверху наблюдают королевская троица и мэтр Деметриус, скромно державшийся поодаль. Холл был выложен холодным серо-голубым камнем цвета северного неба, по контуру стрельчатых арок шла тонкая цветочная вязь. В нишах стояли рыцарские доспехи, длинные вымпелы свисали со стропил и струились по стенам. Тут было почти пусто, и очень сильное эхо. – Пойдем, – сказал Джерри, – ты будешь сидеть рядом со мной. – Благодарю за высокую честь, – правильно начал Питер, как раз достигнув последней ступеньки, и никто, кроме отца, не заподозрил дурного, – потому что я как раз хотел спросить твое Величество. Если королевская честь гарантирует справедливое судейство, то где сегодня была твоя честь? Отправлена с важным поручением? – Ах ты… – вырвалось у короля, глаза арченландца вспыхнули навстречу ему несдерживаемой более радостью, которую Джерри недооценил, хватая его за грудки, они сцепились и покатились по галерее в опасной близости к краю ступенек. Когда подоспела стража, она увидела, что мэтр Деметриус держит короля, Корин Арченландский – сына, а принцесса Хелен почему-то – принцессу Арнику. Убедившись, что Его Величество успокоился, а медвежонок надежно зафиксирован под мышкой у отца, Деметриус рискнул выпустить своего подопечного и пошел поднять корону, ускакавшую по галерее футов на двадцать. Хелен отпустила сестру и поправила на Джерри золотую цепь и перекошенный ворот камзола. – Скажите, пусть начинают без нас, – велел король распорядителю, прибежавшему на шум из банкетного зала. – Ваше Величество, я прошу вас передать это дело в мои руки, – сказал Корин, стоя перед королем, с Питером, смирно висевшим у него под мышкой. Все, однако, понимали, что смирение это обманчиво. – Милорд сын, это уже не шутки. Как вы объясните ваше поведение, и обойдемся ли мы сегодня без ремня? – Милорд отец, – отвечал на это белобрысый возмутитель спокойствия, – не вижу ничего преступного в небольшой драке за знакомство, но коли вы полагаете, что мера превышена, то дома я всецело в ваших руках, и приму от вас любое справедливое наказание. Однако позволю себе заметить, что здесь мы на чужой территории и должны держаться друг друга. Не роняйте мое достоинство. – Да завтра подберешь, – хмыкнул отец. – На этом же месте. Ваше Величество, я не знаю, что с ним делать, если не драть, а драть, правду говоря, жалко. Мэтр Деметриус, вы что-нибудь можете посоветовать? Местный специалист по детям снял и протер очки. – Арест? – неуверенно предложил он. – К примеру, сутки взаперти без права покидать отведенные покои? Это удовлетворит Арченланд? – Арченланд-то удовлетворит, – задумчиво сказал отец и потер подбородок. – Питер, ты даешь слово не покидать отведенных покоев? Принцесса Арника, казалось, не могла выбрать, что интереснее: слушать перепалку арченландцев или наблюдать за сменой выражений на братнином лице. – Милорд отец, – отвечал на это Питер, с максимальным самоуважением свисая из-под отцовской мышки, – я даю слово не причинять ущерба, ни словесного, ни телесного, этому уважаемому вельможе, и послушно следовать за ним, куда он укажет. Однако поскольку здесь мы на чужой территории, и обстоятельства могут сложиться для нас разным и невыгодным образом, слова такого я не дам. У узника есть право побега, у тюремщика – право поимки. Такая игра. Корин вздохнул и вернул сына на твердую землю. – Мэтр Деметриус, он ваш. * * * − Вполне достойна внимания деликатность, с которой арченландцы проигнорировали тот факт, что в драку полез ты, − сказала принцесса Хелен. Все трое наблюдали через окно, как Питер следует через двор за мэтром Деметриусом. − У меня не было выхода, − ответил Джерри. − Он меня вывел на эту схватку, маленький паршивец. Честно говоря, там было такое судейство, что я его понимаю. Он вправе полагать, будто все мы тут заодно. − Он не со зла, − сказала Арника. − А вот если бы ты в драку не полез, он бы нас всех скопом презирал вечно. Ты все правильно сделал. Он ведь победитель турнира, Джерри, я склонна считать его силы превосходящими. − Не факт, − Джерри слегка обиделся. − Он эти силы сегодня уже потратил… два раза. Я не уверен, что его хватило бы на третий. Где его запрут, как вы думаете? − Подальше от нас, это уж точно, да, Хелен? − Я думаю, в библиотеке. Деметриус не преминет воспользоваться случаем, чтобы подсунуть ему какую-нибудь умную книжку. Джерри задумался. − Библиотека находится в крыле, противоположном нашему, жилому. Окна в окна, через двор. Из моих окон не видно, а вот от Арники можно было бы подать сигнал. Можно было бы ему что-нибудь передать через слуг. − Веревку? − сообразила младшая из принцесс. − Я имел в виду что-нибудь вкусное. Сутки взаперти − это жестоко. Что этот малый станет делать с книжкой Деметриуса? Сунет ее под голову, чтобы слаще спать? − Да, − согласилась Хелен, − его трудно представить с книгой. − А придется, − сказал Деметриус, неожиданно оказываясь у них за спиной. − Между прочим, очень милый и воспитанный молодой человек. Я хотел бы подольше поговорить с ним о программе чтения: однако режим, определенный для него на текущие сутки, исключает какие-либо контакты. То же самое относится к любым передачам через третьих лиц. − Питер гулять не пойдет, он наказан, − шепотом констатировала Арника и прыснула в рукав. − Джерри, скажи мне вот что. Вот мальчик, сам себе центр вселенной, выпендрежник по самое не могу, с излюбленным аргументом «в нос», если что не так… и чем, спрашивается, вам нехорош был Керрик? Я пытаюсь найти десять отличий. − Не знаю, − в тон ей ответил Джерри. − Может быть, спросим у Хелен? − Салаги, цыц! − огрызнулась старшая. − Я его, кажется, вижу. Джерри прав, лучше всего окна библиотеки видны от Арники. − Чего мы ждем? И они унеслись по коридору прочь, оставив мэтра Деметриуса в одиночестве жалеть о том, что ему не двенадцать лет. Интересно, а папаша-арченландец тоже жалеет? У окна в покоях принцессы Арники расположились так: Хелен снизу, над нею Арника, вставшая на цыпочки и вытянувшая шею, а с другой стороны окна Джерри с независимым и снисходительным видом, как и подобает «главному тут». Питер напротив и этажом ниже открыл окно библиотеки, посмотрел вниз, по сторонам… затем вверх, увидел троицу, помахал рукой и приложил палец к губам. Никто ни на кого не сердится. Потом встал коленями на подоконник: он оказался разут и без поясного ремня. Арест по всем правилам. − Окно, − сообразил Джерри, − откройте. Он собирается… − Да ну, − не поверила Хелен. − Это невозможно. − Это нам запрещали, − сказал, улыбаясь, Джерри. − А он слов таких не знает. Почему, вы думаете, я так хочу с ним подружиться? − Если Деметриус это увидит, его удар хватит. − Если кто угодно это увидит, его хватит, − мрачно отозвалась Хелен. − Как-нибудь можно сказать этому балбесу, чтобы не валял дурака? − Сейчас лучше не надо, − меланхолично сказал король. − Он уже на карнизе. Питер и впрямь делал первые осторожные шаги, босой ногой пробуя перед собой прочность карниза на обвал. Карниз был новый, то есть проходил по классу «черт его знает». Карниз был шириной в две ступни, путешественник плотно прижимался спиной к кирпичной стене, цепляясь безрукавкой за неровности кладки. Троица в окне напротив затаила дыхание. Стена, казалось, придерживала Питера за одежду: чтобы сопротивляться ей и двигаться дальше, следовало от нее с усилием отрываться − вероятно, именно это было на его пути самым опасным. Это, и еще декоративные колонны-выступы, покрашенные белой пачкающейся краской. Когда Питер преодолевал первую из них, Арника зажмурилась и даже отвернулась. А из квадратного двора-колодца снизу вверх смотрели мэтр Деметриус и Корин Арченландский. − Только не говорите, что у вас не замирает сердце, милорд. Корин пожал могучими плечами. − Я сам его этому научил − поздно теперь замирать. Эх. Тяжел я стал для подобных подвигов. − А если сорвется? − Питер прекрасно распределяет вес. Я учил его фехтовать, стоя на бревне. Когда я решил, что он достаточно хорошо справляется, мы подвесили бревно на веревках. Что же до остального… да, у него есть страсть на каждом шагу забирать все выше. И не говорите мне, будто это дурно. − Мы оба понимаем, милорд, что однажды это перестанет быть спортом. Ему еще не приходилось убивать… ну, условно говоря, человека? Существо, наделенное разумом и речью? − Нет, − сказал Корин, и некоторое время казалось, что он больше ничего не скажет. − Но мы все понимаем, что когда-то будет сделан и этот шаг. У парня достаточно мозгов, чтобы верно определить: кого, когда и как. Большего желать трудно. Наверху Питер преодолел первый поворот стены, и сейчас шел в перпендикуляре к своей цели. − Я бы желал, чтобы люди и прочие твари вообще не убивали друг друга, но… − Видели бы вы, мэтр Деметриус, как он командует выводком кузенов в Арченланде. − А дойдет он до окна принцессы Арники, и что? Между ними еще целый этаж вверх! Корин усмехнулся. − Мне отсюда не видно, − сказал он, − но едва ли он затеял этот великий поход, чтобы уткнуться носом в стену на последнем шаге. Аа, там у вас труба. До трубы, однако, не дошло. Из окна принцессы Арники свесился пояс короля Джерри, Питер намотал его на руку и частью взлепился по неровностям кладки, частью был втянут наверх, весь перемазанный побелкой и кирпичной крошкой. Чеканя шаг, принцесса Арника подошла дверям, распахнула их и кликнула стражу. − Передайте на кухню, − надменно велела она. − Пусть пришлют какао и пирожных. Мы заключаем мирный договор. * * * Подкрадывалась ночь на мягких лапах, комната наливалась сумерками. За какао посылали еще два раза, а также за мясным пирогом и виноградом. Принцесса Арника лежала на ковре, на животе, задумчиво вычерчивая пальчиком узоры и болтая в воздухе ногами, обутыми в меховые тапочки. Питер сидел под окном, прислонившись спиной к стене − его почти не было видно. Джерри устроился справа от него, и только Хелен, как взрослая, сидела в кресле перед низеньким столиком, и на него поставила опустевшую чашку. Распущенные волосы окутывали ее до самого пола, сливались с платьем, и она казалась сплошным сгустком тьмы. Да и глаза у нее были черные. − К Хелен липнет магия, − сказала Арника. − Любая. Мимо кого из нас пройдет, а к ней возьмет и прицепится. Она умеет колдовать, правда. Из-под окна донеслось слегка недоверчивое хмыканье. − Ты не веришь в магию? − Своими глазами не видел, с чего мне в нее верить? Отец говорит, сильнее всего добрый стальной меч в умелой руке: ему никакая магия не страшна. Хелен только улыбнулась молча. − У нас была нянька, которая знала в этом толк − женщина с Островов, − заговорил Джерри из своего куска тьмы. − Она и заметила, что Хелен… ну… может. И то ли научила ее каким-то фокусам, то ли… − Я сама, − сказала Хелен. − Мне почему-то было ясно, как она делает то и это, будто оно было буквами написано. Я вижу, какими складками лежит воздух, если вы понимаете, о чем я. − Когда это всплыло, няньку мигом отослали обратно, а вместо нее появился Деметриус, который учит только естественным наукам. Что касается меня, я полагаю, так лучше, но, возможно, Хелен что-то утратила. Хелен покачала головой. − Она знала мало, и сила ее была невелика. В сущности, она уже не могла меня ничему научить. После того, как ты научился призывать Силы и направлять их, ты уже развиваешься сам. − Сила, − сказал Питер, − имеет право называться силой, если она куда-то приложена. Иначе она только способность. Сомнительная. Утешение для женщин, думающих, что вот с магией они огого, как бы и сами что-то могут! − А ты, стало быть, думаешь, будто не могут? Питер пренебрежительно пожал плечами. − Куда-нибудь как следует залезть вам вечно мешают юбки и волосы. Хелен тонко и необъяснимо улыбнулась и качнула волосами, всей ниспадающей до пола массой, так, что они перелегли на одно плечо. Джерри справа подобрался и даже, кажется, начал какую-то протестующую фразу… − Повтори мне это через четыре года, мальчик! Вспышка. Если бы бывали в природе черные вспышки. Взорвалась и разбилась на тысячи черных мошек, а Питер, вдруг оказавшись на другом конце комнаты, ухватил принцессу за волосы и толкнул грудью на стол: − Задрать тебе юбку я мог бы и сейчас! Еще одна вспышка. Красная. Джерри, кажется, до смерти удивился сам, рассматривая собственный кулак. − Хогоший удаг, − прогнусавил арченландец, зажимая ладонью разбитый нос. Джерри ему не ответил. − Хелен, − сказал он, и голос его дрожал от ярости. − Вот в чем та нянька действительно была виновата, так это в том, что не объяснила тебе разницу между черной магией − и белой. Прошу тебя, больше никогда − никогда! − так не делать. Если будешь продолжать в том же духе, ты облысеешь и у тебя почернеет нос. − А чдо эдо быдо-до? − поинтересовался королевский гость, глядя поверх ладони. − Приворот, кажется, да, Хелен? − это Арника подала голос из безопасного отдаления. − Но, по-моему, не сработало. − Сработало, − Хелен поправила волосы. − Но не так. Отскочило и разбилось. Ты слишком чванишься, я хотела сделать тебя смешным. − Кому-нибудь здесь было весело? − Джерри оглядел присутствующую публику. − Мне вот нисколько. Извини, я не придумал ничего лучше. − Я бы тоже не придумал, − Питер вытер ладонь о штаны. − Все нормально. − Керрику, вздумай он и вправду на ней жениться, пришлось бы несладко, − хихикнула Арника. − Не мое, конечно, дело, принцесса, − сказал Питер, − но, по-моему, это не лучший выбор. − Я вообще не хочу выходить замуж, − угрюмо сказала Хелен. − Зачем непременно надо связывать себя с мужчиной, который вправе делать с тобой все, что ему захочется? − Все, что ему захочется… − повторил Питер. − Все, что тебе захочется. Все, что вам обоим… Мои, например, родители живут в согласии и уважении. Керрик тоже, наверное, с кем-то может ужиться. Но кой черт я должен о нем думать, он у меня и так целый день перед глазами туда-сюда! А ваши родители где? Нет, я в курсе, что ваш отец − король-Тень, который пропал таинственным образом, но мама-то ваша, принцесса с Островов − она где? Троица переглянулась, как бы спрашивая друг у дружки, кому рассказывать. Выпало, похоже, Джерри. − Мама на Островах: правит ими как наследница своего отца, нашего деда. Когда дед умер − у него прободение язвы случилось! − мама уехала на Острова, а лордом-регентом стал дядя Джаред. − Странно, что не наоборот, правда? Извини. Продолжай. − А чего тут продолжать-то? Я, сказать по правде, думаю, что она как-то не очень красиво выбрала между Островами и нами, но, возможно, у нее были причины, о которых нам ничего неизвестно. − А это вообще был ее выбор? Джерри посмотрел на Питера странно и ничего не ответил. * * * А потом было утро. Нет, конечно, сначала была ночь, в неприкосновенные королевские апартаменты вторгся мэтр Деметриус, делавшийся непререкаемым с наступлением темноты, и никакое королевское слово не могло противостоять его властному «пора спать, государь!» За ним маячил Корин Арченландский, который унес своего спящего сына на руках, словно тот весил не больше котенка. И хотя мэтр Деметриус не имел права приказывать принцессам-невестам, они и сами уже поняли, что день их слишком затянулся, и пора бы его закончить. А новое утро было голубым и ветреным, опрокинутым в небо, и соленый ветер с Восточного океана полоскал стяги и надувал паруса кораблей, спешащих в гавань. Король Джерри сидел прямо на черепице в тени каминной трубы, прижавшись к ней и подобрав под себя босые ноги, а Питер Арченландский, тоже босиком, прохаживался по коньку туда и обратно, небрежно балансируя руками и поворачиваясь на одной ноге. Снизу, из колодца двора за ними наблюдали принц Корин и мэтр Деметриус, но мальчишкам было не до них. – Чистый флюгер, – заметил Джерри. – Если ты хочешь, чтобы я это повторил, я поблагодарю за доверие и откажусь, знаешь ли. – Да ну, – отмахнулся Питер. – Это не главное. Я больше не собираюсь тебя провоцировать. Но неужели ты до сих пор ни разу сюда не забирался? Хоть посмотреть? Джерри окинул взглядом простор. Чувство было безумное: будто его подбросили на одеяле. Странно. Его никто и никогда не подбрасывал на одеяле, откуда бы взяться сравнению? Крыша была очень крутая, его сразу развело по всем векторам сил, по всем правилам физики, которую преподавал Деметриус. Черепица позеленела от времени, кое-где потрескалась. Любое неосторожное или неправильное движение могло привести к… он запретил себе думать о бездонном колодце двора, который разверзся совсем рядом. – Похоже, тебя правильно воспитывали, – сказал он. Питер снова повернулся на полупальцах одной ноги. – Не жалуюсь, – сдержанно ответил он. – У меня лучший отец, какого можно пожелать. А вот тебе, похоже, оказывают дурную услугу, когда берегут от всякого ветерка и не позволяют пустить лошадь в галоп. Это замужество твоей сестры, ты вполне спокоен насчет него? – Если я умру, не оставив сыновей, ты это имеешь в виду? Да, я думаю об этом. А что я могу сделать? Все в замке делается по слову лорда-регента, и мне остается только слепо доверять ему. – Слепо – это не про тебя. Джерри кивнул в знак признательности. – Нарния – это не только замок. Нарния это еще и… – …что? Традиция и легенда? Питер пожал плечами. – Мне бы очень хотелось оказаться вне досягаемости дяди, хотя бы на время, чтобы… ну, получить некоторые ответы и разобраться, что с ними делать. – Летать хочу, – сказал Питер невпопад и взмахнул руками. – А сбеги? Или давай вместе. Один-то ведь не справишься. Слишком береженый с детства − съедят. – Твой-то с ума не сойдет? – Мой поймет. Он и сам сбегал в детстве, я слышал. Мама может… создать проблему, но я уверен, что пока отец сможет скрывать мои выходки, он ей ничего не скажет. На этот счет у нас с ним джентльменское соглашение. Король вздохнул. – Я бы сбежал уже давно, но тогда они немедленно выдадут сестер замуж. То есть, тогда они поторопятся, а меня не будет рядом, чтобы придумать хоть что-то. – Непохоже, чтобы с Хелен можно было сделать что-то против ее воли. Она же натуральная Темная с ног до головы. – Она наша Темная, и пока она наша, я отвечаю за нее, как брат и король. − Понято и принято, − сказал Питер. Джерри перевел дух. – Хелен способна наскрести на собственный хребет, ты уже сам убедился. Они объявят ее вредоносной ведьмой и сожгут. Да и Арнике не поздоровится: она запасной вариант, а если в ней отпадет нужда, ее отдадут в тархистанский гарем восьмой женой для какого-нибудь тридцать пятого принца, чтобы исключить возможность перехода права наследования. – Весело у вас тут. – Да, мы не скучаем. Не детство, а сплошная партия в шахматы. И чтобы Деметриус ни о чем не догадался, он слишком умный. Не по-взрослому умный, а по-настоящему. – Откуда ты так много знаешь про их планы, Джерри? Я сперва полагал, что все здешние тут заодно, потом решил, что тебе не дают тут слова сказать и шагу ступить, но сейчас я не знаю, что и думать. Джерри смутился. – Ну, видишь ли, я читаю, что подписываю. – Понятно, – протянул Питер. – Сбежав, ты сделаешь им лучший подарок, какого они только желали: тебя немедленно объявят мертвым и окрутят с Керриком ту из принцесс, какую сочтут подходящей. И потом докажи, что ты – это ты. Никуда не денешься, придется драпать с багажом. С девчонками то есть. Исчезнем все четверо. Тебе это ничего не напоминает? Джерри хихикнул. – Разве что семейную историю. Реквизируем корабль моим именем… – …чтобы шкипер вернул нас за шкирки лорду-регенту? – А мы его незаметно реквизируем. Спрячемся в трюме, дождемся, пока корабль окажется далеко в море, и тогда объявимся. А если повезет, то можно и до самого конца путешествия не объявляться. До разгрузки. Питер хмыкнул. – Бред, конечно, – сказал он. – Примитивный авантюризм. И где ты собираешься искать ответы на свои вопросы? Спорим, я догадался? – Ты догадался. На Одиноких островах. Пара внизу, которой приходилось смотреть на подопечных против солнца, не могла, разумеется, слышать их разговора. − Керрику за пятнадцать лет не удалось то, что ваш мальчик сделал за один день, − сказал Деметриус. − Я имею в виду − войти в ближний круг. В голосе его звучал незаданный вопрос: «как» или «почему», но ответа он не получил. Мэтр, признаться, даже засомневался на секунду в том, что перед ним и вправду Корин Громовой Кулак, Корин Безбашенный, а не его брат-близнец король Кор: таким задумчивым было обращенное вверх лицо арченландца. − Да, − ответил наконец тот. − Он способный. * * * Прогулка в порт не принесла никакой очевидной пользы. Джерри и Питер, Хелен и Арника рассматривали корабли, прибывшие издалека, и приставали к морякам с расспросами: что привезли, да скоро ли обратно, да с каким грузом, и еще попутно выясняли множество мелочей для отвода глаз − особенно хороши в этом были девочки. Мальчиков интересовало только одно: когда и куда собирается отходить судно, и легко ли пробраться на борт. На них не обращали особого внимания. Кто узнавал их, те кланялись, а кто не узнавал − мог и отмахнуться досадливо, и оставить вопрос без ответа, или даже велеть детям убираться подобру-поздорову. Со времен воцарения Островной династии в Каэр-Паравале появилось много людей, и любопытствующие дети в порту не были редкостью. Паруса и горизонт манят их всегда. А капитан отвечает, если кто из таких романтиков проникнет к нему на борт без ведома родителей. И самому романтику, буде того обнаружат, придется несладко. Питер попытался прощупать почву на предмет «а почему тебе просто не сказать, что ты хочешь съездить к матери», но Джерри и сестры хором заявили, что едва ли лорд-регент пойдет им навстречу. Приведет кучу доводов за неуместность и несвоевременность такой поездки, и все они окажутся под присмотром. Сказать по правде, Питер и не настаивал: если перед ним брезжила возможность что угодно обратить в приключение, он не мог ей противиться. Один корабль им как будто подходил, но капитан был неприветлив, и о том, что порт его назначения Нарроухэвен, ребята узнали от посторонних людей. К тому же «Пеликан» только что прибыл и стоял под разгрузкой. Обратно он собирался нескоро. − Навигация на Островах сезонная, − задумчиво сказал Джерри. − Они плавают, только пока погода позволяет. Близился бы сезон штормов, у нас бы было больше шансов на то, что капитан поторопится. Все четверо сидели в сторонке на штабеле досок, под прикрытием кучи песка, приготовленной для ремонта насыпного мола, и старались не оглядываться в сторону «Пеликана», оставленного позади, вполоборота. Зато слева был портовый кабак, поутру еще довольно тихий, однако уже сейчас собиравший к своим дверям разнообразных колоритных личностей, и Арника смотрела в ту строну, как завороженная. В обсуждении участвовали только Джерри и сестры, Питер помалкивал: он и сразу-то заявился работать здесь мечом, а не языком. Вообще-то ничто не мешало ему зорко посматривать по сторонам, и Джерри был уверен, что если арченландец увидит брешь, то непременно ею воспользуется. − Ты предлагаешь приблизить сезон штормов? − лениво спросила Хелен. Было жарко, старшая принцесса устала в теплом плаще, который ей приходилось носить, чтобы не привлекать лишнего внимания, а кроме того ее − и остальных! − не покидало ощущение, будто бы Хелен придана детям в качестве гувернантки и метрессы, и обязана за ними присматривать, чтобы они вели себя хорошо. Интонации у нее в голосе звучали как минимум снисходительные. − Как пассажир я против, − усмехнулся Питер. − Хелен… − робко позвала Арника, − а ты меня могла бы превратить… на время… вот, например, в такую девушку? Брови Хелен поползли вверх и остановились посередине лба, когда она увидела, в какую именно девушку желает быть превращенной ее благовоспитанная маленькая сестрица. − Тогда мне придется еще и Джерри превращать в пьяного матроса, чтобы он отгонял от тебя… − …других пьяных матросов, − закончил мысль Джерри. − Но тогда лучше Питера. − На деревянной ноге, − хихикнула Арника. − С костылем для побивания противника. − Не хочу на деревянной ноге, − флегматично заметил Питер. − А зачем тебе это приспичило? − Вы хотите сезон штормов невзаправду? − вернула Арника вопрос в обмен на вопрос. − Значит, его должен кто-то накликать. То есть кто-то должен об этом заговорить. Я вызываюсь добровольцем. − Тогда тебя должны слушать, а не таращиться на твои… ммм… − Хелен вырвала у себя длинный черный волос, свила его в кольцо вокруг пальца… − Поступим проще. Я обращу каждое твое качество в его противоположность. Молодость − в старость, красоту − в безобразие… У тебя есть четверть часа, сестрица, потом твои морщины слезут с тебя, как кожура с печеного яблока. Арника хихикнула беззубым ртом и заковыляла в сторону кабака, натурально хромая и придерживая рукой рваный подол. − И часто вы проделываете такие штуки? − поинтересовался Питер. − Я имею в виду − это не опасно? − Реже, чем хотелось бы, − ответила Хелен. − Слишком много глаз кругом. Если честно, пару раз всего и повеселились. Нет, не опасно: это всего лишь видимость, к тому же «противоположность» легко сделать, но трудно держать. Это ненастоящая магия. Мошенничество. – А она справится? – Арника у нас девушка с воображением, ей вполне можно доверить небольшое представление. Визгливые вопли Арники доносились из хлопающих туда-сюда дверей и занавешенных окон. Примостившаяся над трубой ворона и та взлетела в панике. Двое ранних посетителей вышли второпях, нетвердым шагом. За ними, сильнее прежнего припадая на больную ногу, выбралась старуха, утирая рукавом рот. Хозяин заведения, высунувшись следом, выбранил старую ведьму. Вид у него был озабоченный. «Ведьма» завернула под прикрытие кучи песка, и вновь перелиняла в чисто одетую рыжую девочку. Девочка сдавленно хихикала. − Есть такая примета, − сказала она. − Не зови бурю по имени − она явится. Сделала что могла. Если теперь капитан «Пеликана» не поторопится в родной порт, он рискует застрять в Каэр-Паравале надолго, а это страсть как невыгодно. * * * Маленькая рыжая крыса посмотрела по сторонам и, слабо пискнув, упала в обморок. – Нда, – сказала черная крыса, которая была как будто крупнее остальных, – это проблема. Надо что-то придумать, чтобы отличать нас от… не-нас. – Просто дайте ей зеркало, когда очухается, – съязвил мелкий крыс, шкурка которого была заметно светлее прочих, и украдкой потрогал лапкой усы на верхней губе. – А по шее? – лениво предложил последний. – А попробуй. – Пахнет вкусно, – заметила крыса-Арника, пришедшая в себя, пока над нею в шутку бранились крыса-Джерри и крыса-Питер. – Конечно, – откликнулась крыса-Хелен. – Ты сидишь на мешке с зерном. В твоем теперешнем… эээ… состоянии нет ничего желаннее. Вперед, набивайте защечные мешочки. Им было весело и жутко, когда, подбадривая друг дружку, они в новом обличье перебирались на борт по причальному канату. Питеру непременно надо было пронести с собою меч. Хелен поморщилась, но превратила «мальчишескую игрушку» в соломинку. Остальные отправились в путешествие налегке. – Спрашивается, что бы тебе не превратить Керрика в лягушку? – спросил Питер. Хелен поморщилась, словно он сказал глупость. – Чары держатся тем крепче, чем больше превращенный желает превратиться. Уверена, Керрику совсем бы не понравилось быть лягушкой. Одна из ловушек силы – полагать, что круче тебя силы нет. – Да, – признал Питер, – я знаю. Это любой силы касается. Где-то что-то надрывно скрипело, кое-где подтекало, сквозь щели в верхней палубе в трюм пробивался солнечный луч, и монотонное движение этого луча в такт «Пеликану», переваливавшемуся с волны на волну, было совершенно тошнотворно. Лучшими мореходами оказались, как это ни странно, Джерри и Арника. Младшая принцесса боялась только крыс, и Хелен пришлось сотворить для сестры магию: теперь настоящие крысы занимали носовую часть судна, а королевские дети устроились на мешках с крупой на корме, и никто из них не пересекал невидимую границу. На всякий же случай Хелен сделала так, что другие крысы выглядели как алые цветы. – Все, чтобы только она не завизжала. – Я думал, будет хуже, – сказал Джерри. – Я столько раз проделывал это в мечтах, продумывая каждый шаг, что сейчас любое движение корпуса корабля, любой звук, даже запах вызывает у меня сильнейшее дежа вю. Будто я уже плавал так, и не один раз. С ума сойти. Я все-таки сделал это. – Может, в прошлой жизни ты был крысой, Джерри? – невинно спросила Арника. – Куда уж хуже, – пробурчала Хелен. Она лежала на мешках, боком, плоская и какая-то зеленоватая, словно над нею текли морские волны. – Это потому, что она ведьма, – со знанием дела пояснила Арника. – Ведьмам всегда дурно на воде. – Ерунда, – просипела Хелен. – Вода – такая же сила, как ветер, ею можно овладеть и направлять ее по своему усмотрению. Вода смотрит на меня так же, как я на нее, и пробует меня. На вкус и на излом, и если признает своей, то дастся. Питер валялся на мешках, перекатываясь в луче света толщиной со спицу, не поднимая головы и даже глаз не открывая. Он страдал не столько от качки, к которой был равнодушен, сколько от скуки и невозможности выйти наружу. Столько есть всяких мест, куда можно залезть − а нельзя. Место крысы в трюме, на палубе крыса вне закона, всякий может кинуть в нее башмаком: Питер уже выяснил это на собственной шкуре. На него это действовало дурно. – Слишком мало света, – досадливо сказал он, когда Арника взялась расспрашивать. – Когда мне не хватает света я вроде как… ну, болею. Мне ничего не хочется. Он и правда ел мало, становясь все прозрачнее, несмотря на то, что еда окружала их со всех сторон, а Хелен не ела вообще. Ребята и сами не заметили, как провели в трюме неделю, и приключение уже не забавляло их. Скорей бы кончилось. Однажды лунной ночью Джерри проснулся, словно его двинули локтем в бок. Оказалось, что на самом деле двинули. − Тсс! − прошептал Питер. − Пошли! Тебе это нужно. Даже в темноте трюма, где всего света было только от луны сквозь палубные щели, его глаза сияли. Стараясь не стучать коготками, мальчики выбрались наружу, избегая попадаться на глаза ночной вахте: тени-то у них были человеческие, четко видимые в лунном свете. Корабль был торговый, а не военный, палуба заставлена грузом, а вахту нес всего один полусонный матрос. В терминах Питера Арченландского это значило «иди, куда хочешь», даже если бы он не был крысой. Они забрались на шлюпку, прямо поверх прикрывающей ее парусины и уставились в небо. Луна висела над морем, как лампа, как другой мир, так близко − рукой подать, а морская гладь в ее свете казалась ртутной. Каждая из звезд была по пятаку. По новому такому, начищенному пятаку, и еще казалось, что промежутки в небе между ними не пусты, а заполнены шорохами и незримыми вуалями. Скрип дерева, из которого построен был «Пеликан», удивительнейшим образом был частью этой тишины. − Здорово, правда? − выдохнул Питер. Джерри только кивнул. У него не было слов. Сверху на него глядело то, что было больше любых королей и королевств. Не то, чтобы он сам на свой счет заблуждался, просто сейчас он видел это собственными глазами. Как тогда, на крыше. * * * Прошло еще несколько дней. Хотелось поесть и попить горячего, и нестерпимо хотелось вымыться. Даже Хелен вроде пообвыклась: уже сидела, немного ела и изнывала от невозможности прилюдно почесаться. Обмолвилась, что вроде разобралась с Силами и начала их понимать. Арника развлекалась тем, что пугала всех предположениями: мол, что, если нас завезут не туда? − Поедем обратно тем же манером, − ответил на это Джерри, чем снял все возражения. Думать о том, чтобы проделать обратный путь тем же способом, совершенно не хотелось. – И как они тут… всю жизнь? Они не сразу поняли, что Арника жалеет крыс. Настоящих. Пронзительный боцманский свисток и топот многих ног над головами прервали их неспешный разговор. За десять дней, проведенных под палубой, ребята изучили корабельный распорядок и сейчас замерли, подняв к потолку напряженные лица. Там, наверху, что-то происходило. Питер непроизвольно потянулся к рукояти меча. – Кто-то напал на нас, – сказал он. – Пираты. Слышишь, Джерри? В твоем королевстве водятся морские крысы. – Сухопутных тоже хватает, – пробурчал король. – Что, по-твоему, было бы правильно сейчас сделать? – Глупо и бессмысленно сидеть в трюме и ждать, на чью сторону встанет удача, – сказал арченландец. – «Пеликан» везет нас куда нам надо, а пираты, даже если они симпатичные, в чем лично я очень сомневаюсь, собираются нарушить наши планы. Было бы разумно оказать капитану и команде любую посильную помощь. – А что мы можем? – громко изумилась Арника. – Кто не может, – ответил на это Питер, – пусть сидит в трюме и носа наружу не кажет. Я не крыса. Джерри… ты со мной? Король тяжело вздохнул и первым выбрался наружу. Хелен послала им обоим вослед слово, чтобы и остальным было ясно, что они не крысы: превращение свершилось на лестнице. – Здравствуйте, – сказал Джерри ошеломленному капитану. – Я король Нарнии и император Одиноких Островов. Что тут происходит? − Да будь ты хоть кто угодно, мальчик… Что ты сказал?! По бирюзовым волнам, целясь носом в борт, к «Пеликану» стремилось узкое черное судно, и вид его не сулил купцу ничего хорошего. На палубе пирата кипела смола в чане, и попутный ветер уже кидал клочки черного дыма на «Пеликан». − Они встанут борт в борт, чтобы сломать нам весла, − сказал боцман со странным мрачным удовлетворением в голосе. − А если не смогут взять нас легко, или сочтут наше корыто и груз не стоящими денег, то подожгут огненными стрелами, а свой товар − людей! − после поднимут из воды. Питер протолкался между матросами к борту. − Если вы намерены сопротивляться, − крикнул он, − самое время что-нибудь сделать! На него посмотрели, как на дурачка. − А что мы можем-то? − спросил боцман. − Их полсотни на нас двадцатерых, и они все оружные. Если мы вступим в бой, кого-то ведь могут и убить. Питер смерил его уничтожающим взглядом. − Эй! − сказал он громко. − Весло бьет дальше абордажной сабли. Если хозяйский груз для вас слишком дешев, чтобы за него драться, то на борту ваш король, между прочим! Матросы поразевали рты и заоглядывались на мачту, будто и впрямь думали увидеть на ней королевский штандарт с золотым львом: пираты с одной стороны и король с другой − в такие жернова они еще не попадали. Даже жаль, что штандарта мы не прихватили. Со штандартом было бы куда пафоснее. − Ты здесь, строго говоря, единственный, кто не обязан за меня сражаться, − сказал ему Джерри. С тихим выразительным шелестом меч Питера покинул ножны. − Долг всякого честного рыцаря защищать государя от маррргиналов! – Ну ладно, ты, может, король, твое Величество, – воскликнул капитан. – Может да, а может и нет, морской дьявол тебя разберет. Но это еще кто?! – А ты будто сам не догадываешься? – ответил на это седой кок, выбравшийся с камбуза с острым вертелом в одной руке и чугунной сковородкой – в другой, но пояснять не стал, а встал в стороне с видом, будто знает секрет, и дорого продаст. Капитану некогда было выяснять сокровенный смысл этих ужимок. − Это работорговцы, − сказал Джерри привычным ему тихим голосом − приучайтесь слушать своего короля. − Если вы не вступите с ними в битву, вас продадут куда-нибудь в Калормэн, и вы никогда не увидите тех, кто вам дорог. В сущности, если я сейчас попаду в плен, едва ли мне удастся наладить систему выкупа наших людей. − Раздайте людям оружие, боцман, − сказал капитан, но вид при этом у него был такой, что лучше бы он в море в эти дни не выходил, и добавил вполголоса: − Ерунда какая-то. − Они идут с наветра и настигнут нас, − сказал Питер, вглядываясь во врага. − Убежать от них мы не сможем, да они и легче. У них нос обит медью. Капитан, велите развернуть «Пеликана» носом им в борт! Я беру на себя их капитана. И побежал на нос. Прикинься дичью − и кусайся. Он только что потренировался на Керрике. Там подошли настолько близко, что ничто на нашей палубе не могло укрыться от взгляда: засвистели и заулюлюкали. Легкая неуверенность, которая была заметна в рядах нападавших, когда купец изменил курс, теперь норовя не избежать сближения, а наоборот − атакуя, исчезла, когда они разглядели, кто командует на «Пеликане». − Я не могу одновременно сражаться и маневрировать, − буркнул капитан. − Людей не хватит. − Тогда маневрируйте, − бросил Питер. – Делайте то, что умеете, пока не сцепимся. Тогда… вот тогда делайте все. − Ты определенно спятил, − не разжимая губ, бросил ему Джерри. − Это пираты. Если ты даже достанешь их капитана… − Я достану их капитана. − …они выберут нового, и, я уверен, у них в команде непременно есть номер два. Они не сложат оружие и не откажутся от своей выгоды, даже если ты... Питер высокомерно улыбнулся и положил руку на пояс. В поясе, как было Джерри прекрасно известно, у него запрятана дюжина метательных ножей. Вооружен до зубов. Да в общем и зубы в ход пустить не постесняется. − Что, если их там двое, номеров вторых, и каждый хочет стать первым? В любом случае каждое мгновение замешательства играет нам на руку. Джерри, положа руку на сердце – ты можешь предложить что-нибудь еще? Собственно, Хелен могла бы превратить нас всех в чаек, и мы оставили бы «Пеликан» его собственной судьбе. Почему мы даже не рассматриваем этот вариант? Мы оба. Или превратить нас в кошек, а их − в мышей? О, сколь легко распоряжаться чужой силой. Успешность магии превращения зависит от того, насколько тот, кого превращают, желает быть превращенным. Пиратов много, и они очень не хотят превращаться! − Я его вижу, − сказал Питер, наклоняясь вперед так, что чуть ли не на бушприт вылез. Тот его тоже увидел. И кое-кого еще. На палубу выбрались девочки, должно быть не желавшие оставаться в опасном неведении, и их появление вызвало на палубе и вантах вражеского корабля бурю непристойного ликования. Арника вцепилась сестре в руку. Питер в раздражении несколько раз чиркнул лезвием воздух, и замешательство тех пиратов, кто в этом понимал, польстило бы ему, если бы он обратил на них какое-то внимание. − Белобрысого взять живым, − крикнул капитан. − Приготовьте сети. Пацан стоит дороже обеих девчонок, даже если продать тех девственницами. Гогот команды дал понять, что они согласны на удешевление товара, а квартирмейстер тихим голосом сказал капитану, что знает того, кто заплатит больше за одну золотую голову, и он более чем уверен – эта голова подойдет. Между ними двумя разгорелся тихий яростный спор, в котором капитан доказывал, что при живом клиенте у них есть возможность выбирать и торговаться, тогда как голову возьмет только один, да и про того известно, что он предпочитает получать желаемое даром. Как бы самим не оказаться на рее. На что квартирмейстер возразил: золотая голова может обойтись кое-кому слишком дорого, коли брать ее со всем остальным. Легенды. Мифы. Сказки. Ну и ты сам видел, как он двигается. Это лишь по недомыслию можно считать ребенком. − Девчонок взять не должны, − сказал Питер. − Можно это тебе доверить? На крайняк улетайте птицами, уплывайте рыбами, ну… – Можно подумать, это ты брат, не я. Это политически дурная идея – бороться с пиратством, обращая их жертв в сардины. Будет много пиратов и много сардин. И мало граждан. И совсем не будет доверия к власти. И кранты морской торговле, а величие страны достигается на путях укрепления коммуникаций. Пиратов нужно вешать. Джерри вздохнул. Крик, предупреждающий о смене погоды, раздался на обоих кораблях одновременно. Пошел дождь, облака обложили горизонт, и странные то были облака. Они описывали круги, и было это так неправильно, что оба корабля некоторое время шли друг дружке навстречу исключительно по инерции. – Эй вы там! – крикнула Хелен пиратам, – вы еще не поняли? Я позвала бурю и держу ее на поводке! Хотите, чтобы я спустила ее на вас? Вокруг нее на «Пеликане» мигом очистилось пространство. – Буря не разбирает, где чей корабль, – крикнул в ответ пиратский капитан. – Попробуй использовать ее как оружие, и станешь такой же ее игрушкой. Однако снял часть людей с борта, где они наводили ужас, размахивая саблями, и послал их на ванты – зарифить паруса, и сменил галс. Немного, но все-таки, чтобы разминуться. «Пеликан» ответил тем же, неуклонно смотря носом в борт врагу. – Мэм, – сказал капитан «Пеликана», – вы в самом деле управляете этим или вчистую блефуете? Хелен рассмеялась визгливо и почти безумно. Ее волосы намокли, а позади сгустилась тень – будто сама ночь стояла у нее за спиной. Она очень похудела за время путешествия в трюме, шею, казалось, можно двумя пальцами сломать. Дождевая вода струилась по ее лицу. – Капитан, – сказала она, – с какой стороны вам нужен ветер, чтобы вы имели преимущество? Покажите пальцем, я этих ваших военно-морских терминов не понимаю. В одного Джерри еще можно было не поверить, но стоя рядом с сестрами, он был не в три – в тридцать три раза более узнаваем. Капитан приосанился: у него на борту был, между прочим, весь царствующий дом! И бесы с ним, со штандартом. Вода почернела, волны украсились белыми барашками. «Пеликан» тяжело ухал носом вниз, а потом взбирался на очередную волну – раз за разом. Капитан сверился с компасом и попросил привести ветер на пару галсов к норду. Чуть левее – перевели для Хелен. Паруса убрали, палубные люки спешно забили просмоленной парусиной. Питер, убедившись, что прямо сейчас ему не завязать боя на палубе пиратов, слез с бушприта и присоединился к остальным. Собственно, они с Хелен остались вдвоем у грот-мачты, потому что капитан отлучился по делу, где он был нужен, а Джерри увел Арнику куда-то, где не было так ветрено и мокро. Не исключено, что под полог в шлюпку. – Сказать по правде, – призналась ему Хелен, – сперва я намеревалась только вызвать дождь, чтобы помешать им стрелять в нас огнем. Ну а потом… – Я понимаю, – кивнул Питер. – Ты почувствовала, что можешь. Мне тоже нравится… забираться все выше. – Сила в моих руках! – Хелен мечтательно запрокинула голову. – Когда судьба называет тебя по имени, ты слышишь. Дождь стал уже настолько плотным, что как будто занавеси раздергивались перед самым носом корабля, и задергивались за его кормой. Капитан послал людей в трюм: проследить, не сместился ли груз, и нет ли течи. Видимо, там обнаружились какие-то неполадки, потому что большая часть команды попрыгала вниз: наложили пластырь и запустили помпу – в шпигатах запенилась вода. – Может, теперь стоило бы сделать потише? – предложил подошедший Джерри, мокрый, как мышь. Хелен покачала головой: – Буря сделала, что я хотела, сейчас я должна позволить ей сделать, что она хочет. Иначе она уйдет обиженной. Крики на корме привлекли их внимание. Сквозь струящиеся завесы ливня с кормы можно было разглядеть бушприт черного корабля. Пираты шли следом и держались близко, словно еще не смирились с потерей добычи. – Мэм, – сказал капитан, – они просят вашего разрешения следовать у нас в кильватере. У них плохо с плавучестью, вся команда качает помпу, смена курса их потопит. – Вы можете с ними сообщаться? – Флажками и светом, мэм. – Скажите им, что они могут, но мы идем в Нарроухэвен, а там они ответят за свои преступления перед судом моей матери, правительницы Островов, уповая лишь на ее милосердие. Упоминание о королеве Одиноких Островов почему-то смутило капитана: Джерри подумал, что, возможно, ее образ не слишком сочетается в их представлении с милосердием. Опять же, если пираты и работорговцы вольготно чувствовали себя на морских путях, то чрезмерная снисходительность к ним ничем не была бы оправдана. – Постой тут с нами, – предложил Питер Джерри. Вода стекала с его волос прямо на вздернутый носишко. Он усмехнулся и добавил вполголоса: – Тебе полезно. * * * «Пеликан» притерся боком к причалу Нарроухэвена, и царственные гости сошли на берег. Стоять на твердом было с непривычки трудно: некоторое время все четверо смотрели, как пленные пираты попадают прямо в объятия портовой стражи. – Зрелище людей в кандалах не радует мое сердце, – признался Джерри. – Просто повесить их на реях без суда было бы, наверное, еще хуже, – ответил Питер. – Хотя была пара моментов, когда я лично сделал бы это с удовольствием. Прибежал начальник порта с кучей чиновников помельче на подпевках, долго кланялся, образовалась свита, в окружении которой пришлось долго идти по каменистой тропе вверх, к замку, господствовавшему над гаванью. У ворот царственных гостей встретил сенешаль: им предложили по кубку горячего пива, и переодеться, пока служанки спешно готовят гостям комнаты. Без предупреждения, без труб, без герольдов… без штандарта, ага-ага. – Мы хотели бы видеть нашу царственную матушку, – сказал Джерри. – Если, разумеется, она готова нас принять. Сенешаль еще раз поклонился: на этот раз имени своей королевы, и молча. Ее чтут, отметила про себя Арника, даже если не любят. – Ее считают ведьмой, – шепотом сказала Хелен. – Не злой, – добавила она, подумав. – Госпожа примет вас, – доложил сенешаль, вернувшись из покоев королевы. В помещении, куда их привели, было темно и не топлено: длинный зал, задернутые от сквозняка окна, несколько светильников в дальнем конце, света от них явно недостаточно. Царство теней. – Пойдемте, – велел Джерри. И они пошли: Питер плечо к плечу с ним, справа, по левую руку − девочки. Король не должен прятаться в тенях, королю пристало выйти на свет. Анук Илэйн тоже шагнула вперед: хрупкая женщина невысокого роста, в полутьме ее несложно было принять за ровесницу Арники. – Здравствуйте, матушка, – сказал ей Джерри. Она сделала еще шаг вперед, по лицу ее пробежали чувства, которые даже Хелен не смогла прочитать. – Приветствую в моем доме Верховного Короля и склоняюсь перед ним, – она преклонила колено. Перед ошеломленным Питером. * * * – Мы еще не начали задавать наши вопросы, матушка, – сказала в тишине принцесса Арника, – а вы уже на них отвечаете. – Так уж вышло, дитя мое, что я хранительница тайн, которые ждут только тех, кому они понадобятся. Анук Илэйн не поднималась. – Прошу Ваше Величество простить мою невольную вину в том, чему чужой волей и попустительством суждено было случиться, и не переносить ее на моих детей. – Мадам, – ответил, наконец, золотоволосый мальчишка, – я не понимаю, о чем вы говорите. Вот король, ваш сын, а я… я рядом стою. Судя по всему, он испытывал сильнейшую неловкость. – Ответьте мне – и себе! – Ваше Величество, вы похожи на вашего отца? Кровь бросилась Питеру в лицо. – Мадам, – ответил он, – вы повторили сейчас любимую шутку всего Арченланда, но если бы я хоть на минуту подумал, что вы захотите оскорбить меня и мою матушку, я пожалел бы о том, что пустился в это путешествие. Анук Илэйн издала короткий смешок, что совсем не связалось с коленопреклоненной позой. – Мне довелось встретить короля-Свет в его лучшую пору. Только слепой не узнал бы в наследнике его кровь, а я не слепа. Что же до вашей матушки Арахны, старшей сестры-королевы: как я могу оскорбить честнейшую из жен? – Мою мать зовут Аделаида, – возразил Питер, совершенно сбитый с толку. – Она жена Корина Арченландского. – У нее и Корина есть еще дети, кроме вас? – Нет, но… – Она стройна как молодая ива, и у нее золотые волосы? – У нее темные волосы, она высокая и сильная, она ничего не говорит зря, и она… она немного похожа на отца. На Корина. – Верно, так все и должно быть у женщины-зеркала – она отражает своего мужчину и рожает ему детей, похожих на него, как монеты с одного оттиска. Когда у нас будет время, Ваше Величество, и если вы захотите слушать о том, что случилось в Королевстве до вашего рождения, я расскажу вам, как Корин Арченландский увозил из Каэр-Параваля беременную королеву, прикрывая ее собой, и получил две стрелы, и кто желал им обоим… вам троим… смерти и забвения. Как требовали от Арченланда выдачи королевы и ребенка, и как опасна, страшна и невыгодна была бы Арченланду эта война, и как благороднейший из рыцарей и прекраснейшая из женщин нашли способ этого избежать к обоюдному согласию. И снова попрошу прощения за себя и свою кровь. Мне важно получить прощение! – Сын короля-Свет? – эхом повторила Арника. – Так ты нам кузен? – Мой отец – Корин Арченландский! – Питер вздернул подбородок, в голубых глазах его закипали злые слезы. – Мне не нужен другой, даже самый распрекрасный. Больше чести не будет! – Как жаль, – сказала на это Анук Илэйн, – что вы не знали короля-Свет. Тем, чем стал Корин Арченландский, его вырастил Верховный король Питер на моих глазах: одним личным примером и без единой затрещины. Корин вернул долг. В очереди на корону по закону, праву и совести вы стоите впереди моего сына. – Мадам, – в голосе у Питера прорезалась искренняя мука, – я не готов принять то, что вы сказали. Расскажите мне все, и, умоляю вас, встаньте. Я не могу видеть женщину, королеву… вот так. – А еще говорит, будто не сын своего отца, – буркнула Анук Илэйн. – Матушка, – воскликнула Арника, – мы приехали всего лишь спросить, почему вы нас оставили, и любите ли вы нас! Маленькое и острое лицо Анук Илэйн осветилось бледным лучом. – Зайди ко мне потом, милая, я расчешу тебе волосы. * * * Четверка собралась в комнате, отведенной Питеру: тут жарко натопили, на пол бросили овечьи шкуры, окна завесили в три ряда, и можно было ходить босиком. Питер, казавшийся очень маленьким, забился в дальний угол просторной кровати, так что остальным тоже хватило места: устроились вдоль и поперек, как на мешках в трюме. Королева-мать обещала встретиться с ними за ужином. – Как ты себя чувствуешь, Джерри? – спросила Хелен. Брат шутливо махнул рукой. – Как промежуточное звено, – сказал он. – Посажен на трон, когда это было выгодно островной коалиции, и снят, когда лучшим вариантом стал дорогой Керрик. Нам рассказывали совсем другую историю: король-Свет якобы был околдован злой ведьмой, родившей ему не-людей, негожих, чтобы их показывать, и укрытых ею в лесах. После исчезновения королей и королев ведьма якобы попыталась захватить власть, но честные граждане не позволили ей – еще слишком свежа в народе память о владычестве другой ведьмы, и честные граждане… волки их задери, мы знаем, кто рассказывал нам эти сказки! А еще они рассказывали эти сказки так, словно все это было давным-давно. – Мы с тобой в равном положении, – это Питер подал голос. – Я не больше король, чем ты: передо мною еще пятеро. Корона принадлежит Уолтеру, я должен его найти... и сказать ему. – Да, наверное, это будет правильно. Питер помолчал. – Я не отдам Корина, – сказал он. – А кто его у тебя забирает? – Ну… вообще. Кто такой король-Свет, что он такое, кроме… ну… сказки? – Твоя мама его любила, – заметила Арника. – Ты носишь его имя, – добавила Хелен. – Оно означает – «камень». – Корин все знал, – Питер стукнул себя по колену. – Он это все специально. Я теперь понимаю, почему ему так важно было, чтобы я выиграл этот турнир. – Это всем было важно, – заметил Джерри. – Я слышал это «свободная Нарния!» Я не дурак. Он вздохнул. – Это называется – приехали за ответами. Получили. Ну и что с ними теперь делать? – Любой, кто назовет мою маму ведьмой, получит десять дюймов стали в брюхо. Арника обняла Питера и прижала его голову к своему плечу, к рыжим волосам, мокрым после ванны. – Ты нам сразу пришелся по душе, братец. Если бы у меня здесь был плюшевый мишка, я бы тебе его отдала. – Эй… – заявил тот, не спеша, впрочем, высвобождаться, – мишку-то я уже перерос. А здесь мне ведь может и понравиться! Хелен и Джерри рассмеялись. – Продам вам один государственный секрет, близкие родственники, – сказал, улыбаясь, Джерри. – Когда не было твердой уверенности в том, что ты, Питер, именно то, что ты есть, лорд-регент рассматривал возможность брака между сыном Корина Арченландского и принцессой Арникой. Эээ… вам все еще уютно в этих братских объятиях? В него полетели две подушки. – Но он, конечно, сразу отказался от этой мысли, стоило ему увидеть твою физиономию, Питер. И теперь мы знаем – почему. – Ну надо же, – задумчиво сказал Питер, – а ведь я лупил Керрика без всякой задней мысли. * * * Для ужина накрыли длинный стол: королева села во главе, а дети − по длинным сторонам. Питер и Джерри слева, а девочки напротив. На противоположном конце стола поставили еще прибор и высокий стул, но место пока оставалось незанятым. В основном тут была рыба и овощи, очень вкусная каша с маслом – крупа на Островах была куда большей редкостью, чем рыба или мясо! – мед, собранный на травяных лугах, козье молоко с его особенным привкусом. После одного только цельного зерна в трюме все это казалось ребятам райской пищей, а королева смотрела, как они жуют. Анук Илэйн оказалась не так мрачна и зловеща, как можно было ожидать из слухов о ней, и не так красива, как, может быть, мечталось ее дочерям. Несколько замечаний за столом обнаружили в ней наблюдательность и острый ум, а еще – отчетливое нежелание царить, в том числе и за собственным столом. В ней не было никакой сладости, никаких восторгов воссоединения – однако никто из ее детей не пожалел о том, что приехал сюда в такую даль и оказался рядом с ней за столом. – Матушка, – сказал Джерри, когда голод был утолен, и стало пристойно приступить к беседе, – почему вы все-таки уехали? Я знаю, что в пору моего младенчества свершилось недостойное и преступное деяние, и знаю, что вы противостояли ему, и что вы ничего не смогли с ним поделать. Неужто только из протеста вы покинули нас? – Это показалось бы тебе несоразмерным, умный мальчик? – Простите. Да. Останься вы в Каэр-Паравале, вы были бы сильной фигурой. – Сильной фигурой в руках опытного игрока, – задумчиво сказала Анук Илэйн. – Черная королева. Я бы предпочла быть игроком, хоть слабеньким, но играть за белых. Пока самый сильный игрок тут Корин Арченландский. – Команда была бы огого, – буркнул Питер, и не остался незамеченным. – Так сложились мои обстоятельства, – Анук Илэйн посмотрела на всех своих гостей по очереди. – Я думаю, вы созрели кое с кем познакомиться. Она позвонила в бронзовый колокольчик, стоявший на столе рядом с ее тарелкой. Боковые занавеси раздвинулись, и в обеденную залу вошел человек с ребенком на руках. Пройдя к месту напротив королевиного, он усадил мальчика на стул. Мальчик был одет в серые одежды. – Я уехала не одна, – сказала королева. – Джерри, это твой брат Люс. Я была нужна ему больше, чем вам троим. – Они сказали маме, что меня нельзя показывать, – у Люса был неожиданно низкий и очень спокойный голос. – Мама считает, они убили бы меня, чтобы не подрывать престиж власти. Мама нашла для нас обоих лучший вариант. Надеюсь, брат и сестры простят меня за это. Внешне он походил на брата, с низкими черными бровями, и даже с таким же вихром надо лбом, но Джерри был красивый стройный мальчик с длинными ногами, с узкой талией и широкий в плечах. Люс был горбат, левая рука его была вывернута, и, честно говоря, вовсе не напоминала руку, а скорее птичье крылышко, лишенное перьев и неестественно завернутое за спину, розовое и покрытое мелкими пупырышками. Похоже, и ноги у него были довольно слабые. – Я знаю, я выгляжу пугающе, – он кивнул каждому. – И все же я от чистого сердца приветствую вас здесь и рад знакомству. Брат. Сестра. Кузен. Хелен побледнела в окружающей ее тьме. – А меня ты не приветствуешь, белый маг? Боишься запачкаться? Люс дернул уголком рта. – Я не знаю, Черная, какие возможности дает тебе Тьма, но верю, ей есть чем искушать незрелый дух и разум. – Сильно сказано, увечное дитя! – Мама, – сказала Арника, – можно каждому из них влепить по затрещине, или Люса бить не положено? – Не бейте меня, – пошутила Хелен, – я вам еще пригожусь. Но глаза у нее стали затравленные. Из всех, кто сейчас сидел за столом, они с Люсом больше всех походили друг на друга. Одно на двоих красивое и нервное лицо, одинаково выступавшее из тьмы, как белая маска, висящая на черной стене. – У меня есть возможности, которыми ты никогда не рискнешь воспользоваться, – сказала Хелен. – Силой слова и концентрацией мысли я тебя превосхожу. – Магия это не только слово и мысль. Есть еще постановка рук, и еще умение быть в нужном месте в нужное время. Что толку в белейшем из могуществ, если на нем сидеть? − Это ты тонко подметила, с «оказаться в нужном месте» у меня есть проблемы. Питер откровенно зевнул: – Я ничего не смыслю в магии, но, похоже, им есть о чем поговорить. * * * Пологий каменистый склон уходил к морю, на тощем почвенном слое росла чахлая травка и редкие цветы. Было тепло, но нежарко, и временами налетал прохладный ветер. Королева сидела в отдалении и не вмешивалась в разговор, потому что детям следовало поговорить друг с другом. − Доктор говорит, если ноги напрягать, они со временем окрепнут. Люс пытался передвигаться на костылях. Джерри был рядом на подхвате. Питер мыкался вокруг, не умея найти с этим общую тему для разговора, которая звучала бы тактично. Не звать же его по скалам лазать за птичьими яйцами, а другого развлечения Питер придумать не мог. Хотя… наверняка тут есть пещеры? Он вопросительно покосился на Джерри, но Джерри не заметил. Он как раз направлялся к матери. − Да, дорогой? − Мама, я хочу, чтобы вы с Люсом вернулись в Каэр-Параваль. − Когда король говорит «хочу», все встают и не рассуждают, верно? − Так будет лучше и для девочек, и для него. Нарроухэвен окраина мира, а Каэр-Параваль − его центр. − Джерри, мне казалось, ты понял. То, что мы с Люсом здесь − это своего рода часть моего договора с лордом-регентом. В Каэр-Паравале я ведь могу ненароком что-то сказать против основной линии. − Мама считает, что мое уродство − это кара. Расплата. Возврат вселенского маятника и нечто вроде возмездия за преступление против закона, совести и права старшей ветви. Анук Илэйн поморщилась. − Ты мог бы этого и не говорить при матери. − Согласна, − сказала Хелен. − И так ясно. − Ситуация изменилась, − возразил Джерри. − Люс родился прямо тогда, когда Джаред устроил переворот, тогда это могло сыграть против него: мол, Силы против и мстят младшей ветви так, что их мнение насчет совершенного не скроешь. Они и попытались скрыть. Вы здесь сейчас сидите − и скрываете. А сейчас все это давно прошло и никого не интересует. Мама, ты можешь вмешаться в эти планы насчет замужества Хелен, а Люсу там будет лучше. У нас лучше климат. − Меня не интересуют игры власти, − задумчиво сказала Анук Илэйн. − Нет, не совсем так. Я их боюсь. Эти игры пожирают людей так, словно люди сами по себе ничего не стоят. Я бы предпочла, чтобы вы остались со мной. Джерри огляделся по сторонам. Над его головой носились морские птицы. − Будем откровенны, мама: я не смогу прожить тут долго. Тут нечего делать: разве только пиратов ловить. И врачи, и учителя у нас лучше. − Мадам, − спросил Питер, − почему вы смотрите на меня так грустно? − Глядя на вас, я оплакиваю сестру мою королеву. Верховную Королеву Арахну. Она умерла, когда родила вас, а никто и не заметил. Потому что леди Аделаида − совсем другой человек. Вы, Питер, и мой Люс − дети отчаяния. Я не могу сказать − посмертные дети, потому что ваши отцы живы… где-то там, по ту сторону магии, но с чем, кроме вдовства, я могу сравнить это несчастье, понятное лишь женам? Приковылял Люс на своих костылях и тоже заглянул Питеру в лицо. − У меня есть для тебя кое-что, − неожиданно сказал он. − Тебе может понравиться. Питер был ошеломлен. − Именно мне? Кузен кивнул, выражение его лица в этот момент было совершенно дьявольским, так что встревожились все, кроме Хелен. − Самая плохая девочка тут я, других опасаться нечего. − Это что-то волшебное, разумеется? − спросила Арника, которая все время держалась поближе к матери − просто чтобы наверстать упущенное. − Тут неподходящее место, − сказал Люс. − Неантуражно. Мам, можем мы отвести их… ну, туда? − А что они о нас подумают? Хелен тяжело вздохнула. − Что у нас в роду были морские ведьмы? Мам, ну для кого это тайна? − Маг начинается тогда, когда он перестает удивляться чуду, и начинает размышлять, как сделать это самому, − наставительно сказал Люс. − Но в этот момент кончается магия. Ты знаешь, что это ремесло налагает ограничения? − ? − Девственность, − сказал Люс. − Для нее. Ей придется выбирать. Хелен фыркнула. − Для того, кто хоть раз мчался на буре, держа в руках поводья, это не выбор. Нечего тут выбирать. А для тебя, братец Люс? − А я и так достаточно ограничен. Нет, мам, не надо звать Скайпа, я пойду сам. Идти пришлось долго: сначала в неприметную дверь в боку холма, потом по ступенькам вниз. Где-то по дороге, в темном, сыром и низком коридоре, вырубленном в толще скалы, Люс сдулся. Питер подтолкнул Джерри локтем, они передали факелы девочкам, а сами усадили увечного мага на костыль и потащили на руках. Временами им приходилось разворачиваться, потому что в некоторых местах тут можно было пройти только боком. Анук Илэйн несла на лице гримасу сомнения, и точно такая же была на лице у Хелен. − Это место для отправления мрачных ритуалов! − возгласила Арника, поднимая факел к своду. Они стояли на берегу небольшого подземного озера. − Сначала находят такое место, − ответила Анук Илэйн, − а потом придумывают про него всякое. Вполне подходит для детских игр у тех, кто растет в местах вроде этого. Можно прятать сокровища и творить магию. Разумеется, зловещую. − А я тут причем? − подал голос Питер. − Или тут на дне хранится волшебный меч, и некому за ним нырнуть? − Было бы здорово, − поддел его Люс. − Однако зачем тебе меч, кузен, если ты и без того существо волшебное? − Я?! − Ты зеркало по матери. Что случается, когда зеркало смотрит в зеркало? Питер в растерянности оглянулся на Анук Илэйн. Ее лицо было каменным. Ледяным. − Открывается Путь, − пояснил Люс. − Пути Зазеркалья ведут куда угодно и неугодно. Понимаешь…. ты можешь идти куда хочешь. Ты совершенно свободен, правила писаны не для тебя. Я не говорю, что это безопасно. Там много фантастической нечисти, признающей лишь силу. Я бы много дал, чтобы иметь эту способность, брат. Когда судьба называет тебя по имени, ты слышишь. Произнесено твое имя. − И… и что ты хочешь, чтобы я с этим делал? Люс пожал плечами. − Я сказал «у меня есть кое-что для тебя», а не «я хочу, чтобы ты что-то сделал». Бери и пользуйся. − Это касается любого зеркала? − не поверил Питер. − Любой отражающей поверхности, если она достаточно велика, чтобы ты в нее влез. Питер приблизился к краю озера с опаской. Люс сделал девушкам знак подойти с факелами ближе. − Смотри. Питер встал на колени. Стоило ему приблизить лицо к поверхности, как впереди него побежала, дробясь и множась, анфилада открытых дверей, где косяками служило отраженное снова и снова пламя факелов. − А увидеть отсюда конец пути можно? − Там миллионы путей, все зависит от того, куда ты идешь… и что ты хочешь. Смотри еще. Мне интересно, увидишь ли ты то, что видел я. Питер вгляделся. − Мелко, − сказал он раздраженно. − Картинка какая-то. Зеленая лужайка в каком-то поместье, вдалеке виден большой дом. Четверо ребят − как мы! − играют в какую-то игру с молотком и мячом. − Это не картинка. Они настоящие. Просто они двигаются намного медленнее, чем мы. У них другое время. Мы все умрем, а они только пойдут полдничать. Они… очень важны для нас. И для Королевства. − Не надо, я понял! Анук Илэйн склонила голову. Питер вскочил на ноги. − Ты хочешь сказать, я могу пойти к ним прямо сейчас? − Можешь, но стоит ли? − Я слышу, − Питер мрачно усмехнулся, − что моя судьба зовет меня по имени. Спасибо, Люс. Насколько я понял, их время меня подождет. Сейчас я нужен Королевству, но потом, когда я буду свободен… ты сказал, там есть твари? * * * – Из метрополии пришла весть о вашем исчезновении, – сказала Анук Илэйн за завтраком, после овсянки, но прежде, чем подали кофе. – Подобно тому, как в прежние времена трагически исчезли ваши отцы и тетки, ввергнув Королевство в отчаяние и смуту – это формулировка! – лорд-регент призывает верных сплотиться вокруг трона, чтобы его занял тот, кто по крови ближе всех стоит к царствующему дому. – Он сам или кузен Керрик? – Ты быстро соображаешь, Джерри. Думаю, что сам: чтобы Керрик, наследуя ему, был бы совершенно чист и безупречен. Ко второму поколению обычно вопросов о законности нет. Я хочу сказать, если бы вы действительно пропали, твоим наследником был бы не Керрик, и не дядя. У нас есть Люс. – Что вы намерены с этим делать, мадам, вы уже решили? – Все корабли, носящие мой флаг, – сказала Анук Илэйн, – и все мужчины, обязанные взять оружие по моему слову. Ее маленькое холодное лицо придало произнесенным ею словам необыкновенную силу. – Матушка, – Джерри склонил голову, – неужели?.. – Когда приходит волна, ею надо воспользоваться, не раньше и не позже. Момент настал. Мы высадимся на побережье, севернее Каэр-Параваля, и встанем там лагерем. Я хорошо знаю тот берег. – Вы бросите вызов лорду-регенту? – спросил Питер. – Я попрошу его уступить мне мое законное место. Я не ожидаю, что он сделает это по доброй воле. Остальное будет зависеть от свободных народов Королевства. Питер по-взрослому вздохнул и промолчал таким образом, что все поняли: свободные народы Королевства вполне способны предоставить Островной династии перегрызть друг дружке глотки точно так же, как когда-то те же свободные народы предпочли не ввязываться в смуту за права Верховной Королевы, которая была им, в сущности, никто. Верховная Королева. Ее имя наполняло здесь воздух, как остаточный звон струны, все время, постепенно сливаясь в сознании Питера с образом матери, такой, какую он знал, становясь с ним единым целым. Вроде как куколка с бабочкой, только наоборот, потому что Верховная Королева представлялась ему со слов Анук Илэйн в сияющем золотом ореоле и чуть ли не в трепете шелковых крыльев. – Я тоже хочу поехать, мама, – сказал Люс. Они отплыли на сей раз по-человечески, то есть в человеческом обличье, на королевских кораблях. Принцесса Арника, правда, по привычке направилась в трюм, но ее вовремя остановили. Королева с Люсом и дочерьми плыла на одном корабле, на флаге которого был тюлень – символ островной династии, Джерри с Питером – на другом, на флагмане, под королевским флагом со львом. Питер долго смотрел на этот знак. – Хотите сказать, у меня есть на него право? – Ты на один шаг ближе к трону, брат. На один львиный шаг. Мозаика, которая складывалась в голове у Питера, оказалась слишком большой и сложной, и многофигурной, и эта мозговая работа была столь тяжела, что они с Джерри на обратном пути почти не разговаривали. Зато он вволю полазил, забираясь, как обезьяна, на самые верхние реи: все, кто мог его остановить, были либо далеко, либо плыли в роскошной каюте на другом корабле. Выше него были лишь облака и птицы, все небо и все море принадлежали ему, а корабли эскадры казались сверху не больше уток. Джерри, напротив, чувствовал себя так, словно с плеч его свалилась немыслимая тяжесть, а в голове образовалась гулкая пустота: и он лениво размышлял, какое бы ей найти применение, раз он теперь не король. Высадка на галечном пляже прошла без приключений: если их и заметили, то сразу не ввязались в бой. Анук Илэйн приказала сначала разбить укрепленный лагерь, достойный называться королевской ставкой, и лишь потом послать герольдов к лорду-регенту. Над королевской палаткой подняли флаги с тюленем и львом. Утром, еще до завтрака, и прежде, чем проснулись остальные королевские дети, к Анук Илэйн явился Питер, одетый по-дорожному. Светлые брови его были нахмурены. – Мадам, я вынужден вас оставить. – Могу я спросить вас о ваших планах, сир? Питер слегка поморщился. – Насколько я понимаю ситуацию, мадам, сейчас вам предстоит сидеть на месте и обмениваться нотами. Я… сойду с ума, если меня вынудят сидеть рядом, бездействовать, смотреть и слушать. Все, что будет происходить здесь – внутреннее дело Островной династии, в котором я, спору нет, всегда поддержу Джерри и словом, и оружием. У меня нет сомнений в том, что вы со мною честны. Но сейчас мне нужно найти… несколько человек, и переговорить с ними серьезно. – Я понимаю, – сказала королева-мать. – С отцом… с Корином и с мамой тоже. Нужно сделать то, что до сих пор никто не сделал, и, похоже, без меня так и не сделает. – Я могу помочь? Может быть, небольшой отряд сделает ваше путешествие более безопасным. – Нет. Я поеду один. Никто из тех, кто носит тюленя, не должен… ну, вы понимаете. − Я понимаю. Питер посмотрел на нее с благодарностью. * * * Листва похожа на море. Она так же волнуется от ветра, и солнечный свет, проникающий сквозь нее к подножию дерев, становится столь же зелен. И рябь. И блики, как маскировочная сеть. Кто умеет, станет под нею совершенно невидимым. Правда, в лесу больше звуков. Щебечут птицы, перебраниваются белки, тяжелое дыхание крупного зверя за теми кустами… копыта ударяют в землю, как в бубен. Это не олень, олени не подкованы. Это лошадь, идущая шагом, как и подобает разумной лошади, следующей неверной лесной тропой. А лошадям здесь нечего делать. Слишком близко к деревне кентавров, а кентаврам лошади не нужны. Нет ничего бесполезнее. Значит, чужак, а в любом чужаке разумно предполагать шпиона, покуда не доказано обратное. Ветви кустов раздвигаются так естественно, словно их всего лишь пошевелил ветер. Человек, когда он обучен, движется легче кентавра, особенно если от его ловкости зависит его жизнь. Человек обнажен по пояс, как кентавр, кожа его выкрашена соком травы. У него длинные светлые волосы, связанные на затылке в «хвост»: при беглом взгляде, или если не смотреть прямо, эти волосы можно принять за косые солнечные лучи. − Привет, − слышит человек у себя за спиной, и замирает, обнаружив, что обнаружен. − Для разнообразия: всадник не всегда там, где его конь. Конь работает приманкой. Именно тебя я ищу. Ты Уолтер или Эдмунд, остальные должны быть моложе. Золотоволосый мальчишка хихикает, более не пытаясь быть серьезным: − Король в кустах. Король значительнее рояля. − Ты кто таков? Мальчишка пожимает плечами. − Те, кто видели нашего отца, обычно вполне однозначно на это отвечают. − Ты Дигори или Джон? − Извини. Мать назвала меня Питером. − А, ты, значит, вырос при матери? Она жива? С нею все в порядке? Младший замешкался с ответом, мы с вами знаем − почему, и это сослужило ему дурную службу, потому что его схватили сзади сгибом локтя за горло, одновременно зажимая рот. Сработало бы и на более крупном противнике. Мелкий попытался ударить нападавшего пяткой под колено, локтем поддых и головой в лицо одновременно, однако тот, кто был сзади, не попался ни на один из этих коварных приемчиков, а просто поднял его повыше − без затей, в воздух. − Рот ему освободи, − сказал первый. − Прикинь, назвался нашим братом. Питера встряхнули, скорее чтобы проверить, не сильно ли придушен. − Дигори или Джон? − голос у второго был чуть ниже. − Не поверишь. Ни тот и ни другой. Самый младший. Назвался Питером и извинился за это. Якобы нас искал. − Ну, нас многие ищут. Волосы-то и покрасить можно. − Ясно, − просипел Питер. − Охотитесь в паре. Я вас нашел. − А мы тебя поймали. В мешок его, или что с ним делать, Уолт? − спросил второй. − Кентавры невежливо обходятся с новообретенными родственниками. Первый брат хмыкнул. − Это минотавры, − сказал он. − Эдмунда вырастили минотавры. После того, как Орей вынес нас из Каэр-Параваля, он отдал Эда минотаврам на воспитание, в знак союзничества и как бы тем самым признавая их свободным народом. Очень сильный дипломатический жест… − …хотя не похоже, чтобы Эдмунду это пошло на пользу, − закончил Питер, выворачиваясь из хватки Эдмунда и отряхиваясь. − Шестой уже лишний, − флегматично сказал Эдмунд. − Слишком много братьев. Давай его утопим? Питер довольно натурально окрысился и зашипел. − Да не, подержим пока, он прикольный. − Ну, как знаешь, мое дело предложить. Но тащи ты его лучше к себе, Уолт. − Между конюшней и коровником лично я бы тоже выбрал первое… ахххррр… − Эд, я все вижу. − Извини, старший. Я ненароком, тихонько… Уолтер мгновение поразмыслил. − Я поймаю лошадь, а ты пока глаза ему завяжи. − Эй, − возмутился Питер, − он сказал − глаза, а не рот! Далее последовало нечто неразборчивое про телку Эдмунда. − Может, − обреченно спросил воспитанный минотаврами брат, − все-таки утопим? Мы с ним наплачемся. Я слышал, он тебя роялем в кустах обозвал. * * * Всякий, кто впервые попадает в места компактного проживания кентавров, бывает обычно сильно поражен. Их много, они держатся горделиво, перемещаться между ними следует осторожно, потому что могучие крупы их частенько бывают выше ваших голов. Кажется − наступят. Там, где их много, странно выглядишь ты, а не они, потому что − что может быть естественнее кентавра! Это все к тому, что глаза Питеру Эдмунд завязал куда менее тщательно, чем рот. На них оглядывались: в основном на самого Питера, потому что Эдмунд явно был тут частым гостем − с ним здоровались, и он отвечал, называя знакомых по именам. Кентавры жили семьями, в просторных хижинах-стойлах, где были столы и шкафы, но не было кроватей и стульев. Питер ухмыльнулся, представив себе, что вот так вырастили Уолтера. Спорим, на ногах ему и думается лучше? Хижины в большинстве своем окружены были палисадниками, где резвились жеребята, и огорожены плетнями. Тем, что постарше, уже позволяли выходить на улицу, и эти как раз сопровождали вернувшихся из разведки Уолтера и Эдмунда на всем пути. На этом пути решили, что «это вот» все-таки не шпион, однако рта пока не развязали − на всякий случай: Эдмунд счел, что кроткий вид младшенького обманчив. Уолтер настаивал, чтобы прежде всего показать добычу Орею и сделать, как тот скажет. Питер и сам был не прочь встретиться с легендарным бывшим коннетаблем Королевства. Многие интересуются, не пахнет ли в селеньях кентавров навозом. Ответственно заявляем: не пахнет. Кентавры, что бы вы ни думали, глядя на их атлетическое сложение и грозный вид, вегетарианцы и земледельцы, и отходы их жизнедеятельности весьма рачительно употребляются для удобрения полей. Это в высшей степени чистоплотные и добропорядочные существа, не столь искушенные в ремеслах, как гномы, но весьма озабоченные сохранением достоинства в любых глазах. А все инсинуации про навоз − это враги распространяют. Орей занимался какими-то домашними делами, он был уже очень стар и совершенно сед, скорей патриарх табуна, чем его военный вождь. С Эдмундом и Уолтером он поздоровался попросту, за руку, а вот на новичка смотрел так долго, что старшие даже засомневались − все ли у старика в порядке. А потом сделал то, чего от него вовсе никто не ожидал − он ему поклонился. Питер даже попятился от неожиданности, правда, далеко ему бы все равно уйти не дали. Величие момента, правда, оказалось слегка подпорчено подломившимся старческим коленом: братьям пришлось подпереть коннетабля с обеих сторон, пока он не восстановил равновесие. − Разговор есть, − сказал Питер Уолтеру сразу, как только избавился от кляпа. − Хочешь сказать, я не должен прежде тебя накормить? Младший фыркнул. − Чем ты можешь меня накормить? Ах да, овсянкой. Я, сказать по правде, продал бы зуб за кружку молока, но вот представил себе кобылу, доящую корову… говорящую корову… Ой, Уолт. Только не говори, что у тебя тут девушка! − Я начинаю подозревать, что у Эдмунда была неплохая идея. Та самая, насчет утопить. Между прочим, мне Орей не кланяется. − Если ты услышишь, как судьба зовет тебя по имени, тебе поклонятся все свободные народы Королевства. Уолтер не возликовал. − И ты за этим приперся? − Корона принадлежит тебе. − Да-да, я уже слышал. И я приду, и мне ее отдадут. − Джерри внятный малый. − Не Джерри делает погоду в Каэр-Паравале. − Погоду делает тот, кто за это берется. Под лежачие камни вода не течет; либо ты ездишь, либо тебя запрягают. За спиной тяжело вздохнул Эдмунд. − Да-да, − не оборачиваясь к нему, бросил Питер, − я помню про «утопить». Твой отец − Верховный Король, тебя вырастил коннетабль Нарнии, в кого ж ты такое… травоядное?! − Ты не поймешь. Ты еще маленький. Тихо! Если я говорю − маленький, значит − так и есть. Корона − не главное для меня слово. Я здесь вырос. Они меня берегли, научили всему. Я им должен. Я часть их, а они часть меня. Если я буду драться, то только за них. А корона − дурацкая блестящая штучка, сама по себе она мне ни вот настолько не нужна. − Ну, штучка, допустим, симпатичная… − подал голос Эдмунд. − …но на рогах ее носить неудобно. − Утопить, − выдохнули оба. − Ой, да многие хотели. Утописты, блин. Хотите корону на блюдечке? − Вообще не хотим. Костями крепить Королевство − это к нам. Оставить своих и поднимать на битву тех, кого в глаза не видел − мы не можем себе это представить. Не хочешь уважать это решение − обойдемся без твоего уважения, как обходились без тебя довольно продолжительное время. Мир − величайшая ценность, какая есть у государства. Не дело жертвовать миром ради справедливости, если эта справедливость − частная. − Это слова короля, − поддел его брат. − Если ты ищешь короля, то ищи не здесь. Тебе надо много маленьких солдатиков, чтобы выставить их против других маленьких солдатиков, а у меня таких нет. Я тут равный среди равных, и Эд такой же. − Ясно, − сказал Питер. − Телят и коров на середину, мужики во внешний круг рогами наружу. Не подходи. Значит, едем дальше. Адама найти поможете? − Адама? − братья переглянулись. − Найти-то его нетрудно. Только он тоже не совсем то, что тебе нужно. Точнее даже совсем не то. * * * − Почему это он не то, что нужно? − У Адама депрессия, − пояснил Уолтер. − Он недавно потерял наставника и дорогого друга, и тяжело переживает. Солдаты лорда-регента убили фавна Тумнуса. Искали-то, ясное дело, Адама… Любой из нас был бы ценной добычей, понимаешь, мелкий? − Да я-то давно понял, − в тон брату ответил Питер. − Прятаться можно долго, если повезет, до самой смерти от старости… если ее кто заметит. Поди докажи потом, что был. − Справедливости ради, − буркнул Эдмунд, − Адам вообще склонен к депрессии. Излишне. Уолт, обрати внимание, тебя на слабо берут. − Пусть берут, я не маленький. − А вы что-нибудь делали, чтобы вытащить его... ну, из этой штуки? Эдмунд фыркнул. Похоже, он не был склонен так уж уважать братнину депрессию. − А ему там хорошо. У него творческое настроение. Сидит на бережку, играет на свирели… нимфы стекаются со всей округи и умирают от свуна у его ног. − Нимфы, говорите? − Да он на них и не смотрит. Все, что его интересует − это он сам, да еще музыка, и степень их божественности, пожалуй. − Он хорошо играет, − заступился Уолтер. − Свирель ему от Тумнуса досталась, и умение − тоже. Если тихо пойдем и не спугнем компанию, то сам услышишь. Они и услышали, долгое время стоя неподвижно и оставаясь укрытыми листвой. Вся музыка в Нарнии произошла, казалось, от шепота бегущей воды и шелеста листвы, и еще, может, от ударов маленьких копытцев в гулкую землю, а вплетающийся сюда звук медных труб − то не свое, то пришлое. Адам сидел на берегу, и музыка его свирели была здесь такой же своей, как мягкий солнечный свет, как мшистый нарост на прибрежных камнях. В этом смысле музыка его была самой лесной тишиной. Слушать ее хотелось бесконечно, может, даже обратившись в камень, и даже не сочтя это высокой ценой. Спустя некоторое время рассмотрели и нимф, полоскавшихся в воде у самого берега. Околдованные свирелью, они были почти без чувств: точнее, чувства их пребывали где-то не здесь, а витали в тех же сферах, откуда на музыканта снисходит вдохновение. Можно сказать, их чувства танцевали с его вдохновением в одном кругу. Первым встряхнулся Эдмунд, он хлопнул в ладоши, и нимф в момент унесло течением за перекат, откуда донеслись визг и заливистый смех. «Если что-то надобно сделать грубо − это ко мне», − читалось на его, Эда, лице. Музыкант шустро привстал, готовый в момент исчезнуть в ближайших кустах, но Уолтер его окликнул, и Адам, успокоившись, сел на место и сделал знак подойти. − Я не Дигори и не Джон, − сразу сказал ему Питер. − Ты меня не знаешь. Нам надо поговорить. Наедине! − Ничего себе, − выразился Эдмунд. Разговор, за которым старшие братья наблюдали издали, против их ожидания затянулся. Судя по жестикуляции и позам, Адам с Питером даже не ругались, что само по себе было удивительно, потому что старшие, как оказалось, подсознательно ждали, что Адам разделит их решительное «утопить». Пару раз оглянулись, из чего следовало, что разговор коснулся старших. − Я рразочарррован, − устало сказал Питер. − Разве это короли? − Короли своих народов, − мягко возразил на это Адам. − Нас хорошо вырастили, как своих − и защищали любой ценой. Мы это видели, разумеется. Если посмотреть на это… ну, со стороны… делается понятно, сколько значит для Королевства наша кровь. − Как насчет нашего долга перед Королевством? − Мы плоть от плоти свободные народы Нарнии. Наша значимость и наше… эээ… покровительство распространяются на своих. Боюсь, точно так же, как Островная династия желает править только людьми. Чтобы править всеми, надо быть… чем-то еще. Верховный Король, знаешь ли, это такой характер, что объемлет и приемлет все, но если тебе Уолтер не король, то остальные слабее. Уолтер, насколько я понимаю, к твоей идее не склонился, но это не значит, что его стоит отвергнуть или им можно пренебречь. Знаешь, ведь кентавры с минотаврами были смертельными врагами ровно до тех самых пор, пока Орей не отдал быкоголовым Эда на воспитание. Сошлись братья, сошлись и народы. Кто знает историю, для того это много. Да уж. Если бы кентавры с минотаврами встали под знамена Анук Илэйн, от эпохи лорда-регента осталась бы только строчка в летописи, и то если бы победители позволили. Картинка эта представлялась Питеру крайне соблазнительной, но перед тем Уолтер сказал очень злую вещь про маленьких солдатиков... − Мне все время хотелось спросить, − сказал Питер глядя в сторону, − насколько вы люди? Адам пожал плечами. − Именно это, сказать по правде, меня никогда не заботило. Питер нахохлился и обхватил руками колени. Именно сейчас ему совсем не хотелось идти куда-то еще. Возможно, та же магия, что влекла сюда речных дев, так воздействовала на него, но самому ему казалось, что у него достанет сил стряхнуть морок, встать и уйти сообразуясь со своими желаниями. Его путешествие имело неудачный финал, а труды оказались безрезультатны. Он, конечно, доберется до Арченланда, проехав всю Нарнию с севера на юг, но что он привезет в Арченланд отцу? Сознание собственной малости? У меня не получилось? И что, сейчас сидеть и ждать, получится ли у Анук Илэйн? Не по-мужски как-то. − Стоит ли мне искать близнецов? − А ты их и не найдешь. Не в Нарнии. Когда Бобры умерли, Дигори и Джон покрасили волосы ореховым соком − ну, ты понимаешь − и нанялись юнгами на купеческое судно. У них мечта одна на двоих − посмотреть мир. Никто не знает, куда их занесло. И, честно говоря, они во всем мире только друг дружку и видят: так бывает у близнецов. Говорят, Орей тебе поклонился. – Кто говорит? – Неважно. Белки, птицы... Лес полон сплетен. – Ну и что с того? – Нашему отцу было двенадцать, когда он впервые ступил на землю Нарнии. Именно Орей, да будет тебе известно, сделал из него первый меч Королевства. Бьюсь об заклад, у старика сильнейшее дежа вю. Питер посмотрел на третьего брата пристально. – Ты умный, – сказал он. – Я знаю, успешный король не обязательно должен быть великим воином. Он должен уметь принимать правильные решения. – Я не подхожу, – серьезно ответил Адам. – В это придется вкладывать жар души, а у меня это место уже занято. Я, если можно так выразиться, стою на границе двух миров, и тот мне нравится больше. Лишь моя нерешительность удерживает меня от того, чтобы шагнуть туда – и навсегда там остаться. Трон не такое место, чтобы сажать туда кого попало. Неподходящий король может сотню раз иметь законное наследственное право – и что с того, если он неподходящий? Ну, кто у тебя тут есть? Два бобра, меланхолический фавн и кентавр с минотавром. А Нарния кланяется львам. Заметь себе. * * * Конь и всадник слишком устали, чтобы сегодня же продолжить свой путь. О коне позаботились кентавры: его напоили и накормили, и почистили, и всю дорогу обращались с ним, как с существом несовершенным и хрупким. Питеру нашли стакан молока, очень жирного и с особенным привкусом, и он даже удержался от наперед заготовленной шутки: из сиськи, мол, или из вымени?.. По одному этому вы можете судить, насколько у него выдался трудный день. Он держался изо всех сил, сожалея лишь о том, что нельзя вставить распорки под слипающиеся веки. Потом провалился в сон, в котором скакал верхом по высоким травам, в брызгах пересекал каменистые русла рек, словом, делал то, что любил всем сердцем, ни на кого не оглядываясь, и был счастлив. В Арченланде Питеру не приходилось искать дорогу: все самые запутанные тропы контрабандистов были для него знакомы с детства и сами ложились под ноги коню. Два моста, три перевала, крохотная деревушка, приметный расщепленный дуб промелькнули в нужной последовательности, он почти не задержался на них взглядом. Он находил дорогу столь же безошибочно, как река находит себе русло, и вот он уже во дворе замка, на лестнице… Как непривычно тихо вокруг. Где все? – Мама, мама! Задыхаясь, и почему-то плача, и почему-то вовсе этого не стыдясь, он бежал из комнаты в комнату, а они все были пусты, и оттого непривычно велики, и только в последней обнаружил мать стоящей у окна. На ней было покрывало, спадавшее с головы на плечи, окутывавшее ее до пят. – Мама? Женщина обернулась и протянула ему руки, чтобы обнять, и крик застрял у Питера в горле. Он ее не знал. Она была золотоволоса и стройна, как молодая ива, и прозрачные слезы струились по ее лицу. Он знал, кто это, он догадался, но… Она и сама была как будто… нет, точно!.. прозрачной, порыв ветра в окно развеял образ, словно ее и не было, и Питер остался один в этом множестве опустевших комнат, которые как-то сразу перестали быть домом. Он проснулся в слезах и обнаружил себя на тюфяке, набитом соломой, лежащем прямо на полу в доме Уолтера: у кентавров, как мы помним, кроватей нет, а быт их был для Уолта родным с детства. Сердце колотилось, и Питеру пришлось убеждать себя в том, что это был сон, всего лишь сон, и нет ничего глупее снов, и что снам верят только девчонки и старухи. И мамы. Братья сидели в отдалении, в центре, у очага, над которым подвешен был черный от копоти и времени чайник – пили чай и неторопливо беседовали. – Что ты хочешь делать дальше? – спросил Эдмунд. – Я имею в виду – с ним? Он указал подбородком в сторону Питера, который, как он думал, сладко спал. – Он едет в Арченланд. – сказал Уолтер. – Это правильно. Кто лучше Корина позаботится о нем? Я полагаю, мы должны помочь ему преодолеть Пряные луга. Эдмунд поразмыслил. – По своей воле я бы туда не совался. Королева Островов высадилась на Севере, а с юга у Джареда Арченланд, которому только подставь незащищенную спину. Потому спина у него защищена. В Пряных лугах видели разъезды, и они небезобидны. Он ждет, что Корин двинется с войсками через границу, и именно сейчас лезть туда глупо. – Он еще жеребенок, и мы должны помочь ему добраться до предгорий. Он все равно поедет, ты же знаешь. – Я думал, я в семье самый упрямый. * * * Сон, казалось, сделался явью. Высокие травы, пахнущие медом, каменистые русла рек, Эдмунд у одного стремени, Уолтер у другого – что еще нужно отважному путешественнику? Выехали рано, и до вечера рассчитывали пересечь Пряные луга, отделявшие Нарнию от предгорий. На северной границе лугов сделали привал и долго ждали в кустах, вглядываясь до рези в глазах – не видать ли разъездов, сторожащих границу. Наконец Уолтер кивнул: – Теперь во весь опор двигай… ну! – А вы? – Не волнуйся, – брат усмехнулся, впервые явив нечто вроде молодечества, – не отстанем. И шлепнул лошадь ладонью по крупу. В ушах засвистел ветер, а братья бежали по бокам наравне с конем, и, кажется, испытывали те же чувства, но Питер не привык спрашивать о чувствах кого бы там ни было. Все, что действительно нужно, обычно и так видно. Он не помнил потом, где братья оставили его. Кажется, они все же наткнулись на разъезд, и разделились, чтобы сбить пограничников Джареда со следа. Только закачались верхушки кустов, а там, где Уолтер не хочет, чтобы они качались, там они неподвижны. Питер пересек реку и исчез на арченландской стороне, в ущелье, где его вряд ли взялись бы преследовать официально… а неофициально вряд ли смогли бы, потому что отец… то есть Корин показал ему все короткие тайные тропы, и они кончились так удивительно быстро. Питер влетел под барбакан в военный двор и оказался посреди суеты и бряцания оружия, и сердце его возликовало. Здесь не было тихо, как в том сне, в котором все… почти все было неправдой. Здесь собирались воины, и они наверняка тут не останутся. Корин Арченландский знает о высадке Анук Илэйн, и Корин Арченландский не тот человек, чтобы остаться в стороне. – Где отец? – крикнул Питер с седла. Ему неопределенно махнули рукой в сторону главной башни. Питер спешился, кинул поводья кому попало и, прыгая через ступеньку, побежал по лестницам вверх, в семейные покои. – Отец! – крикнул он. Корин обернулся, и Питер остановился, будто его поводком дернули. – Я знаю, – сказал он. – Мне Анук Илэйн рассказала. Пап, ну зачем? Почему я должен был искать на краю земли ответы, которые мог дать мне ты? Что, разве от того что-то между нами изменилось бы? – Есть люди, чья безопасность зависит от того, что они знают, – просто ответил Корин. – А есть такие, кому безопаснее ничего такого не знать. – Но я же не из таких… вторых? – Прости, – сказал отец. – Теперь да. Мама ушла. – Что? – Питер не понял. Потом огляделся и понял, что они стоят в огромной пустой комнате, высокие окна которой смотрят на поросшие лесом склоны гор. В комнате из его сна. Ветер вздувал легкие белые занавески. – Видимо, ты вырос, и она решила, что больше ничего не сможет для тебя сделать. Питер свел в напряжении светлые брови. – Погоди… совсем? Корин молча кивнул и, кажется, сглотнул. – А… а для тебя? Корин пожал могучими плечами – такой огромный и такой беспомощный. – По-своему она, наверное, любила меня, и я был нужен ей и тебе. Видимо, она просто не могла иначе. – И ты ничего… плохого про нее теперь не скажешь? – А что тут скажешь? Я не тот, чувство к кому бессмертно. Эй, а знаешь, дружище, это не твое дело. Я не буду об этом больше говорить. – Только одно, пап. У нее стали золотые волосы, да? Корин молча кивнул. – Я тут немного занят, – сказал он и усмехнулся. – Я иду задать Джареду хорошую трепку. Стоит ли королева Арахна за моим плечом, или ее там нет – я знаю, что мне делать. – Королева… Арахна? – Питер попробовал звучание имени и титула на язык. – Я тоже, пап. В смысле – знаю, что мне делать. – Вот и славно, я слышу мужчину. Что-то еще беспокоит тебя? Питер на секунду задумался. – Разве что Уолтер, – неохотно признался он. – Я все думаю, не настигли ли его. – Уолтер – воин? – Несомненно. – Тогда тебе не надо о нем беспокоиться. Беспокоиться следует о женщинах и детях, а у воина есть меч и судьба. Корин Арченландский легкомысленно хмыкнул. – Мы ж с Джаредом чуть не поубивали друг дружку: он думал, что в вашем исчезновении замешан я, а я – что он. Ну, потом я догадался, что это у вас с Джерри рыльце в пушку, и вдобавок оказалось, что лорда-регента все устраивает. Конечно, ему бы хотелось, чтобы это я был во всем виноват… – Ну, если бы ты с самого начала мне все рассказал… – начал Питер. – А, все равно, мы славно прокатились. * * * Спустя всего неделю, или, может, полторы, на зеленом поле в окрестностях Каэр-Параваля свершилось великое противостояние трех армий. Это была странная война: в ней никого покамест не убили, это была скорее шахматная партия, чем война. Стороны просчитывали расстановку сил и гадали, кто кого поддержит, и потому было сказано много осторожных, ни к чему не обязывающих речей. Лорд-регент крутился, как лиса, Корин прикидывал, договорится ли нынешняя власть с королевой Островов, и на каких условиях, и не придется ли ему сражаться на два фронта – чего ему, само собой, хотелось бы избежать, а лучше бы поставить в это неудобное положение самого лорда-регента. Погода установилась ветреная, облака летели по небу так скоро, словно шли под парусом и на веслах. Полоскались и хлопали яркие стяги. Наконец назначили день, когда стороны силы должны были встретиться и раскрыть карты. Предложил это, разумеется, Джаред, как лорд Каэр-Параваля и глава войска, держащего это место. Над его ставкой был поднят штандарт со львом, при виде которого выразительно усмехались как тюлени, так и медведи. Остальные, пришлые, обретались пока в ранге гостей, каковы бы ни были их претензии, происхождение и титулы. И вот в назначенный срок они собрались на поляне: там поставили три алых шатра, для каждой делегации. В одном была Анук Илэйн, окруженная детьми. Джерри был в алой тунике с золотым львом, наглядно демонстрировавшей его текущий статус и притязания. Люс, по-хорошему, имел право на все, кроме короны, равное с братом, но попросил, чтобы из него не делали посмешище. А так… так посидеть рядом, посмотреть и показаться он был совсем не против. Его присутствие каким-то образом придавало самой Анук Илэйн вес, силы и желание сражаться за свою правоту. Было очень забавно видеть самого лорда Джареда, также в алой тунике со львом, и рядом с ним Керрика, одетого так же. Возможно в пику общему идиотизму, как выразился Корин, арченландцы – отец и сын – были одеты в зеленое, и в простые кожаные дублеты поверх. – Корона – это не достояние, – сказал Корин. – Это работа. Причем… кгхм… сидячая. Мы тут не за короной. А зачем тогда мы тут? Мы темные лошадки, Питер, до поры до времени никому не следует знать, зачем мы здесь. Анук Илэйн четко и недвусмысленно попросила своего ближайшего старшего родственника и дядю Джареда уступить ей регентство и связанные с ним обязанности, с каковыми обязанностями она, без сомнения, справится, учитывая опыт, приобретенный ею при многолетнем управлении Островами – и доказанную эффективность оного управления. Джаред вежливо возразил, что законы престолонаследия Островов нельзя применять в отношении трона Королевства, и намекнул на отсутствие прецедента, в котором регентом при несовершеннолетнем короле была бы женщина, хотя бы и его собственная мать. Анук Илэйн немедленно напомнила дяде прецедент Пэвенси, когда Верховный Король Питер взошел на трон и правил вообще без какого бы то ни было регента – потому что не считать же таковым бога, который то ли есть, то ли нет. Королю Питеру было двенадцать, и… вновь прозвучала фраза о доказанной эффективности. – Ну да, – сказала принцесса Арника, – там же была королева Сьюзен. Лорд-регент поднялся на ноги с очевидным намерением явить гнев. Короли династии Пэвенси проявляют достойную порицания безответственность, оставляя Королевство на произвол судьбы и ввергая подданные народы в разброд и хаос. Недавний инцидент подтвердил, что это им свойственно, и следует примерно наказывать подобную государственную беспечность. Как наказывать? Что ж, он напомнит собравшимся исконную формулу коронования: «по избранию, по традиции и по праву победы в битве». Может быть, мы обратимся к народу, чтобы выяснить, кого они хотят на царство? При слове «битва» Корин встрепенулся, как боевой конь при звуке рожка. – Неужели, – пробормотал он, – он до этого доведет? С другой стороны – а на что ему еще ставить? Зуб даю, у него полк в засаде, и еще один может в считанные минуты подойти из Каэр-Параваля. Причем нас же в нарушении перемирия и обвинят. Победителей не судят, потому что – некому. Он покосился на сына, но Питер был спокоен и даже как будто немного заспан. Внезапный шум со стороны Каэр-Параваля заставил всех вздрогнуть, лорд Джаред встал и выглянул из своего шатра, Корин с Питером поступили так же, а Анук Илэйн попросила Джерри посмотреть, что там происходит. Две многочисленные группы вторглись в пространство между крепостными стенами города и ставкой, где велись переговоры, и, судя по лицу лорда-регента, он не ожидал их здесь увидеть. Когда улеглась пыль, стало видно, что это не регулярная кавалерия, а кентавры: все взрослые, без жеребят, в легкой походной броне. Вторая группа состояла целиком из минотавров, склонивших головы так, что рога смотрели наружу. Мечей и топоров покуда не вынимали, однако ясно было, что если дело до них дойдет – за ними не станет. Где бы ни стоял в засаде полк Джареда, он был сейчас отрезан от своего лорда самым эффективным боевым соединением старой Нарнии. – Спокойно, пап, – сказал Питер. – Это наши. И вон те тоже. Из лесов по одному и группками стекались разные звери, слетались птицы, скакали в траве белки и прочие крупные грызуны – и все они разговаривали друг с другом. За ними тянулись и более диковинные твари, о которых люди часто слышали только в сказках. Питер разглядел между ними Адама в венке из плюща, и тот помахал ему рукой. Еще двое бежали из города со всех ног, и было видно, что не успеют к раздаче, что бы тут ни раздавали – тумаки или пряники: волосы их на солнце отблескивали каштановой рыжиной. Именно такой оттенок дает сок ореха, если мазать его на чистое золото. Лорд Джаред, надо отдать ему должное, молча смотрел, как его окружают, потом снова повернулся лицом к посольствам: – Настало время услышать, какой интерес здесь у Арченланда. Прошу вас, принц Корин. Корин покачал головой в знак того, что говорить будет не он, и слегка подтолкнул Питера вперед. – Я обвиняю, – разнесся над лужайкой звонкий мальчишеский голос, – Джареда, беззаконно именующего себя лордом-регентом, в том, что он, воспользовавшись хаосом и смутой, ложью и клеветой, а также не гнушаясь угроз и насилия, лишил законного регентства и трона Верховную Королеву Арахну… мою любимую и высокочтимую мать. По праву происхождения от моей матери я требую удаления лорда-регента от дел с лишением его всех незаслуженно присвоенных почестей и владений. Преступлению есть свидетели. Кентавры расступились: в глубине табуна стоял седой коннетабль Орей. Встал со своего места Корин Арченландский. Из окружающей лорда-регента гвардии, словно сам себе удивляясь, шагнул лучник Алек. – Кто требует у меня ответа за дела столь давних дней? – губы Джареда презрительно изогнулись. – Арахна была всего лишь женщина, и даже не человек, а порождение магии и колдовства, она не удержала бы королевство в дни смуты. То, что сделано, было сделано во имя целесообразности. Я знаю этого мальчика. Он был представлен мне как сын Корина Арченландского. При чем тут Арченланд? – По праву происхождения от моего отца, я требую возвращения короны от младшей ветви обратно к старшей. Это будет по праву и по закону. Если же кому бы то ни было мало слова закона, а нужно слово меча, я готов принять вызов любого противника, равного мне званием. Я рыцарь ордена Льва. – Сын Корина Арченландского не имеет касательства к трону Королевства. – Лучший сын, какого мог бы пожелать себе мужчина, – сказал Корин и положил Питеру руку на плечо. – Приемный сын. Я вырастил и воспитал сына Верховного Короля Нарнии, второго этого имени, шестого в очереди старшей ветви на трон. Кто когда-либо видел Верховного Короля, и кто бился с ним бок о бок, пусть скажет мне в лицо, что этот мальчик не тот, кем сейчас назвался: и выслушает мой ответ! Взгляд лорда-регента метнулся в сторону племянницы. Анук Илэйн встретила его совершенно невозмутимо. – Что скажет по этому поводу королева Анук Илэйн? – Ничего. Разве что извинится. – Покиньте ваше место, лорд Джаред, – сказал Питер очень спокойно. – Вы занимаете его не по праву. Или сразитесь со мной. – Я не буду драться с мальчиком двенадцати лет. – Мне тринадцать со вчерашнего дня, сударь. Ваш сын выйдет против меня? Вы готовы вверить ему судьбу вашего регентства? – Нет, – сказали Джаред и Керрик одновременно. – Если ты не дерешься с детьми, Джаред – я знаю, ты предпочитаешь посылать к ним убийц! – может, скрестишь меч со мной? – крикнул Корин. – Предупреждаю, я бьюсь насмерть. Хохот и свист со стороны толпы. – Кто будет лучшим регентом, чем я? – спросил Джаред, все еще сохраняя спокойствие. – Я. Высокая женщина прошла сквозь толпу и сдвинула с головы покрывало. Оно, как оказалось, скрывало чистый солнечный свет. У Питера перехватило дыхание, потому что это было… неизмеримо прекраснее, чем в его сне, и он бы бросился к ней, если бы кругом не делалось дело. Корин Арченландский при виде нее опустился на колено. – Это меня называли когда-то Верховной Королевой, – спокойно сказала женщина. – Я была бы лучшим регентом, чем ты, Джаред, не побрезговавший ничем для того, чтобы подняться на эти ступени. Но у меня есть взрослый сын, и он имеет право на трон и корону. Уолтер, я знаю, ты здесь. Кентавры вновь подались в стороны: Уолтер стоял между ними, запыленный и, кажется, слегка запыхавшийся. Тем не менее, было очевидно, что это он их всех привел. – Нет, мама, – сказал он. – Я часть этого народа. Это было важно, когда я рос, и это остается важным сейчас. Может, даже еще более важным. Это вопрос моей совести. – Эдмунд? Минотавры потеснились могучими плечами: Эдмунд был более коренаст, и, кажется, более силен, чем старший брат. – Я спою ту же песню, мать. Мне важно чувствовать рядом могучие плечи… – …и рога, – не удержался, подсказал Питер. – Мне это не нужно, – сказал Адам. – Я не смогу разделить себя между моим народом и моей свирелью. Я буду несчастен, а зачем Королевству несчастный король? Королевство не будет процветать. Двое юных матросов, подоспевших наконец к собранию, дружно помотали головами. – Мы ничего в этом не смыслим, – сказал Дигори. А может, это был Джон? А второй добавил: – Король Нарнии должен быть человеком. – Вы позволите? – Корин быстрым шагом пересек лужайку и взял корону Нарнии с бирюзовой подушки, где та лежала, знаменуя собой особое положение принимающей стороны. Никто ему не помешал. – Питер, – сказал он, – почему-то я всегда знал, что так будет. Мне кажется, она твоя. Единый слитный вздох пронесся по войскам и смешавшейся с ними толпе, и все до единого, кроме лорда-регента и тех, кто оставался ему верен, преклонили колено. Голубые глаза Питера стали совершенно круглыми. – И… что я с этим должен делать?! – Повелевать, – сказал кентавр Орей. Питер посмотрел направо, потом налево, но всюду увидел одно и то же. В королевской палатке под знаком тюленя Анук Илэйн стояла на коленях, принцессы присели в глубоком реверансе. Люс глазел по сторонам с любопытством, от него в силу его увечья никто не требовал соблюдения этикета. Джерри стоял рядом с матерью в той же позе. Глаза Питера зажглись, в них заплясали озорные чертики. Держа корону в руках, он подошел к кузену и возложил увенчанный зубцами золотой обруч на черную голову. – Двигайся осторожно, – предупредил он, давясь смехом, – она тебе велика. На ушах виснет. В тот раз ты получил ее по-плохому, сейчас мы, – он оглянулся на братьев, стоявших поодаль, – отдаем ее тебе по-хорошему. – Почему? – спросил Джерри. – Ты мог бы стать великим королем. – Ты лучше знаешь, что с нею делать. Это раз. И это… сидячая работа, она не по мне. Для меня, если помнишь, открыты некие двери, и я хотел посмотреть, что там. Но исчезающие короли, как нам тут только что напомнили, народу не нужны. Народу нужны мир и процветание. Ты в этом понимаешь. Тебя учили. Ты хороший король, Джерри. Давай вставай и правь. Да здравствует король! Джерри тяжело вздохнул. – Кто-то должен прервать эту забаву с перекидыванием корон, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Мы принимаем ее. Спасибо всем, кто в нас поверил. Тогда вот вам наше королевское слово. Дражайший дядя, у нас нет никаких иллюзий в ваш адрес, мы просим вас покинуть наше королевство и искать себе место и покровительство под иными небесами. Мы полагаем, что поступаем с вами мягко по праву родственной крови. Не будь вы с нами в кровном родстве, мы обошлись бы с вами намного жестче. – Но кто будет регентом при вас, сир, до вашего совершеннолетия? – Нам не нужен регент, дядя. У нас матушка есть. С вами все. Кузен Керрик, мы не переносим на вас вину вашего отца. Тем не менее, мы желаем, чтобы вы отправились в странствие, честно заслужили бы рыцарские шпоры, а после мы с удовольствием послушаем историю ваших приключений. Керрик молча поклонился. – Теперь самое интересное. После нашей смерти наследования по нашей линии не будет. Таким образом мы избавляем наших сестер от угрозы политического брака в чьих бы то ни было интересах. После нас право наследования возвращается к старшей ветви. Ты думал, ты один тут такой остроумный, кузен? Это будут твои дети. Таково наше королевское слово. – Лучше они, чем я, – сказал Питер. И подмигнул. Казалось бы, на этом и закончиться сказке, но, видимо, ни одному приключению не позволено завершиться так, чтобы ему на хвост не наступало следующее. По южной дороге во весь опор скакал всадник. Кентавры с состраданием воззрились на изнемогающего коня. – Ваши Величества, – крикнул человек, почти выпадая из седла и дико озираясь, потому что выбрать из этой толпы правильного короля оказалось нелегким делом. – Милорд… Корин мигом подобрался – на гонце были цвета Арченланда. – … милорд, я послан вашим царственным братом, королем Кором, с дурной вестью – Тархистан перешел границу, король с трудом сдерживает рубежи. Вы нужны ему с войском так скоро, как только сможете быть. Корин не ответил гонцу, а повернулся к Джерри: – Я вынужден покинуть столь симпатичную мне компанию. Мое место там. Я оставляю вам Питера, Ваше Величество, он вправе выбирать, какой земле служить. – Но мы ведь не оставим их одних, кузен?! – вскричал Питер. – Ты прав. Тархистан выждал удобный момент, и ударил, полагая, что Нарния и Арченланд сцепились, и решил поживиться на чужой ссоре. Он не ожидает, что мы… Минутку. Нарнии нужен не только король, Нарнии необходим коннетабль, чтобы делать всю работу, для коей потребны быстрые ноги. Мы не можем представить на этом месте никого лучше Корина Арченландского, но принц Корин – медведь, а медведи не кланяются львам… – …разве только по-приятельски, – буркнул Корин, но был услышан и поощрен беспорядочной овацией. – …а посему мы предлагаем сию малопочтенную, нехлебную и хлопотную должность нашему кузену Питеру, который львенок, с какой стороны на него ни глянь. Мы полагаем, у него получится. Иди, брат, защищай мои границы. Питера не пришлось долго упрашивать, он сию секунду взлетел в седло рядом с отцом. – Вот эта работа по мне, брат. Уолтер, кентавры пойдут со мной? – Ты предводитель, – напомнил старший брат. – Мы – войско. Командуй.