Не надейся

Сегодня Бэлла крайне довольна собой. Она с искринкой в глазах смотрит на то, как Люси мнется перед самовозведенным троном, не осмеливаясь перечить. Люси боится ее до оторопи, и Бэлле это прекрасно известно. — Я позволяю тебе самой выбрать себе подругу, разве это не замечательно? Она выглядит величественно, эта белокурая царица. Ее жест широк и благороден, но для Люси это — всего лишь новый вид издевательства. Бэлла смотрит на нее, ожидая ответа. — Ты же сделаешь это, верно, Люси? Она улыбается обольстительно красными губами, и от этого зрелища хочется нервно сглотнуть вставший в горле ком. Алый шарик с животворным дыханием парит в воздухе, а конец нити — в слабеющих ватных пальцах Люси. И ей так хочется его отпустить. Она медленно кивает и выходит прочь, только в коридоре прерывисто вдыхая. Каждый раз, когда она видит Бэллу, ребра будто обручами сковывает. Страх это или что-то другое — трудно сказать. Она никогда никого не обращала, да и не станет этого делать. Даже если придется расстаться с жизнью, она не сможет обречь на подобное существование другого человека. Но наказанием за непослушание может стать смерть, а жить так хочется! Слезы выступают на глазах, а рука сильнее сжимает нить, удерживающую ярко-алый шарик. До боли, до белизны костяшек. — Что стоишь как истукан? — доносится из тени знакомый голос. Белый. Он понятия не имеет о личном пространстве. Нависает, заглядывает в глаза, и Люси спешно смаргивает выступившие слезы. Показать ему свою слабость было бы слишком унизительно. — А ну, дай сюда, — он вырывает у нее шарик, и нить больно режет ладонь. — Придумали, кому поручить. Ты все равно не справишься! Он бросает это презрительно, и Люси хочется его ударить. Белый не вызывает у нее такого оцепенения, как Бэлла. Возможно, дело в его беспардонности, на которую просто невозможно не злиться. Его нет всего минуту — и он вновь появляется в коридоре. На Люси он даже не смотрит — шагает мимо, бормоча себе под нос что-то неразборчивое, и становится понятно: каким-то образом ему удалось выпросить у Бэллы право обратить еще одного верующего третьего поколения. Люси обдает легким дыханием стылого воздуха от резкого движения, и она поднимает глаза. Он вернулся. — Нельзя доверять такую ответственную миссию дилетантам! — ухмыляется он и поднимает руку, чтобы щелкнуть Люси по носу, но она уворачивается. — Бэлла поручила это мне. Но при одном условии. Где-то здесь таится подвох, это очевидно. Все просто не могло оказаться так просто. — Ты должна сделать выбор. Люси сжимает губы и чуть заметно кивает. Она отлично понимает, что любой выбор здесь — просто очередная иллюзия. В замке высокие стены, так что звуки шагов эхом гуляют между ними, словно свита, окружая любого, кто проходит по пустым залам. Они шуршат сотней голосов, поглощая вековую тишину, и это бывает приятно, почти уютно. Сейчас Люси кажется, что каждый звук осуждает ее. — Не понимаю я тебя, — доверительно сообщает Белый, — ты такая добрая, не хочешь никого обращать в D-человека... Но неужели ты думаешь, что, если это сделает кто-нибудь другой — вот, например, я — что-то изменится? Факты остаются все теми же: был человек — стал D-человек. Только шарик отдала другая рука. Неужто ты думаешь, что от этого станешь лучше? Она молчит, игнорируя его тираду. Чаще всего Белый просто несет какую-то чушь, так что никто не прислушивается к нему. Но с ней он почему-то говорит иначе. Он, будто ее персональный Дьявол, произносит именно то, чего она боится услышать. — Ты просто трусиха, Люси. И боишься ты не Бэллу или меня. Ты боишься стать такой же. Она кивает, сжимая губы. Это правда. Она живет в страхе каждый день. В страхе, что однажды она без сомнений отдаст шарик с паром или убьет человека и даже не почувствует, что сделала что-то не так. — Но ты ошибаешься. От твоего бездействия ничего не изменится. Просто на этот раз я стал твоей рукой. Я протяну человеку шар, а ты в этот момент ощутишь облегчение оттого, что самой не пришлось этого делать. Тебе давно пора расстаться со своими иллюзиями. Ты вовсе не так безгрешна, как считаешь. Она не выдерживает, останавливается, и через несколько секунд его шаги тоже смолкают. Белый стоит в темном коридоре — обманчиво молодой юноша с алым, будто наполненным кровью, воздушным шариком на длинной нитке. Нервы Люси натянуты, как эта нить, и так же тонки. — Тогда почему, — спрашивает она, — ты делаешь это? Чтобы поиздеваться надо мной? Так нравится меня изводить? Люси говорит громко, почти кричит, и эхо ее голоса разлетается вокруг, в щепки разбивая тишину. Белый ухмыляется, как обычно. Она сотни раз видела эту ухмылку, чтобы понять, что ею он прикрывает смятение. — Скажи-ка, кукла Бэллы, как ты стала D-человеком? У тебя ведь был выбор. Ты же могла дать ей убить себя. — Я... — Люси бормочет, смущенная собственной вспышкой гнева. — Просто не хотела умирать. Белый кивает. — Так живи дальше. Он разворачивается и уходит, оставляя ее в окружении затихающего эха своих шагов. Люси не любит тишину, она передергивает плечами от холода и быстро идет следом. Она не успевает его догнать и приходит к началу церемонии. Белый тут как рыба в воде: он чувствует превосходство над новичками, его действия пафосны и театральны, а слова звучат, будто хорошо заученная речь. Когда Люси оглядывает кандидатов, ей хочется рассмеяться. Выбор, ну конечно! Великодушие в стиле Бэллы. Среди покорно сидящих на полу людей лишь одна девушка. Белый устраивает настоящее представление. Люси не хочет смотреть, но не может оторваться. Она видит, как Белый снимает мешок с головы избранной кандидатки и протягивает ей шарик. Люси начинает тошнить, она хочет уйти, но не может оторвать взгляд. Красный свет, черные тени, пар, вырывающийся из плена — и девушка падает на пол, окунаясь в видение собственной смерти. Люси все-таки отворачивается, но уйти далеко не удается: воздух, словно вязкая смола, задерживает каждое ее движение, норовит остановить ее, запечатлеть, будто осу в янтаре. Она в изнеможении прислоняется к стене и закрывает глаза. Сквозь тишину до нее доносятся крики, которые перетекают в тонкий свист, похожий на звук воздуха, который вырывается из воздушного шарика. Свист складывается в незатейливую мелодию и оказывается совсем близко. Люси открывает глаза. — Тебе нравится прятаться здесь, притворяясь, что ты не при делах? — спрашивает он. Похоже, настроение у него улучшилось, и это дико раздражает. Люси не понимает, как можно так беззаботно улыбаться после того, как превратил человека в демона. Она ничего не говорит, но ее взгляд, похоже, слишком красноречив. — Не смотри на меня так, я всего лишь выполнял приказ Бэллы! Разве не так? Это подозрительно похоже на попытку оправдаться, и Люси хмурится: ей невдомек, с чего бы Белый решил оправдываться перед ней. Он сам только недавно прочел ей нотацию о том, что ей следовало бы забыть человеческие привычки, а тут... — Я никогда такого не сделаю! — гневно говорит она. Белый фыркает и кивает на дверь, из-за которой раздаются слабые отголоски криков. — Лучше посмотри на новенькую. У тебя есть, чему у нее поучиться: она моложе тебя и пришла к нам добровольно. Люси взрывается: — Разве такая молодая девочка способна принимать правильные решения? — на самом деле она говорит не о новенькой. Она говорит о себе и прекрасно осознает это. «Разве я приняла правильное решение?» — спрашивает она себя снова и снова. Но воспоминания о матери и брате такие живые, хоть и немного стершиеся, как старые фотографии, все еще дают ей надежду. Ее ищут. И обязательно найдут. — Ну же, Люси, — Белый наклоняется ближе и переходит на доверительный шепот, — когда ты, наконец, взглянешь в лицо реальности? От его улыбки дрожь пробегает по спине. — Давай угадаю, — продолжает он, и улыбка не сходит с лица, будто судорога. — Ты ждешь, что кто-нибудь придет и спасет тебя отсюда, верно? Он говорит нарочито весело, явно переигрывая, и Люси чудится в этом какой-то подвох. Словно он обращается не совсем к ней. — Пустая трата времени. Лучше не надейся. Есть только одно место, где ты можешь ходить со своими рогами, и оно здесь. Он говорит так уверенно, будто знает все наперед. Люси хочется закричать: «Нет! Неправда! Ты все врешь, Рано найдет меня!» Вместо этого она молчит, сжимая кулаки, и вдруг застывает, пораженная нелепой мыслью: может быть, он тоже ждал, но никто не пришел за ним, никто его не спас. И в этот момент ей становится жаль Белого, почти до слез жаль. И вся злость исчезает куда-то в одно короткое мгновение. Белый был прав. Он каким-то непостижимым образом всегда оказывался прав, когда говорил о Люси. Как он и предсказывал, она не смогла убить человека. Но на этот раз она смогла помешать. Отталкивая Минди от ее беззащитной жертвы, Люси чувствует себя свободной, как никогда прежде. Она чувствует гордость за свой поступок и мстительное веселье оттого, что Белый оказался прав не во всем. Она не стала просто смотреть. Она смогла сделать что-то. К сожалению, восторг проходит слишком быстро, сминаясь под натиском реальности. Бэлла не терпит непослушания. И не потерпит еще раз — это становится ясно. Оказавшись запертой в комнате кукол, среди таких же, как она — таких же, но мертвых, — девушек, Люси чувствует отчаяние. Она на краю, это последняя черта. Больше неповиновение не станут терпеть. Но разве ее вина в том, что она хочет остаться собой и не хочет умирать? В огромной комнате, чьи дальние стены тонут во тьме, очень холодно. Пахнет формалином и воздух кажется ядовитым, непригодным для дыхания. Изо рта куклы, когда-то живой, выползают маленькие черные жучки с длинными лапками. Они быстро перемещаются по белоснежной щеке, пропадают в ноздрях, трогают неподвижные глаза. Люси почти ощущает прикосновение их щекочущих лапок на своем лице. Ей кажется, что она — как бабочка в паутине, растянутая на тонких нитях, что прошивают ее насквозь, не дают пошевелиться. Она слышит свой крик будто со стороны и ползет к двери, обдирая колени. Маленькие паучки повсюду, они уже забрались под одежду, скоро доползут к шее, проникнут в уши и рот. — Помогите! — кричит она. — Кто-нибудь, пожалуйста! Я не хочу умирать! Голос срывается и затихает, но Люси продолжает шептать. Из кромешной темноты комнаты до нее доносятся приглушенные смешки мертвых девушек, а их неживые глаза направлены прямо на нее. Она почти чувствует ледяное прикосновение к спине, и тут дверь со скрипом открывается. — Знаешь, такие, как ты... — сердито начинает Белый, но замолкает, уставившись на ее заплаканное лицо. Над ним парят разноцветные шарики, толкаясь и перемешиваясь нитями, словно маленькие дирижабли. Люси тупо смотрит вверх, не понимая, реальность ли это. Всего секунду назад она была уверена, что в замке не найдется ни единого человека, который бы открыл эту дверь. И уж точно ее бы не отпер Белый. Образцовый верующий, вечно недовольный ее поведением, эгоист, думающий только о себе — подобный жест несвойственен ему. Между тем, Белый обращается к ней мягко, будто к несмышленому ребенку: — Ты хочешь жить или хочешь умереть? Почему ты постоянно бесишь Бэллу? Люси сглатывает слезы. — Я не хочу умирать... Я не хочу умирать! — Не хочешь умирать — не страдай херней, — категорично произносит он и вздыхает, переходя на твердый, деловой тон: — Для тебя есть работа. Возьмешься? Нужно развесить эти воздушные шары. Сделаешь это — и Бэлла от тебя отстанет. Она кивает, и он протягивает ей связку шариков. Рука Люси дрожит, и Белый бережно связывает нити в петлю, чтобы шары не улетели, надевает ей на ладонь и сгибает безвольные пальцы, легонько сжимая. Его руки сквозь перчатки очень теплые, а она, кажется, заразилась посмертным холодом кукол. Он, ворча, помогает ей подняться с каменного пола и выводит в коридор, запирая дверь в комнату мертвых девушек. Люси запоздало понимает, что эту возможность Белый, скорее всего, выпросил для нее у Бэллы, и собирается поблагодарить, но он разворачивается и уходит быстрым шагом, словно опасаясь, что его застукают за чем-то неподобающим. Он бросает через плечо на прощание: — Хотя... Знаешь, мне просто надоело делать всю грязную работу, вот и все. Люси какое-то время смотрит ему вслед, совершенно не понимая, какая в этом для него выгода. А потом она запоздало осознает: по каким-то своим причинам, только что он ее спас. От гнева Бэллы, от комнаты кукол, от черных жучков, забирающихся в уши, и от жуткого, пробирающего до костей одиночества. И, может быть, однажды она сможет спасти его.