Дверь, которая всегда открыта

Минди-Минди всегда быстро осваивается в новой обстановке. Она сообразительная и тут же понимает, что к чему. У нее только прорезаются рожки, а она уже бегает по поручениям второго поколения. Проследить за Люси? Да, конечно. Пофоткать огромных рогатых тварей? Да легко! И все с улыбочкой, все быстро. Третье поколение находится в прямом подчинении у второго — это сразу ясно. Быть в третьем поколении — полный отстой. Белый, ученик Калеба, только из штанов не выпрыгивает, пытаясь выслужится, да только его потуг никто не замечает. Слишком дурной, слишком амбициозный. Такой годится только в мальчики на побегушках. Или для битья. Люси чересчур тихая, но иной раз начинает ершится. Сама, небось, после бывает в шоке: это ж какой дурой надо быть, чтобы перечить Белле? С ней шутки плохи и, если жизнь дорога, лучше кивать и улыбаться, а иначе ждет тебя Комната Кукол. - Ты же знаешь, что это такое? — спрашивает Белый со своей идиотской всезнающей лыбой. - И что? — с наигранным равнодушием говорит Минди-Минди. Она уже не относится к нему с прежним благоговением, как когда была человеком. Теперь они равны, и его положение даже хуже, чем ее. С ума сойти можно: сотню лет провести среди D-людей и остаться таким ничтожеством! Она не повторит его ошибки. - Ты была там хоть раз? Минди-Минди презрительно кривит губы, скрывая подступающий страх. - Нет, зачем бы мне? - А ты сходи как-нибудь, — язвительно советует Белый, хитро прищурившись, — приценишься к будущему жилью. Белый та еще сволочь, на язык остер, точно знает, куда бить, чтобы проняло. По спине пробегает холодок. Там, в холодной темноте Комнаты Кукол, нашли свой покой все ученицы Беллы. Почти все третье поколение — девушки в потрясающе красивых нарядах, с фарфоровой кожей и блестящими волосами, безмолвно выстроились вдоль стен: неподвижные, красивые и мертвые. Все знают, что любая ученица Беллы рано или поздно окажется просто еще одной куклой в ее коллекции. Минди-Минди отвечает что-то едкое и уходит, стараясь не замечать поселившегося в уголке сознания любопытства. «Может, и впрямь сходить?» — мелькает мысль, и глупость этой идеи пугает ее. Белла красивая и величественная, словно королева. Она двигается неспешно, и так изящно, что глаз не оторвать. В ее присутствии дыхание замирает на секунду, дух захватывает от аромата ее волос. Это как восхищение хищником, которое тут же сменяется первобытным ужасом, бегущим по венам. Минди-Минди предпочитает не подходить близко и изо всех сил старается выглядеть спокойной. Звери чувствуют страх. Минди-Минди наблюдает за тем, как Белла с легкой улыбкой на губах расчесывает волосы Люси, напевая какую-то простенькую мелодию, и думает о том, что красота — убийственная штука. Белла может в любой момент вскрыть череп своей подопечной, а та даже не поймет, что произошло. Конечно, такого не случится, покуда кукла не надоела. Для этого много не нужно: всего-то оставаться юной и красивой. Минди-Минди не понимает, что делает здесь. Почему выбрали именно ее? Она, конечно, милашка, но рядом с Люси и Беллой чувствует себя серой молью. Они такие яркие, такие женственные, а Минди-Минди — обычная пацанка. Почему ее обратили? Может быть, Белла пресытилась девичьим шармом Люси и захотела разнообразить свою коллекцию? Пальцы с идеальным маникюром перебирают рыжие пряди, и на тонкой коже шеи появляются кровоточащие царапины. Люси даже не морщится, Белла продолжает улыбаться и что-то напевать, а Минди-Минди одолевает страх, ей хочется сбежать отсюда как можно скорее. Ведь, если Люси умрет, то следующей на очереди будет она. Кажется, ее исчезновения никто не замечает: слишком сильно Белла занята Люси, а Люси — собой. Минди-Минди знает, что не должна это делать, что это всего лишь дурацкая провокация, однако ноги сами приводят ее к Комнате Кукол. На двери нет замков — гостьи этой комнаты никогда ее не покидают. Минди-Минди застывает на пороге, а потом решительно ныряет в темноту. Дверь за ее спиной закрывается. Воздух здесь холоден и пахнет формалином так сильно, что в носу свербит. Она чихает: раз, другой, прикрывает рот ладонью и морщится как кошка. Глаза почти сразу привыкают к темноте — зрение у D-людей невероятное, но лучше бы это было не так. Слишком уж хорошо Минди-Минди видит отрешенные глаза кукол. Они выстроены в ряды, закрепленные в своих коробках тонкими черными нитями. Вопреки ожиданиям, в их лицах ни следа боли или паники. Черты умиротворены и прекрасны, наверное так, как не были никогда при жизни. Это похоже на музей: платья на куклах принадлежат к самым разным эпохам. Тут и чепцы, и корсеты, и коротенькие обтягивающие мини, слишком раскованные даже для нынешних модниц. Она идет вдоль рядов, внимательно разглядывая каждый экспонат. Так проще: отрешиться, не думать о том, что окажешься когда-нибудь в соседней коробке, оплетенная черной паутиной, такая же красивая, как эти милашки. Тишина давит, и Минди-Минди начинает напевать. Та самая мелодия, которую так буднично выводила Белла, расчесывая волосы своей любимой «куклы», срывается с губ. Мотив кажется знакомым, похожим на звон колокольчиков. Зал тонет во тьме, словно в тумане. Чем дальше заходит Минди-Минди, тем ощутимее делается мрак вокруг. Кажется, ее можно ощутить кожей, пропустить между пальцами. Темнота смотрит на нее десятками незрячих глаз, сверлит спину неслышным смехом немых голосов. Минди-Минди ускоряет шаг и, неожиданно для себя, оказывается в тупике. Мириады коробок заканчиваются, впереди лишь одна. Кукла, лежащая в ней, на редкость уродлива. Она не достойна стоять рядом с теми прекрасными девушками, что застыли вдоль уходящих в никуда стен. Ее лицо перекошено болью, а кожа жутко обгорела. Минди-Минди кривится в отвращении до тех пор, пока не замечает знакомых черт. - Ее дочь. Минди-Минди вздрагивает, подскакивает на месте, не сумев совладать со страхом. Только сейчас она понимает, как же была напряжена, как дрожала от страха. За это ей хочется кого-нибудь убить. Например, наглого Белого, который ошивается совсем не там, где ему положено. - Эй, не смотри на меня так! — смеется он, — Я всего-то оказался неподалеку. Знал, что ты не утерпишь. Минди-Минди хмурится и молчит. Ей кажется, что ее, совсем как в прошлой жизни, взяли с поличным и сейчас сдадут с потрохами. Но Белый — такой же нарушитель. Разве что чувствует он себя в комнате кукол куда фривольней. - Все они были так же любопытны, знаешь? Каждая хоть раз заходила сюда и, если это замечала Белла... Фьють! — он красноречиво проводит ребром ладони по горлу. — Она оставалась здесь навсегда. Как в сказке про Синюю Бороду. Минди-Минди не читала такой сказки. Она видела мультик. Кажется, там была девчонка в стеклянном гробу и красивая королева, которая разговаривала с зеркалом. Или мультик назывался как-то иначе? Неважно. Ей нет дела до подобных глупостей. - Зачем она это делает? — спрашивает Минди. Она просто озвучивает свои мысли, как если бы осталась одна. Присутствие Белого ее не особенно тревожит. Раздражает, но не тревожит. Он подходит вплотную к гробу самой первой куклы и небрежно смахивает налипшую паутину со стекла. Из-за взвеси пара на него смотрят чуть раскосые алые глаза. - А ты что, сама не понимаешь? — спрашивает он, — Это же так просто! Их «просто» очень разное. Минди-Минди пытается осмыслить сказанное и едва не слышит скрежет шестеренок в своем мозгу. Она сообразительная. Чуть что прикажи — все сделает, быстро, с улыбочкой. Только не надо спрашивать ее, почему озверевшая от горя мамаша убивает своих учениц и ставит их в рядок с трупом своего ребенка. - Белла, — медленно проговаривает Минди, сама пораженная шизофренической правильностью возникшей мысли, — она не хочет, чтобы ее дочке было одиноко. Минди-Минди произносит эти слова и застывает с полуоткрытым ртом, пытаясь понять, что за бред только что сказала. Трупу? Одиноко? Что за идиотизм? Белый смотрит на ее молча, без своей дебильной ухмылки, и Минди-Минди внезапно видит, его настоящий возраст. С молодого лица подростка на нее смотрит почти век жизни, проведенной в сумрачном мире чьих-то кошмаров. - А ты молодец, — кивает Белый, — далеко пойдешь. Если не задержишься тут. Он разворачивается на каблуках и исчезает так же неприятно резко, как и появился. Его словно и не было. Минди-Минди покидает проклятый склеп, но мысли о нем, как и могильных холод, остаются с ней. Она возвращается как раз вовремя: Белла, напевая раскладывает на кровати два пышных наряда — один для Люси, бесполезным кулем сидящей в углу, а другой для нее. Минди-Минди понимает, что мелодия ей знакома: это колыбельная. Гребанная, мать ее, колыбельная. Белла продолжает петь, и на спине выступает холодный пот. «Мы все — ее мертвые дочери», — проносится в голове абсурдная мысль, и Минди-Минди встречается взглядом с Беллой. Та улыбается, как наркоман под кайфом, и манит ее к себе. - Надень-ка это, тебе пойдет, — говорит она и легонько проходится по плечу острыми ногтями. Материнская забота Беллы пугает, ее благосклонность почти смертельно опасна, однако Минди-Минди знает, что недостаточно красива, чтобы ее заслужить. Но она будет стараться. Она быстро ко всему привыкает. Привыкнет и к тому, что теперь у нее появилась та, кого никогда прежде не было. Абсолютно сумасшедшая, опасная, как ядовитая паучиха — их с Люси мать.