Молчание до гроба

У Стайлза все хорошо. Хорошо. Хо-ро-шо. Даже когда он стоит на краю обрыва и смотрит на океан, что волнами накатывает и разбивается миллиардом стеклянных капель соленой воды. Все, конечно же, хорошо. Отлично, если спросят. Он просто устал. Всего лишь небольшая усталость, это же не плохо? Это нормально. Это так по-челочески на самом деле. После всего, что случилось, разве он не мог почувствовать себя, как человек? Даже, если это не было так, не было правдой, как и его «Хорошо» для всех. Стайлз закрыл глаза и плавно перекатился с пятки на носок. Ветер обдувал его так, что от холода не спасала даже тёплая куртка. «Может, прыгнуть?» — думает Стайлз, глядя вниз. Сердце его мерно бьётся, равнодушно заполняя пустоту в грудной клетке. Сухое любопытство, холодный расчёт — вот что царит в буйной голове. Носок — пятка. Пятка — носок. Стайлз опасно наклоняется, смотрит вниз. «Нет, ещё стоит пожить, — решает Стайлз. — А то отец расстроится ещё сильнее. Надо просто поспать. Выспаться. И все будет...» Стайлз замирает над бездной, распахнувшей свою пасть в ожидании жертвы, и сердце его, наконец, отмирает. Оно с болью сжимается. К горлу подкатывает мерзкий ком. «...хорошо?» Носок — пятка. Память услужливо подкидывает Дерека, у которого подрана майка, а руки по самые локти в крови, зажимающего раны от когтей на боку. Сам он бледен, как подступающая смерть. Губы, которые только пару часов назад кривились в усмешке, синеют, покрываются коркой чёрной крови, что Дерек выплевывает, накренившись вбок. Глаза едва ли открываются, а дыхание тяжёлое, с присвистом. Пятка—носок. Стайлз бездумно зажимает рану на его боку его же холодеющими руками, сжав их своими, с усилием заталкивая собственную боль и подкатывающую истерику обратно в глотку, но мир перед глазами все же смазывается, расплывается от пелены слез перед глазами, когда тело Дерека замирает. Он в последний раз выдыхает воздух и застывает каменным изваянием, оставив Стайлза рядом, пытающегося зажать рваную рану посильнее и докричаться до него, потому что засыпать нельзя, глаза закрывать нельзя. Дитон его таким и обнаруживает — холодного, с пустым взглядом открытых глаз, что был устремлен на Стайлза. Такого же мертвого, хоть и с бьющимся сердцем. Носок — пятка. Стайлз бросает взгляд вниз и чувствует, как его ломает на куски потребность шагнуть вниз. Сердце стучит быстрее. Любопытство уступает место острому отчаянию. Безысходности от всего, что случилось. Пятка — носок. «— Это может оказаться концом всего, — сказал тогда Дерек, готовясь к бою с очередным существом, что терроризировало их крохотный городок. — Что такое, волче? — улыбнулся уголком губ Стайлз. — Боишься? — За тебя. — Что? — удивлённо переспросил Стайлз. — Будь осторожнее, придурок. Ты – член стаи. Стайлз ухмыльнулся, нагло глядя в зелёные глаза. — Если ты не попытаешься помереть, то я выживу.» Носок — пятка. Вот он и жив. Получил несколько глубоких царапин, но выжил. Вышел абсолютным победителем из ситуации, схлопотав оборотничество, которого не желал. И теперь за плечами у него было ужасное полнолуние, во время которого он выл, забравшись глубоко в лес, от безысходности, даже не пытаясь слушать советы Скотта о том, что надо себя контролировать. Контролировать. Стайлз горько усмехнулся, прикрыв глаза, чувствуя внутри жар подступающего обращения от нахлынувшего раздражения. Как можно успокоить зверя, который понимает тебя в разы лучше, чем окружающие? Который сходит с ума, сидя на поводке и пытаясь содрать ошейник, каждый раз при упоминании Дерека. При каждой мысли. Воспоминании. Стайлз завидует ему. Ведь тот может выть и скулить, горевать об утрате дорого человека, пусть, тот и был оборотнем, и имел своего собственного волка внутри. Пятка — носок. Стайлз остановился. Он упустил свой шанс что-то сделать, изменить свою жизнь, связав себя отношениями с оборотнем, который всегда его спасал и защищал, хоть и лупил время от времени. Обтирал его спиной стены, рыча о том, чтобы он не совался в волчьи разборки, подставляя голову под лезвие гильотины. Смеялся над ним, Стайлзом, когда он заговаривался или вёл себя слишком интимно, подходил слишком близко, заинтересовано разглядывая что-то там из-за широкой спины, куда его частенько толкали, чтобы защитить. Закрыть собой от всего, храбро отдав собственную жизнь, но не сказать самого главного прямо. «Ты — член стаи», — сказал он, хмуря брови и не глядя на Стайлза, а позже закрыл собой, толкнув к себе за спину. Он повторил это и после, когда Скотт со своей стаей погнал чертово существо, которое оказалось безумным волком, а Стайлз остался. «Ты — член стаи», — задыхаясь, говорил Дерек, глядя прямо в глаза и угасая. «Ты очень дорог», — говорил его взгляд. «Я боюсь за тебя», — говорили вот эти глубокие раны у него на боку, которые выглядели ужасно и могли достаться Стайлзу. «Я люблю тебя», — отчаянно бормотал Стайлз, сжимая его холодеющие, мертвые руки. Маленький шажок к пропасти. Ветер бьёт в спину, будто бы торопит несчастного. И Стайлз подходит ещё ближе к краю. Под мысками кедов шуршит земля, осыпаясь, если немного напрячься, то можно услышать, как она падает в воду до того, как нахлынет очередная волна. — Все хорошо, — бормочет Стайлз и смотрит вниз. Его потряхивает. В горле встаёт противный ком, мешая дышать. Глаза наполняются слезами. — Все хо-ро-шо. Голос его дрожит, с ресниц срывается первая соленая капля и стремительно летит вниз, прежде чем скрыться там, в океане. В огромной луже слез. Вслед за первой, будто бы пытаясь её догнать, рванула следующая, а за ней ещё одна и ещё, и ещё... Слезы все лились и лились, и Стайлз не скрывал их, всхлипывал, обхватив себя руками. Ища поддержки хоть где-то, чтобы не сломиться под грузом тоски и отчаяния, чтобы сказать пресловутое «Хорошо» и не слышать, как собственное сердце предательски выстукивает: «Лжец». Стоя там, на краю, и теряя себя и рождаясь заново, Стайлз понимал одну простую вещь, которая была ясна и проста, как дважды два. Ничего не хорошо. И никогда больше не будет.