Волки в овечьих шкурах

Моросил дождь — мелкий и противный. Не спрятаться было от него, не скрыться, приходилось терпеть и изредка утирать лицо, по которому, словно слезы, скатывались капли. Из-за погоды кладбище казалось еще более унылым, чем обычно, впрочем, вряд ли кто мог ожидать веселье в таком месте. Вдалеке проглядывал сквозь деревья фамильный склеп Миллсов. Сколько Эмма помнила себя здесь, в Сторибруке, городское кладбище всегда пустовало. Никто не навещал могилы, которые, тем не менее, казались вполне ухоженными. Можно было бы списать все на рьяного сторожа, однако в документах, просмотренных Эммой как-то раз из чистого любопытства, никакого кладбищенского сторожа не значилось. Но кто-то же присматривал! Кто-то же счищал осеннюю листву и смывал весеннюю грязь, а зимой стряхивал с памятников налипший снег. Сегодня Эмма пришла сюда, чтобы навестить Руби. Ее могилу, последнее пристанище. Эмма приходила и на похороны, но пришлось поспешно уйти, потому что стена ледяного молчания, обрушившаяся на нее, была абсолютно и невыносимо тяжела. Горожане, даже те, кто стоял в стороне все это время, с радостью спустили всех собак на некогда любимого шерифа. В глазах общественности теперь Эмма Свон была прежде всего убийцей молодой девушки, а уже потом — блюстителем закона, защитившим мэра города от безумной наркоманки. Ха, все предпочли бы, чтобы погибла Регина: Эмма готова была спорить, что уж на эти похороны ее бы доставили на лимузине и оказали все возможные почести. Мэра не жаловал почти никто. Почти. Эмма встряхнулась, сбрасывая с волос холодные капли дождя, и присела на корточки у могильного камня. Провела по нему рукой, с далекой дрожью ощущая равнодушное прикосновение. — Если бы ты могла помочь мне, Руби, — прошептала она сдавленно. — Если бы только могла… Ей больше не снились сны. По крайней мере, те, что про волка и расплавленное золото. Вот уже несколько недель Эмма спала спокойно и даже могла бы высыпаться, если бы не загоняла себя на работе. Она задалась целью полностью восстановить свое честное имя и пахала с утра до ночи, забывая про перерывы на обед. Вставала в шесть утра, а домой приходила в двенадцать ночи. Лопатила горы документов, записи видеокамер, опрашивала тех, кто соглашался с ней говорить. Подавала запросы в Бостон на то, чтобы выслали специалистов, упирала на то, что в лаборатории были спутаны результаты, когда шло дело Кэтрин Нолан. Все это отнимало массу времени, Эмму хватало только на то, чтобы принять душ и почистить зубы. Стыдно говорить, но постельное белье она не меняла все те же несколько недель. И каждую, каждую чертову ночь Эмма Свон думала про книгу Генри. Книгу, по которой выходило, что Руби была оборотнем, Дэвид — Прекрасным Принцем, а Регина — Злой Королевой. Кто поверит в такое в здравом уме? Конечно же, никто. Вот только Эмма готова была поклясться чем угодно, что видела волка в ту ночь, когда застрелила Руби. И волк тот несся на них с Региной с одной целью: перегрызть им шеи. Что оставалось делать? Эмма еще раз погладила ладонью могильный камень, сама не зная, зачем. Словно надеялась на этот раз ощутить в ответ не холод плиты, а тепло человеческой руки. Их мир не может быть сказкой. И магии в нем не существует. Но если это не ответ, то где же тогда его искать? Эмма почти сломала голову. Она искала варианты и сбилась с ног, пытаясь найти хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить на эту тему. Генри отпадал, само собой: он верил в сказку и не допускал иной возможности, а Эмма все же предпочла бы для начала рассмотреть иные варианты. Регина не хотела говорить ни о чем, что касалось несчастного случая, да еще и всеми силами избегала Эмму даже после того, как они провели чудесный вечер в ее особняке, ожидая возвращения Генри. Парень сильно обрадовался, увидев, что его мамы наконец поладили между собой, и Эмма тогда почувствовала себя счастливой, пусть хотя бы на пару часов. Регина не позволила ей остаться на ночь и выставила на улицу, Эмме пришлось поддернуть воротник и поплестись к машине: какое-то время после выхода из-под стражи она была вынуждена ночевать там. Никто в городе не мог — или не хотел — помочь ей и предоставить жилье, даже съемное. Вдова Лукас, понятное дело, не хотела даже слышать об Эмме, а Мэри Маргарет все еще злилась после того, как застукала их с Региной в машине. Эмма оставила ее квартиру сама, не выдержав гнетущего молчания, которое теперь неизменно сопровождало их вечера. В «Жуке» спать было дико холодно и неудобно, на обогрев уходила масса бензина, а кошелек пустел на глазах. Поддавшись давлению общественности и требованию прокурора, который, разумеется, не остался довольным вынесенным вердиктом — и это несмотря на то, что вердикт ему и принадлежал! — Регина снизила Эмме зарплату, и теперь приходилось экономить буквально на всем. Немного удачи перепало Эмме в день, когда какой-то парень по имени Питер согласился пустить ее в пустующую комнату в своей квартире. «Мне все равно, что там скажут или подумают, — сказал он, помогая Эмма перетаскивать нехитрые пожитки. — Я знал Руби. Знал, что у нее творится в голове. И знаю вас. И знаю, что вы бы никогда не выстрелили в нее просто так…» Его слова придали Эмме немного уверенности в собственных силах. Она даже понадеялась, что Питер расскажет ей что-то такое, что поможет отыскать истину, но он отказался во всем этом участвовать. Эмма не давила, она была благодарна за то, что он позволил ей жить у него. Может быть, однажды он решится и на другое. Если подтвердится, что Руби была наркоманкой, что была как-то связана с убийствами Кэтрин и Сидни… Да, ее отпечатки были найдены на местах преступлений, но прокурор Альберт Спенсер так сильно стремился засадить за решетку действующего шерифа, что не дал ход делу Руби. В интервью «Сторибрук Ньюс» он заявил, что даже если бы Руби и была ответственна за все эти ужасные преступления, она уже мертва и никак не сможет понести наказание. Для начала, продолжил он свое выступление, следует все же поохотиться на кого-то живого, прежде чем сваливать что-либо на плечи невинной мертвой девушки. Разумеется, горожане его поддержали, дружно забыв, что Руби была под воздействием наркотиков, когда попыталась напасть на мэра и шерифа. Людям нужен был ответчик, а что спросишь с покойника? Единственной, кто не согласился с таким решением прокурора, оказалась Эмма, вот только ее мнения никто не спросил. Оставлять же все в том виде, в котором оно пребывало сейчас, Эмма не собиралась. Ее оправдали, это верно, но осадок остался. И горожане продолжают обвинять ее в намеренном убийстве, не веря, что пули были выпущены лишь для обороны. Может быть, что-то подлили в пунш, который все пили тогда на празднике? Эмма поджала губы и покачала головой. — Ты унесла все свои тайны в могилу… — Что бы вы стали делать, если бы она ответила вам, мисс Свон? Насмешливый мужской голос заставил Эмму резво вскочить. Голд почти не изменился — все та же кривая полуусмешка, чуть встрепанные волосы, золотой зуб. Разве что лицо его немного осунулось да взгляд стал более настороженным. Он стоял в паре шагов от Эммы, опирался на неизменную трость и явно намеревался поболтать. — Где вы были? — тут же спросила Эмма, вспоминая, взяла ли с собой оружие: из-за всех событий теперь она старалась обходиться без него по возможности. — Вас искали в связи со смертью Лукас. Никакого удивления от его появления. Должен же он был когда-то это сделать. Голд ухмыльнулся, зуб его, казалось, стал еще желтее. — Я никуда не девался, мисс Свон. Быть может, вы плохо меня искали? Поисками Голда занимался прокурор. Эмма, конечно, никого не обвиняла, но, возможно, Альберт Спенсер действительно искал не там? И не так? Или не искал вовсе. Видимо, Эмма изменилась в лице, потому что Голд вдруг цокнул языком и покачал головой. — Только не говорите, что собираетесь меня арестовать. Признаться, Эмма хотела бы. Вот только нельзя арестовывать людей за то, что они подкрадываются со спины и пугают. — Это задача прокурора, а не моя, — с глубоким сожалением проговорила Эмма. — В связи со случившимся меня сняли с дела. Я больше этим не занимаюсь. Она действительно больше этим не занималась. Официально. Но где она проводит свое свободное время, никого не касается. Голд переступил с ноги на ногу, взгляд его скользнул по могиле, рядом с которой они оба стояли. Эмма надеялась увидеть хоть какое-то сожаление, но лицо Голда не выразило ничего. — Если вам станет легче, мисс Свон, я никого не убивал. Легче не стало. Наверное, оттого, что Эмма не могла поверить. Он мог не убивать сам, но напичкать Руби наркотиками и натравить на людей. Возможно, каким-то немыслимым образом именно Голд умудрился подсыпать наркотик в напитки на празднике в честь освобождения Мэри Маргарет, на котором Эмма увидела в Руби зверя. Что ж, это бы все объяснило. Или, по крайней мере, очень многое. — Я надеюсь, что вы говорите правду, мистер Голд, — Эмма обошла собеседника стороной, будто брезгуя приближаться к нему. — Потому что иначе… Голд очень живо обернулся в ее сторону. — Вы мне угрожаете, шериф Свон? Он подался вперед, и это его движение вышло каким-то ломаным и болезненным. Неприятным. Будто он ждал, что Эмма скажет «Да». — Разумеется, нет, мистер Голд, — преувеличенно вежливо отозвалась Эмма. — Ведь мы с вами отталкиваемся от того, что вы говорите правду, а я больше не занимаюсь поиском преступников по этому делу. Она чуть склонила голову, прощаясь, и отвернулась, намереваясь уйти. — Мне странно, что вы в принципе до сих пор ищете преступников по какому бы то ни было делу, — донеслось ей в спину. — Куда смотрит общественность? Или всех устраивает, что их защищает убийца? Эмма выдохнула и досчитала до трех прежде, чем повернуться обратно. Голд смотрел на нее с наглой ухмылкой, а в глубине взгляда крылась откровенная злоба, такая сильная, что Эмму как ведром ледяной воды окатило. По рукам пробежали мурашки. — Вы можете подойти с этим вопросом к моему непосредственному начальству, мистер Голд, — она все еще говорила очень вежливо, хотя хотелось закричать. — Уверена, что все нужные ответы будут вам даны. — Не сомневайтесь, мисс Свон, — столь же вежливо отозвался Голд. — Я непременно подойду. Они снова раскланялись, и на этот раз Эмма запретила себе поворачиваться, что бы там ни неслось ей в спину. К счастью, Голд больше ничего не говорил, однако взгляд его всю дорогу до ворот ощущался очень отчетливо. И очень неприятно. По молодости Эмма частенько в одиночку гуляла по кладбищам, скорее для того, чтобы проверить свою выдержку, чем для чего-то еще, и вот на некоторых ее преследовало точно такое же ощущение. Что вслед ей смотрит кто-то очень злой и страшный, обладающий весьма дурными намерениями по отношению к ней. В такие моменты она всегда собирала волю в кулак и уходила прочь, не ускоряя и не замедляя шаг. Сделала она так и сейчас. «Жук» смирно ждал у дороги. Подойдя к нему, Эмма залезла в карман в поисках ключей, но вместо них вытащила мобильный телефон. Чуть подумала и открыла список контактов. Быстро промотала его вниз, остановившись на нужном имени. Она могла позвонить Регине. Прямо сейчас, просто взять и позвонить, сказать, что Голд угрожает ей снятием с должности. Что угрожает в принципе. Попросить Регину что-то сделать. Сыграть на их особых отношениях, слухами о которых полнился город: в конце-то концов, нужно получить от всего этого какую-то пользу! Эмма довольно долго стояла и смотрела на имя контакта, не зная, как лучше поступить. Потом резко вдохнула, мотнула головой и выключила телефон. Пусть будет что будет. Она не станет навязываться. В конце концов, она в Сторибрук и ехать-то не хотела, только из-за Генри это сделала. Можно просто взять и исчезнуть. Мальчишка, конечно, расстроится, но она сумеет ему все объяснить в письме, когда доберется до Бостона. Или Регина объяснит. У нее это еще лучше получится. Эмма усмехнулась, покачала головой и, достав ключи, нажала кнопку брелка.