Остановка

ОСТАНОВКА Ребенок – была идея Бессовестного, и Вике представлялось весьма сомнительной ее ценность – вроде как получить в подарок жемчужное ожерелье, которое сняли с утопленницы: выглядит красиво, дорого стоит, но она вполне могла без него обойтись. Однако уже было поздно думать о том, что побудило двадцатичетырехлетнюю девушку, в приданом которой числилось одно высшее образование и два ротвейлера, завести ребенка – ребенок уже стоял на остановке рядом с Викой во всей его девятнадцатилетней прыщавости, раздражительности и уверенности в том, что он один знает, что правильно в этом мире; ее сын. Они ждали автобус – по прикидкам Вики, целую вечность. Мимо проносились автомобили, проезжали троллейбусы и маршрутки – и все – мимо. – Что случилось? – спросила какая-то старая женщина. Вика подумала, что она похожа на ее мать – такой же высокий приплющенный пучок волос, маленький рост и извиняющиеся интонации в каждом слове. – Почему никто не останавливается? – Не знаю, – Вика смотрела на церковь, возвышавшуюся напротив, через две узкие дороги. Она не любила стоять напротив этой церкви – недавно на ее земле похоронили какого-то священника, и Вика полагала, что она могла обойтись также и без зрелища свежей могилы. – Я замерз, – сказал ее сын. – Долго мы тут будем стоять? Может, не надо никуда ехать, а? – Щас, – отвечала Вика, отступая под крышу остановки от усилившегося дождя. – В армию захотел? Тебе надо в военкомате отметиться, а потом… – Знаю, знаю, – он отвернулся. Вика с горечью отметила, что знание сына никуда не годилось; мало было знать, нужно было еще и делать, а с этим у него было куда как сложнее. Тренер уделяет ему мало внимания, ребята из его группы побеждают на соревнованиях потому, что принимают допинг, в колледже плохо объясняют материал, на улице сыро, продавщица не дала сдачу… Когда-то Вика собиралась разводить собак на продажу – не сложилось. Но если бы кому-то требовалось купить парочку проблем – тут ее сын сколотил бы состояние как у чертова Рокфеллера. Старух, похожая на ее мать, прикрылась пакетом и пошла прочь. – У меня кроссы промокли. Так и заболеть недолго, – пробубнил сын. Вика взглянула на двухметрового парня, под старой курткой которого скрывались мышцы молодого Арнольда Шварценнегера, и сказала: – Цыц, засранец. Кто-то тронул ее за рукав пальто – Вика купила его еще в эру Бессовестного (который, к слову, оставаясь верен своей фамилии, растворился в закате… в огненном и кровавом закате). Она оглянулась. Та старуха. – Я… кажется… кажется, я заблудилась, – сказала старуха. – Пошла на Южный Проезд, а вернулась… вот, снова на Ленина… вот… Старуха замолчала. Вика подумала: альцгеймер. Сказала: – Мы, наверное, пойдем на Маркса, но если пройдете чуть-чуть с нами, я покажу где Южный. Старуха благодарно кивнула. Вика кивнула сыну, и они отправились к переходу. Подсказав старухе куда идти, Вика и ее сын перешли дорогу, подошли к другой остановке… И оказались там, откуда ушли. – Ээ… мам? – Черти что, – она смущенно хохотнула, – ну-ка, пошли. Второй круг. Третий. Раз за разом они возвращались. После пятого захода сын сел на скамейку. Вокруг толпилось несколько человек – те же самые, насколько помнила Вика, что стояли на улице Ленина, – смущенные, злые и растерянные. – Что происходит? – спросил молодой парень, чем-то напомнивший Вике ее первую любовь. – Не знаю. Вы тоже уйти не можете? Парень кивнул. Пожилая женщина с короткими и крашеными рыжими волосами (про себя Вика опять-таки отметила, что и она была удивительным образом похожа на человека, имевшего отношение к ее жизни – на этот раз на заведующую детским садом, в котором Вика работала вот уже как девятнадцать паршивых лет) достала мобильный телефон и вызвала такси. Спустя семь часов оно так и не приехало. *** – Знаешь, – сказал сын, – я заметил… машины повторяются. – Что? – Вика близоруко прищурилась. Она дремала, сидя на скамейке, прижимая к себе пакет с документами сына. – Машины одни и те же. И дождь… Через каждые несколько минут он слегка приостанавливается, а потом продолжает идти. Это какая-то… временная петля, да? Про себя Вика подумала, что не стоило позволять сыну смотреть столько ужастиков – дело было даже не в том, сколько он их смотрел, а сколько раз смотрел одни и те же. Десятки. Сотни повторов. Повторы. Она прогнала жуткую мысль, некоторое время смотрела на машины. Сын был прав. Они повторялись. Их нечаянные соседи, устав, расположились под крышей остановки. Кто-то ругался, кто-то звонил близким. Результат был одним и тем же – им отвечали, что сейчас приедут… а когда им перезванивали, человек на той стороне трубки не помнил, о чем его просили. Ей звонить было не с чего – Вика не пользовалась мобильником, и ее сын тоже. Может, мы умерли, подумала Вика. Если это ад, то это очень дешевый ад. *** На следующий день. Ей не хотелось пить, есть или сходить в туалет. Она не чувствовала усталости. Она просто… сидела. И смотрела на один и тот же кратчайший отрывок жизни. Сын ныл рядом. Зачем они вообще пошли сегодня, когда дождь, зачем он вообще придумали дурацкую армию, зачем его родили… Вика вспылила. – Знаешь, что, милый мой, а иди-ка ты… в армию! Сын поднял голову, нахмурился… Вика услышала шум приближающегося автобуса. Не веря своим глазам, она смотрела на автобус – старый, без номеров, с табличкой «Латосск». За рулем сидел человек в военной форме. Автобус остановился, зашипели открывающиеся двери. Человек за рулем высунулся, выкрикнул: – Бессовестный! Вика оглянулась на сына. Потом на автобус. Потом встала, обняла сына, сунула ему пакет с документами. Подтолкнула его, странно обмякшего, к дверям, и помахала, смотря, как водитель твердой рукой усаживает его рядом с другими новобранцами. Ровно через год она вернется сюда и встретит своего сына, не капризного ребенка – мужчину. А до тех пор Вика собиралась сделать одну важную вещь, которую она откладывала с рождения сына. Немного пожить для себя. Она шла домой, чувствуя, как капли дождя стекают по ее лицу. А на остановке другие люди ждали других автобусов. Но иногда автобусы ломаются, у них заканчивается бензин, или водитель устает… В таком случае – не ждите. Идите и садитесь за руль.