След в след

Тодо не понимал, как Маки сумел уйти в отрыв. Он только на секундочку отвлёкся на рекламный щит, а яркая форма Сохоку и развевающиеся длинные волосы мелькнули и тут же скрылись за поворотом на холме. Пожалуй, Маки-чан слишком хорошо его знал: лучший момент для обгона сложно было бы представить. Тодо усмехнулся, прикусив губу, и встал на педалях, намереваясь ускориться – проигрывать, пусть и на тренировке, ему вовсе не хотелось. Погода стояла отличная: тепло, но не жарко, безветренно, немного облачно. Практически нулевой трафик радовал глаза и лёгкие. Сухая дорога простиралась перед ними бесконечной лентой. Идеальные условия для тренировки. Поэтому, взобравшись на вершину холма, Тодо перво-наперво разозлился: Макишима сидел на траве, разглядывая лежащий на обочине велосипед, вместо того, чтобы увеличивать разрыв, выбиваясь из сил. – Я дал тебе фору, Маки-чан! – крикнул Тодо издалека, зажимая тормоз, – Не надо было меня ждать. Или ты выдохся? – он усмехнулся, выстёгиваясь из педалей. – Упал, – коротко бросил Макишима и поджал губы. Колёса сверкающего в солнечных лучах велосипеда застрекотали, Тодо подошёл ближе, недоверчиво разглядывая друга: – Упал? Макишима фыркнул, отвернувшись в другую сторону. Его правое колено было в крови, пара широких царапин шла по голени, чуть менее эффектная рана оказалась на плече: крови там не было, только синяки под пыльными следами, но майка была испорчена. – Последнее командное джерси, – усмехнулся Маки, сгибая и разгибая ушибленную ногу; темная кровь снова потекла по ноге ползучей медленной струйкой, – Символично. Тодо сел на корточки, снял шлем, провёл по волосам пальцами, внимательно разглядывая рану: – Нужно промыть, гляди, – он указал пальцем на край разодранной кожи, – песок набился. Нужно обработать. Как ты только умудрился? – Тодо снова встал, развёл пошире плечи, зажмурился, растягивая мышцы спины, и повернулся к велосипеду Маки. – Боже, ты что, новый обод убил?! – Ага, только вчера поставил, – хмыкнул Макишима. Тодо обречённо вздохнул над передним колесом белоснежного «TIME», трогая искорёженный обод пальцами, сколы кололи кожу, будто кошачьи когти. – Ещё и переключатель погнул, видел? На другую сторону-то завалиться не мог? – Тодо покачал головой, поворачиваясь обратно к другу, – Что случилось? Макишима хотел было всё объяснить, вздохнул, готовясь к долгой истории, но тут же грустно рассмеялся, убирая назойливую прядь волос за ухо: – Разве это так важно? Разве это всё вообще важно? – он снова усмехнулся, опустив взгляд в землю. – Ну, переключатель тебе поправят в сервисе, ногу почистим, но обод-то новый брать придётся! Скоро кубок в Уцуномии! – Тодо раздражало, что Макишиме приходится объяснять такие простые истины, что он был таким спокойным, едва ли не довольным, когда весь их день шёл наперекосяк. Макишима поднял на него глаза, он тепло улыбался, что бывало нечасто, и смотрел на Тодо уверено и прямо: – Джинпачи, прости, что доставляю столько проблем. Тодо стало жарко: Маки никогда не бывал так откровенен, он отвел глаза, наблюдая за солнцем, скрывшимся за облаком. – Нет никаких проблем, Маки, ты же в порядке, – он сел на траву рядом с ним, закрывая половину лица пальцами, щёки краснели всё больше, – И, в конце концов, ты рядом со мной. Спасибо, что прогуливаешь командную тренировку, – Тодо наигранно засмеялся, легонько хлопнув его по спине. Макишима напрягся всем телом, будто дикий зверь перед прыжком, Тодо снова опустил ладонь на спину, удивленно трогая пальцами окаменевшие мышцы, неохотно расслаблявшиеся под точными движениями. – Да что с тобой сегодня, Маки-чан? – Тодо опустил руку на пояс, царапнув его по рёбрам, и, отбросив яркие волосы за спину, коротко поцеловал в шею, – Даже о своём ненаглядном велике не печёшься. Маки тяжело вздохнул, с силой сжимая и разжимая пальцы, и тихо сказал: – Я получил стипендию, Джинпачи. Через пару недель переезжаю в Лондон. Тодо показалось, что из его лёгких внезапно исчез весь воздух – голова закружилась, он закашлялся. – Прости, – Макишима осторожно ткнулся лбом в плечо Тодо. Отчего-то он не предполагал, что Тодо будет волноваться. Вряд ли их «отношения» – Макишима поёжился, пряча устрашающую ухмылку – значили для него так много. Иногда их обоих пугало, что этот маленький эксперимент настолько затянулся. Маки даже не сразу заметил, что их общение стало чем-то большим, нежели обыкновенная, хоть и очень близкая, дружба. Он помнил глаза Джинпачи так близко, что мог в деталях рассмотреть своё собственное отражение, слова, выдыхаемые прямо в губы: «Эй, Маки-чан, ты уверен?» – и то, как он сам, первый, поцеловал его, облизнув уголок рта, и тот странный привкус вишнёвой жвачки, который всё никак не желал исчезать из его памяти, терпкий запах лесной зелени, тысячи птичьих голосов и молочный туман, поднимающийся над озером на рассвете. Да, это определенно нужно было заканчивать, – думал Макишима, но всё-таки спросил: – У тебя нет жвачки? – призрачный вкус вишни не давал ему покоя, он прикусил губу. Тодо покачал головой, и тихо напомнил: – Нужно обработать рану. Руки не слушались, антисептик лился на асфальт, Макишима морщился и прятал взгляд. ** Всё, что Тодо знал об Англии, вмещалось в одну строчку: Биг-Бен, туман и странные шуточки. Это, конечно, если не считать заученной подноготной «Team Sky» в целом и Криса Фрума в частности. Ещё в Англии жил брат Маки-чана. Из-за явного недостатка сведений, страна казалась ему пустынной и, откровенно говоря, довольно унылой. На резонный вопрос: «И что ты будешь там делать, Маки? Киснуть со скуки?» – Макишима недовольно фыркнул: – Изучать гравюру, конечно. Тодо было подумал, что это тот самый хвалёный английский юмор, и улыбнулся широко и фальшиво, но Маки тут же поджал губы, отвернулся и вылез из палатки. Вся эта ситуация – кемпинг, спальные мешки, жуки в волосах – отдавала чем-то фантастически нереальным. Маки согласился на идиотскую авантюру. Тодо понимал, что это всего лишь одолжение, поблажка перед расставанием, поэтому радоваться без оглядки не получалось. Над каждым действием сознание клеило ярлык «последний». Последний раз Макишима подтягивается, разминая затёкшие ото сна мышцы, в тяжелой предрассветной мгле. Последний раз он садится на камень по-турецки, будто собирается медитировать; спутанные волосы неровно ложатся на спину. Последний раз он пропускает траву между пальцами, щуря глаза от первых ярких солнечных лучей. Последний, конечно, для него, для Тодо, для других Юске сможет повторить это на бис бесчисленное множество раз. Тодо закрывает глаза и глубже забирается в спальный мешок. Не то чтобы ему не хватало внимания или дружеского общения. Просто Маки-чан поступает нечестно, – думает Тодо, отмечая, что ещё чуть-чуть и глаза начнёт щипать. Макишима ложится рядом тихо, будто большая кошка, мягко касается спины, обнимает за плечи, трётся носом о шею. Тодо пытается оттолкнуть, сбросить с себя его руки, Маки только грустно смеётся, щекоча дыханием волосы на затылке, и добавляет: – Эй, всё будет нормально. Тодо замирает, а потом его плечи начинают мелко дрожать. Кусок дороги у озера Аси они ехали так медленно, что их обгоняли улыбчивые подростки на роликах и пожилые матроны на велосипедах, одно колесо которых весило больше всего шоссейника Тодо. Маки не обращал внимания. Казалось, в этот момент его интересовала только серебристая, как рыбья чешуя, водная гладь и далёкая вершина Фудзи, накрытая облачной шапкой. В груди щемило от нелепой светлой тоски. Макишима был уверен: именно сейчас, несмотря на предстоящую недельную свободу на старом месте, он прощается с Японией. – Держи, Маки-чан! Юске нехотя повернулся на привычный, но временами – например, сейчас – до жути раздражающий голос. Тодо протягивал ему охапку разноцветных осенних листьев и тепло улыбался. Губы дрогнули, и Макишима улыбнулся в ответ, по-настоящему, совершенно искренне. Теперь вся картинка сложилась: его Япония была именно такой. Перед тем как свернуть от озера к скоростному шоссе, они остановились у самого берега. Макишима, неловко ступая от долгой езды, подошёл к воде, уложил пожухлые листья в волнующуюся на ветру прибрежную пену, и, закрыв глаза, сжал ладони в молитвенном жесте. Тодо, кусая губы, усердно осматривал велосипедную цепь, марая пальцы смазкой. ** На самом деле Тодо не особенно любил чинить велики: во-первых, отбирать хлеб механика нехорошо, а во-вторых, это время можно потратить на тренировку. В общем, занимался он этим неохотно и только в чрезвычайных случаях. Поэтому Макишима удивился, когда Тодо протянул руку за новым, только из почтовой коробки ободом. – Можно? – спросил он, трогая кончиками пальцев прохладный карбон. Макишима пожал плечами. – Лёгонький. Может, такие же взять? – улыбался Тодо, вертя обод в руках, – Так ты не против? – снова спросил он и, так и не дождавшись ответа, потянулся к инструментам. Маки был уверен, что за «чёрной» работой видит Тодо едва ли не впервые: при нём он даже камеры самостоятельно не заменял, а цепь смазывал с мученическим выражением лица. Но руки его двигались уверенно и чётко. Он спокойно улыбался, изредка бросаясь замечаниями – «спицы не дотянул, вот же чёрт», «и как тебе эта втулка? не пора поменять?» – и только дойдя до бортовки, прикусил кончик языка от напряжения: покрышка упрямо не желала вставать на законное место. – Готово! – он хлопнул в ладоши как настоящий король, вторя тихому щелчку побежденной покрышки, – Прекрасная работа, как всегда! – Тодо поднял колесо двумя пальцами, блаженно рассматривая результат. – Подпиши ещё, – фыркнул Маки, пряча усмешку. – И подпишу! – Тодо засмеялся и потянулся к рюкзаку за маркером. – Вот тут, пожалуйста, – Макишима пододвинулся ближе и ткнул в белёсую наклейку. – А может, ещё где-нибудь? – откровенно дурачась, Тодо повалил Маки на пол, смеясь и оставляя едва заметные поцелуи на шее и ключицах. Когда Макишима отошёл к телефону, Тодо всё-таки привёл свой план в исполнение. Сначала он оставил на наклейке только своё коронное «TODO», потом покачал головой, перевернул колесо и ровно вывел иероглифы собственного имени; каллиграфия всегда давалась ему без труда. ** Это было просто нелепо, поругаться с Маки один-единственный раз в жизни именно перед его отъездом. Билеты до Лондона были взяты на первый день кубка Японии. Сообщать об этом Макишима не стремился, Тодо всё узнал случайно, в шутку спросив, будет ли Маки-чан болеть за него и не занять ли ему место у фан-клуба. «Я улетаю в этот день» – бросил он лениво, выбирая пачку мороженого в урчащем холодильнике придорожного супермаркета. – Я пропущу гонку, – упрямо сказал Тодо, яростно глядя на плещущийся в стакане сок. Стоять посреди кухни ему не нравилось. Он вообще неуютно чувствовал себя в доме Макишимы: высокие стулья, стойки, широкие кровати. Жозефина скулила где-то в комнате, жалуясь на свои собачьи проблемы. Спокойствия это не прибавляло. – Не начинай, – Макишима сидел за столом, качая ногой, и лениво ковырял ложечкой подтаявшее мороженое, – Без тебя твоей команде ничего не светит. Это не комплимент, – попытка улыбнуться не принесла ничего хорошего. Тодо подошёл к Маки со спины, провёл ладонью по голове, зарываясь пальцами в волосы. Маки тяжело выдохнул, поворачиваясь к нему, притянул ближе, обнял за поясницу, ткнулся носом у диафрагмы. – Критериум продержатся и без меня, – Тодо сжал губы в тонкую полоску, глядя на Маки сверху вниз, – Уже к вечеру я буду там. Ты же летишь из Ханэды? И во второй день выйду на замену. Они целовались как в глупых американских фильмах: Тодо сидел на столе, широко раздвинув ноги, выгибался, подставляя шею, и оставлял на рёбрах Маки под футболкой мелкие царапины. Длинные волосы лезли в лицо, и Маки ежеминутно их отбрасывал за спину. Тодо прятал улыбку. Маки внимательно смотрел ему в глаза, рефлекторно облизывая губу. – В конце концов, мне там делать нечего, – Тодо был уверен, что победа осталась за ним, поэтому напомнил о причине спора; он осторожно прочертил пальцами линию скул и пристроил ладони на шее Маки, его кожа горела под лёгкими прикосновениями, – Ты же понимаешь: подъёмов практически нет. Макишима закрыл глаза и скривился: – Джинпачи, – он высвободился из рук Тодо и сделал шаг назад, – Даже не буду это обсуждать. Тодо спрыгнул со стола, тяжело дыша, упрямо скрестил руки на груди: – Ты никогда не думаешь обо мне! – казалось, весь мир замер на секунду, замолчал, даже глупая собака перестала настырно подвывать. Маки покачал головой, отворачиваясь от него: – А ты сам-то думаешь о моих чувствах? – тихо спросил он, и в мир снова вернулись звуки: зашумела вода в глубине дома, засмеялись на улице соседские дети, загнав мяч под машину отца. Потом, трезво глядя на эту ситуацию, Тодо не мог понять, почему вспылил. Помнил только, как, задыхаясь от злости, зашипел, что теперь-то точно думать будет, только вот ни одного слова ему больше никогда не скажет, и выбежал из кухни. Жить импульсами ему не нравилось, но как-то по-другому не получалось. ** В этот раз Лондон Маки пришёлся не по вкусу: сырость забиралась под пальто, Темза казалась почти чёрной из-за тяжёлых туч, люди в метро оборачивались. Юске неприязненно фыркал, Рен улыбался в свой клетчатый шарф, качая в руке чемодан, и даже не пытался выяснить, в чём дело. Уведомление на экране телефона он заметил, только переступив порог своей комнаты. Тодо ему действительно ничего не сказал, только прислал свою фотографию с серебряной юниорской медалью в объятиях зевающего Аракиты и разнеженного Шинкая. Он показывал язык, щурился и вообще всячески делал вид, что жутко недоволен ситуацией. Только тогда Маки стало спокойно. Он поставил велосипедный чехол в середине комнаты, окинул взглядом широкое окно с тёмно-синими шторами, и улыбнулся, уверенный, что справится со всем.