Трагедия

-Ты заигрался, мой мальчик. Сижу на подоконнике, выводя босой ногой причудливые узоры. Солнце сегодня тёплое — оно греет обнажённую спину, сотнями солнечных зайчиков скачет по комнате, рассыпаясь на постели и смятом одеяле. Странное, дивное утро. Шики-сан смотрит на меня, устало улыбаясь, как смотрят родители на своё провинившиеся, но раскаявшееся чадо. Только вот мне, кажется, каяться уже поздновато. Засосы — мои лучшие друзья вот уже около трёх месяцев. Я сам грех, и всё, к чему я прикасаюсь, тоже становится грехом. Моё проклятье, моя одержимость. -О чём вы, Шики-сан? — я люблю играть с огнём, хотя он сейчас не пожар, отнюдь нет, он сталь. Холодный, опасный, как дуло пистолета, что упирается тебе в висок. И это ведь даже почти сексуально. -Ты сам отлично знаешь о чём я, Орихара, — достаёт из тумбочки пачку сигарет и вертит её в руках, а потом снова поднимает взгляд, — ты играешь во взрослые игры, но ты не готов проиграть. А я не всегда буду рядом — когда ты, вляпавшись во что-то, будешь, истекая кровью, рыдать и молиться всем богам, я не приду и не спасу тебя, как в дешёвых боевиках, мы не уйдём в закат, не будет никакого хэппи энда, но тогда, может быть, ты поймёшь, что я имел в виду, и это будет для тебя отличным уроком. -Но я уже буду мёртв, — расплываюсь в ослепительной улыбке, зная, что ему от этого чертовски не по себе. -Но ты уже будешь мёртв. Шики закуривает, а я вспоминаю лица одноклассников, когда он впервые привёз меня в школу. Весь день я чувствовал на себе взгляды, но никто не осмелился спросить. Зато после занятий меня избили — это было, пожалуй, самой забавной частью. Один из парней, старшеклассник, выплюнув мне жалкое «педик» в лицо, пообещал, что они меня убьют, если кому-нибудь расскажу. На следующий день, он не пришёл в школу, а через неделю я узнал, что они с родителями переехали. Шики жуткий собственник. Именно поэтому, единственный человек, который, пожалуй, больше чем я ненавидит Хайваджиму Шидзуо это Шики — потому что, возвращаясь каждый раз после драк с великим и ужасным, я приношу и частицу его — в многочисленных гематомах по всему телу, в засохшей крови под носом, в медленно расползающемся фингале. -И что же вы мне предлагаете, Шики-сан? -Остановиться. -Но я же не остановлюсь. Он знает. Смеётся тихо, сухо. -Изая, — невольно дёргаюсь, услышав собственное имя, — тебе ведь еще и семнадцати нету, мой мальчик. Ты действительно просто не представляешь, во что ты ввязываешься. Взрослый мир совсем не такой, каким его представляешь ты. -О, так он ещё хуже? Он снова смеётся, и это до жути раздражает. Да, мне действительно еще нет семнадцати, но настоящие цифры никому не нужны — если мне надо будет, я могу сказать что угодно, и если мне надо будет — мне поверят. Поверят всему, что я скажу. Это он тоже знает. Я сажусь перед Шики-саном прямо на ковер, обвивая его ноги руками и кладя голову ему на колени. -Если вы боитесь за меня, то так и скажите, Шики-сан. Если вы боитесь меня, то так и скажите, Шики-сан. Но он не говорит — только проводит ладонью по моим волосам, и я чувствую, что его руки дрожат. Хочется смеяться до боли в животе, а потом реветь — но вместо этого просто закрываю глаза. Это даже не драма — это трагедия. Однажды, я разрушу всё, что когда-либо было ему дорого, всё, чего он когда-либо желал — включая и меня самого. Однажды, говорит Шики, я проиграю, но это будет мне отличным уроком, только вот я уже буду мёртв. Только вот я уже мертв. -Шики-сан, я в школу опаздываю. Подвезете?