Музыка вечна

– Какого-какого полка вам расположение? Ни-и, мне те же концы, да в другую сторону, с вами только резину почем зря истаскаю! Из кабины полуторки выглядывала круглолицая девчонка с толстыми косами, уложенными вокруг головы. Майор Титаренко, командир авиаполка по прозвищу Маэстро, невольно залюбовался рыжеватой короной, и даже насмешливый тон прекрасной дамы его не отрезвил. Красавица хлопнула дверцей, рыкнул мотор, и машина скрылась в клубах пыли. Александров не удержался: – Ромео с Украины загрустил, Джульетта на полуторке умчалась... – Товарищ капитан, перестань пошлить, – вздохнул Титаренко. – Вот только меня ты этой строчкой еще не дразнил. – Обижаешь, командир! – засмеялся Кузнечик. – Теперь – и тебя. А помнишь – "от полетов отстранить, ста грамм не давать..." – "...назначить дежурным, вечным дежурным по аэродрому!" – с усмешкой закончил Титаренко. – Помню, конечно. Твои выходки забудешь... Подумал – и припечатал: – Ваше пополнение вообще незабываемо. Помолчали. Пахло мокрой зеленью, акации цвели на обочине, и от этого утренняя дымка, обычная для начала лета, казалась совершенно золотой. "А дома не так бывает", – подумал Титаренко. – "Дома сейчас по утрам туманы... белые-белые... И трава по колено. Как раз вода в пойме сошла, подсохло все, пригрелось..." – А знаешь, Кузнечик, чего я сейчас больше всего хочу? – вопрос прозвучал так, как будто комполка просто продолжил вслух захватившие его мысли. Видимо, и на лице отразилось что-то такое, потому что комэск-два предположил вполне закономерное и так же закономерно не угадал: – Домой, товарищ майор? – Сады опрыскивать, – Титаренко снова усмехнулся. – Не угадал. Я хочу, чтоб здесь были все наши, кто воевал в Поющей эскадрилье... и вместе с ней. Чтобы они все – вот здесь, с нами, и живые. Кузнечик не ответил, только запрокинул голову, глядя в синее майское небо блестящими глазами. На тонкой шее подозрительно дергался кадык, но лицо оставалось почти – почти! – спокойным. Безмятежным даже, как будто капитан вслушивался в далекие, едва долетающие, но прекрасные звуки. Титаренко невольно прислушался: журавли?! Да нет, непохоже... – Товарищ майор, – сказал комэск после длинной паузы, – а ведь они здесь. Они все с нами до Берлина дошли. Ромео, Маша, Серега... то есть товарищ старший лейтенант Скворцов... Смуглянка, Вано, еще коротышка такой крепкий, скуластый, виски в мелу... Титаренко – командир полка, истребитель, позывной Маэстро – глядел на него, как в небо перед боем. – Вася это, – хрипло проговорил он наконец. – Вася Исаенко, наш с Серегой однополчанин. Из-под Бреста родом, и начинал там же. Сбит в ноябре сорок второго над Сталинградом. Ты ж его даже на фото видеть не мог, нет у меня его карточки. Мистика какая-то... Александров сглотнул, все так же не опуская головы, не отводя глаз от яркой весенней сини. Когда он ответил, голос немного дрожал, готовый сорваться, и все-таки не срывался. – Это не мистика, командир. Это музыка. Ты сам говорил – все преходяще, а музыка вечна. А карточка была у старлея Скворцова на приборной доске, я видел... Только не знаю, кто там с вами четвертым, сначала спросить постеснялся, а потом уже не у кого было. Титаренко – все с тем же взглядом – улыбнулся. Давно не видел у него Кузнечик такой улыбки, пожалуй что и никогда раньше. Наверное, похожая улыбка была у Маэстро – комэска-два – в небе. В бою. – Саша Лавочкин, ведомый Василия. Они с училища вместе были, словно родные. И сгорели вместе. Помолчали еще немного. Вспоминали. Ответили на приветствие парней с пехотными погонами, прошедших навстречу. Переглянулись. – Командир, – негромко проговорил Александров, проводив их взглядом, – а давай нашу? Без оркестра, конечно – но... – С языка снял, – кивнул Титаренко. – Никакой оркестр нам так не сыграет. Будь ласка, запевай. ...Раскудрявый – клен зеленый – лист резной...